***
Его Феликс увидел как-то сразу, стоило им войти под навес, где стояли и ходили, присматриваясь к товару, парами и в одиночку покупатели. Это был невысокий крепкий альфа со спутанными светлыми волосами и красивым, правильных черт лицом. Он сидел у стены, его ошейник был чуть приспущен, что свидетельствовало о мирном нраве и отсутствии опасности от этого альфы. У него были широкие сильные плечи, его одежда была относительно чистой, хотя и явно была ему великовата — значит, тело он имел поджарое, крепкое, а ещё хотя бы немного уделял внимание заботе о себе, что далеко не вся рабочая сила делала. Парень был молод, едва ли старше Чонина. Вся его поза говорила о том, что ему глубоко наплевать на то, что происходит вокруг. Глаза его были закрыты, голова повёрнута в сторону, он опирался спиной и затылком на стену, а рука свободно лежала на согнутой в колене ноге. Вторая нога была вытянута, плохонькие холщовые штаны обтянули её, и Феликс с невольным удовольствием отметил, что бёдра у альфы сильные и мускулистые. Вообще среди всех выставленных на аренду альф он выделялся своей этой странной отрешённостью. Альфы на рынках вели себя по-разному: кто-то явно пытался понравиться симпатичным омегам, искавшим, с кем бы провести течку, кто-то скрипел зубами и блистал белками глаз, пытаясь отогнать покупателей, не желая быть товаром — и такие тоже были, хотя и редко. В основном альфы смотрели с голодным интересом или просто с любопытством, так как вообще-то вырваться из питомника, где их содержали вне рынка и продаж, хотело большинство из них. И неважно — куда. Нет, важно, конечно, всякие люди приходили сюда за их телами и мускулами, членами и семенем, но в основном они были рады, если их выбирали. Некоторые, конечно, демонстрировали показное равнодушие, но взгляд их всегда выдавал: уход в аренду давал им возможность увидеть хоть что-то, кроме глухих стен питомников или монастырей, где самые сообразительные воспитывались для высшего общества и знати. Но этот... Он просто сидел с закрытыми глазами. А ещё иногда вроде как покачивался, словно под какую-то слышную только ему музыку. Феликс подозвал продавца, тут же заулыбавшегося ему угодливо, и показал на парня. — Пусть покажет мускулы, — негромко сказал он, заливаясь краской от смущения. — Только пусть подойдёт ближе, хочу лучше увидеть. Продавец повернулся и крикнул: — Чан! Сюда, живо! Парень вздрогнул и распахнул глаза. Они были тёмно-карими, с чуть припухшими веками, выгибались полумесяцами и были удивительно красивыми. Феликс невольно засмотрелся на него, подходящего со странно нетерпеливым выражением на лице к ним. — Сними верх, — потребовал продавец. — Ну, живо! Однако вместо того, чтобы повиноваться, парень, которого, видимо, так и звали — странно коротким Чан — замялся и забормотал: — Я бы... Я... Могу просто поднять рукава, да? — Что ты там мямлишь? — тут же вызверился на него продавец. Он поднял хлыст и ткнул им почти под нос парню. — Ну! Покупатели хотят видеть твои мускулы! Давай, ты же хотел быть рабочей лошадкой? Вперёд, показывай зубы, лошадка! — И продавец рассмеялся неприятным лающим смехом. Феликс же судорожно пытался прийти в себя и остановить его. То, что нужно, он уже учуял: запах у Чана был просто волшебно чистым и тонким, он пах медовым вереском и горным ветром — далёким и прекрасным. И Феликс точно знал, что в случае чего его собственный аромат мимозы с лимоном, странноватой и очень освежающей смеси, забьёт аромат Чана, так что привести альфу к покорности ему не составит труда. Чан между тем мучительно покраснел и медленно потянул с себя свою старую, короткую, грязноватую тунику. Продавец же вдруг — чтобы поторопить, наверно, — коротко размахнулся и хлестнул его по обнажившемуся животу, оставляя на нём красный след. Чан вздрогнул, а Чонин, который уже был рядом, гневно вскрикнул: — Что вы делаете! Хватит! — Ах, молодой господин, вы слишком чувствительны, — залебезил продавец, — вашему омеге захотелось осмотреть будущего своего работника, так я и приказал... — Не надо, — хрипловато и тихо сказал Феликс и глянул на Чонина. — Мы берём его. На месяц. Строительные работы и хозяйство. — И это отличный выбор, — замурчал от удовольствия продавец, — смирный, сильный, а что сейчас взбрыкнул, так это от недосыпу: сегодня в их сарае была драка, они там мало спали. — Драка? — переспросил Чонин и нахмурился. — А он не ранен случаем? — О, что вы, господин, нешто мы бы раненого выставляли? — обиженно проговорил продавец, но тут же широко и сладко улыбнулся: — Извольте в конторку, договорчик подписать и денежку за этого красавчика отдать. Уж такой красавчик, не понимаю, отчего его в постельничьи-то не берут, многие бы брали такого-то, да? А вот — приказали в работу отдать! Пока продавец вот так болтал с Чонином, который шёл вслед за ним оплачивать аренду, Чана уже окручивал положенными в таком случае верёвками работник, равнодушный огромный детина-бета. Он вертел Чана, который был в полтора раза тоньше его, бесцеремонно, а Феликс всё смотрел и смотрел на альфу не в силах понять, почему его так привлекает это лицо — бледное, с прикушенной упрямой губой, раздувающимися ноздрями: видимо, небрежное отношение и грубые толчки связывающего его беты злили его, но он не сопротивлялся. А в запахе его разлилась печаль. Глубокая, томно-горьковатая, такая... притягательная... Внезапно Чан поднял голову и поймал взгляд Феликса. Они смотрели друг на друга несколько мгновений, а потом Чан поджал губы и отвёл взгляд, отвернул голову и стал смотреть в сторону. "Гордый и упрямый, — подумал Феликс. — Но всё равно... Это именно то, что нужно. Ничего, никто из них не сможет устоять перед моим запахом. И этот покорится и сделает всё, как надо. А потом я о тебе забуду, Чан. Чан... Чан... Странное звонкое имя... Приятное, как и аромат..." И томное предвкушение мягко и благостно разлилось по его телу, он легко задышал, наслаждаясь ароматом альфы, который теперь стоял рядом, покорно склонив голову, и принадлежал ему, ему, Феликсу. Ему — и Чонину. Феликс вдруг покраснел, подумав о муже, и стыдливо прикусил губу. Всё равно. Они обо всём договорились. Чонин не оставит его, он будет рядом, он будет... Он будет смотреть, он настоял на том, что там, в спальне, Феликс не останется один на один со зверем, он будет под Чониновой защитой. И это прекрасно. Всё складывалось, как нельзя лучше!1.
9 января 2024 г. в 11:00
— Ты уверен, солнышко? — В глазах мужа Феликс видел страх, растерянность и мучительную неуверенность в том, что они собрались делать. — Может, не стоит? Ну, зачем нам это? Всё же из воспитательного дома...
— Нет, нет, — зажмурившись, помотал головой Феликс, и под веками у него закипели горькие слёзы. — Я не хочу больше, нет. Нам нужен свой. Тот, которого мы... — Он запнулся, понимая, что сейчас сделает словами Чонину больно, и исправился: — Тот, кто будет только наш, кому кровь будет твердить, что он — наш.
Чонин нахмурился. Его красивые, вытянутые, похожие на лисьи глаза стали тёмными, мрачными. Но Феликс понимал, что, если они сейчас отступят, второй раз собраться с духом и прийти сюда, на альфий рынок, с тайными, обманными намерениями, уже не смогут. А иначе... Его всего перетряхнуло от мысли об альтернативе. Да, если они сейчас не решатся, то, скорее всего, горько будут об этом жалеть всю жизнь. Феликс-то точно, да и Чонин тоже. Пусть он и бета, но с его добрым и ласковым сердцем, умом и бесконечной любовью к детишкам — соседским, заезжим с ярмарок, чужим, приходящим в их лавочки за медовыми пряниками, — Чонин создан быть отличным отцом для милой омежки и умненького беты!
— Хорошо, — напряжённо, тихо сказал Чонин. — Но ты помнишь, да? Ты должен быть уверен, что его аромат слабее твоего, что ты легко сможешь его подавлять. Тут я тебе не помощник. Здесь, как я слышал, альфы для всех целей, отборные, не очень высокие и не самые злые, для богатых арендаторов. И даже строители и охранники — такие же, только посильнее телом. Будь осторожен, не принюхивайся слишком очевидно. Помни: для всех мы пришли выбирать альфу на хозяйство, а не постельного.
— Брось, никому и дела не будет, зачем нам этот альфа будет нужен на самом деле, — виновато опуская голову и краснея, ответил Феликс, ощущая тоскливую, тянущую боль в сердце, ведь это из-за его омежьих особенностей его честный, прекрасный муж должен будет лгать и изворачиваться сейчас перед наглыми и бесцеремонными продавцами живого товара.
— Не скажи, — нахмурился Чонин, — шлюхи пусть и стоят подешевле, но ведь и врут о них побольше, а порой и с болезнью подсовывают. Вернуть же за порченого строителя заложную часть будет труднее: на них любой порез, любой синяк считают и дерут за это. И если кто узнает, что мы берём парня для постельных дел, так его вообще могут и не продать: хозяйственников ценят больше, боятся потерять, боятся, что, распробовав шлюшье дело, они откажутся работать иначе.
Феликс поморщился. Они стояли поодаль от помостов, на которых сидели выставленные на обзор сегодня альфы — кто на полу, привалившись к стенам, кто (если нравом позлей) привязанным к столбу за ошейник. Их не было пока толком видно, но Феликсу уже отчего-то хотелось убежать.
— Мы больше рискуем, — тихо сказал он, ёжась и поводя плечами, так как внезапно почувствовал смутную дрожь, словно потянуло по телу острым холодком.
Чонин вздохнул. Да, это правда. Они рисковали очень серьёзно. Со шлюхой... то есть с так называемым "постельным альфой", который предназначен для помощи в зачатии, было бы проще, так как к нему прилагалась специальная бумага, в которой перечислялось всё, что умеет альфа, что любит и чего боится, а также давалось разрешение в случае неповиновения шлюху убить. Конечно, ни с кем из рабочего материала этого не разрешат сделать. А если вдруг что-то пойдёт не по плану, то придётся долго разбираться с тем, почему пришлось пристрелить взбунтовавшегося парня.
Именно поэтому большинство зачатий у них повсеместно делалось по-быстрому в питомнике. Пара, пожелавшая обзавестись потомством, просто приходила в ближайший такой питомник, платила незначительную, для большинства вполне подъёмную сумму, омега принимал приятный напиток, который туманил ему разум, его отводили в специальную комнатку, куда потом пускали специально обученного альфу. Всё происходило быстро и почти безболезненно. Альфу стаскивали с омеги, как только он кончал, омегу, всё ещё полусонного, обмывали в душистых травах, а дальше — уж как пара хотела.
Можно было провести со своим мужем прямо сразу приятно время, чтобы оглушить в себе остаточные воспоминания, а можно было ехать домой и там с благодарностью ждать появления на свет очаровательных двойняшек или тройняшек (по одному дети рождались реже) и молиться, чтобы среди них не было альф вообще или хотя бы он был один. Тогда его спокойно сразу отдавали специальным людям, "государевым нянькам" — и благополучно забывали о нём навсегда. Тяжелее было, если из трёх двое были альфами. Говорили, что в этом случае некоторые несчастные родители решались на Большой выкуп — то есть покупали дитя-альфу себе сразу, беря на себя невероятную ответственность по воспитанию маленького зверя своими силами. Это было трудно даже осознать обычному омеге или бете, но и такое переживали люди.
Были ещё и такие, кто не хотел зачинать в питомнике, так как считал, что это как у животных, что это — случка, и осознание этого оскорбляло и унижало омег. Так что люди заморачивались: на вот таких вот рынках брали себе альф-постельных, приручали их для начала, привыкали к ним, а потом уже отдавались им. Чаще всего так поступали, если в паре было двое омег и оба хотели забеременеть. Это стоило дороже, но говорили, что это имело свой смысл. Иногда такой альфа оставался в семье, его выкупали и использовали дальше для дома, а также для ублажения хозяев в течку. Это было дорого, но не так чтобы редко. Всякие причуды есть у людей, и ради их удовлетворения многие готовы и раскошелиться.
Феликс и Чонин таких не понимали, они хотели только ребёнка и больше ничего. Но была одна непреодолимая практически трудность. Им нужен был альфа с чистым, свежим, не испорченным многочисленным связями ароматом, потому что все остальные у Феликса вызывали дикое отвращение в постели.
Они ведь были в питомнике, но, даже одурманенный, Феликс заверещал дико, как только к нему подпустили высокого мощного альфача. Стоило тому навалиться и призывно зарычать, как Феликс начал брыкаться, а потом его долго и мучительно тошнило, он рыдал на плече у Чонина, умоляя никогда больше его никому не отдавать.
Это было три года назад. И с тех пор они пробовали и так, и этак, но ни один из шлюх, даже из элитных питомников, не смог подойти к Феликсу ближе, чем на два шага, чтобы не вызвать у того тошноту и истерику. Смешанные запахи пользованного много раз альфы вызывали отторжение у внутреннего омеги Ликса. А девственника или хотя бы мало с кем из омег спавшего альфы среди шлюх был не найти: туда необученных, неопытных не брали. По понятным, конечно, причинам, но Чонину и Феликсу от этого было не легче. Им нужен был чистый запах. А такой встречался только у рабочей силы или охраны. Однако охрану они не потянули бы по деньгам, да и были эти альфы слишком сильными и злыми, так что это было по-настоящему опасно. А значит — рабочая сила и обман.
Феликс обнял Чонина и нежно поцеловал в бледную от волнения щёку.
— Всё будет хорошо — прошептал он. — Нам надо просто пережить этот месяц — и всё закончится. У нас с тобой будет два, а то и три прекрасных малыша, и мы, наконец, сможем забыть... — Он закрыл глаза и почувствовал, как побежал из них поток слёз.
— Мы будем лучшими родителями, — с неожиданной силой и отчаянием сказал Чонин, зажимая в груди горькую змею обиды, которая снова проснулась и подняла голову. — Мы и были ими, я уверен! А Хон...
— Не надо... — шепнул Феликс. — Пожалуйста...
Эта рана была ещё слишком свежа и жестоко терзала его сердце. Нет. О Гихоне он говорить не был готов, даже с Чонином. Особенно с ним. После того как этот мальчишка, юный милый бета, которого они приняли к себе и успели полюбить всей душой, сбежал от них, ограбив и забрав не только деньги, но и их силы, веру в себя, они едва смогли оправиться. Не понимая, что сделали не так, они мучились оба, пытаясь оправдать друг друга, выискивая в своём поведении то, что могло послужить причиной такого решения любимого ими обоими ребёнка, и не находя ничего.
Они взяли Гихона, будучи ещё совсем юными, только-только обвенчавшись после трёх лет знакомства и страстной любви с первого взгляда. Оба были согласны, что семья у них будет полной, обязательно с детьми. Но отдавать Феликса под альфу Чонин до дрожи не желал. Омеге было восемнадцать, он был очарователен с своей невинности, и Чонин не мог им сам насытиться, а то, что к нему прикоснётся какой-то дикий зверь, он вообще не мог себе представить. Самому Чонину тогда было двадцать. И он вполне себе был уверен, что мальчик из питомника, отказник, будет счастлив иметь таких чудесных родителей, как они.
С Гихоном, который приглянулся им сразу, они прожили пять лет, и всё это время им казалось, что всё хорошо, что мальчик считает их семьёй. Но стоило ему в день рождения на пятнадцать лет получить бумагу о личности, которая позволяла ему стать полноправным бетой, как он забрал всё ценное, что они хранили в большом доме, и уехал, не оставив им ни записки, ни надежды.
И всё же они смогли подняться. Их утешали многие, кто узнавал об их беде, говорили что воспитанники домов для брошенных детей не всегда такие, но многие из них сломаны своей несчастной судьбой и обречены на одиночество. Что таковой, видимо, была природа Гихона, что нельзя жалеть о том, кто так жесток и несправедлив. Никто не обвинил их, все были на их стороне, так как знали Янов как прекрасную пару, обожающую друг друга, как отличных добрых соседей, как честных и справедливых хозяев булочных лавочек и двух кондитерских — наследство Феликса, которое Чонин за время их брака расширил и укрепил.
Их все любили, и они тоже страстно хотели любить. Чонину было двадцать пять, Феликсу — двадцать три, самый расцвет. И они решились. И пришли сюда — на рынок альф.
— У нас всё получится, — решительно сказал Чонин, обнимая Феликса и прижимая его к себе.
Он ткнулся носом в висок любимого — это всегда его успокаивало — вдохнул полной грудью лёгкий аромат карамели, которой всегда пах для него муж, и повторил:
— Всё получится. Я уверен. Месяц — и мы вернём этого альфу, а то, что он нам даст, будем любить, холить и лелеять. И станем самыми счастливыми!
Феликс выдохнул, поднял на него полные глубокого, чистого света глаза и, доверчиво улыбнувшись, кивнул. Чонин решительно взял его под руку и потянул к помостам.