День, когда все пошло не так

Просторный пустой зал в отдалении от остальных тренировочных площадок переполнялся людьми в ошейниках и серых, бесформенных костюмах. Они стояли в несколько ровных шеренг напротив входа и старались не шевелиться, но взгляд у многих тревожно бегал в попытках понять, что ждало их дальше. Герсий стоял чуть позади Ирмтона Пини и настороженно всматривался в лица, некоторые из которых были смутно знакомы. За три года, проведенные на арене, он мало с кем общался, но порой невольно сталкивался с кем-то на тренировках или в коридорах и запоминал их черты и голоса. А еще за три года, проведенные на арене, он ни разу не бывал в этом зале. По периметру стояли вооруженные охранники в белой униформе и смотрели перед собой в пустоту, не двигаясь. Ровные стены чуть ли не блестели от чистоты, на потолке квадратом висели четыре лампы с неестественным, слишком белесым светом. Герсий прищурился и опустил взгляд. С первого дня здесь Ирмтон Пини ни разу не выпускал его на бой. И пусть Герсий понимал, что так долго тянули только с теми, на кого были готовы делать большие ставки, чувство, что от него избавятся, не покидало. Оно врастало корнями в ребра и сжимало все, до чего дотягивалось. А потому, очутившись в зале, переполненном такими же людьми, как он, первой мыслью было рвануть назад вопреки здравому смыслу, лишь бы не оказаться в камере смертников. Он сделал глубокий вдох. И ухватился за мысль, что от магов Ирмтон Пини избавлялся не так. Ирмтон Пини просто выставлял на неравный бой всех неугодных, а не тратил ресурсы, чтобы убить целую толпу. Но понимание не успокаивало в нужной мере, сердце продолжало бешено колотиться, а со лба стекали незаметные капли пота. Длинный незнакомый коридор без особого освещения, сопровождение Ирмтона Пини и ровные шеренги магов и магичек будили множество подозрений: одно хуже другого. Обычно Герсий тренировался со всеми, держался недалеко от Эверлинга, а драться в рукопашную и вовсе учился у Эверлинга. Стиснув зубы и сглотнув, Герсий еще раз окинул настороженным взглядом всех собравшихся, включая охранников, и сжал кулаки, чтобы не чувствовать, как начинали подрагивать пальцы. А потом медленно выдохнул, надеясь, что Ирмтон ничего не услышит. Но до ушей донесся смешок — до сжатого сердца неприятный, до стыда самодовольный. — Хочу проверить, на что ты способен, — послышался надменный голос Ирмтона Пини. Пояснений не последовало. Напряжение сильной, но медленной волной окутало затылок и шею, сползло на плечи и спину. Как можно незаметнее он размял плечи и снова услышал смешок, такой же высокомерный и презрительный. По спине пробежала мелкая дрожь. Он приподнял голову. Губы стиснулись в тонкую полоску. Глаза бегали от одного лица к другому, и Герсий не хотел задерживать внимания ни на ком, но то и дело подмечал детали, которые подмечать не желал: слишком затравленный взгляд, опущенные уголки губ, сдвинутые к переносице брови, руки, стискивающие кусок одежды, неровные ногти. — Даже не спросишь? От неожиданного вопроса Герсий вздрогнул. А после повернулся к Ирмтону Пини. Спрашивать не хотелось. Вступать в диалог не хотелось. Слышать голос Ирмтона Пини не хотелось. Но выбора не оставалось. Герсий незаметно мотнул головой, откашлялся, но ничего не сказал. Краем глаза заметил, как губы Ирмтона растянулись в широкой, неискренней улыбке. От этого зрелища между ребер кольнуло. Герсий повернул голову чуть вбок. Ирмтон Пини сделал шаг, еще один. Положил ладонь сзади на шею, настойчиво сжал, надавил, вынуждая опустить голову и сделать полшага вперед. Герсий посмотрел на собственные ноги, заметил светлое пятно рядом, но от чего оно осталось, разобрать не смог. Прищурился. Закрыл глаза. Выдохнул. — В тебе слишком много спеси, — недовольно прорычал Ирмтон, пригнувшись ближе к Герсию. Герсий открыл глаза, посмотрел перед собой. — Если не избавишься от нее, сильно пожалеешь, — чуть более спокойно, но с долей угрозы добавил Ирмтон. Герсий снова стиснул зубы, нахмурился. Ни проронил ни слова. Ирмтон Пини быстрыми, резкими движениями намотал отросшие за три года волосы на кулак и дернул — сначала назад, потом рывком заставил выпрямиться, а после толкнул ближе к выстроенным в шеренги магам и магичкам. Герсий подчинился, но не издал ни звука. Женщина, стоящая в первом ряду, незаметно дернулась назад, но тут же вернулась на свое место, выпрямилась и замерла. Она упорно избегала взгляда Герсия и держала за запястье стоящего по левую руку мужчину лет тридцати. Держала крепко и нервно, словно он был единственным для нее спасением. Ее подрагивающие пальцы и побелевшие костяшки вызвали сильную, но короткую вспышку эмоций: жалость с уколом зависти, злость и отчаяние вперемешку со спокойной радостью, что ей было, за кого так хвататься. Будь у него возможность, он бы так же схватился за Эверлинга. Но возможности не было. Уголок губ дрогнул. И сразу Ирмтон Пини громогласно рявкнул: — Нарываешься, сученыш? Последовал еще один рывок за волосы назад. Пришлось выпрямиться, стиснуть зубы и прикусить язык, чтобы проглотить непрошенные грубые слова, рвущиеся наружу. В такие моменты он слишком остро понимал Эверлинга, неугомонного, яростного, неумеющего молчать и кидающегося на охранников и инструкторов в каждый неподходящий момент. Молчать становилось сложнее, даже самые незначительные замечания и несильные удары злили и выбивали землю из-под ног. Первобытное желание защищаться и нападать пробуждалось вулканом, а подавленные эмоции накапливались, накапливались и накапливались, рискуя вырваться смертоносной лавой. Если в двенадцать страх перед плетью, карцером и другими наказаниями был силен, влияние герцога Валентина Вилфорда было еще сильно, а похотливые взгляды пригвождали к полу, то в пятнадцать ни плеть, ни карцер не казались столь ужасными, герцог Валентин Вилфорд стал больше ночным кошмаром, по-прежнему сильным и страшным, но уже не таким близким, а похотливых взглядов значительно уменьшилось. И тем не менее Герсий стискивал зубы, давил разрывающие изнутри эмоции и упорно молчал. — Я не слышу! — во все горло крикнул Ирмтон. Герсий мотнул головой, медленно моргнул. Снова откашлялся. И хрипло ответил: — Нет, сэр. Простите. Секундная пауза затянулась. Ирмтон чуть сильнее натянул волосы, и в затылке закололо. Герсий с радостью бы отрезал волосы, чтобы их было неудобно наматывать на кулаки, тянуть и дергать. Но Ирмтон Пини запрещал. — Не слышу! — снова заорал Ирмтон. Герсий невольно отшатнулся, но его снова с силой потянули обратно. Тогда он дернулся с силой, на этот раз намеренно, и почувствовал неожиданную свободу. В ту же секунду прогремел выстрел. Раздались крики. Следом — свист плети. Еще один выстрел. Спину обожгло один раз, потом второй. Крики превратились в визги. Герсий опустился на колени, уперся рукой в пол и низко опустил голову. Пряди волос упали по обеим сторонам от лица. Он не видел, что творилось вокруг. Ирмтон Пини хлопнул в ладони, вздохнул с фальшивым разочарованием. Послышались шаги — это Ирмтон обошел Герсия, встал напротив, а после рукоятью плети коснулся подбородка и настойчивым движением заставил поднять голову и посмотреть ему в глаза. На этот раз Герсий не сопротивлялся. Быть как Эверлинг оказалось сложнее, чем виделось со стороны. Терпеть жгучую боль так часто, как терпел Эверлинг, Герсий вряд ли бы смог. Спина горела и пульсировала. Позади снова просвистела плеть, на спину обрушился третий удар. Герсий вскрикнул, тут же прикусил губу и снова опустил голову, но Ирмтон с размаху ударил его по щеке рукоятью плети. Во рту появился соленый привкус крови, Герсий сплюнул. Ирмтон ударил еще раз по другой щеке. — Еще раз так сделаешь, и свою кровь ты будешь не выплевывать, а пить, — холодно отрезал он и сразу после приказал: — Встал. Герсий повиновался. Пульсировала теперь не только спина, но и разбитое лицо. Ошейник неожиданно сильно начал сдавливать шею, и пришлось сделать глубокий вдох. В том, что Ирмтон Пини мог заставить его пить собственную кровь, сомнений не было никаких. — Сейчас с тебя снимут ошейник. Посмеешь дернуться, и пара ударов плетью с окровавленным лицом тебе покажутся доброй сказкой. Я с тебя шкуру спущу и продам всем желающим, кто хочет тебя трахнуть. Понял? Ледяной голос Ирмтона пробирал до костей, а смысл слов оказался предельно ясным и логичным. Герсий кивнул. И только через несколько секунд ответил: — Да, сэр. Ирмтон продолжил: — Здесь пятьдесят магов. Возьми под контроль… — он сделал паузу. —…всех. Оцепенение сковало спину. В голове не было ни одной мыслей, и в то же время голова гудела. Первый раз магия разума проявилась, когда герцог Валентин Вилфорд в очередной раз позвал его в спальню. Как и что тогда произошло, Герсий не понял, а воспоминания оказались такими смазанными, что выстроить целую картину не получалось. Остались лишь обрывочные картинки, странные, несвязные, потрескавшиеся. Такой же, как у Ирмтона Пини, ледяной голос герцога, отдающий приказ зайти в комнату, распахнутое окно, запах крепкого алкоголя, полупустой стакан с чем-то янтарного цвета. Атласное постельное белье, гладкое и поблескивающее. Приглушенный свет торшера. В какой именно момент Герсий посмотрел ему в глаза и в какую секунду понял, что что-то было не так, до сих пор было полуприкрытой тайной. Он точно оказался на кровати, а герцог Валентин Вилфорд точно был где-то рядом. Прозвенела пряжка ремня. Из приоткрытого окна подул ветер, несильный и теплый. Кажется, герцог Валентин Вилфорд что-то говорил, что-то в очередной раз приказывал. Пожирал пошлым взглядом, наблюдая, как медленно Герсий снимал одежду, стараясь оттянуть этот момент настолько, насколько возможно. Тянул за еще короткие волосы. Гладил по щеке, проникал пальцем в рот. Трогал между ног. Делал больно, называя это любовью. Наслаждался и слезами, и попытками не издавать ни звука. А потом вдруг резко остановился, едва посмотрел Герсию в глаза. Взгляд помутнел, и герцог Валентин Вилфорд довольно быстро поднялся с кровати, попятился, врезался спиной в дверь. А после вышел из спальни, как того хотел Герсий. Когда герцог пришел в себя и понял, что именно произошло, он вернулся в спальню, из которой Герсий не решался выйти без разрешения. Герцог Валентин Вилфорд пришел в бешенство, потом испугался, потом снова разозлился и снова испугался. Несколько ударов, не таких сильных, как обычно, прекратились, и Герсий оказался выкинутым за дверь. Тогда усталость была слишком сильной, и он с трудом добрался до собственной комнаты, закутался в одеяло и быстро уснул, даже не принимая душ. А через два дня, за которые герцог Валентин Вилфорд запретил ему выходить из комнаты, Герсия забрали в Партум и привели в «Небесный берег». Обо всем Герсий был вынужден догадываться сам по реакции герцога, по услышанным разговорам и по словам Ирмтона Пини. Подчинив в двенадцать одного человека, при чем совершенно случайно, и оказавшись на арене, он неожиданно осознал, откуда всегда так хорошо чувствовал других людей, отчего понимал даже тогда, когда понимать не хотел. Научившись контролировать собственную магию на тренировках «Небесного берега», Герсий возненавидел силу, которая способна подчинять себе волю других людей. И все равно был вынужден использовать ее из раза в раз. Но никогда еще Ирмтон Пини не был настолько безжалостным, чтобы заставлять подчинять так много людей одновременно. Магия разума всегда отнимала много сил — и моральных, и физических. Держать под контролем даже одного человека — невыносимо больно. И стоящая перед ним толпа в пятьдесят человек вызывала желание рухнуть на колени прямо там. Герсий пытался подобрать ответ. Найти причину, которая была бы достаточно веской для такого человека, как Ирмтон Пини, чтобы отказаться, чтобы получить разрешение не делать, даже не пытаться сделать. Но в голову ничего не приходило. Для таких людей, как Ирмтон Пини, не существовало веских причин. Ирмтон Пини был таким же, как герцог Валентин Вилфорд. А такие люди, как Валентин Вилфорд и Ирмтон Пини, всегда получали то, что хотели. — Я не ув… — начал Герсий. Фраза оборвалась. Ирмтон Пини рявкнул: — Мне плевать. Если через три секунды ты не начнешь брать под контроль их, то они, — он кивнул в сторону охранников, один из которых подошел к Герсию с ключом, — будут сечь тебя до тех пор, пока руки на месте. И после того, как на тебе не будет ни одного целого сантиметра кожи, я выставлю тебя на бой. Вперед. Суть всегда была не в угрозах, а в том, что эти угрозы Ирмтон Пини не гнушался претворять в реальность. Охранник ловко вставил небольшой ключ в ошейник, повернул два раза. Ошейник соскользнул в руку охраннику, и охранник отошел. Гул в голове усилился в то же мгновение. На Герсия со всех сторон посыпались чужие эмоции в стократном размере. Страх, отчаяние, разочарование, ненависть, презрение, жажда крови, снова страх и снова отчаяние, усталость, паника… Им не было конца. Он зажмурился. Вдохнул. Выдохнул. Сжал кулаки. Разжал. Вжал голову в плечи. Выпрямился. Открыл глаза. Рука потянулась к обнаженной шее, пальцы коснулись кожи, вызывая непрошенную дрожь. Герсий сглотнул. И в несколько широких шагов пересек оставшееся расстояние, оказавшись напротив мага. Кажется, они пересекались на тренировочной площадке. Или в коридоре. Или в холле. Внимание привлек металлический ошейник. Несколько секунд Герсий неотрывно смотрел на него, не решаясь поднять взгляд. Маг напротив не двигался, но его напряжение и страх отдавались в висках пульсацией Когда Герсий поднял взгляд, в глазах мага он увидел сдерживаемую панику. Когда Герсий одними губами сказал: «Я не причиню тебе вреда», маг никак не отреагировал, только зрачки немного расширились. А через секунду взгляд затуманился, плечи безжизненно опустились, и все эмоции вмиг притупились. Голова у Герсия стала тяжелее. Выждав секунду, он взял под контроль следующего мага. Потом магичку со светлыми волосами. Мальчика лет десяти. Парня со шрамом в половину лица. Женщину с короткими темными волосами. Девочку-подростка с нахмуренным выражением лица. На восьмой магичке Герсий пошатнулся. Попытки игнорировать головную боль и все сильней навалившуюся усталость приводили только к раздражению и желанию все бросить здесь и сейчас. И никакая плеть, никакая боль, никакая смерть его не остановят. Но Герсий устоял на ногах, только схватился за голову. А потом посмотрел в глаза высокой магичке с ярко-зелеными глазами. Лоб прострелила вспышка боли. Все тело тяжелело и тяжелело. Он взял под контроль девятого мага. На мгновение перед глазами все поплыло, он снова покачнулся. Рвано выдохнул. Повернулся к Ирмтону Пини, но голову снова прострелила стрела резко, острой боли, и Герсий сжал зубы, сдерживая то ли крик, то ли стон. Девять людей, готовых подчиняться ему, — это больше чем в два раза, чем он когда-либо мог себе представить. — Я не могу. Герсий не сразу понял, что сказал это вслух. Послышался свист плети, но удара не последовало. Раздались шаги, боковым зрением он увидел Ирмтона Пини. — Я не спрашивал, можешь ты или нет. Ты это сделаешь. Без вопросов. И без разговоров, — отрезал Ирмтон Пини. — Продолжай. Прикажи им отойти. Герсий сжал себе виски и старался дышать медленно и глубоко. Чужие эмоции роились и вспыхивали с новыми силами, иногда затихали, а потом снова вспыхивали. И как бы Герсий ни старался не обращать внимания на них, это отнимало так много сил, что налившиеся свинцом ноги переставали слушаться. — От… Отойдите, — хрипло приказал Герсий, повернув голову чуть в сторону. Девять человек, как по команде, сдвинулись с места и медленно отошли к выходу, остановились у стены и застыли в ожидании других приказаний. Герсий разочарованно выдохнул. Он до конца надеялся, что его магия не настолько опасна. Или что он не настолько силен. А потом развернулся к девушке лет двадцати и посмотрел ей в глаза. Девушке хотелось кричать. Она была десятой. Во рту пересохло, хотелось пить что-то ледяное. Перед глазами потемнело, он замер. Через секунду все нормализовалось. Герсий снова выдохнул. Сжал губы. Снова хотел сказать, что больше не мог — ни слышать чужие чувства, ни использовать магию. Но вовремя остановил себя, и слова застряли в горле. Мужчина раза в два старше Герсия с кривым носом — одиннадцатый. Парень примерно такого же роста, но, судя по виду, младше — двенадцатый. Женщина с длинной темной косой — тринадцатая. Мальчик с круглым лицом — четырнадцатый. Девочка с веснушками — пятнадцатая. Герсий опять пошатнулся и опустился на одно колено. Горло сдавливало, тело переставало подчиняться. По ощущениям ноги и одна ладонь, которой он уперся в пол, вросли в гладкую поверхность. До него донесся резкий звук мужского голоса — это требовательно говорил Ирмтон Пини, но что именно говорил, Герсий не разбирал. Он опять стиснул зубы. Опять вжал голову в плечи. Впился ногтями в гладкий пол. Хотел встать, но не смог. Попытался еще раз, но вместо этого вскрикнул и снова замер. Открыл глаза, присмотревшись к полу, увидел алые капли. Понял, что из носа у него текла кровь. С трудом поднес руку к лицу, вытер кровь, следы которой остались на ладони. Чужие эмоции продолжали кричать, но обращать на них внимания Герсий больше не мог, как и не мог шевелиться. Он опустил второе колено. Снова зазвучал голос Ирмтона Пини. Его рука неожиданно легла на плечо Герсия, сжала и тряхнула с такой силой, что на глаза навернулись слезы. Герсий распахнул глаза, быстро вдохнул и на выдохе произнес: — Не могу… — Можешь! И будешь! — крикнул Ирмтон Пини. Потом все было как в тумане. Голос Ирмтона Пини, какие-то приказы. Охранник попытался поставить его на ноги, но Герсий рухнул. И тогда его оставили стоять на коленях. Только рукоятью плети вынудили поднять голову. А потом стали одного за другим подводить оставшихся магов. Он брал их под контроль. Но все эмоции слились в один ком, которым его придавливало сильнее и сильнее. А маги не заканчивались. Лица сменяли друг друга, а перед глазами иногда темнело. Единственное, о чем Герсий мог думать, — это магия разума. Как ее использовать. Как сделать так, чтобы выполнить приказ. И чтобы не сбиться, чтобы оставаться в сознании, чтобы продолжать использовать магию, он считал. Шестнадцатая. Семнадцатый. Восемнадцатый. Девятнадцатая. Двадцатый. Двадцать первая. Двадцать вторая. Двадцать третий. Двадцать четвертый. Двадцать пятый. Двадцать шестая… Все снова потемнело. Герсий вдохнул. Голоса стали отдаляться. Спину пронзила боль. И все исчезло.

***

Дверная ручка опустилась, дверь скрипнула. Эверлинг передернул плечами и вскочил с кровати. Время было позднее, но он упорно не ложился спать, потому что Герсий так и не вернулся. Несколько часов назад охранники увели его, но куда — не сказали. И он места себе не находил, теряясь в догадках и предположениях. Каждая новая идея была хуже другой. Он невольно зацикливался на самом ужасном и болезненном, хватался за мысль, что больше никогда не увидит Герсия, отгонял ее и снова возвращался. Как больно они ему делали? К чему принуждали? Эверлинг начинал убеждать себя, что ничего страшного не произошло, а потому снова скатывался в отчаяние. Несколько раз ударил по стене. Несколько раз — по столу. Кулаком пробил дверцу шкафа, не задумываясь о последствиях. А последствия обязательно будут. Когда на пороге появилась высокая, сильная фигура, держащая за ворот Герсия, Эверлинг замер. Присмотрелся. Охранника, который приволок Герсия, он не знал по имени, но лицо точно было знакомым и до злости неприятным. Эверлинг молча смотрел на него, не позволяя себе опустить взгляд на недвигающегося Герсия. Если опустит — не выдержит. Охранник бесцеремонно заволок Герсия внутрь и оставил на полу, а после вышел, не сказав ни слов и громко хлопнув дверью. Поломанный шкаф он не заметил. Эверлинг выдохнул, напряжение в плечах и спине отступило, а потом сковало новой волной. Он опустился на колени и коснулся щеки Герсия. Заметил вздымающуюся от дыхания грудь. Приблизился к лицу, соприкоснулся с Герсием лбами и снова медленно выдохнул. За несколько часов, проведенных в одиночестве, Эверлинг чуть не сошел с ума. За годы на арене он ни разу не видел, чтобы кого-то уводили без предупреждения и без объяснений в позднее время. Эванжелина пыталась его успокоить так, как умела: лезла обниматься, стискивала ладонь, повторяла одно и то же: «все будет хорошо», «не волнуйся». И в итоге Эверлинг попросил ее уйти. Грубее, чем хотел. Мягче, чем мог. Когда она закрывала дверь, он заметил, как блестели ее глаза. На мгновение в сознании всплыло ее детское лицо и слезы в глазах, но он незаметно, сдавленно мотнул головой и приложил ладонь к щеке Герсия. Страх еще не до конца отступил. Эверлинг не хотел и не мог убрать руку из иррационального страха, что, едва он разорвет касание, как все исчезнет. Пальцы Герсия дрогнули. Следом дрогнули веки. Эверлинг быстро отстранился и внимательно присмотрелся к лицу. Стиснул зубы, подавил рвущийся крик ненависти, сглотнул. Веки Герсия снова дрогнули, он приоткрыл глаза. Взгляд был расфокусирован, заметить Эверлинга получилось не сразу. Эверлинг терпеливо и молча ждал. Он не заметил видимых физических повреждений, но это не успокаивало. Он все еще не знал, что и почему делали с Герсием. А потому не торопился ни спрашивать, ни помочь подняться. Только с губ сорвалось облегченно-обреченное: — Гер?.. Сокращение к именам придумала Эванжелина, но Эверлинг отказывался так обращаться к ним, считая это слишком по-детски, слишком неразумно, слишком беспечно. И все же, когда глаза обожгло, когда горло сдавило и когда Герсий посмотрел на него, детскость, неразумность и беспечность были последним, что его волновало. Герсий растеряно огляделся, задержал внимание на Эверлинге, потом снова осмотрел их комнату, остановив взгляд на проломанной двери шкафа. Вопросов задавать Герсий не стал, только приподнялся на локтях, слишком медленно и неуверенно. Руки у него подрагивали. Любое движение вызывало слишком много сложностей. — Воды принести? — вдруг ляпнул Эверлинг неожиданно даже для себя. Герсий нерешительно кивнул. Эверлинг тут же вылетел из спальни и вернулся через несколько секунд с двумя наполненными стаканами. Один протянул Герсию, второй поставил рядом на пол. Герсий быстро осушил первый стакан. Ко второму не прикоснулся. И все еще не произнес ни слова. Молча Эверлинг поднялся, убрал второй стакан на стол, вернулся к Герсию и как можно аккуратнее помог подняться. Усадил на кровать, накинул на плечи одеяло. Герсий выглядел измотанным до такой степени, что разговоры были слишком сложными. Поэтому Эверлинг по-прежнему не задавал вопросов. Просто сел рядом. А, когда Герсий привалился к нему плечом и положил голову на его плечо, взял его за руку. Они просидели в тишине несколько минут. Тревога за Герсия отступила, снова накатила и снова отступила. Эверлинг сжимал его ладонь, ни на секунду не переставая гадать, что же случилось, но не решаясь спросить вслух. Слова могли причинить столько же боли, сколько удары плетью, а порой даже больше. — Я подчинил себе больше двадцати человек, — невпопад сказал Герсий. Как на это реагировать, Эверлинг не понимал, а потому несколько секунд молчал, только стал еще сильнее стискивать его ладонь. Было ли это чем-то хорошим, означало ли, что Герсий — сильный маг разума, или наоборот — намекало на то, насколько больно ему сделали? Эверлинг пытался спросить, но все слова застревали и разбивались о страх быть услышанным, неправильно понятым и о панический ужас услышать ответ. — Ощущение, будто по мне проехалось несколько десятков повозок с лошадьми. Все тело болит, — добавил Герсий чуть тише. Эверлинг все еще молчал. Все слова не имели смысла в моменты, когда он был бессилен что-то изменить или на что-то повлиять. — Может, спать? — наконец, спросил Эверлинг и выпустил руку Герсия из своей, а после услышал очень тихий разочарованный выдох. Хотел снова взять Герсия за руку, хотел стиснуть его в объятиях, но побоялся шевелиться, чтобы не потревожить лишний раз. — Да, — шепнул Герсий, но тоже не пошевелился. Встать было слишком сложно, а ненавязчивые прикосновения успокаивали и отвлекали от того, о чем думать не хотелось ни сейчас, ни когда-то еще. И все же Герсий поднял голову с плеча Эверлинга, а Эверлинг неохотно отстранился. Так и не озвученный вопрос был готов сорваться с губ, но в самый последний момент Эверлинг передумал и молча подошел к своей кровати. В абсолютной тишине они легли по кроватям. Герсий натянул одеяло до носа, закрыл глаза. Спать хотелось, но сон не шел. Слишком много напряжения, слишком много тревог за один вечер для них обоих. Веки дрогнули, Герсий приоткрыл глаза, посмотрел на Эверлинга и снова закрыл. Нужно было немного поспать. Эверлинг наблюдал за ним. Наблюдал долго и тихо. Замечал, какие нервным выглядел Герсий, каким уставшим был. Хотел что-то поменять, но не мог. Хотел успокоить, но тоже не мог. Он вообще ничего не мог, и от этого злился, злился, злился. И все равно был не в состоянии ни на что повлиять. Это душило, давило, убивало. Эверлинг едва слышно спросил: — Спишь? — Нет, — последовал быстрый, короткий, напряженный ответ. Снова наступила тишина. Такие моменты повторялись довольно часто. Несмотря на то что за несколько лет можно было привыкнуть ко всему, даже к «Небесному берегу», ночные кошмары мучили обоих. Как правило, в разные ночи. Но случалось так, что заснуть не могли оба. Такие ночи были самыми долгими, самыми невыносимыми. Самыми холодными. — Лечь рядом? — спросил Эверлинг. — Да, — послышался такой же быстрый, короткий и напряженный ответ. После недолгой паузы и осознания ответа, Эверлинг поднялся, схватил подушку и одеяло и быстро перебрался к Герсию. Герсий тут же отодвинулся, уперевшись спиной в стену. Рядом друг с другом всегда было гораздо спокойнее. Рядом друг с другом всегда было не так страшно. Эверлинг не закрывал глаз в отличие от Герсия. Оказавшись ближе друг к другу, они почувствовали, как напряжение отошло на второй план, а сонливая усталость взяла свое. У Герсия глаза закрылись. Эверлинг продолжал наблюдать, словно это был последний шанс запомнить, каким Герсий был — вообще и в частности рядом с ним, когда успокаивался до такой степени, что позволял себе заснуть. Когда тревожные мысли и болезненные воспоминания теряли прежнюю силу. Как можно менее ощутимо Эверлинг коснулся тыльной стороны ладони Герсия, погладил так же неуловимо и быстро убрал руку. Герсий не реагировал. Незнакомое и пугающее желание поцеловать Герсия — в губы, в щеку, в шею, в руку — вдруг накрыло, и Эверлинг замер. Потом потянулся к его лицу, но остановился, едва не соприкоснувшись носами, и вернулся обратно. Накрыл ладонь Герсия своей. И решил, что никогда не позволит себе ни целовать, ни делать что-либо еще без разрешения Герсия, как бы сильно ни хотелось. У них должна оставаться хотя бы маленькая, мнимая часть свободы. Хотя бы ее иллюзия. Хотя бы такая. В ту ночь Эверлинг почти не спал. Несмотря на близость и тепло, в груди волком выла тревога, и избавиться от нее никак не получалось. Он держал руку Герсия в своей, и это давало хоть немного успокоения, но бледное, изможденное лицо Герсия, уже спокойное и даже расслабленное, вынуждало быть настороже. Глупые мысли продолжали лезть в голову, а напряженное тело ждало, когда же дверь комнаты снова распахнется, а в спальню ворвутся в охранники и снова заберут его, оставят Эверлинга одного, чтобы он мучился безумными догадками. Незаметно он придвинул руку Герсия к себе, словно это могло спасти их обоих. Не могло. Но Эверлинг, наконец, смог закрыть глаза.