На зов твоих мотыльков

      Осенние вечера в Хогвартсе всегда ощущались особенно. Золотистая листва во дворе, древесный запах, нагоняемый прохладным ветром со стороны Запретного леса, и густые ярко-оранжевые лучи закатного солнца, настойчиво пробивающиеся сквозь витражные окна и арки.       Всё это ощущалось особенно, потому что дарило перманентное ощущение уюта и тепла, которое так же густо, как и лучи, разливалось где-то в области солнечного сплетения. Гермиона раньше часто ощущала подобное, с особым наслаждением проводя вечера на лавке во дворе Часовой башни. Привычную компанию ей составляли чашка горячего какао и книга, которую она обещала себе — каждый раз — не читать в спальне, чтобы проводить время за чтением на улице до тех пор, пока не похолодает окончательно, а Гремучая Ива не скинет с веток последний листок.       Каждый такой вечер позволял ей чувствовать себя не одинокой. Хотя осень часто считалась тоскливой порой года, Гермиона с этим была не согласна. Для неё осень — время, когда можно без зазрения совести побыть наедине с самой собой, но при этом не ощущать груза одиночества. Груза, который уже год слишком сильно давил на плечи.       Он появился в тот вечер, когда Гермиона, как всегда, наслаждалась закатными лучами, неторопливо читая абзац за абзацем. До ужина оставалось по меньшей мере полчаса, потому чашка какао не казалась чем-то лишним в её уже устоявшейся традиции проведения осенних вечеров во внутреннем дворике. Вокруг было тихо и спокойно, лишь шелест листьев слышался с каждым новым порывом ветра.       Взгляд уже скользил по новой строчке, когда со стороны Деревянного моста послышался мужской смех. И не один. Гермиона напряглась, усерднее вчитываясь в предложение и не отводя глаз от печатных букв. Пальцы непроизвольно сжали твёрдую обложку, пока смех приближался, а один из них теперь казался слишком отличим. Гермиона чертыхнулась про себя, ругая своё сознание за такое предательство, но быстро сосредоточилась на чтении снова, когда мужские голоса послышались уже слишком близко.       Это была слизеринская команда по квиддичу. Слава Годрику, не в полном составе, но и этого было достаточно, чтобы раздражение и беспокойство стали поперёк горла, вынуждая Гермиону спазматически сглатывать, пытаясь вдохнуть новую порцию свежего воздуха. Её губы плотно сжались, когда смех затих, а шаркающие шаги остановились аккурат напротив неё.       — Картина не меняется, — протянул низкий голос. — Знаешь, Грейнджер, я ведь могу решить, что ты специально просиживаешь тут свою школьную юбку.       Гермиона медленно вдохнула, закрывая книгу и поднимая голову. Она предусмотрительно оставила указательный палец между страниц, чтобы не потерять место, на котором остановила чтение.       Она не боялась встречаться с ним взглядом, но с каждым новым разом это по какой-то причине доставляло ей эфемерное чувство беспокойства в грудной клетке.       — Специально? — ровно спросила она, удачно прикидываясь дурочкой. Она знала, что человек напротив ненавидел объяснять собственные фразы и шутки. Гермиона понятия не имела, откуда это знание взялось, но, признаться честно, она всё чаще им пользовалась, чтобы вывести его на эмоции. Это было забавно в какой-то степени.       Малфой цокнул языком.       — Ага. Поджидаешь меня после тренировок? — язвительно спросил он, а после сделал то, что буквально заставило Гермиону быстро заморгать в попытках избавиться от нахлынувшего изощрённого наслаждения картиной.       Поднеся руку к лицу, он прикусил кожаную квиддичную перчатку в районе указательного пальца, а после среднего, стягивая ту с руки. Гермионе открылось лишь немного его белых ровных зубов и розового мокрого языка, но для мозга этого было достаточно, чтобы беспардонно подбросить ей порцию недопустимых мыслей. Которые в последнее время стали появляться всё чаще.       — В твоих мечтах, Малфой, — выдавила она, насильно отводя взгляд от его лица. Она мимолётно посмотрела на рядом стоящих Забини и Нотта. Те выглядели слишком озадаченно, нахмурив брови.       Малфой прыснул.       — Салазар упаси, — хохотнул он. И фразу не продолжил. Гермиона ожидала колкостей, обзывательств или ещё что. Но Малфой просто криво ухмыльнулся, вздёрнул бровь, развернулся и ушёл. Как ни в чём не бывало.       Она несколько раз тупо моргнула, провожая их компанию взглядом. Вот в этот момент всё изменилось. В груди впервые почувствовалось это еле заметное ощущение. Будто электрический ток прошёлся по клеткам. Будто кто-то пёрышком пощекотал её рёбра изнутри.       Гермиона неосознанно потянулась ладонью к солнечному сплетению. Чуть надавила и потёрла, чтобы прогнать это приятное, но малость тревожное чувство. Прохладный ветер вдруг сменился пронзающими холодом порывами, а солнце скрылось за огромной дождевой тучей. Гермиона поспешила сложить все свои вещи, чтобы побыстрее попасть в замок и не промокнуть под холодным дождём.       Вот в тот вечер всё и началось. В тот вечер в её груди родился первый мотылёк, а на плечи опустился тяжёлый груз собственного секрета.       Сейчас, стоя во дворе Часовой башни, Гермиона не чувствовала былого трепета от предстоящего вечера. Она не чувствовала тепла и уюта — лишь ком в горле и привычную тянущую боль между рёбрами. В руках не было книги или термоса с какао. Была лишь пустота внутри и снаружи.       — Эй, Гермиона, — послышалось за спиной знакомым голосом.       Быстро взяв себя в руки, она натянула искусственную улыбку — ту, которую привыкла показывать всем, — разворачиваясь лицом к Рону.       — Я повсюду тебя ищу. Ужин уже начался. Идём? — он широко улыбался, довольный началом учебного года. Удивительно, учитывая тот факт, что Рональд Уизли терпеть не мог учёбу. Вероятно, его радость была связана с предстоящими отборочными по квиддичу.       — Да, — тихо ответила Гермиона. — Да, идём. — Она кивнула, прикрывая глаза и всё ещё улыбаясь. Если Рон и заметил что-то не то в настроении Гермионы, то ничего не сказал. Он всё чаще предпочитал молча анализировать её поведение. Просто потому, что однажды она сильно ему нагрубила после очередной попытки достучаться до неё ради получения ответа на вопрос «Всё ли хорошо?».       Рон дёрнул плечом, поправляя ручку своей сумки. Взъерошил волосы и развернулся в сторону арки, ожидая, что Гермиона последует за ним. До Большого зала они дошли в тишине, и стоило двери распахнуться, как на неё лавиной обрушился шум и гам. Она слегка поёжилась, опустив взгляд в пол. Из всей этой какофонии звуков её мозг, как прокажённый, отчётливо слышал лишь его голос. Его смех. Не было надобности даже смотреть на слизеринский стол, чтобы понять, что Малфой уже давно сидит на лавке, ужиная в компании своих однокурсников. Не было надобности смотреть, чтобы увидеть, как Пэнси или Астория, или кто там ещё, заглядывали ему в рот, подавая то сок, то фрукты, видимо, сильно заботясь о его сытости. Или просто выпрашивая хоть каплю его внимания. Не было надобности смотреть, но даже без этого Гермиона всё знала, и оттого внутренняя боль спешно сменялась раздражением и злостью. Ревностью.       Это чувство стало её постоянным спутником, но Гермиона тщетно надеялась, что одолевший её прошлогодний морок рассеется в этом году. Этого не случилось. Прошло уже две недели нового учебного года, а боль и чувства лишь усиливались, медленно, но уверенно, подводя её к краю.       — Эй, идёшь? — Рон острожно дотронулся до её локтя, подталкивая в сторону гриффиндорского стола. Аппетит пропал.       — Я… Ты знаешь, я кое-что забыла в библиотеке. Я… поужинаю позже, — легко соврала Гермиона, смотря куда-то в область криво завязанного галстука Рона.       — Но…       — Увидимся, — протараторила Гермиона, разворачиваясь обратно к выходу.       Не успела она и шага ступить, как вновь послышался его смех. Драко смеялся так искренне и заливисто, что только от этого звука её внутренности вновь скручивались, а в каком-то органе появлялась новая куколка её смертоносных мотыльков. Она судорожно схватилась за живот, пальцами сжимая школьную рубашку. Резкая тошнота родилась на дне желудка и стала карабкаться по пищеводу всё выше и выше. Гермиона задышала быстрее, стараясь прогнать это чувство. Надеясь, что это просто надуманное беспокойство. Но внутри уже начало всё жечь.       Она оттянула в сторону воротник, срываясь с места в сторону женского туалета. Чем ближе она подходила, тем сильнее всё жгло и болело. На лбу выступили капли пота, рубашка уже неприятно липла к влажной коже спины, а пальцы на руках мелко дрожали, резко похолодев.       Гермиона добралась до уборной, практически не осознавая, что происходит. Просто ввалилась в ближайшую кабинку, сгибаясь пополам в приступе лающего кашля. Он был таким сильным, таким невыносимым, что уже спустя несколько изматывающих спазмов, она упала на колени, упираясь обеими руками в белый керамический ободок унитаза.       — Блин, блин, блин, — быстро прошептала она, пытаясь глотнуть немного воздуха. Новый приступ практически вызвал рвотный рефлекс, но удавшийся глубокий вдох умело этому препятствовал. Её бил озноб, всё тело содрогалось в мелких судорогах, пока внутренности выворачивало наизнанку. Боль была тупой и ноющей, но этого было более чем достаточно, чтобы не смочь разогнуться. Она плюхнулась на пол, сильно подтягивая колени к груди. — Боже, пожалуйста, пусть это закончится, — прошептала Гермиона, обнимая свои ноги. В какой-то момент стало привычно просить Бога о помощи. Просто потому, что больше ей некому было помочь.       Боль постепенно утихала, а сильный тремор сменился мелким подёргиванием. Теперь было ужасно холодно. Так всегда происходило после очередного приступа. Гермиона с трудом открыла глаза: мокрые от слёз ресницы местами слиплись из-за туши. Чуть выпрямившись, она провела кончиками пальцев под глазами, наверняка растирая по коже чёрные потёки. Шмыгнув носом, она попыталась подняться на ноги, придерживаясь за стену одной рукой. Она справится. Каждый раз справлялась, и этот не станет исключением.

***

      — Увидел что-то интересное? — лениво протянул Блейз, кивая в сторону выхода из Большого зала.       Драко даже не дёрнулся, когда услышал голос друга. Он всё так же прожигал взглядом массивные двери, думая, почему Грейнджер свалила с ужина. Его едва ли она волновала, но с осени прошлого учебного года он всё чаще замечал её странное поведение. Особенно в его присутствии. Это стало очень занятным с того момента, когда он впервые решил не задирать её, предпочтя обычный едва язвительный комментарий привычным оскорблениям. Она явно не ожидала подобного от Драко, но точно не осталась равнодушной. Это уж он заметил точно.       С тех пор становилось всё интереснее наблюдать за ней. Признаться честно, в этом году что-то в ней явно изменилось. Что именно, Драко не мог сказать, но что-то определённо было не так.       — Не-а, — так же лениво ответил он, вновь обращая своё внимание на десерт, который любезно подвинула к нему Паркинсон.       Сливочный крем казался очень заманчивым, но зудящее любопытство не давало ему возможности полностью перевести своё внимание на попытки заботы со стороны женского пола его факультета. Драко практически прожёг внимательным взглядом дыру в завитке крема, когда Пэнси осторожно положила ладонь на его бедро. Чуть приподняв левую бровь в немом вопросе, Драко посмотрел на Паркинсон.       Он не был зол, не был холоден или груб, но её лицо изменилось моментально, искривляя красивые утончённые черты гримасой стыда и неловкости. Её ладонь покинула его бедро так же быстро, как и оказалась там.       — Ты что-то хотела? — спокойно спросил Драко.       — Я… — Пэнси проморгалась. Её щёки покрылись розоватым румянцем.       Неужели она действительно испытывала смущение в его присутствии? Никогда Малфой об этом не задумывался. Наблюдать за этим было очень забавно, потому, нарисовав на губах слабую усмешку, он добавил: — М?       — Я просто хотела спросить, почему ты не ешь десерт?       Драко склонил голову набок, не отводя от Пэнси пристального взгляда. Казалось, румянец уже давно распространился на её шею и, он был уверен, грудь. Оказывается, занимательно было наблюдать не только за её робким смущением, а и за её тщетными попытками заполучить его сердце себе. Это было настолько очевидным, что Драко до одури захотелось закатить глаза от комичности ситуации.       Он не раз замечал её напрасные потуги забить его желудок десертами, которые, как она была уверена, он обожал. Замечал её неприкрытое желание поправить ему галстук или волосы, небрежно спадающие на лоб; прикоснуться к его руке или ноге; лишний раз спросить о самочувствии после тренировки или об успехах после пар. Всё это выглядело бы достаточно заботливо и мило, если бы сердце Драко целиком и полностью не состояло из камня. Так он думал. Был в этом полностью уверен.       Ему не были чужды чувства привязанности. Он привязан к своей семье. Но любовь… С этим Драко связываться не хотел. Да и не было с кем. Все вокруг вызывали в нём только… нихрена. И теперь, сидя на лавочке за столом, где Пэнси, Астория и даже Миллисента с усердием показывали свои навыки в обхаживании мужского пола, Малфой не чувствовал ровным счётом ничего, что могло бы хоть чем-то напомнить это всем известное чувство. Ничего, кроме желания показать, каким равнодушным он может быть по отношению к каждой из них.       Тихо хмыкнув себе под нос, Драко вновь посмотрел на десерт. Тот был аппетитным. Вероятно, очень вкусным. Но вместо того, чтобы насладиться сладостью и мягкостью крема, Малфой медленно развернулся корпусом к Паркинсон, немного наклоняясь к её лицу. Пэнси моментально вспыхнула, сильно выпрямляя спину, хотя до этого она и так сидела, словно с палкой вместо позвоночника. Драко даже показалось, что она задержала дыхание, когда его губы оказались возле её покрасневшего уха.       — Я ненавижу сливочный крем, Паркинсон, — хрипло прошептал Малфой, довольствуясь полученной реакцией на его ложь. Пэнси покраснела ещё сильнее, но теперь далеко не от смущения. В её глазах плескалась растерянность и глубокий стыд. Драко даже показалось, что на глазах у неё выступили слёзы.       — Но ты же… — вяло начала она, но захлопнула рот, когда Малфой качнул головой в немом жесте.       Что-то внутри него надрывно орало о том, что он поступает хуёво по отношению к человеку, который никогда не делал ему ничего плохого. Но другая сторона, ту, которую Драко привык слушать чаще всего, плотоядно ухмылялась, наслаждаясь представлением. Что-то в этом было пьянящее.       Натянув на лицо маску довольного Чеширского кота, Драко подмигнул сгорающей от собственной температуры Паркинсон и встал из-за стола, окликая Забини.       — Ушёл, — безразлично бросил он, разворачиваясь в сторону выхода.       В широких дверях он уловил еле заметный аромат, который помнил ещё с прошлой осени. Этот аромат тонкой нитью манил его в сторону женского туалета, но Драко, фыркнув себе под нос, развернулся в противоположную сторону, твёрдым шагом направляясь в подземелья.

***

      Поленья в камине тихо потрескивали. В общей гостиной было непривычно тихо для вечера. И пусто.       Гермиона, успешно справившись с собственным состоянием, удобно разместилась в кресле, подогнув под себя ноги. Глаза скользили по напечатанным строчкам, но мозг практически не улавливал смысл. Грейнджер мысленно витала далеко за пределами этой комнаты, наслаждаясь призрачными мечтами о несуществующих прикосновениях и словах.       В какой-то степени это лично взращенная ложь помогала Гермионе час от часу держать в узде свою болезнь. Этого было недостаточно для напрасно желанной ремиссии, но хватало, чтобы недавно родившиеся куколки не спешили раскрывать свои крылья. Уязвимые для окружающего мира и смертоносные для её лёгких.       Она тихо сглотнула, сильнее сжимая пальцами страницы. Кое-где бумага стала волнистой от влаги её кожи на ладонях и подушечках пальцев. Гермиона могла поклясться, что мечты, так просто рождающиеся в воспалённом сознании, казались слишком реалистичными. Она запросто могла представить его прикосновения. Немного прохладные, как лезвие ножа. Но нежные, трепетные, еле ощутимые, если не быть достаточно чувствительной. Но она бы ощущала. Её кожа бы покрывалась мелкими острыми мурашками, бегающими под кожей по всему телу. Они бы начинали свой строй в районе затылка и мчались по спине, груди, прямо к низу живота.       Гермиона облизала губы, прикрывая глаза. Она чувствовала его запах. Чистоты, холода. Её коленки бы подкосились от этого аромата. Не одеколона. А его тела. Его самого.       Она вдохнула чуть глубже, ощущая на слизистой мягкий запах его шеи, его волос и рук. Так ли он пах на самом деле? Это вызвало бы в ней такую бурную реакцию? Гермиона вновь сглотнула вязкую слюну, разлепляя глаза и сразу щурясь от яркого света каминного огня. Прикусила нижнюю губу резцами и выпрямила ноги.       Ей никогда этого не узнать. Ни в этой, ни в какой-либо другой жизни.       Книга захлопнулась в тот же момент, когда портрет открылся, пуская в гостиную Гарри и Рона. Гермионе понадобилась несколько мгновений, чтобы уловить смысл их разговора.       — Кормак? Блин, Гарри, — пробубнил Рон, плюхаясь на диван. Его лицо исказила эмоция неуверенности.       — У тебя есть ещё неделя, — Гарри кивнул, присаживаясь рядом. Он мазнул взглядом по Гермионе, а после по книге в её руках. — Как дела? — просто спросил он, теперь рассматривая её лицо.       Она прочистила горло:       — Всё, м-м, в порядке? — прозвучало слишком вопросительно.       Гарри поднял бровь. Потом завёл руку за спину, доставая что-то из кармана мантии.       — Я хотел принести тебе это в библиотеку, но мадам Пинс сказала, что ты не заходила, — он говорил аккуратно, тихо, будто прощупывая почву. Протянул ей свёрток, чуть поджимая губы. — Наверное, она просто не заметила тебя, да?       Гермиона приняла его, разглядывая. Это были два бутерброда, завёрнутые в полупрозрачный пищевой пергамент.       — Наверное, — прошептала она, поднимая взгляд. — Спасибо.       Гарри просто кивнул. Рон всё это время наблюдал за ними со слабой улыбкой на губах. После выпрямился и спросил у Гермионы:       — Через неделю отборочные. Ты же придёшь? — его голубые глаза блестели в свете каминного огня.       Она молчала несколько секунд, сжимая пальцами свёрток.       — Конечно, — чуть хрипло произнесла она. — Конечно, я приду, Рон.       Разговор тянулся странно. Будто происходил не по-настоящему. Всё потому, что поле для квиддича ассоциировалось у неё только с ним. С тем самым вечером в прошлом году, когда вид его широких плеч в квиддчиной форме, его рук в перчатках и его влажных волос из-за изматывающей тренировки, родил в ней смертельную болезнь. Квиддич и всё, что с ним связано, стало для Гермионы аллергеном, вызывающим отёк лёгких и психологическую кому от собственной беспомощности.       Но она не могла не прийти. Как бы больно и страшно ни было. Ещё раз кивнув для того, чтобы окончательно уверить ребят в своём решении, Гермиона дёрнула уголком губ. Она уже сейчас ощущала подкрадывающийся трепет в лёгких. Он грозился обрушиться на неё новым приступом посреди ночи. Тогда, когда она будет наиболее уязвима перед бесконечно болезненным осознанием собственного положения.

***

      Всё тело жутко болело. Каждая клетка, казалось, разрывалась и после вновь срасталась, доставляя Гермионе невероятные мучения. Всё внутри горело, тянуло и резало. Беспрестанный кашель царапал слизистую горла, пока желудок скручивало в постоянных спазмах.       — Боже, — выдавила она, опираясь мокрой холодной ладонью о каменную стену. Грейнджер нагнулась, сгибая колени.       Нужно было потерпеть ещё немного до больничного крыла. Ещё несколько тёмных коридоров. И она сможет попросить у мадам Помфри обезболивающее, а после, Гермиона очень надеялась, сможет уснуть. Хотя бы на несколько часов.       Маленькими шажками она продолжила свой путь, всё так же опираясь на стену. Понадобилось слишком много времени, чтобы за очередным поворотом показалась полоска бледно-жёлтого света, исходящего из закрытых дверей палат. Собрав все оставшиеся силы, Гермиона разогнулась, громко сглатывая подступающую тошноту из-за сильного кашля. Ей понадобилось несколько глубоких вдохов, чтобы хоть немного принять вид не убитой болью девушки. Грейнджер небрежно мазнула тыльной стороной ладони по лбу, стирая выступивший пот, и схватилась за дверную ручку.       Она практически ввалилась в больничное крыло, сразу натыкаясь рассеянным взглядом на целительницу.       — Мисс Грейнджер? — отозвалась мадам Помфри, отвлекаясь от заполнения бумаг. Её взгляд недолго блуждал по Гермионе. Уже спустя несколько мгновений она подорвалась из-за стола, протягивая к ней руки. — Мисс Грейнджер! Что с вами? — Тёплые ладони схватили Гермиону за плечи направляя к ближайшей койке.       Она откашлялась.       — У меня… у меня очень болезненные месячные, — прохрипела Гермиона, усаживаясь на край кровати. — Не могли бы вы дать мне зелья для снятия… — она запнулась, потому что резкая, ужасно сильная боль пронзила стрелой её левое лёгкое. — Для снятия боли, — еле закончила Гермиона, не в силах больше разомкнуть пересохшие губы.       — Конечно-конечно, — закудахтала мадам Помфри, мигом оказываясь около шкафа с зельями. Понадобилось ещё несколько секунд, чтобы пузырёк с бледно-розовым содержимым оказался в дрожащей руке Гермионы.       С трудом откупорив его, Грейнджер немедля опрокинула зелье в рот, проглатывая сразу всю дозу. Сквозь пелену и туман она почувствовала мягкие прикосновения к спине. А после — нежное обволакивающее тепло. Вероятно, это была магия, потому что её пижама вдруг высохла и стала теплее. Еле слышно хмыкнув, Гермиона закрыла глаза, проваливаясь в эфемерное спокойствие.

***

      Гермиона потянулась, впервые за последние несколько дней не ощущая боли в мышцах и внутренних органах. На веки приятно ложился солнечный свет из окон. Она подняла руки и потёрла пальцами заспанные после крепкого сна глаза. Хотелось широко зевнуть и плотно позавтракать: подобного Гермиона не испытывала уже давно. Казалось, что тело вовсе отказывалось признавать чувство голода.       Мысль о завтраке заставила Грейнджер резко распахнуть глаза, а после моментально вспомнить, где она и почему тут оказалась. По всей видимости, благодарить за хорошее самочувствие она должна лишь зелье. Хмыкнув, она по привычке потянулась к палочке на прикроватной тумбе. Той там не оказалось.       — Мисс Грейнджер? — в поле зрения появилась мадам Помфри, левитирующая за собой поднос с завтраком для больных. На подносе, помимо тарелки с омлетом и свежими огурцами, стояло два пузырька с зельями. — Как вы себя чувствуете?       Гермиона прокашлялась.       — Который час? — всё равно хрипловато спросила она, подтягиваясь на кровати и откидываясь на подушку.       Мадам Помфри строго свела брови к переносице, но наколдовала циферблат. Стрелки показывали половину девятого утра.       — Чёрт, я опоздала на завтрак, — промямлила Гермиона, пытаясь встать с кровати. Её остановили немного прохладные ладони целительницы.       — Ваш завтрак перед вами, мисс Грейнджер. Вчера зелье подействовало на вас слишком быстро, что заставило меня засомневаться в правдивости ваших слов по поводу болезненной менструации. Мне пришлось провести скрининг вашего организма, пока вы спали, — её тонкие губы сжались. Гермиона задержала дыхание.       — У вас слишком сильное истощение, как для второй недели обучения, мисс Грейнджер. Мне обратиться к вашему декану, чтобы он поубавил вашу загруженность?       Гермиона глупо заморгала.       — О, нет-нет, — протараторила она. — Вы правы, я просто… вы знаете, летом пришлось много помогать родителям, а у меня, ну, и правда болезненные месячные. Вот оно всё вместе, наверное, и дало подобную реакцию организма.       Гермиона лепетала эту чушь, свято надеясь, что мадам Помфри поверит.       — Я правда в порядке. Если вы скажете, я, м-м, не знаю, буду больше отдыхать и не брать дополнительной домашней работы. Чтобы восстановиться, — на конце фразы она сглотнула.       Мадам Помфри кивнула.       — Хорошо, — после указала на поднос. — Завтракайте, а затем примите друг за другом два зелья. Я проинформирую профессора Макгонагалл, что сегодня вас не будет на занятиях.       — Нет! — крикнула Гермиона и только потом поняла, что выглядит странно. — Это необязательно. Уверена, после завтрака мне станет намного лучше. Нет надобности пропускать уроки, тем более, что сейчас мы лишь начинаем ознакомление с практикой. Я буду в порядке.       Мадам Помфри смерила её всё тем же строгим взглядом.       — Ко второй паре. Ешьте.       Гермиона выдохнула. На это она была согласна. Первой парой стояла лекция по Чарам. Теорию она уже давно знала наперёд, а вот второй парой были Зелья у профессора Слизнорта. Этот урок ей не хотелось пропускать.       Справившись с омлетом, горьковатыми огурцами и зельями, Гермиона уже хотела было отправиться в башню, чтобы собраться, как вдруг её окликнула мадам Помфри. В руках она держала небольшую коробочку с пузырьками. В них плескалось бледно-розовое содержимое.       — Я приготовила для вас немного обезболивающего зелья на случай ежемесячных болезненных эпизодов. Этого будет достаточно, чтобы убрать боль, но не вызывать сонливое состояние. Принимать после еды строго лишь единожды в день. Это понятно?       Гермиона кивнула.       — Спасибо большое.       — Через неделю я жду вас для повторного скрининга. Надеюсь на ваше благоразумие, мисс Грейнджер.       Она вновь кивнула, поджимая губы. Ей следовало сделать всё возможное и невозможное, чтобы через неделю не выглядеть ещё хуже, чем сейчас.

***

      Тёплый душ на несколько недолгих мгновений подарил ещё больше спокойствия, чем зелья, принятые в больничном крыле. Гермиона несколько раз старательно прислушивалась к ощущениям в теле, боясь — по-настоящему боясь — почувствовать шевеление внутри. Но его не было. Будто все мотыльки разом закончили свой короткий цикл жизни, падая и оставаясь в лёгких лишь иссушенными маленькими коконами. Впервые за последние несколько месяцев Гермиона искренне улыбнулась, рассматривая своё отражение.       Да, она похудела: острые скулы и синеватые мешки под глазами были слишком красноречивы. Но это легко исправлялось лёгким макияжем. Она натянула молочный гольф с высоким воротником и клетчатую юбку. Одну из тех, которые укоротила ещё летом. Призрачная надежда на спасение не покидала её даже в самые тёмные времена. Гермиона фыркнула в ответ на собственные мысли. Как глупо это было. Щёлкнув резинкой серых гетр по голой коже бёдер, Гермиона ещё раз посмотрела на себя в зеркало. Собрала волосы в высокий пучок, закалывая их специальной китайской палочкой, и выбежала из спален, на ходу засовывая в школьную сумку тетради и свитки. Она уже опаздывала, а стоило ещё спуститься в подземелья.       Дорога туда была быстрой. Грейнджер запыхалась, влетая последней в кабинет. Она обвела столы взглядом, замечая, что все давно расселись по местам. За привычным ей столом вместо неё сидела Лаванда. Гермиона изогнула бровь.       — Мисс Грейнджер! — воскликнул профессор Слизнорт, появляясь из ниоткуда. — Вы практически не опоздали. Займите свободное место, — он махнул рукой ей за спину.       Гермиона задержала дыхание. Чёрт возьми, не нужно было обладать даром прорицания, чтобы предсказать выпрыгивающее из груди сердце, как только она обернётся. Оно уже заходилось в бешеном ритме, потому что слизистая носа уловила его запах. Гермиона чувствовала затылком его недовольный взгляд. Она сжала пальцами лямки сумки, прикрывая глаза.       — Мисс Грейнджер, прошу, поторопитесь, — весело, но с ноткой раздражения, попросил её Слизнорт, обходя свой стол.       Гермиона облизала губы, оборачиваясь. Оставшееся место было за столом, где всегда сидели только три человека. Забини, Нотт и… Малфой. Она глупо моргнула, обводя взглядом всех троих, пока на последнем не споткнулась, больно ударяясь о скалистую стену безразличия. Утреннее ощущение смазалось. На смену ему пришёл первый удар крыльев.       — Я приготовил сегодня несколько смесей, — прозвучал за спиной голос профессора, пока Гермиона на трясущихся ногах подходила к столу. Свободное место было рядом с Ноттом. Он слишком искренне улыбнулся ей, отодвигая массивный высокий стул.       Гермиона ответила ему слабой улыбкой, садясь на самый край. Ладони вмиг стали потными. Её щека плавилась под взглядом, которым награждал её Малфой. Колючим, испепеляющим.       — Кто скажет, что за зелья это могут быть? — спросил Слизнорт, сразу получая несколько взметнувшихся вверх рук. Гермиона не шевелилась.       — В первом котле может быть Веритасерум, так называемая сыворотка правды, — ответил кто-то.       — Верно, — профессор Слизнорт довольно улыбнулся, подходя к другому котлу. — А здесь?       — Это оборотное зелье, — прозвучало знакомым голосом. Вероятно, это был кто-то с Гриффиндора. Гермиона не могла сфокусировать взгляд. Её ноздри улавливали слишком много запаха, который делал из её лёгких решето.       — Замечательно! — воскликнул Слизнорт. — А что же находится здесь?       Гермиона знала ответ. Взгляд метнулся к котлу, над которым спиралью вздымался густой пар. Он манил её в равной степени, как манил запах Драко, сидящего напротив. Грейнджер сглотнула, прошептав:       — Амортенция.       — Прошу прощения, мисс Грейнджер? — Слизнорт подошёл к их столу, складывая руки на груди. — Вы знаете?       Все в классе молчали. Гермиона покрылась мурашками, ещё сильнее ощущая аромат.       — Амортенция, — увереннее произнесла она. — Приворотное зелье, которое пахнет для всех по-разному. Как правило, — голос охрип, она слабо прочистила горло: — как правило, запах зависит от того, что тебе нравится или… или, что ты любишь, — чёрт бы побрал эти грёбаные Зелья и эту грёбаную Амортенцию. На последнем слове её взгляд непроизвольно метнулся к Малфою. Всё внутри похолодело, когда его ровная бровь выгнулась, а в глазах сверкнул недобрый огонёк.       — Всё верно, мисс Грейнджер, — довольно закивал Слизнорт. — Поделитесь с нами, чем пахнет Амортенция для вас? — он снисходительно улыбнулся. Им.       Гермиона дёрнулась. Взгляд снова метнулся к Малфою.       — Я… не могу разобрать, — солгала она. Теперь его гадкая ухмылка стёрлась. В серых глазах мелькнуло непонимание.       — Что ж, это совершенно нестрашно! — слишком эмоционально произнёс Слизнорт. — По всей видимости, вы ещё не определились до конца с собственными вкусами и предпочтениями. Так бывает, — он по-доброму хохотнул, отворачиваясь к штативу, на котором был закреплён пузырёк с прозрачной жидкостью. — Наконец, мы подошли к самому интересному. Это, дамы и господа, весьма любопытное зелье. Оно называется Феликс Фелицис, но также знакомо как Жидкая Удача. Довольно сложное в изготовлении и губительное в случае ошибки. Лишь один глоток способен принести успех во всех начинаниях. Ну, пока не закончится действие зелья, — он глупо улыбнулся, вытягивая руку с флакончиком. — Этот пузырёк достанется студенту, который в оставшийся час приготовит пристойного вида напиток Живой Смерти. Его рецепт вы найдёте на тринадцатой странице учебника. Приступайте!       Гермиона облизнула нижнюю губу, опуская невидящий взгляд в на автомате открытый учебник. Пробежав по рецепту глазами, она кивнула сама себе: ничего слишком сложного. Она справится, даже если все мысли до единого образовывали бесконечный хаос.       Было некомфортно находиться не за привычным столом. Не со своими друзьями. Её кожа покрывалась неприятными мурашками, а внутри поднималось волнение. Гермиона прочистила горло, не поднимая головы. Парни рядом переговаривались. Не слишком тихо, но Слизнорт, кажется, не обращал на это никакого внимания. Она подошла к шкафу, набирая в небольшую тарелочку дремоносные бобы. Её плечо обдало теплом, когда волоски на слизистой носа практически воспламенились от контрастного запаха.       — Настолько крута, что посещение лекций теперь необязательно, да, Грейнджер? — ядовито протянул Малфой, загораживая ей путь обратно к столу.       — Нет, — её мозг отказывался генерировать достойный ответ на этот беспочвенный выпад. Он был слишком занят дурацкой влюблённостью, чтобы позволить Гермионе не потерять последние крохи достоинства. — Я просто…       Малфой закатил глаза.       — Похуй, — бросил он, отворачиваясь.       Вот чёрт. Она представляла, как будет больно видеть и чувствовать его равнодушие. Но её представления оказались неверны. Это было намного больнее. Так, что рука непроизвольно взметнулась к солнечному сплетению в попытке почесать лёгкие сквозь кожу.       Она мотнула головой, быстро моргая. Рядом появился Нотт, складывая в свою тарелку ингредиенты.       — Тебе помочь? — просто спросил он, будто и правда предлагал свою помощь.       — Я справлюсь, — огрызнулась Гермиона, не сразу замечая поднятые брови Тео. — То есть, я могу сама, спасибо, — уже спокойнее сказала она, отходя к столу.       Разложив всё по местам, она вновь взглянула на рецепт. Кожа под резинкой гетр зачесалась. Гермиона опёрлась бедром о высокий стул и наклонилась, чтобы почесать зудевшее место. Пальцы ловко проникли под вязаную серую ткань, пока глаза внимательно изучали написанное в учебнике. Ей стоило сосредоточиться, чтобы хорошо выполнить задание.       И пока её голова была опущена, а нос почти касался пожелтевших страниц, Гермиона, ясное дело, не заметила, как за этим, казалось, невинным действием с гетрами наблюдал Малфой. Она услышала лишь недовольное фырканье, когда подняла взгляд, натыкаясь на выбритый затылок.       Нарезать бобы оказалось не так-то просто. Лишь спустя время у неё получилось разрезать один пополам, но сок совсем не хотел течь. Гермиона нахмурилась.       — Разомни его лезвием, — послышался шёпот сбоку. Грейнджер резко повернулась. Рядом стоял Нотт, беззаботно раздавливая бобы, из которых щедро вытекал тёмно-коричневый вязкий сок.       — Но в учебнике… — вяло начала она, но замолчала. Придавив ножом боб, она получила тот эффект, которого требовал рецепт. — Спасибо, — тихо прошептала она, обращаясь к Тео. Он просто кивнул.       Это оказалось самой сложной частью изготовления напитка. Всё остальное Гермиона знала и так, почти по памяти добавляя настойку полыни, нарезая корни асфоделя и валерианы и добавляя их в равных пропорциях.       Всё это время её взгляд изредка скользил по столу. Она наблюдала за движениями Малфоя. За его руками и записями. За расстёгнутой на одну пуговицу рубашкой и не сильно затянутым галстуком. Она ловила каждую мелочь, радуясь, что мотыльки внутри послушно пожирали эти крохи, не требуя большего.       — Ваше время вышло! — громко сказал профессор Слизнорт, хлопая в ладоши. — Начнём, пожалуй, отсюда.       Он прошёл уже все столы, проверив каждое зелье. Где-то оно было лучше, где-то хуже. Где-то вовсе не удалось. Очередь дошла до котла Драко.       — Мерлинова борода! Оно практически совершенно! — воскликнул профессор. — Наш первый кандидат на флакончик Жидкой Удачи, — Слизнорт поиграл бровями, после проверил зелье Тео, которое было едва хуже зелья Малфоя, и Забини, чей Напиток оказался не так хорош. Когда очередь дошла до Гермионы, она сцепила руки в замок. Отчего-то внутри всё затрепетало. С такой силой, что Гермионе захотелось откашляться. Но она не могла себе этого позволить, ведь знала, что в её случае это не ограничиться слабым покашливанием.       Слизнорт подошёл ближе, бросая в котёл крохотный лепесток. Он растворился с небольшим шипением.       — Мисс Грейнджер, оно безупречно! Тот же совершенный уровень, что и у мистера Малфоя, — он задумался на мгновение, доставая из кармана пузырёк с Феликсом. — Как же нам рассудить, кому достанется приз?       Драко закатил глаза.       — Пусть Грейнджер забирает. Мне удача не нужна. И так всё прекрасно.       — Что ж, будь по-вашему! — недолго думая, согласился Слизнорт. — Поздравляю вас, мисс Грейнджер! Используйте его с умом, — закончил профессор, передавая Гермионе флакончик.       Грейнджер пыталась контролировать своё тело, но глаза дёрнулись в его сторону, изучая задумчивое выражение лица. Малфой казался таким одновременно отстранённым и слишком озабоченным происходящим. На одну секунду ей даже захотелось отказаться от одолжения в виде присваивания приза ей. Но Гермиона этого не сделала. В горле застрял ком. Они встретились глазами, уничтожая друг друга на расстоянии нескольких метров. И тогда как Драко давил своим напускным безразличием, Гермиона казнила своей неприкрытой уязвимостью. Малфой первый отвёл взгляд.       Тёплое стекло слишком приятно чувствовалось в ладони. Почти так же приятно, как ощущалась мнимая победа над человеком, который заставлял страдать её каждый день.

***

      На обед подали жаркое и запечённые овощи. Гермиона покусала губу, размышляя, какое из блюд её организм будет в состоянии переварить сегодня. После пары по Зельям аппетит пропал. Грейнджер не анализировала причины. Вероятно, это были последствия пресловутого стресса.       Стресс.       Этим словом одновременно можно было описать всё и ничего. Гермиона с лёгкостью бы назвала свою влюблённость стрессом. Потому что она не приносила ничего, кроме страданий. Но эти страдания Грейнджер бы ни за что не назвала обычным стрессом. Вот такой парадокс одного-единственного слова.       Подумав ещё мгновение, она наложила себе в тарелку запечённую стручковую фасоль. Пять стебельков, чтобы хватило до вечера. Столы понемногу заполнялись студентами. Гермиона обращала внимание только на стол Гриффиндора. Дальше этого пространства она запретила своим глазам двигаться. Вокруг становилось всё громче: гам разных голосов заглушал острую потребность организма Гермионы расслышать его голос. И пока взгляд был послушно устремлён в недавно раскрытую книгу, Грейнджер не грозило повестись на поводу роковых прихотей.       В одной руке вилка, другая сжата в кулак и придерживает страницы, что норовят захлопнуться из-за твёрдого корешка. Всё как обычно. Гермиона почти полностью погрузилась в обеденный ритуал, когда рядом пронёсся маленький ураган, заставляя волосы растрепаться и упасть на лицо. Грейнджер смахнула прядь, поднимая голову.       Джинни приземлилась на лавочку рядом с Дином, сразу рисуя на губах нежную улыбку. Она наклонилась к нему корпусом, задевая локтем Гарри, который сидел рядом. Он не пошевелился. С того момента, как они с Гермионой пришли на обед, он не произнёс ни слова. Теперь же Грейнджер заметила, как едва заметно у него сжались челюсти.       Гермиона перевела взгляд на Джинни, тепло улыбнувшись. Она мысленно радовалась за подругу, наблюдая, как Дин обнимает её за плечи и целует в висок. Это выглядело мило, романтично. Но полностью погрузиться в это ощущение ей мешало переживание за лучшего друга.       Вновь переведя взгляд на Гарри, она заметила, что теперь он поник, опустив голову. Он слишком внимательно изучал содержимое своей тарелки. Его правый кулак был сжат.       — В пятницу после отборочных планируется небольшая вечеринка, — весело протараторила Джиневра, переводя вес на сложенные на столе локти. Напротив неё, рядом с Гермионой, на лавку плюхнулся Рон. — В честь нового вратаря. При себе иметь хорошее настроение и выпивку.       Гермиона выгнула бровь.       — Как ты предлагаешь нам пронести в башню выпивку? — Грейнджер на мгновение скосила взгляд на Рона, который копошился рядом, издавая тихие бубнящие звуки.       Джинни ехидно ухмыльнулась и прошептала, сильно наклоняясь к Гермионе так, что плечом задела Гарри, который от этого движения еле заметно дёрнулся, резко вдыхая воздух:       — Думаю, с этим нам всем поможет карта. Да, Гарри? — Джинни светилась от радости.       — Откуда ты?.. — хрипло начал он, но слабо закашлялся от переполнявших его эмоций.       Джин лишь пожала плечами, не переставая улыбаться. Гермиона покачала головой.       — Когда-то это должно было стать достоянием общественности, — пробормотала она.       — Надеюсь, общественность ограничится лишь одной Джинни, — сведя брови к переносице, недовольно пробурчал Гарри. Уизли наверняка услышала его, потому что стрельнула в него лукавым взглядом и отвернулась к Дину.       Гермиона ещё мгновение изучала лицо друга, пока взгляд не зацепился за задний фон. Как бы она ни приказывала себе этого не делать, но глаза не слушались. Грейнджер посмотрела на слизеринский стол. Мимолётно. Быстро. Но это было не так.       Первое, что обработал её мозг, — широкие плечи Драко в форме для квиддича. Вероятно, после обеда у них должна была быть тренировка. Когда он успел переодеться? Второе — женская рука, гладившая его по предплечью. Прямо там, где крепились ремешки защиты. Тонкие пальцы так аккуратно скользили по плотному рашгарду. Именно так, как мечтала Гермиона за закрытым пологом кровати. Третье — прямой взгляд серых глаз.       По телу поползло то же ощущение, которое с головой накрыло её в кабинете Зельеварения в тот самый момент, когда на вопросе про Амортенцию Гермиона потеряла контроль и выставила напоказ самую уязвимую часть себя. По телу пошла мелкая дрожь. На неё смотрел Малфой. Почти не моргая. Почти заинтересованно. Почти не скрывая. Именно так, как смотрел в кабинете, внимая её, казалось бы, сторонний ответ профессору.       Но глупо было обманываться. Гермиона могла поспорить на все деньги мира, что произошедшее на паре было чересчур очевидным. И для неё, и для Малфоя. Она громко сглотнула. Ладони закололо мелкими иголками, а горло сжалось в спазме. Грейнджер не могла ни глотнуть, ни вдохнуть. Её парализовало. Приковало к лавке ледяным разгадывающим взглядом.       Сидя в нескольких метрах от неё, Малфой препарировал сознание Гермионы, изучая её реакции и эмоции. Она была в этом уверена. Его взгляд был до ужаса изучающим, а понимание в глазах — фатальным.       Высунув кончик языка, Малфой уткнулся им в уголок губ. После наклонил голову вбок, и его губы мягко произнесли какое-то слово. Это слово, вероятно, было именем, потому что Пэнси, сидящая рядом с ним, вдруг резко приблизилась к Малфою. Сердцебиение Гермионы почти остановилось. Кажется, в этот момент должно было произойти что-то ужасное. Какое-то чутьё проснулось внутри Гермионы. Оно верещало что-то о зловещем предзнаменовании в увеличившихся зрачках, обрамлённых серой радужкой. Грейнджер не слушала. Она, словно Икар, летела навстречу погибели, не отводя взгляд от хищника, планирующего наброситься и перегрызть глотку.       Драко задержался ещё на мгновение глазами на лице Грейнджер, прежде чем отвернуться и, схватив ладонью Паркинсон за затылок, впиться ей в губы слишком грубым поцелуем.       Всё вокруг прекратило своё существование. Утих гул голосов, звуки столовых приборов, чей-то слишком громкий смех. Утихло глухое сердцебиение в грудной клетке, на которое привыкла ориентироваться Гермиона. Всё застыло. И Грейнджер тоже. Она не моргала, вперившись взглядом в точку, где губы Малфоя касались губ Паркинсон. Слизистую жгло от выступающих из каналов горячих слёз.       Спустя долгих несколько секунд, которые в образовавшемся вакууме превратились в бесконечные минуты, он наконец пошевелился. Отодвинувшись от Паркинсон и сильно выпрямив спину, Малфой слегка запрокинул голову и улыбнулся. Эта улыбка больше походила на звериный оскал. На его будто высеченном из мрамора лице не проскользнуло ни единой эмоции, которая могла бы дать хоть какую-то надежду на спасение. Нет. Драко бы ни за что не допустил подобной милости.       У Гермионы всё упало внутри. Это было самым сложным на данный момент. Видеть, как объект твоей любви дарит внимание и нежность другой. Горло разжалось. Грейнджер задохнулась новым вдохом. Трепетание в лёгких не давало глубоко вдохнуть. Она инстинктивно прислонила ладонь к груди, стараясь — изо всех своих сил стараясь — не подавать виду. Не показывать, что с ней происходит. Но это мимолётное движение руки моментально раскрыло все карты. Если не для всех присутствующих, то для одного точно.       Было в этом что-то извращённое: страдать, но не отводить взгляд. Болеть, но продолжать хотеть. Умирать, но не прекращать надеяться.       Глаза запекли от льющихся слёз. Гермионе захотелось прокашляться. Это противное чувство уже карабкалось по трахее, воспаляя слизистую. Казалось, ещё мгновение — и она выплюнет несколько куколок прямо на обеденный стол. Поэтому, быстро собрав свои вещи, она встала, намереваясь как можно скорее добежать до уборной.       — Гермиона, ты куда? — успел спросить Гарри, но она лишь махнула рукой, выбегая из Большого Зала.       Выбегала и чувствовала взгляд, щекочущий затылок.

***

      Малфой прищурился. Его улыбка моментально стёрлась с лица, когда лохматая голова Грейнджер скрылась за массивными дверьми Большого Зала. Он сжал челюсти: желваки острыми линиями проступили сквозь бледную кожу.       Оттолкнув локтем Пэнси, которая после его представления жалась к нему всем телом, Драко сглотнул, переваривая увиденное. Ему следовало проанализировать очень многое. Начиная со взгляда Грейнджер на Зельеварении и заканчивая тем, что произошло только что.       Ему не нравилось, что он делал. В последнее время Драко стал всё чаще обращать на неё внимание. На детали её поведения. На ответы во время занятий, которые теперь звучали слишком тихо для такой заучки, как Грейнджер. Привычные для всех выкрики с первой парты сменились хрипловатым бормотанием и опущенной головой. Малфой не хотел этого замечать. Но каждый раз что-то буквально заставляло его это делать. Что-то подбрасывало эти детали ему каждый день, вынуждая всё больше анализировать и тем самым ещё больше о ней думать.       Для Малфоя это что-то было жутко раздражающим и абсолютно непонятным. Но это не давало ему покоя. Если раньше он слишком шуточно воспринимал поведение Грейнджер, то сейчас его практически пугало увиденное. Её глаза и выражение лица были открытой книгой на абсолютно понятном ему языке. Но соединяя всё в одну картину, ему оставалось лишь хмуриться в полном недоумении.       Амортенция. Малфой мысленно закатил глаза. Нужно быть полным идиотом, чтобы не понять её дёрнувшийся взгляд в его сторону. На паре Драко откровенно удивился, но теперь всё стало ясно. По всей видимости, Грейнджер влажно мечтала о нём с такой силой, что её мозг теперь воспринимал Драко, как объект влюблённости? Хотелось фыркнуть. Идиотка.       Её загнанное поведение одновременно бесило и интересовало. Грейнджер никогда не вела себя подобным образом в его присутствии, а это лишний раз подтверждало его теорию-вывод, сделанные после урока.       Последней каплей стал её взгляд, почти прожигающий в нём дыру через зал. Он не чувствовал прикосновений Паркинсон, пока не заметил блуждающий взгляд глаз напротив. Грейнджер открыто рассматривала его, задерживаясь на движениях Пэнси. Она почти перестала дышать. Её рот приоткрылся, но грудь едва ли шевелилась. Драко видел борьбу в её тёмных глазах. Это была бойня между желанием отвернуться и продолжать смотреть. Такая очевидная, Грейнджер.       Малфой хмыкнул. Идея провернуть представление возникла мимолётной вспышкой в голове. Он этого не планировал. И откровенно ненавидел. Подобные провокации он давно перерос, но в ту секунду желание сделать это буквально распирало изнутри. Если он увидит то, что ожидает, вывод будет молниеносным. Какое-то дикое стремление узнать родилось внутри.       Губы Паркинсон были безвкусными. Драко перестал получать удовольствие от поцелуев с кем бы то ни было ещё в прошлом году. Продлившееся несколько секунд касание губами, вероятно, аукнется ему в будущем в виде навязчивой Пэнси, но мысли Драко сейчас были отнюдь не там. Он отстранился и вновь повернулся к Грейнджер, чтобы в последний раз удостовериться в стопроцентной правильности собственной теории. Сильно выпрямив спину, он запрокинул голову и улыбнулся в томительном ожидании.       В этот момент вокруг всё замерло. Он словно в замедленной съёмке наблюдал за стеклянной горошиной, скатывающейся по её щеке. За взметнувшейся к груди рукой. За новым вдохом, который протолкнулся в её, казалось, окаменевшую грудь. Драко видел, как что-то в ней поломалось.       Его плечи опустились, брови нахмурились. Он ожидал увидеть вспышку ревности, ненависти, негодования. Но не это. Драко сглотнул, наблюдая, как Грейнджер подрывается из-за стола и бегом направляется к выходу из Большого Зала.       Он ещё несколько мгновений смотрел в сторону дверей. После молча поднялся из-за стола, направляясь прямо. Просто прямо. Он понятия не имел, куда идёт. Но тело следовало за какой-то невидимой тянущейся нитью. Или за голосом, который елейным звуком лился из ниоткуда, проникая внутрь и повелевая идти за собой. Это не было похоже на морок, но Драко не хотел останавливаться. Он старался не пускать мысли о том, что следует за Грейнджер.       Просто интерес, азарт, любопытство. Дикое желание что-то узнать. Что-то важное, практически жизненно важное. Он ускорил шаг, поворачивая влево. В этой части коридора был лишь женский туалет.       Уже подходя к двери, Малфой замедлился, сжимая ладони в кулаки. Из проёма выбежала Грейнджер, прижимая трясущуюся руку ко рту. Кажется, она рыдала, потому что он успел рассмотреть красные глаза и мокрые щёки. Драко сглотнул, провожая её взглядом. Та была слишком увлечена своим состоянием, чтобы заметить Драко, только вышедшего из-за поворота. Грейнджер скрылась за арочными колонами, направляясь куда-то во внутренний двор.       Казалось, та нитка, которая привела Драко сюда, должна была дёрнуть его в её сторону, но этого не произошло. Малфой сглотнул. Взгляд зацепился за приоткрытую дверь, и любопытство вдруг взяло верх. Он просто посмотрит. Проверит. Удостоверится.       Драко толкнул дверь, заглядывая внутрь. То же самое он сделал с дверьми кабинок, скользя пустым взглядом по пространству. Ничего необычного. Малфой качнул головой. Отчего-то внутри шевельнулось что-то неприятное.       — Да какого хуя я вообще тут делаю? — прошипел он себе под нос, уверенно разворачиваясь к выходу.       Он сделал шаг, прежде чем услышал странный звук. Будто маленькая рыбёшка барахталась на суше, отбивая хвостом предсмертный ритм. Или крохотная птица пыталась вызволиться из клетки, тарабаня крыльями по золотым прутьям. Драко повернул голову на звук и прищурился. Что-то совсем крошечное шевелилось около унитаза. Оно трепыхалось на каменном полу, оставляя за собой тёмные разводы. Малфой сделал шаг ближе. Внутри рождалось что-то тревожное.       Драко пригляделся, опираясь рукой на стену и наклоняясь ближе. Ещё ближе. И ещё. Драко опускался, пока насекомое билось о камень в предсмертных конвульсиях, издавая жуткие звуки своими поломанными крыльями. Большими. Синими. Окровавленными.       Драко отшатнулся, хватаясь рукой за рубашку в области солнечного сплетения. Его дыхание участилось, а тревога уже карабкалась по пищеводу.       — Какого… — безжизненно прошептал он, делая ещё несколько шагов назад. И ещё. И ещё, пока не оказался в коридоре, стремглав направляясь подальше от увиденного.       Его тело покрылось липким потом, страхом и лишь эфемерным, едва уловимым пониманием. Но это понимание он оставит на потом. Салазарову мать, он не был готов думать об этом сейчас. Драко бежал в подземелья, перебирая в голове все знакомые ему ругательства. Он винил самого себя за излишнее любопытство. Любопытство, которое может стоить ему всего, что он так старательно строил последние два года.       Драко уже вошёл в свою комнату. Он уже сел на кровать и опустил голову в раскрытые ладони, когда возле унитаза в женском туалете прекратилось трепыхание окровавленных крыльев синего мотылька.