Надежда — мой компас земной,
А удача — награда за смелость.
А песни довольно одной,
Чтоб только о доме в ней пелось.
Лисицын гневно крутит колёсико на магнитоле влево, убавляя звук на минимум. Андрей, надувшись, отворачивается к окну и продолжает рассматривать приятно блестящий при свете фонарей декабрьский снег. Но несмотря на безмятежный вид, мысли парня продолжали вертеться около дряхлого судмедэксперта. Неужели и вправду от был третьим участником этой странной секты? Как? Как этот нерасторопный седоватый мужчина мог с ловкостью гимнаста легко убить рослого парня, взять у него самое ценное, вырвать глаза и сбежать восвояси, не оставив следов? Возможно, Васильев чего-то не знал, а возможно, он просто ошибался. Марат в это же время сидел на заднем сиденьи и тихо бормотал себе под нос заедающую, словно пластинка, мелодию. Он долго-долго смотрел на светлую макушку друга спереди и все думал и думал. Если честно, он вообще не привык так долго думать. Парня волновали свои недочувства к Андрею, ведь это была точно не просто дружба! С другом он бы никогда не покраснел он едва ощутимых касаний, с другом он бы никогда не стал читать глупое стихотворение Лермонтова, или, того хуже, он бы никогда не стал заглядываться на друга с желанием защитить, прижать покрепче к своей груди и запусти пятерню в густую капну пшеничных волос. С Васильевым всё было сложно. Они так погрязли в этом нескончаемом круговороте крови, убийств и бессонных ночей, что совсем не могли нормально поговорить, через язык (А может и не только поговорить), Марат и раньше не представлял, как объяснит Андрею свои чувства так, чтобы он понял и принял их, а сейчас, после недавних событий, считал это жестоким по отношению к другу. Суворову-младшему не хотелось погружать Васильева в ещё большее болото, но и оставаться в неведении он боялся. Хотелось быть все время с Андреем, и не только как с другом, но оценит ли это сам Андрей? Вот, что беспокоило его больше всего. Но, даже если допустить хоть маленькую возможность того, что Васильев примет его неправильные, омерзительные чувства, как им быть? На улице засмеют, оплюют, а возможно, и прибьют ненароком. Марат испуганно замотал головой в разные стороны, такой вариант ему точно не подходил. Наверное, стоило окончательно обсудить все с другом, пусть этот разговор и принесет много трудностей, но он будет необходим им обоим, по крайней мере для того, чтобы знать, как двигаться дальше. Марат судорожно выдохнул воздух. Сейчас он четко осознавал, как только они посадят за решетку «трех мушкетёров», собственная жизнь не вернется в прежнее русло. Наконец парень понял, что его брат был прав, собираясь распустить универсам. Это унесло слишком много чужих жизней. Лисицын, злобно ругнувшись с каким-то водителем запорожца, резко вдавил газ в пол и повернул налево, проезжая через дворы. От такого неожиданного хода событий парням пришлось даже схватиться за спинку кресла, стараясь не упасть. Евгений Федорович, постукивая пальцем о баранку авто, пытался понять, как лучше всего сократить дорогу и добраться до городской больницы без происшествий. Проехав ещё несколько улиц и корпусных домов, они оказались прямо у порога поликлиники. Снаружи стояли очередные практиканты, выкуривая одну сигарету на четверых. Они что, постоянно там ошиваются? Лисицын вывалился из машины, готовый рвать и метать. В этот раз он собирался ставить шах и мат, без каких-либо рокировок. Андрей быстро оглянул здание больницы, вспоминая, как валялся здесь в объятиях опешившего Марата. Тогда все было так по-другому. И мама с Юлей были живы. Вот бы повернуть время вспять и все исправить, но, к сожалению, это невозможно. Васильев устало протер глаза, пытаясь собраться с мыслями. — Ну что, идем? — Спросил Евгений Федорович, ухмыляясь своей кривой улыбкой. Его зеленые, в декабрьской темноте почти кошачьи, глаза, поблёскивали огоньком предстоящего реванша. — Идем, — Хором ответили двое друзей. — Э-э-э, вы куда? — Возмутился один из практикантов, преграждая Лисицыну путь в морг. — Время приема давно окончено, шуруй отсюда, дядя. — Да ну? — Наигранно удивился Евгений Фёдорович, приподняв одну бровь вверх. — А что на это скажешь, дядя? Следователь быстро достал из кармана свое удостоверение, хищно скалясь. Практикант сначала долго вчитывался в слова, а затем беззвучно открывал и закрывал рот, не зная, что сказать. Он, сумбурно извинившись, проводил ребят прямо до дверей морга. Даже снег пол ногами хрустел как-то предвкушающе, словно тоже чувствовал, что вот-вот, наступит кульминация. Андрей подошел к двери, задержавшись взглядом на табличке с надписью. «Морг» Васильев неприятно сглотнул вставший в горле ком. Эти четыре буквы давили на него своей холодностью и прямотой. Руки неуверенно открыли железную дверь, пропуская парня в холодное, неприязненное мыслям помещение. Внутри оказалось темно и совершенно безлюдно. Тишина медленно поедала все изнутри, мешая сконцентрироваться на главном. — Разве сейчас кто-то тут есть? — Логично поинтересовался Марат, разогревая замёрзшие руки. — Судмедэксперты работают и в ночную смену, особенно сейчас, — Лисицын на ощупь провел рукой по стене, и, найдя выключатель, вернул глазам хоть какой-то ориентир. — Отлично, тогда пойдем? — Андрей слегка оглянулся. Это место вызывало отторгающее чувство. — Ага, — Равнодушно хмыкнул следователь. /***/ Васильев не заметил, как они подошли к нужному кабинету. Свет едва проходил через щель в двери, но и этого хватило чтобы понять, тут кто-то точно есть. Марат, не собираясь церемониться с позодреваемым убийцей, резко и со вкусом выбил входную дверь, хоть та и не была закрыта. Лисицын устало закатил глаза, проходя за парнем прямо внутрь. Андрей, слегка помявшись у входа, последовал его примеру. Внутри пахло чем-то металлическим вперемешку с запекшейся кровью. На железных, патологоанатомических столах лежали два трупа. Один маленький, а другой побольше, оба были прикрыты белоснежной простынью. Рядом лежали некоторые приборы. Ножницы странных форм, скальпели и резиновые перчатки, измазанные в густой крови. В середине комнаты тихо сидел широко улыбающийся судмедэксперт. Одной рукой он держал фарфоровую чашку, наполненную до краёв горячим чаем, а в другой собственный дневник, обметанный кожей. На очках мужчины виднелись едва заметные красные пятнышки. Ладони слегка дрожали, из-за чего чай часто проливался на пол, но патологоанатом этого даже не замечал. Андрей не узнавал в нем того трясущегося от страха мужчину, это был крайне спокойный, даже хладнокровный человек, и несмотря на тремор рук, он держался стойко. Судмедэксперт был одет в белый, новенький халат, брюки и лакированные чёрные туфли. Весь его вид кричал о том, что он не боялся быть пойманным, скорее даже наоборот, желал этого, но только на своих условиях. — Добрый день, — Будничным тоном поприветствовал патологоанатом своих посетителей. — Я так понимаю, вы пришли меня арестовать? — А на то есть причины? — Лисицын удивлённо хмыкнул. Патологоанатом спокойно перелистнул страницу дневника, пожав плечами. — О, а вот это интересный момент, — Мужчина, поправив съехавшие очки, принялся читать одну из своих записей: Пятое Октября 1989 года. Сегодня ко мне доставили мальчика с пробитым черепом. Возможно арматура. Это третий на неделе. Говорят, что нарвался в переулке на бандитов, в итоге сейчас лежит в морге. Вещи украли. Голова раскалывается от боли. Пришлось уйти пораньше, уже тошнит от запаха абсцессов ран, крови, вперемешку с грязью, и слез. Шестое Октября 1989 года. Сегодня работал допоздна, накручивал упущенное. Дело вчерашнего парня планируют закрыть из-за отсутствия улик. Простой грабеж. Надо быть аккуратнее. Иногда мне кажется, что мы не используем данные нам возможности на полную мощность. Если бы закон позволял… (нечитаемый текст) Хотя, это дело закона, а не мое. Седьмое Октября 2989 года. Раннее утро. Меня чуть не убили. Вчера я возвращался домой пешком, трамвай уже не работал. Со спины меня толкнули парни. Избили, запинав. Кто-то сломал нос и переносицу. Один долго душил, сжимая пальцы кольцом у шеи, как змея. Я слышал хохот. Они забрали мой бумажник, паспорт, удостоверение и заключения. Кто-то сорвал серебряный крестик с шеи. Закопали снегом, идти не мог, ног не чувствовал. Один из милиционеров заметил меня во время своего патруля и спас. Я хочу найти этих (слова зачеркнуты) и наказать. Плевать на юстицию и юриспруденцию. Восьмое Октября 1989 года. Сказали, что найти нападавших нет возможности. (Много неразборчивого текста) Денег нет. Еды нет. Трупы есть. Звучит как девиз какого-то остроумного писателя-документалиста. Люблю таких. Чувствую себя в отчаянии. Топчусь на месте и лишь дергаю поводок, а хочется его снять. Один из милиционеров предложил встречу с дальнейшим сотрудничеством. Скорее всего хочет поднять свое имя на пьедестал МВД. Смешно. Очень. Десятое Октября 1989. Встретились с милиционером. Он религиозный фанатик, но с правильным ходом мыслей. Предложил интересное соглашение. (Неразборчивый текст) Двенадцатое Октября 1989 года. Договорились с милиционером. Отдал ему два трупа на пробу. Все равно они неопознанны. Будем ждать результаты. Страницы вырваны. 1 Декабря 1989 года. Все идёт лучше некуда. Убийство человека — что-то невероятное! В том плане, что ты испытываешь противоречивые, необузданные эмоции. Я словно вновь родился, ожил, воскрес. Хочется резать чье-то горло снова и снова. Чувство, будто я делаю мир лучше, переполняет меня. 2 декабря. Приходил следователь. Пытается что-то вынюхать. Припугнул меня. Неважно. На улицах теперь ни души. Тихо и спокойно. Это хорошо. Все оставшиеся страницы вырваны. 28 декабря 1989 года. Думаю, за мной идут. Заварю чай. Лисицын, дослушав странное чтение, резко достал табельное. Судмедэксперт сначала несколько минут непрерывно молчал, а затем расхохотался нервно, даже обреченно. — Вы арестованы, — Процедил Евгений Федорович, начиная медленно приближаться к мужчине. Андрей стоял, затаив дыхание. Все происходило будто в фильме. Врач откинул чашку с чаем. Та, ударившись о стену, раскололась в щепки. Патологоанатом встал, слегка пошатываясь. Его руки продолжали трястись и дёргаться, будто были сведены судорогой. Губы сжимались и разжимались, но ни одного слова мужчина больше не произнес. Все лицо судмедэксперта побледнело, на лбу появилась испарина. Он резко схватил острый скальпель, лежащий на краю стола. Лицисын лишь оградил парней свободной рукой, а табельное направил прямо на врача. Требовалось срочно вызвать наряд милиции, но рация была в машине, а они в морге. Врача начало потряхивать, взгляд стал расфокусированным, мутным. Голова качалась взад-вперёд, ничего уже не соображая. Следователь неожиданно заметил под своими ногами странную баночку. Подопнув её носком ботинка, он понял, что доктор накачал себя снотворным. — Ах ты сукин сын, — Рявкнул Лисицын, но было уже поздно. Врач упал, ударившись виском об острый край патологоанатомического стола. Больше он не двигался. — Андрей? — Устало протянул Лисицын. Парень, едва приходя в сознание, кивнул. — Вызывай милицию. /***/ Тело быстро увезли на осмотр. Все оставшиеся улики собрали и планировали обнародовать как можно скорее, чтобы закрыть это дело и передать людям свыше. Марат, не долго думая, предложил Андрею переночевать у себя, ведь домой тот точно не хотел возвращаться. Васильев со слабой радостью в глазах согласился. Дома у Марата их приняли тепло, парень даже смог познакомиться с отцом друга. Это был по-настоящему интересный человек. Когда они все вместе сели за стол, Вова попросил рассказать, чем же все закончилось. Суворов-младший, переглянувшись с Андреем и дождавшись его одобрения, начал свой рассказ. Вся семья слушала очень внимательно, на некоторых моментах приходя в ужас от произнесенного их сыном. Андрей лишь иногда тихо поправлял своего друга и беззвучно жевал желтоватые макароны. Прошло несколько дней и Васильеву пришлось присутствовать даже на двух слушаньях в суде. На одном из-за пойманных маньяков, а на другом из-за вопроса о его дальнейшем будущем. Все происходило очень быстро и сумбурно. Власть решила замять дело об убийстве милиционером неблагополучной молодёжи — это было слишком даже для них. В сводках газет упомянули лишь о том, что преступники понесли заслуженное наказание. Группировщики, как только узнали об этом, повылезали из своих пещер, но с осторожностью, не особо доверяя желтой прессе. Универсам, к сожалению или счастью, окончательно распался. Адидас объявил об этом во всеуслышание за несколько дней до поимки патологоанатома. Многие поначалу были против, но смирившись, попытались присоединиться к другим группировкам. Слушанье по будущему Андрея длилось долго. Неожиданно вскрылась правда о том, что он часто обворовывал комиссионки, избивал и буянил. Даже отсутствие родителей и потеря сестры не смогли смягчить суд. Возможно, парень бы отправился в колонию для несовершеннолетних, но в это дело вовремя вмешался Лисицын. Он рассказал судье о том, что Васильев помогал милиции, а также намекнул, что в планах у следователя взять паренька под собственную опеку. Васильев, когда услышал это, смотрел на Евгения Федоровича большими, с блюдца размером, глазами. Он думал, что окончательно пропал и попадет если не в колонию, то в детский дом точно. А жизнь, похоже, планировала иначе, раз суд после долгого рассмотрения дела все же позволил Лисицыну забрать мальчика, но тот был поставлен на учет и следить за Васильевым стали пристально. Похороны провели скромно, на последние скоплённые матерью деньги купили два гроба и организовали короткое прощание. В тот день Андрей был на кладбище вместе с Маратом, больше никого не хотелось «приглашать». Лицо мамы выглядело живым, будто она спит, но вот-вот проснётся. Андрей в тот день не смог простоять на кладбище до конца, когда гробы закрывали он сбежал за дерево из-за рвотных позывов. Тошнота мучила его минут пятнадцать, после чего он весь бледный попросил Марата увести его оттуда. В свою уже бывшую квартиру Васильев приходил два раза, сначала за необходимыми на первое время вещами, а потом чтобы забрать все оставшиеся пожитки. Евгению Федоровичу МВД предложило остаться поработать, а в качестве вознаграждения отдали одну двухкомнатную квартиру в спальном районе. Андрей, оглядываясь назад, все ещё не мог поверить, что за полтора месяца его жизнь так круто изменилась. Каждую ночь он просыпался из-за кошмаров, но постепенно и они стали исчезать. Новый год он провел у семьи Суворовых. Васильев долго отказывался, но Марат заставил его прийти к ним. «Ну чего ты как неродной? У меня ближе тебя друга нет! Приходи, мама купила торт и приготовила мясной рулет специально для тебя! Андрей, это не обсуждается!» После того, как куранты отбили начало 1990 года, Вова неожиданно исчез, бросив что-то про билеты и медучилище. Семья лишь вздохнула и была рада тому, что он оставил группировки в прошлом. Для Марата вернуться к нормальной жизни было крайне тяжело. Чтобы хоть как-то забыть про былые заслуги он везде таскался за Андреем. Отнести документы в новую школу? Я с тобой! Помочь перенести вещи? Я в деле. По правде говоря, ему это даже нравилось. Проведенное с Андреем время ощущалось как нечто правильное. Словно так и должно было быть. Но, когда начался новый год, Суворов-младший понял, что больше молчать нет ни сил, ни нервов. Он украдкой посмотрел за столом на Васильева. Парень буравил взглядом разжиженное оливье и пытался убрать из салата горошек, смешно шмыгая носом. Глаза все ещё были потухшими, но в них иногда зажигался огонек надежды, и Марат очень надеялся его разжечь и вернуть парня к прежней жизни. Да и если что, Андрей — человек понимающий, осуждать навряд ли станет. Во время танцев и семейных свистоплясок, Марат ловко схватил друга за рукав и утянул в туалет под предлогом: «пятно на рубашке» — Марат, какой пятно? Тут же ничего нхм.! — Парень резко и настойчиво впился губами в чужой рот. Васильев, опешивший от такого напора, сначала попытался отстраниться, но сзади была только раковина и пришлось замереть на месте, пока его рот, откровенно говоря, вытрахивали до саднящих губ. Андрей раньше пытался целоваться с девочками в классе, но это было что-то нежное, воздушное и максимально невинное. Здесь же Марат словно изголодавшийся волк брал всё, либо ничего. На секунду Суворов-младший остановился и отстранился, грубо ругнувшись. Он медленно сел на пол, подобрав ноги к груди и продолжая звучно материться. Андрей в это же время медленно прикасался пальцами к губам, чувствуя легкое жжение. Он понял одно, ему это до чертиков нравится. Несмотря на всё, что было, подобный поцелуй принёс хоть какие-то острые эмоции, разгорячил тело и заставил проснуться. Глаза быстро прошлись по Марату, Андрей присел рядом с ним и подрагивающими руками повернул лицо к себе. — Все хорошо, я просто не ожидал. — Я тоже. Звучало тупо. Вместо слов Васильев решил попытаться вернуться к тому, с чего они начали. Парень медленно приблизился к чужому лицу, и взглянув напоследок в полные надежды глаза, невесомо коснулся губ напротив. В этот раз удалось почувствовать легкий шлейф шампанского на губах и ещё чего-то клубничного. Руки Марата резко проводили по плечам, спине, вечно что-то оглаживая. Андрей почувствовал странную лёгкость, голова затуманилась и стало неожиданно очень хорошо, хотя руки продолжали дрожать от перенапряжения. Марат не знал, сколько времени прошло с тех пор, как они засели в ванной. Но судя по звукам, родители пошли спать. Парень аккуратно схватил руку Васильева, переплетая собственные пальцы с чужими. Он неожиданно понял, что плевать ему на все, что произойдёт дальше. Пусть хоть кто-то попробует тыкнуть пальцем на улице или что-то шепнуть, сразу получит разбитый нос и внутреннее кровоизлияние. Андрей иронично усмехнулся, посмотрев на это. — Разве пацаны так делают? — Да поебать мне, — Марат пожал плечами. Это было чистейшей правдой. Сейчас он смотрел в голубые глаза, любовался красными, припухшими губами и понимал: — Вообще поебать. /***/ Как говорится, как встретишь новый год — так его и проведешь. Жизнь на удивление текла своим чередом. После школы Андрей заходил к Марату, играл в игры или читал комиксы. Про их отношения не знал никто. Это было обоюдное согласие обоих. Сначала целоваться или даже обниматься было ужасно неловко. Андрей вечно краснел и пытался вникнуть в рассказ или задачу, а Марат запускал пятерню в чужие волосы, проводил ладонью по плечами или даже, грубо разворачивая за плечи, лез обжиматься. Но последние случалось очень редко и либо потому, что Суворов-младший был крайне счастлив или крайне зол. Вскоре все устаканилось. До одного момента. Они сидели на балконе в квартире Лисицына и наслаждались апрельским солнцем. — Слушай Марат, — Андрей перелистывал Лермонтова, пытаясь найти «Мцыри». — А ты… Ну меня это… Васильев не знал как правильно сформулировать свой вопрос, все казалось слишком сложным и глупым. — Да люблю, люблю, — Парень закатил глаза и весело усмехнулся. Произнести эти слова для него стало вполне легко ещё месяц назад. Зато Андрей, когда слышал это, весь покрывался румянцем и долго шмыгал носом, смущаясь. Но в этот раз, вместо шмыганья, он услышал стук. Это Евгений Федорович стучал в открытое на кухне окно и крутил пальцем у виска. — Бля-я-я, — Протянул Марат и уронил голову на плечо хихикающему Андрею. /***/ — Аккуратнее — Грозно промолвил Лисицын. — Аккуратнее, — Как мантру повторили Андрей и Марат. — Ладно, ваше тело — ваше дело, но будьте аккуратнее! Я понимаю, власть меняется, все дела, но это не шутки. — Скажите это Чайковскому, — Хмыкнул Андрей. — Всё, закрыли тему, — Евгений Фёдорович поставил чайник на плиту. — Знаете что произошло вчера в тюрьме? Парни отрицательно мотнуди головой. — Вашего Ильдара Юнусовича нашли мёртвым в собственной камере.