Инквизитор

…Воля Твоя… на земле, как на небе… Артем ладонями вжимает себе глазные яблоки поглубже в череп. Хоть шанса перестать плакать с помощью этого и нет. Нет шанса прекратить видеть то, что он видит. Нет шанса забыть… прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим… Языком трудно шевелить: сухой, будто распух во рту. Скорее всего из-за того, что Артем дышит ртом, как собака. Даже не вдыхает, а судорожно хватает воздух. В оконное стекло бьет картечью дождь. Тени от огромных капель на стекле, тени от ветвей деревьев – они дергаются на полу, как в агонии. Простить долги… Артем знает, что никто не простит ему то, что он делал. И как он это делал. Не простит ни бог, ни дьявол. и не введи нас в искушение… Артем слышит в коридоре шаги. Убирает руки от глаз, сжимает в кулаки, засовывает себе между ног, сжимает бедрами. Чтобы не так сильно дрожали. Чтобы не сразу выдали, как сильно ему страшно. но избавь нас от лукавого.. По двери металлическим скрипом царапает что-то… когти? Впиваются в полотно двери… Визжат, скрежещут. Ручка двери подрагивает. В окно с силой ударяется ветка дерева: буря усиливается. Артем дрожит уже всем телом. Дверь заперта? Нет… Медленно приоткрывается. Бесшумно, без скрипа. Щель размером с кулак. Из щели веет холодом. Ибо Твое есть Царство… Он видит пальцы, которые вытягиваются из темноты и ложатся на край двери. Длиннющие пальцы. Без когтей, сегодня без когтей… О боже… Артем всхлипывает, рот его растягивается в гримасе ужаса. Он сжимает в кулаке маленький крест-распятье. Хоть и знает, что с этим распятьем сделает Существо. Знает, куда. И как медленно. И как это адски больно. Надежды нет. Молитва и распятье – это только ниточки кожи, которые держат психику, словно напрочь отрубленную конечность. Когда больше нечему ее держать. и сила и слава во веки веков… Из двери доносится смех. Жестокий равнодушный смех. Смех Существа, которое шло через ад, собирая на себя жирные куски пепла от чужой сгоревшей плоти, чтобы обрасти ею и воплотиться… …сгустком боли для Артема. Унижения. Вины, стыда и раскаяния. Ужаса. «Пожалуйста... Спасите, кто-нибудь… Спасите…», - шепчет Артем, хоть и знает, что его Никто. Не. Спасет. Дверь распахивается. Аминь. *** Они сидят друг напротив друга. Молодой доктор-психиатр и пациент. Доктор смотрит на пациента умными глазами, которые при определенном свете кажутся монетками яркого медного цвета. Доктор потирает задумчиво густую бороду и усы – тоже с медным оттенком. Борода и усы нужны доктору, чтобы казаться старше, солиднее. Иначе выступать на научных конференциях, когда тебе всего тридцать с лишним, а вокруг седовласые старцы – было бы еще сложнее. И так Александру сложно подавать свой новаторский материал «психиатрам-староверам». Слишком уж Алекс выбивается из толпы коллег смелостью идей. Пациент не поднимает голову, прячется за темными волосами, завесившими ему лицо. Он такого же возраста и роста, как и лекарь. Но из-за хронического недоедания и недосыпа он кажется тонкой тенью наполненного жизнью врача. Двое мужчин сидят напротив на стульях, не разделенные столом. - Вы помните, какой сейчас год? – задает вопрос Александр. Слышит еле слышный шепот в ответ. - Пожалуйста, Артем Алексеевич, говорите громче, я вас не слышу. - Да, я помню, какой сейчас год, две тысячи двадцать третий, – голос пациента надколот. - А где вы находитесь, вы тоже знаете? - Да. В лечебнице для душевнобольных. - Все верно. В психиатрической больнице. Мы вчера уже встречались, но я на всякий случай повторюсь, что меня зовут Александр, и я ваш лечащий врач. Мы можем поговорить? У вас сейчас достаточно сил? - Да, поговорим. - Пожалуйста, Артем Алексеевич, расскажите мне все еще раз. Почему вы, как считаете, сейчас здесь? Вы помните, что вчера, когда вас к нам привезли, вы утверждали, что сейчас тысяча пятисотый год? Пациент поднимает голову, смотрит на врача пронизывающим взглядом. Под темными бровями и густыми ресницами его темные глаза сверкают – они кажутся дырочками в полотне космоса. Пациент смотрит на доктора, но видит не его. Он видит свои воспоминания. - Я знаю, вы думаете, я сошел с ума. На самом же деле, я прекрасно понимаю, когда я в здоровом сознании, а когда нет. У меня всегда, с детства, были… воспоминания. Мои воспоминания из прошлой жизни. Когда… в начале шестнадцатого века я был инквизитором. До вчера я никому не рассказывал об этом, зная, что меня посчитают сумасшедшим. Но теперь нет смысла молчать. Колдун нашел меня спустя пять веков. Он приходит… Больной опускает голову и засовывает руки между бедер, сжимает колени. Доктор успевает заметить, как сильно дрожат его руки. Александр поджимает губы и делает запись в блокноте у себя на коленях. Потом смотрит сквозь зарешеченное окно на сад во дворе лечебницы – в конце октября, когда ливни сменяются свинцовыми тяжелыми рассветами, особенно заметно, какой неухоженный в психушке сад. «Мда, - думает доктор, - глядя на этот сад, я понимаю, почему осенью у больных чаще всего обостряются параноидальные состояния. Отстойное ж зрелище». - Колдун приходит, значит… Хочет отомстить? Забрать вас к себе? – говорит он вслух приятным спокойным голосом. - Он… Да. Отомстить. Хочет, чтобы я страдал. - Артем низко опускает лицо. Выуживает руки из щели между бедрами, потирает колени. На ткань его серого спортивного костюма падают крупные слезы. Голос снова становится шепотом, и Алексу приходится слегка наклониться, чтобы расслышать. – Я заслужил, конечно, его гнев. Я пытал его несколько дней подряд. Но как мне объяснить ему теперь, что сейчас я совсем другой человек? Сейчас я бы никогда… с ним так… не поступил. Пациент всхлипывает. Его плечи содрогаются от рыданий, и он продолжает повторять «никогда бы с ним так не поступил… никогда». Доктор смотрит на пациента спокойно и равнодушно. Он давно привык не воспринимать бред пациентов всерьез. Да обычно ничего интересного они и не рассказывали. Что ж… - Не волнуйтесь, Артем Алексеевич, в клинике вы в безопасности. Мы закроем плотно двери вашей комнаты, чтобы колдун войти не мог. И дадим вам успокоительный препарат. И будете спать, как дитя… А потом, кто знает… Пациент резко поднимает голову: - Как я убил его, хотите знать, док? Доктор смотрит на пациента, размышляет, стоит ли позволять тому углубляться сейчас в параноидальные фантазии. Потом задумчиво поглаживает усы, кивает. *** Артем возвращается в палату. Перед его лицом все еще стоит лицо молодого доктора, и на нем написано отвращение. Или так Артему только кажется? В любом случае, он чувствует отвращение сам к себе. Медсестра вводит ему в вену лекарство, он скручивается плотным «калачиком» на поскрипывающей металлическими пружинами кровати. Старается не смотреть на тени от веток на стене палаты. Тени, которые причудливо сплетаются, танцуют от порывов ветра. Тени складываются в очертания черепа с пустыми глазницами. Артем закрывает локтем глаза, чтобы этого не видеть. *** Расколоть, сломать надменного еретика. Инквизитор потянул за рычаг, который производил оборот катушки, на которую наматывались цепи. Цепи, стягивающие руки и ноги обнаженного еретика, растянутого на округлой скамье перед ним. Цепи заскрипели. Мышцы груди и бедер колдуна натянулись, суставы взбугрились. Еретик издал протяжный стон. Сломать ради спасения его собственной души. Епископ наклонился к покрытому потом лицу молодого мужчины: - Расскажешь мне о своих связях с дьяволом, нечестивый? Еретик молчал. Епископ снова потянул за рычаг, насладился продолжительным стоном пленника. Мужчина на скамье теперь тяжело дышал, его грудь дергалась, вздымаясь в кратких судорожных вдохах. Суставы уже вывихнуты? Связки порваны? Нет еще?.. Долго ли еретик будет молчать? Епископ наклонился к коже пленника, вдохнул запах его пота. Этот запах сводил его с ума. Конечно, здесь не могло обойтись без проделок дьявола. Инквизитор знал, что такого быть не может, чтобы уважаемый епископ ощущал то, что ощущал, в присутствии проклятого колдуна. И все же это была правда. Колдун использовал какие-то хитрые заклинания, чтобы заставить епископа терять над собой контроль. Чтобы опьянить его. Ничего у него не выйдет. Его святейшество запретил приближаться к колдуну своим помощникам, чтобы уберечь их от дьявольского очарования. С таким сильным чародеем под силу тягаться только самому епископу. Инквизитор достал из огня камина тонкий металлический прут. - Хочешь признаться, сын мой? - Епископ сменил тактику, добавил в голос нежности и меда. – Как ты правил чародейские дела в обмен на поддержку сатаны… Но сладкий голос тоже не сработал. Еретик дышал кратко и рвано. Потом выдохнул хрипло: - Какой я тебе… сын, падаль? Я бы в жопу тебя… Епископ приложил раскаленный прут к соску грешника. Тот заорал, задергался. Епископ прижег и второй сосок колдуна, а потом сунул прут обратно в огонь. Это все необходимо исключительно только ради спасения души. Грешника. И, господь помилуй, самого епископа. Ведь… Ведь этот хриплый, сдавленный, глубокий голос еретика воспламенял епископа так, что у него под рясой происходило что-то совершенно безбожное. Там разгорался огонь похлеще того, что в камине. Епископ наклонился к лицу еретика: - Что за чары ты на меня наложил, колдун? Сними свое заклинание... Иначе. Знаешь, что я сделаю? Перетяну сейчас твой мужской орган нитью и буду вливать тебе в глотку вино, пока оно обратно носом не пойдет. А потом буду несколько часов смотреть, как ты будешь страдать, не в силах облегчить мочевой пузырь… Знаешь, как мучительна смерть от разрыва мочевого пузыря, еретик? Так что, снимешь с меня свое заклинание? - С-сс-сниму… заклинание… подставляй жопу… – сквозь зубы, заикаясь, прохрипел пленник. Инквизитор провернул рычаг на себя, снова усиливая натяжение цепей дыбы. Наклонился к лицу еретика, рассматривал его искривленные страданием губы. Искал в идеально правильных мужественных чертах знаки дьявола. Не находил. Что только доказывало, как хитер и силен этот приспешник сатаны. И красивее самого принца Кастильского. У еретика дрожало тело. А епископ не мог оторвать взгляд от густых ресниц, отбрасывающих тени на щеки колдуна. Он наклонился к приоткрытому рту еретика… (хотелось сожрать, сожрать, сожрать его губы … пить его стоны, пока не задохнется… заглатывать крики и облизывать эти демонические белые зубы, пока колдун будет извиваться от боли) - Сними с меня чары, мерзкий дьяволопоклонник… Сейчас же сними… - прошептал инквизитор, ощущая дыхание еретика на своих губах. Инквизитор прикоснулся рукой к члену растянутого под ним колдуна. Впервые позволил себе коснуться места, к которому его так тянуло… из-за проклятого заклинания чародея. Не из слабости взялся! А чтобы силой воли победить заклинание. Силой веры. Инквизитор гладил мягкий пенис и мошонку, зарывался пальцами в волосы на лобке. Сейчас, сейчас он сожмет сильно, и наконец-то слетит гордыня дьявольского приспешника. Да, вот сейчас. Молитву только прочтет… Теперь и сам инквизитор дышал глубоко и быстро. Одной рукой сжимал и гладил, второй дотронулся к натянутым мышцам рук колдуна, прошелся поглаживанием, прикоснулся к темным волосам в подмышечной впадине. Почему-то этот жест, когда он одновременно касался волос еретика в паху и подмышкой, будто замкнул дьявольский круг. Возбуждение у епископа поднялось до такой силы, что, когда он попробовал вслух прошептать молитву, то вдруг запутался, сбился и забыл слова. В этот момент чародей вдруг открыл глаза. Этот взгляд вблизи накрыл инквизитора, как купол пылающего монастыря Сант Пере. Сожженного во время чумы. У епископа закружилась голова. Он кусал губы. Он будто сам выпил столько вина, что оно чуть носом не пошло. - Ты… - прошептал епископ, глядя в золотистые дьявольские глаза. - Ты… не думай, что захватил меня в свою власть… Никогда… этому… И вдруг еретик улыбнулся-оскалился. Истязаемый, поджаренный, растянутый, с надорванными мышцами. Он вдруг издевательски ухмыльнулся. Инквизитор отскочил от него, задыхаясь от ужаса. Глотал воздух, пытался найти в себе хоть одну молитву. Безуспешно. Инквизитор пытался осенить себя крестом, но рука не поднималась, очевидно, зачарованная колдуном. Инквизитор схватил из огня прут. Ручка прута, глубоко воткнутого в костер, нагрелась и обожгла инквизитору руку. Но он даже не заметил. Куда было этому жару браться до того, что сейчас происходило внутри… внизу… *** Артем вздрагивает всем телом и садится на кровати рывком. Снова ночь. Трясет головой, пытаясь выгнать из подсознания громкий протяжный крик истязаемого раскаленным прутом колдуна. Сжимает руками череп и давит, надеясь, что крик стихнет. Тени от деревьев на стенах теперь пляшут, как языки пламени в преисподней. - Прости меня… - бормочет Артем, сжимая голову и косясь на тени. – Прости… я не хотел тебя убивать… Я не хотел!! Я… по-другому. Я не знал, что творил… Вдруг Артему на основание шеи падает капля. Больной дергается, будто на него пролился раскаленный металл. Поднимает голову и обмирает. В свете тусклых уличных фонарей он видит, что на потолке растекается бурое пятно крови. Ровно над кроватью. Еще одна капля срывается и летит онемевшему Артему в лицо. Больной взвизгивает и неуклюже скатывается на пол. Сучит ногами, проезжает на заднице по кафельному полу. Пока не достигает угла, куда можно забиться. Смотрит на капли крови, падающие на белую постель. Кап…. Кап…. Кап-кап… Он дрожит. Его ноздри щекочет запах горелой плоти… Он пытается читать молитву, но и сейчас слова не приходят. И вдруг понимает, что на периферии зрения что-то пошевельнулось. С той стороны, где в небольшой нише без дверей расположен унитаз и раковина. Артем не решается повернуть голову. Он только раскрывает глаза широко, скашивает их в сторону, ведет взглядом… На пороге «туалетной» ниши сидит здоровенная крыса. От страха Артем забывает, как дышать. Нечестивый колдун… Еретик… я буду нагревать днище клетки, приложенной к твоему животу. Крыса в клетке, обезумевшая от боли и страха, начнет искать, как прогрызть себе путь на свободу. И этот путь будет пролегать через твой живот… Судорожные рывки связанного, скованного тела. Соблазнительного и сочного, как яблоки в райском саду. Крик… Вопль… У инквизитора в нательных бриджах мокро от выделяемой из пениса смазки. Он убирает клетку уже тогда, когда у пленника закатываются от боли глаза Артем кусает губы до крови. Крыса бежит к нему, и мужчина орет, глядя в маленькие и хищные жестокие глаза. Кричит, пока хватает воздуха в легких. Пока дверь не открывается и не входит санитар. Но и тогда Артем продолжает кричать. Не только от страха кричит бывший инквизитор. Это Ее Сиятельство Вина вгрызается Артему в живот, как обезумевшая от боли крыса. И это чувство не остановить. Эту клетку невозможно убрать. Артем захлебывается рыданиями. *** Днем Артем снова общается со своим доктором. Просит дать ему с собой в палату крест или распятие. Доктор отказывает, говорит, что в целях безопасности металлические предметы в палатах запрещены. Но он постарается достать для Артема крест из какого-либо мягкого материала. - Вы боитесь смерти, Артем Алексеевич? – спрашивает доктор своим спокойным глубоким голосом. - Нет… Я желаю ее, - отвечает пациент. – Но он не даст мне ни жить, ни умереть, пока сполна не отомстит. А может быть, ему нужна моя душа. Я не знаю. - В вашей палате ночью не было крысы. А капли с потолка – это дождь. Ливень ночью был такой силы, что старая крыша не справилась. Это старинные здания. И финансирование у больницы не очень… Артем молчит. Он думает о том, что может связать крест из простыни и пододеяльника и повесить на окно. А на дверь… Ну, в крайнем случае, как когда-то ему советовал не очень трезвый сельский священник, можно поссать на дверь крестом. Неизвестно, сработает ли против бессмертного колдуна, но попробовать можно. - Артем Алексеевич, вы видели этого… колдуна? Можете его описать? Пациент грызет нижнюю губу. Долго молчит, потом все же нарушает тишину: - Не видел. Но ощущал. Как-то ночью, в полной темноте моей комнаты он пробрался ко мне. Я слышал его дыхание. Он сильный, очень сильный. Он сорвал с меня одежду, растянул меня на кровати, связал мне руки и ноги простынями. Потом он… Разжал мой кулак, где я прятал распятье. И… Пациент судорожно громко сглотнул прежде, чем продолжить: - И стал засовывать в меня крестик длинной стороной. - Засовывать в вас? – приподнял брови доктор. - Да. В уретру. Засунул по самое пересечение сторон креста. Это… было очень больно. Он оставил меня связанным, с крестом, торчащим из члена, и ушел. Александр роется в медицинской карте пациента, бормочет больше для себя, чем для больного: - Ага… у вас было воспаление мочеиспускательного канала. Уретрит. Вполне возможно, вы чувствовали ночью острую боль именно из-за болезни. - Я знаю, что говорю. Можете мне не верить, - Артем говорит обиженным детским тоном. - Я тоже знаю, что вы искренне в это верите. Каждому по вере его… – отвечает доктор и приглаживает бороду. – А зачем вам теперь крест в палате, раз он как защита не работает? - Колдун сильный. Маленький крестик ему только разве руку обжег. Нужен крест побольше. - Побольше… а не боитесь, что большой крест он тоже найдет, куда вам… Кхм. Кхм. Извините, - Александр прячет улыбку. Он знает, что его черный юмор никак не может пригодиться на работе. Зато, хоть рабочие деньки украшает. Артем смотрит из-под волос хмуро. Молчит. Доктор задумчиво грызет ручку: - Так значит, вживую вы колдуна еще ни разу не видели. И все же утверждаете, что это тот самый колдун, которого вы истязали пять веков назад. А вдруг вы ошиблись, и это какой-то другой колдун? Я так понял, что вы, как инквизитор, хоть и бывший, можете силой молитвы и веры справляться с колдунами. Так почему бы вам не включить всю мощь своей веры? - Он победил меня… Еще тогда. Моей веры было недостаточно… Теперь я снова должен понести наказание за слабую веру… - Угумм, наказание, значит, - доктор делает пометку в своем блокноте.