Нам всегда кажется,
что нас любят за то,
что мы хороши.
А не догадываемся,
что любят нас оттого,
что хороши те, кто нас любит.
Лев Толстой
Он с самого начала держался обособленно. На общажные пьянки никогда не заглядывал, вежливо отказывался от совместных посиделок и походов в клубы. Я до сих пор не мог понять, как он тогда оказался на Дне первокурсника. Может, не знал, что можно отказаться. Стоял себе в углу с отстраненным выражением лица и невпопад кивал на приветствия. Свалил в итоге самый первый, в самый разгар вечеринки. Мне он тогда показался странным и каким-то забитым. Таким он был и в глазах других. Только кафф на хряще, отдающий искусственным блеском, вызывал любопытство. Какое-то несоответствие. Как если бы в музей запустили мартышку – совершенно не к месту. Он вышел из квартиры почти незаметно, и я пошел запереть за ним дверь. Не знаю, какой черт меня дернул выглянуть в окно, уходящее во двор, но я смотрел, как он идет не по вытоптанной тропинке, а намеренно наступает в сугробы, по колено проваливаясь в них, но упрямо продолжая хрустеть свежевыпавшим снегом. Выглядело по-детски, хотя чего ожидать от вчерашнего школьника? Я так залип на эту незамысловатую картину, что оторвался, только когда чёрная макушка скрылась за углом соседнего дома. С того дня я не часто видел его в универе. Замечал пару раз в коридорах, сонно перебирая ногами к первой паре, один раз видел в столовой, сидящим за столиком в углу, как всегда в одиночку, а однажды встретил на паре по эконометрике, чему сильно удивился. Этот курс у нас читался только для четверокурсников, хотя записаться мог любой желающий. Было странно видеть мелкоту с первого курса среди старшеков. Он примостился за самой последней партой в левом углу и пялился в окно. Среди выдающихся студентов я никогда не числился, но садиться предпочитал поближе, чтобы зарабатывать баллы хотя бы своей маячащей физиономией перед преподом. Один раз своим принципам можно было и изменить, и я сел за парту в противоположном углу, чтобы удобнее было наблюдать. Чего я к нему привязался, я и сам не знал. Просто мне было скучно? Диплом я заказал, и он был почти дописан. С подработкой решил завязать на время подготовки к выпускным экзаменам. С Пашкой мы расстались месяц назад, поэтому времени свободного было хоть отбавляй. А тут как по заказу этот дикий звереныш нарисовался. Вообще непонятно, что он здесь забыл – на экономиста не тянул даже с натяжкой. Весь какой-то загадочный, тихий – такому бы тургеневских персонажей в театре отыгрывать. На протяжении всей пары он что-то чиркал на полях конспекта, а я на него нагло пялился все полтора часа. Пара была последней на сегодня и в гардеробе я намеренно долго одевался, а когда он направился к выходу, припустил за ним. Он только вздрогнул от неожиданности, когда мы поравнялись, окинул беглым взглядом, но ничего не сказал. Честно говоря, я ожидал другой реакции – думал, начнет спрашивать, что от него нужно, и мельтешить. Репутация у меня в университете была не очень. На первого встреченного не кидался, но на грани отчисления был дважды за драки. О том, что драки эти были за «пидора», прилетающего мне в спину, деканат, конечно, не знал. Зато знали все остальные и такая показательная порка отбила желание повторять участь храбрых. — Антон, — я спокойно представился, но он снова ничего не ответил. Только дернул неопределенно плечом и продолжил идти, даже с темпа не сбился. А я просто шел рядом, смотря, как он не зимними кроссовками оставляет в снегу свежие следы. Пока наблюдал за его ритуалом, не заметил, как добрались до кирпичной пятиэтажки. Оказалось, он живет в соседнем от моего доме. Мы стояли у подъезда, и он, не прощаясь, провел электронным ключом по домофону, и скрылся за металлической дверью. Даже не обернулся. Чего-то в этом роде я, наверное, и ожидал. На следующий день я сфотографировал его расписание на стенде в фойе. Из какой он группы, я знал, когда готовил списки для посвята. Староста выдала его имя без лишних вопросов. Сенька, значит. Пришлось свалить с последней пары, чтобы на крыльце универа, снова поравнявшись с ним, пойти вчерашней дорогой. В этот раз он, правда, чуть удивился. Или сделал вид. Подумал, наверное, что мне от него что-то нужно, но поняв, что диалог я завязывать не собираюсь, снова побрел себе выделывать узоры в нерастаявшем вчерашнем снегу замызганными кроссами. Я смотрел и думал, ему просто скучно или это что-то типа ОКР? Сродни избеганию трещинок в асфальте или наступанию только на сухие листья. В любом случае, спрашивать я не собирался. Да и он наверняка не ответил бы. Так мы и шли – он, забавляясь с утопанием по колено в снегу, и я, разглядывающий его угловатое лицо, иногда отвлекаемый блеском каффа на тонком, почти прозрачном хрящике уха. Наши молчаливые прогулки продолжались всю неделю, а в субботу я так и не дождался его после пар, хотя по расписанию у их группы занятия были. Может, я его упустил, а может, он просто заболел. Погода стояла скверная, прыгала из обнадеживающего плюса в кусачий минус. Дел на сегодня не было, да и настроение не располагало, поэтому устроившись на лавочке, с которой было видно вход в его подъезд, я делал одну за другой затяжку вместе с сухим воздухом и думал, что я творю. В понедельник я чуть не упустил его снова – увидел в окно, как сбегает с последней пары, и, ничего не объяснив преподу, вылетел из аудитории. Пуховик надевал на бегу, рискуя слечь с простудой на следующий день. — Сень! — я окликнул, но он не обернулся. — Арсений! Я все-таки успел догнать и одернул за рукав его куртки. Он обернулся и посмотрел на меня как всегда безучастно. — Сбегаешь? — тупо пошутил я, не зная, как развести его на диалог. — Нет, отпросился, — он продолжал на меня смотреть, как будто ждал чего-то. — Я просто проводить, — поставил я в известность и кивнул на дорогу, которой мы обычно ходили. Он даже не повел бровью, но взгляд стал заинтересованным. Или мне так хотелось думать. До его дома дошли быстрее обычного. Дубак стоял лютый. Дверь пиликнула и открылась. В этот раз я проскочил в подъезд вместе с ним. Он стоял ко мне лицом и разглядывал свои промокшие насквозь кроссовки, а я разглядывал его. Челка спадала на лоб, прикрывая правый глаз, кафф отражал тусклый свет лампы, потрескавшиеся от мороза губы чуть приоткрылись. Жутко захотелось провести по ним пальцем. Он затирал кроссовком полосы на плитке в полу, постукивая покрасневшими пальцами левой руки по бедру, и я не сдержался. Сжал его пальцы в ладони. Он лишь на секунду замер, а потом продолжил тереть свои невидимые линии на грязном полу. Пальцы у него были ледяные. Я мягко сжимал их в ладони, пытаясь согреть, а он только шмыгал носом от холода. Так мы простояли, пока не послышались шаги с лестничной клетки. Он резко повернул голову в сторону шума, и я неохотно отстранился, выпуская его пальцы по одному. Мужик, спустившись, зыркнул на него странно, а я представил, как повалив его на пол, разбиваю ему лицо до крови. Один удар за другим. — Домой. Быстро! — рявкнул он. И только теперь я заметил их сходство. Он протиснулся мимо очевидно своего отца и поплелся вверх по лестнице. Меня его отец взглядом не удостоил, вышел, громыхнув дверью, а я все стоял и пялился в пол, ровно на то место, где он так упорно затирал ногой грязь, которая, кажется, появилась здесь еще со времен строительства этого убогого дома. На следующей день в универ он пришел, хотя я почему-то боялся, что не увижу его. После пар мы снова, не проронив ни слова, дошли до его дома. В этот раз, зайдя в подъезд, он придержал дверь для меня. В подъезде было темно. То ли лампочка перегорела, то ли ее выкрутили – у нас в доме такое часто случалось. Мы стояли в темном углу первого этажа, там же, где и вчера. Он все так же заинтересованно пялился в пол. Я вплотную приблизился, но он даже не поднял головы. От него пахло дезодорантом и немножко по́том, а еще чем-то странным, что опознать никак не получалось. Я старался незаметно вдыхать его запах, пока он утыкался взглядом мне в живот. На пробу провел пальцами по его руке, а потом уткнулся носом ему в шею. Чувствовал, как истерично бьется его пульс под челюстью, но он все так же молчал и не двигался. Я осторожно поцеловал его в висок. В скулу. В подбородок. Остановился в каких-то жалких миллиметрах от губ. Нижняя задрожала. Я аккуратно приподнял его за подбородок и увидел в его глазах не былое безразличие, а какую-то детскую растерянность. Я поцеловал его, языком размыкая губы, снова сжимал его пальцы в руке. Он не отвечал, но и не сопротивлялся. Послушно впускал мой язык в свой рот. Мы стояли в подъезде жилого дома, и нас могли заметить в любую минуту, но меня это волновало в последнюю очередь. Важнее сейчас было то, что он позволял. Я запустил руку под его безразмерный пуховик в попытке нащупать ширинку, почти просунул руку под джинсы, как он уперся ладонями мне в грудь и легко оттолкнул. — Почему? — с трудом совладав с собой, спросил я. Он подрагивал всем телом, и я чувствовал его возбуждение, как свое. Снова попытался просунуть руку ему в трусы, но он хриплым голосом произнес: — Руки грязные. С улицы, — попытался объяснить он. А мне почему-то стало смешно. Я прекратил попытки залезть к нему в штаны и крепко прижал ладонь к ширинке, навалился всем телом, впечатывая его в стену. Он повернул лицо к стене и уставился в темный угол. Лишь бы не смотреть мне в глаза. Одной рукой я облокотился на стену в облезлой штукатурке, а второй ощупывал его стояк. Надавливал на член и пытался дрочить через джинсы. Наверняка это было не очень приятно, но я видел его закушенную губу, нервно дергающийся кадык и руки, вцепившиеся в подол пуховика. Я пытался заглянуть ему в лицо, хотел, чтобы он смотрел на меня, но он упрямо дырявил взглядом стену, к которой я его прижимал. Когда я задвигал рукой быстрее, его дыхание сбилось, и я, не давая ему времени на раздумья, потянул одной рукой за пояс джинс, а вторую без спроса засунул в трусы. Ткань была влажной и липкой. Член стоял колом, и я потянулся пальцами к мошонке. Он беспомощно всхлипнул и дернулся, но вырываться не стал. Я мягко сжал его яйца в руке, а потом продолжил дрочить. Быстро и почти грубо. Хотел, чтобы он поскорее кончил. И он не разочаровал. Схватился обеими руками за мои плечи и наконец-то посмотрел мне в глаза. Подтянулся на цыпочки и, когда я сжал его крепко, кончил с приоткрытым ртом, смотря прямо на меня. Я старался вытащить руку, чтобы не испачкать его одежду. Обтер сперму об стену, а он, заметив, брезгливо поморщился. Развернулся в сторону лестницы и поплелся на свой этаж. Уже на втором лестничном пролете замедлился и, так и не повернувшись ко мне, спросил: — Ты придешь за мной завтра? — Приду, — не задумываясь ответил я. — И послезавтра. Он кивнул и скрылся этажом выше. А я думал только о том, что хочу провожать его каждый оставшийся день своей жизни.