***
Андрей затягивает шнурки, пока Дима наблюдательно сверлит взглядом дёргающийся пёстрый помпон на шапке. Если б кто-нибудь сказал, чем закончится этот сомнительный поход… — Ну, я пошёл, наверное… — неуверенно разводит руками Андрей, вообще не понимая, как теперь прощаться и друг другу в глаза смотреть. Дима подходит близко-близко, заводит в объятии одну руку за спину и свой голос прямо в ухо пускает: — Завтра попробуем что-нибудь новенькое? Андрей стопорится на секунду, потом только понимает. Вернее, думает, что понимает. — В плане музыки? Дима бросает ухмылку, скрещивая руки на груди. — Ну и это, разумеется, тоже.1.
18 декабря 2023 г. в 21:56
— Есть обстоятельства, при которых я бы это сделал… У меня есть некоторое количество условий, на которые Андрей Пирокинезис никогда не пойдёт.
Андрей давится воздухом, проклиная тот момент, когда он вообще решил зайти на стрим человека, от одного вида которого всё скукоживается от неприязни; проклиная того, кто такие вопросы в чате пишет; себя тоже проклиная — теперь уже просто так.
Да кем себя надо считать, чтобы такое говорить?
Андрей крутит пальцем у виска, смотря в монитор. Сто пятьдесят человек на стриме, и вот мы уже из себя строим не-пойми-что? Ой, простите, уже сто сорок девять — Андрей это видеть больше не хочет. Да и по-любому больше половины сидят на стриме так, по рофлу, как Андрей. Ну невозможно это на серьёзных щах смотреть.
Да-да… И где мы сейчас?
Мнётся на лестничной клетке порядка десяти минут. Блять. И как его сюда занесло?
Точно.
Барабанные перепонки режет звон будильника — идиотская мелодия в мажоре, задалбывающая каждое утро.
Андрей, нахмурив брови, ленясь открыть глаза, водит рукой рядом с собою, пытаясь нащупать телефон. Ворочается, перекатывается на бок и падает с дивана на пустую коробку из-под пиццы, сминая её в картонную плоскость.
Шипит и смотрит на часы — пять утра. А вот на такое время будильник трезвым не поставишь.
На столе высотками стоит прозрачное зелёное стекло.
Голова раскалывается даже от мелкого шума. Андрей карабкается обратно, закрывает голову руками и хнычет, понимая, что рядом нет ни таблеток, ни людей.
Плакать здесь можно сколько угодно и как угодно — акустические панели на стенах с острыми пирамидками не пропустят и пяти процентов всех воплей. На этих пирамидках хочется распяться.
Андрей аккуратно привстаёт, докарабкивается до стола нечеловеческой походкой, шерудит по ящикам — вдруг что-то есть. Правда, там только скрепки, исписанные тетрадные листки и прочий офисный мусор.
Задевает мышку и экран загорается нежно-серым. Светит рядами дорожек музыкальных.
Кажется, вчера они с Лёвой что-то писали. А потом пили. Много пили. Только его рядом нету. Может, смотался домой. Он, видимо, немного предусмотрительнее.
Андрей нервно тычет по кнопке сна, и падает локтями на стол, зарывается в волосы и сжимает пальцы. Что? Что идёт не так?
Хочется разрыдаться — нервозно бьёт себя кулаками по бёдрам, думая, что никому он такой не нужен; думая, что надо прекратить истерить, взять такси и поехать домой.
От этих внутренних самопощёчин ещё больше хочется инфантильно забиться в угол или под стол и просидеть там, пока кто-нибудь не найдёт.
Всё перестаёт нравиться. И жизнь перестаёт, и творчество перестаёт, и он сам себе тоже перестаёт нравиться. А рядом люди, вечно люди, которые всё время говорят, что всё хорошо, что всё просто замечательно.
Андрей никакой критики в свой адрес не терпит. Ограждает себя забором самовнушения того, что из минусов у него только минусы песен для концертов. Окружает себя людьми, согласившимися играть за этим забором и не выходить наружу — в мир, где каждый говорит, что думает и что хочет, не боясь задеть и поранить.
И вроде надоело играть на площадке за этим косым заборчиком, а в другой мир идти страшно — загнобят сразу обе стороны. И те, кто с тобой сидел в этой идиллии — за то, что ушёл, и те, кто смотрел на это извне — за то, что настроил досок вокруг.
В такие отчаянные моменты в голову лезут всякие гадостные мысли.
Андрей глупо смеётся, когда в голову залетает граничащая с безумством идея.
И зачем он только это вспомнил…
Ну уже нет. Такого делать он точно не будет. Нет-нет-нет. Ну, правда, пора уже себя в руки собрать и поехать домой. Дома есть обезбол, киса и валорант. Разве что-то ещё для счастья нужно?
Чем больше себя отговариваешь, тем больше тянет, да?
Хорошо — а можно быть и плохо, — что его в подъезд запустила какая-то бабка и уведомлять о своём приходе через домофон не пришлось, а то времени протаптывать круговые колеи на лестничной клетке не было бы.
Заносит руку над кнопкой звонка и снова убирает, уже злясь на свою слабость. Ну вот, он же каждый раз думал, как скажет всё прямо в лицо, и про семь альбомов повторит, и про идиотуса тоже. А сейчас не то что сказать — даже просто увидеться в живую не готов.
Жмёт на кнопку — резко, чтобы не успеть ничего осознать. Материт себя всеми возможными словами, понимая, что пути назад совсем нет.
Дверь почти сразу открывают.
Дима смотрит внимательно, приглашающе отходит в сторону. Андрея сразу прошибает от того, что он видит не кучу пикселей, складывающихся в силуэт, а реального человека. Высокий — такой же, как Андрей, — с короткими, стоящими дыбом волосами, и этой уникальной мимикой, по которой не то что настроение можно понять, но, кажется, и мысли прочитать — настолько она ясная. Только Андрей, к сожалению, так не умеет.
— Здравствуй, — здоровается, закрывая за Андреем дверь. — Ты опоздал.
— Кхм… Автобус задержали, — бурчит Андрей из-под опущенной головы.
Врёт, конечно. Но не говорить же про эти мучительные десять минут, которые он просто так метался туда-сюда от двери подъезда к квартире.
Дима только неоднозначно улыбается — будто всё и так знает.
— Куртку на крючок, обувь на поддон, тапочки, — кидает к ногам пару. — Чай?
Андрей немного зависает, пытаясь разобрать набор команд и вопросов. Кивает как-то неясно, всем видом пытаясь показать, что он сюда пришёл с огромной неохотой.
Чайник мучительно долго греется. Дима, сложив руки и оперевшись на столешницу, смотрит куда-то сквозь, а Андрей себе места не находит. Пути назад уже нет.
Дима резко оживляется, будто вспоминая, что он тут не один.
— Ну, рассказывай, — садится напротив — слишком близко.
Андрей медленно поднимает взгляд — смотрит как на идиота.
— Что?
— Зачем пришёл.
— А мы два дня перед этим зачем переписывались? Я тебе уже всё написал.
— Люди не всегда пишут и говорят в лицо одно и то же. Но даже если так… — растягивает тонкую улыбочку по лицу. — Мне будет приятно услышать это вслух.
— Садист.
— Я не держу тебя, золотце.
Чайник свистит прямо как раз. Андрей даже подышать по-человечески успевает. От этого «золотце» всё сворачивается в тугой узел с непривычки. Слышать такое привычно разве что от девушек и родственников, да даже от друзей — «сомнительно, но окэй». Но не от Димы.
Рядом опускается кружка, сахарница и вазочка со всякой сладкой чепухой, а ответ на вопрос ещё явно ждут. Андрей вздыхает, тарабаня пальцами по горячей керамике.
— Мне нужна помощь, — тараторит, чувствуя как внутри всё сворачивается от непринятия, как рот деревенеет, противясь говорить. — Твоя.
— Хорошо, и что же я должен сделать?
— Не знаю… То есть, ну… Помочь с парой новых работ, а потом посмотрим.
— Я всегда рад помочь, если я буду вознаграждён за свой труд.
— Диктуй.
— Что?
— Ты там говорил что-то про условия, — машет рукой безразлично, будто это что-то неважное. А сам всю дорогу думал, чего же злые стримеры обычно желают за свою помощь.
— Условия?
Андрей хочет кулаком по столу ударить, но сдерживается вовремя.
— Ну хватит делать из меня дурака! Ты же всё знаешь.
— Можно и спокойно ответить.
Андрей смотрит исподлобья — недружелюбно и зажато. Молчит, собираясь ни слова больше не говорить.
— Тебе так сложно принять происходящее?
— Вот только не думай, что я пришёл к тебе от безысходности!
— В самом деле? — недоверчиво наклоняет голову набок. — Почему же тогда ты меня терпишь сейчас?
Андрей молчит, мысленно проваливаясь сквозь все пять этажей. Думает — справедливо. Набирает воздуха в лёгкие — большего позора, вероятно, уже не будет.
— Мне перестало нравиться то, что я делаю. В моём окружении нет человека, который меня может ткнуть носом в мои ошибки. А я хочу что-то поменять. Поэтому я пришёл к тебе. И готов выслушать твои условия. Помоги, — Андрей нервно выдыхает, выпивает полкружки чая за раз.
Дима опять улыбается — новым оттенком. А Андрею уже надоело вычислять его настроение по высоте уголков губ и количеству виднеющихся зубов.
— Ладно, — обыденно пожимает плечами Дима. — Пойду включу компьютер, посмотрим объём работы, — встаёт, деловито хлопая ладонью по столу. Двигает вазочку ближе. — Не стесняйся брать. Допивай и ко мне.
Уходит, оставляя Андрея одного.
Андрей думает — хороший шанс смыться отсюда. Но насколько глупо это будет выглядеть?
Надо собраться, блять. Андрей бьёт с размаху себя по щеке — потом тихо скулит от боли — перестарался. Дышит-дышит-дышит. Осушает кружку и неловко плетётся до приоткрытой двери.
— Всё хорошо? — Дима поворачивается на своём жёлто-чёрном стуле. — У тебя лицо красное справа.
— Нормально, — отмахивается Андрей, стоя в дверях.
— Принеси себе стул с кухни. Нет, ты можешь сесть на мои колени, но сомневаюсь, что тебе понравится.
И опять хищно улыбается.
Андрей даже уже не обращает внимание, быстро приносит стул и садится рядом. Хлопает по карманам, достаёт флешку и Диме протягивает.
— Вирусов, надеюсь, туда не накачал?
— С чего ты взял? — недоверчиво смотрит Андрей, будто Дима серьёзно считает это возможным.
— Мало ли, — пожимает плечами, втыкая флешку в разъём.
На экран сразу вылезает окно с файлами, Андрей думает — зря папки не почистил — долго ищет взглядом нужную, с черновыми демками и текстами. А Дима наверняка недоумевает от идиотских, написанных транслитом и капсом названий остальных папок. Названий типа «YGLEPLASTIC», «KABAHCHIK», «POMIDORNIY SOK» и «JESUS HRIST». Одно дело так прикалываться с корешами, другое — показывать эти слишком личные приколы человеку… Просто человеку. У Андрея закончились красочные эпитеты, чтобы дать точное описание.
— Просто скажи, как она называется, — Дима устаёт от этой заминки и щёлкает курсором на поиск.
Андрей краснеет, уводя взгляд в пол.
— Можно я сам наберу?
— Пожалуйста, — Дима отъезжает чуть назад, чтобы не мешать.
Андрей тянется к клавиатуре, печатает буквы «DOTO», а после зависает на секунду.
— Можешь не смотреть, пожалуйста?
Дима сводит обе брови к носу так, что их уголки вверх ползут. Поворачивается к стене, вздыхая.
Андрей продолжает печатать, находит нужную папку и быстро копирует все файлы и переносит прямо на рабочий стол, попутно вытягивая флешку из разъёма. Оборачивается, чтобы сказать, что смотреть уже можно. Ага, не тут-то было.
— Ну, дотошным снобом меня ещё никто не называл! Интересные названия для папок. Надеюсь, абсолютно ни к чему не привязанные.
— Я же попросил не смотреть!
— Ничего, я не оскорблён, если ты вдруг боялся этого, что, конечно, очень и очень сомнительно.
— Это не про тебя, — оправдывается Андрей. Хотя, кому он врёт, конечно, про Диму. Он специально придумывал. Правда, в голове этот прикол выглядел порядком круче.
— Конечно, — соглашается Дима, будто реально поверил. Андрей недоверчиво косится, решая просто не продолжать эту тему, пока его лицо окончательно не слилось с Димиными рогами.
— Вот, наработки, — Андрей уступает место у монитора Диме и смотрит выжидающе.
— Надо наушники подключить.
Дима возится с штекерами всякими и проводами, а Андрей оглядывает бардак на столе, пока ждёт. Почему-то ему казалось, что у Димы везде порядок, педантичная точность. Но нет.
На столе валяется паспорт, куча неиспользуемых проводов, пара кружек и… Андрей грузно смотрит на чёрную рукоятку, из которой кисточкой выходят красные тонкие полосы. Щурится, пытаясь понять, о том ли он думает.
— Всё, — Дима в готовности пододвигается ближе к монитору, кидает взгляд на Андрея. — Оу, — улыбается он. — Нравится?
— Это что, плеть?
— Нет, метёлка, — сарказмирует Дима. Андрею от таких шуток не смешно. — Да, ты прав, — поясняет всё же — мало ли реперы-сказочники склонны воспринимать всё буквально.
— Зачем? — округляет глаза Андрей.
— А у тебя много вариантов? Если бы мне нужна была метёлка, я бы купил метёлку.
Андрей медленно качает головой, возвращая взгляд к монитору. Но косится на расползающиеся по столу красные язычки, пытаясь от них как можно сильнее отдалиться. В голову всякие непотребства лезут, которые прогнать невозможно. С каждой попыткой это сделать они становятся всё ярче. Блять.
Дима ухмыляется, надевает наушники и включает запись. Андрей щурится, пытается отвлечься, наблюдая за каждым мускулом на лице — пробует предугадать реакцию. На Диму в жизни смотреть не так противно, как с экрана. Просто неловко — будто Андрей уже в шаге от того, чтобы отделиться от культуры отмены всех несогласных, принятой в его окружении. В шаге от того, чтобы признать, что Дима иногда фактит. И не такой злой.
Дима спокойно слушает всё, что есть, даже лица не корчит — Андрей думал, без этого не обойдётся. На стриме-то всегда момент для рожицы найдётся. Даже если звук нормальный. Просто без этого уже никто не воспринимает. Диму — без предвзятой придирчивости, Андрея — без детской упрямости и обидчивости.
— Это сыро, разумеется, — заключает, снимая наушники. — Но не плохо. Если ты не собираешься отдать это горе-звуковикам и перегрузить всё гитарами, плотным басом и рандомным белым шумом, то звучать будет хорошо. В текст не особо вслушивался, но вроде особо извращённых метафор там нет. Надо будет ещё послушать. В общем, я согласен немного посотрудничать, вопрос, согласен ли ты?
— Условия, — напоминает Андрей, машинально и немного нервозно отстукивая ритм пальцами по коленке.
— А, — озаряется Дима. — Ну смотри, во-первых, ты никуда не исчезаешь, пока мы не закончим дело до конца, иначе я буду зол на то, что ты так просто потратил мои ресурсы и время. Во-вторых, я жду хорошей оплаты, допустим, в соотношении пятьдесят на пятьдесят со стриммингов, но это можно обговорить потом. По этим двум пунктам есть вопросы?
Андрей мотает головой, пытаясь себя убедить, что он вот так терпит чужие требования не зря, что всё окупится. Хотя и пятьдесят на пятьдесят уж слишком.
— Ну и в-третьих, — продолжает Дима. — Ты не скрываешь факт сотрудничества со мной ни перед аудиторией, ни перед своими. Или они узнают это от тебя, или от меня, потому что я держать всё в тайне не собираюсь.
Андрей распахивает глаза, чувствуя, как агрессивно бьётся сердце.
— Что? — не понимает Дима такого настороженного взгляда. Да всё он знает. Знает, как на Андрея посмотрят, если он скажет. Его просто не примут.
— Я не смогу, — истерично мотает головой, жмуря глаза.
— Я тебя не держу, помнишь?
Андрей думает, он всех друзей потеряет. А менять всех близких на Диму… Самое невыгодное и безрассудное решение.
— Решайся, — давит Дима, складывая руки на груди и откидываясь на спинку стула.
— Схожу покурить?
— Если сказочникам это помогает… Валяй.
Андрей почти выбегает на лестничную площадку, стекает по намелованной стене, которая между прочим одежду пачкает. Но это меньшее зло. Закуривает.
Достаёт телефон и открывает канал в телеграмме, долго мозоля глазами строку ввода сообщения. Думает, и сколько же посыпется вопросов, когда он сделает пост с таким заявлением. Сколько людей будут недоумевать. Стоит ли это того? Собственный комфорт или эти вечные ухмылочки, критика и неудобная прямолинейность?
И не сидится же ему в собственном тёплом болоте. Припёрся зачем-то именно сюда, именно к Диме.
Выключает экран, убирая телефон в карман. Не сможет. Конечно, не сможет. Не сейчас по крайней мере.
Вздыхает, встаёт на ноги, неуклюже отряхивая спину от белой пыли.
Заходит обратно, как только успокаивается от напряжения.
— Ну как? — спрашивает Дима, когда Андрей неловко выглядывает за приоткрытую дверь. Только потом входит.
— Сложно.
— Я не тороплю. Да и ты не торопись особо. После первого дня работы небось сбежать захочешь.
Ещё и берёт на слабо. А Андрей уже и не понимает, может, правда сбежит. Дима ангелом не выглядит.
— Могу себе представить, — вздыхает, опускаясь на стул.
— Я невыносим. Иногда.
— Да всегда, по-моему.
Дима ухмыляется, расслабленно покачиваясь на стуле.
— Получается, встретимся завтра? — говорит он, воодушевлённо смотря в стену. — Мне надо подумать над твоими наработками. Приходи. Часов в девять.
— Завтра? — недоумевает Андрей.
— Завтра. Слово такое есть. Означает на следующий день.
— Не слишком ли часто?
— А ты как хотел?
— Думал раз в неделю… Зачем работать над этим каждый день?
— Чтоб «новогодние» выходили зимой, а не в марте, Андрюш, — щебечет Дима, пододвигаясь вплотную.
Андрей тяжело глотает, прикусывая губу. Дышит медленно, петляя взглядом по Диминому лицу. На секунду все мысли обращаются звенящей пустотой, на секунду исчезает все убеждения и принципы. На секунду всё, что было раньше, и всё, что будет потом, становится таким неважным. Прикрывает глаза, поддаваясь вперёд — упирается губами в чужие и чувствует, как они в ответ накрывают. Облизывают. Кусают. Так, будто хотели этого вечность.
У Андрея в голове всё взрывается, когда он осознаёт, что делает. Медленно отодвигается, касаясь губ — будто они виноваты, а он тут ни при чём.
— Ты мне тоже. Если я правильно понял то, что ты хотел донести, — Дима приподнимается со стула, потягивается. Будто ситуация — обыденней некуда. Подумаешь, несколько лет песочите друг друга в интернете, а потом целуетесь. Какие пустяки.
— Я не хотел! — Андрей закрывает лицо руками. — Стоп, что? Я тебе тоже чего? Ты с дуба рухнул?
— Нравишься.
— Блять, — пытается осознать Андрей. Все эти душевные терзания, происходившие десять минут назад и рядом не стоят с тем, что он испытывает сейчас. — А, ты, видимо, из тех, кто за косички девочек, которые нравились, дёргал, вместо того, чтобы словами-через-рот?
— Те, кто мне обычно нравятся, косичек не носят. И, может, я так умею любить.
Дима снова вперёд подаётся, тянется. Андрей виснет, пытаясь себя хоть чуть-чуть отрезвить — понять, что происходит. Но это всё бесполезно. Его просто безвозвратно притягивает эта энергетика, эти руки и губы.
Предплечья грубо сжимает. Андрею эта грубость нравится, нравится поддаваться, нравится впечатываться спиной в стену и чувствовать в чужих руках опоры больше, чем в ногах, на которых он ходит третий десяток лет. Всё бы ничего, но перед ним даже не девушка, даже не человек, который хоть как-то симпатичен. Перед ним, блять, Дима.
Блять-блять-блять.
Тесно, жарко слишком. Дима облизывает мочки и целует по всей площади открытой шеи, лица. Андрей пытается то попридержать, то притягивает ещё ближе — так, что Дима даже удивляется от такого сильного желания. Но чувствует, как в глазах напротив вожделение мешается с непринятием.
Отдаляется, вслушиваясь в рассинхронное шумное дыхание — своё и Андрея.
— А знаешь, забей. На все условия.
— В смысле? — Андрей непонимающе петляет взглядом по Диминому лицу довольному.
— У меня только одно.
— Какое?
— Не дави свои желания, — шипит прямо в ухо. — Плюнь на них всех. И тогда мы никому про это не скажем. Это будет нашей маленькой тайной.
Андрей краснеет, обмякает совсем от удовольствия. Дима тянет за края футболки, бросает её куда-то на стол. Скользит пальцами по груди, целует соски. Андрей зарывается пальцами в короткие волосы. А красные рога у Димы, оказывается, мягкие, совсем не колются.
Чужие ладони скользят поперёк рёбер, спускаются к заднице, сжимают с силой. Губы затыкают поцелуем, глуша матовые, наполненные удовольствием возгласы.
У Андрея кожа горячая — влажная от испарины — краснеет от Диминых укусов. Он в неё впивается клыками, жмёт пальцами на свежие засосы, рассматривает свои рисунки с упоением. Вздрагивает, когда тонкие пальцы заползают под одежду, задирают её вверх, в спешке пытаясь снять, дёргают за молнию ширинки.
Дима помогает, задирая руки вверх, и, пользуясь моментом отвлечения, оттягивает резинку чужих штанов и вместе с бельём стягивает вниз.
Андрей, рдея, задирает голову вверх, лишь бы не видеть этот зеркалящий похоть взгляд, такой томный и властный, такой неправильный до жути. Этот взгляд должен искриться к Андрею другими чувствами: непринятием, обидой, снисхождением. Но не как не желанием.
Этот взгляд должен отвращать и злить. Этот взгляд, вопреки всему, возбуждает до дрожи.
А тело ведётся, подчиняется только подсознательному, сколько бы Андрей мысленно не противился тому, что происходит.
Пытается расстегнуть чужую ширинку неуклюже — пальцы деревенеют. Андрей долго копошится, высунув кончик языка от старания.
— Нетерпеливый, — улыбается Дима. — Не спеши так, а то я подумаю, что ты этого хочешь.
— Думай. Может, так и есть. Но я не знаю. Не точно. Нет, то есть. Блять, забей.
Опять ухмылка, Дима отодвигает от своей ширинки неумелые пальцы и сам тянет за молнию вниз, снимает всю одежду, ногой задвигая её куда-то в сторону.
Ведёт рукой по стоящему члену Андрея, чувствует, как руки впиваются в предплечья, сдерживая.
— Ну всё, — Дима сбрасывает вцепившиеся запястья. — Убирай свои ручки, золото. Они нам мешают.
Андрей потирает пальцы, смущённо пробегая взглядом по Диминому телу.
— За спину.
Дима разворачивает лицом к стене и вдавливает в неё своим телом. Держит сведённые за поясницу предплечья одной рукой — второй оглаживает задницу. Андрей дышит в стену, чувствует, что-то льётся на копчик, медленно вязко стекает вниз. Пытается повернуть голову, чтобы быть хоть немного осведомлённым в том, что происходит сзади, но ему не дают, прижимают её боком к стене. Остаётся сдавленно фырчать, хрипеть от грубых поцелуев около лопаток.
Андрей внюхивается — пахнет чем-то приятным, совсем не приторным.
— Когда ты успел?
— У меня всё всегда под рукой.
— Такие вещи люди обычно в спальнях прячут, а не в кабинетах. Не хочу представлять даже, почему у тебя иначе.
Андрей взвизгивает от неожиданности, когда чувствует в себе палец.
— В первый раз что ли? — искренне удивляется Дима.
Андрей молчит, вылупив глаза, не дышит, боясь пошевелиться.
— Ладно, я думал, у вас кбс-ников уже все друг с другом…
— Блять, — перебивает Андрей. — Не в первый, но ты, вообще, зачем об этом думал! И хватит вдавливать меня в стену, я сейчас её на раз-два перепачкаю, останется же…
— Да и пусть. Будешь приходить, вспоминать, что я с тобой делал, — Дима начинает пальцами двигать.
— Твою ж мать, — шипит Андрей, увиливая от толчков. Теперь он, кажется, точно цветом с эти рога. Если не краснее. — Надеюсь, эту часть стены хоть в кадре не видно.
— Видно-видно, не переживай, — «успокаивает» Дима, продолжая точечно целовать.
Стояк Андрея больно упирается в стену. Вообще, положение не из удобных. Сдавленно стонет от каждого движения внутри. А про себя покрывает многоэтажным матом и этот день, за то, что случился, и Диму, за то, что такой… И себя — опять же, просто так.
Дима вытаскивает пальцы, скользит ладонями по взмокшей спине. Плотно обхватывает чужой таз и тянет слегка на себя. Проводит рукой по своему члену и медленно входит, прижимается грудью, замирает, чувствуя под собой тяжёлое дыхание.
Андрей жмурится от удовольствия, сводит тонкие брови к носу. Дима медленно толкается — шлёпается о бёдра. Пыхтит, чувствуя небольшое сопротивление.
В горле пересыхает. Андрей сдержанно мычит, подмахивает телом. Чувствует, как всё потеет от бешеного внутреннего жара, волосы мокнут, спадают на глаза — даже не поправить. Движения становятся грубее, а стоны сдерживать и без того трудно. А делать это в голос, при Диме… Слишком интимно. Вот только пусть не думает, что он тут кого угодно может свести с ума, если захочет. Андрею, может, и запредельно приятно, но он так просто поддаваться не собирается. Такая же игра у них?
Андрей выпутывает руки, впивается ногтями в стену. Дима ускоряется, наваливается почти всем весом, двигается быстро и мелко.
— У тебя есть последний шанс спасти стену, — хрипит Андрей между толчками.
— Похуй, — выдыхает Дима на улыбке. Вместе с этим Андрея накрывает с головой так, что ноги подгибаются, но упасть ему не дают. В перед глазами тёмные круги проплывают на секунду.
Дима отстраняется складывает руки на поясе, пытаясь выровнять дыхание. Рассматривает с дистанции окрашенную пятнами спину и довольно ухмыляется.
Андрей от стены всё же отлипает, смотрит под себя. Голый, в Диминой квартире, зацелованный и облизанный. Грузно смотрит на стекающую по штукатурке вязкую каплю.
— Теперь ебись с этим, — деловито хлопает ладонью о ладонь, как перворазрядный строитель, обходит Диму — пусть тоже посмотрит.
— А как же ты, звёздочка?
Андрей выгибает бровь, толкает Диму от себя, закатывая глаза.
— А я мыться, — вылетает пулей, лишь бы в очередной раз не вгоняться в краску.
— Направо, вообще-то, — указывает Дима, когда чувствует, как стены трясутся от хлопка двери не с той стороны.
— Ну простите, — ворчит из другой комнаты Андрей, топая в нужную сторону. — Не местный.