Хороший

Иззи, наверное, хороший. Он злобно рычит, скалится, не упускает ни единого случая, чтобы наговорить гадостей, и Стиду кажется, если из его речи убрать мат, она сократится вдвое. Слова Иззи резкие и отрывистые, как выстрелы, и Стиду лишь остаётся порадоваться, что они холостые. Наверное, Иззи так защищается. До отвращения ужасающе, но искренне честно в своём страхе перед чем-то новым и незнакомым. Перед тем, чего он не понимает или считает слабостью. Иззи, наверное, хороший. Он иронично складывает губы в усмешку, находит неожиданно точные слова, подталкивая к пропасти, и Стиду кажется, если Иззи сумеет его туда столкнуть, то упадёт и сам. Наверное, Иззи считает, что устраняет угрозу, когда протыкает его шпагой, но смотрит так, будто небо роняет, и Стиду лишь остаётся порадоваться, что успел подставить под удар бок, не имеющий жизненно важных органов. Иззи, наверное, хороший. Он совершает ошибки, ломает, потом пытается исправить и починить сломанное; совершенно разбито созерцает результат, неизбежно оказывающийся хуже, чем было до, и Стиду кажется, что в этом они с Иззи похожи. Когда Стид возвращается на свой корабль после разрешённой ситуации с бывшей женой, Иззи смотрит на него так, словно небо всё же уронил, и Стиду лишь остаётся порадоваться, что Эду удалось выжить. Иззи, наверное, хороший. По крайней мере, он пытается. Он резкий. Жёсткий. Неласковый. Не умеет правильно выразить и показать, что и как чувствует. А чувств у него много, и Стиду кажется, что он слышит, как они кипят у Иззи под кожей. Этот факт иногда приобретает форму неловкой мягкости и кривой заботы, и Стиду, щедрому на тепло и мягкому от природы, лишь остаётся порадоваться, что он может понимать Иззи, пытающегося в комплименты, через его особые и грубоватые формулировки (от его комплиментов хочется удавиться). А ещё это жутко напоминает их первый опыт общения, но в обратном порядке, когда в неловкую агрессию и кривую враждебность пробовал Стид, пока Иззи, суровый и скупой на дружелюбие по природе своей, хотел удавиться от этих его попыток (а лучше удавить самого Стида). Иззи, наверное, хороший. Он как шпага в руке у умелого фехтовальщика – технически-точные движения без излишеств. Но в этом весь он, и Стиду кажется, что другого и не надо, Стид научился принимать Иззи и таким. Иззи на деревянной ноге и без оружия в руке не выглядит менее опасным, и Стиду лишь остаётся порадоваться, что всё обошлось только одним ударом под дых, когда они решили потренироваться на палубе. Иззи, наверное, хороший. Он как источник внезапных творческих талантов, вывернутых на голову ушатом воды и принесшим за собой странные желания. Поющим для команды он выглядит моложе и счастливее, и Стиду кажется, что их первая встреча была ошибкой, ведь они должны были познакомиться иначе: встретиться в баре за кружкой рома, напиться вдрызг и спеть дуэтом что-нибудь брутальное (или сентиментальное). Иззи по-прежнему иногда смотрит на него, как на идиота, и Стиду лишь остаётся порадоваться, что Иззи не может заглянуть ему в голову и прочитать эти его мысли. Теперь точно не сможет. А Стид не успевает поделиться. Иззи, наверное, всё-таки был хороший. Эти «хороший» и «наверное» проникают в грудину и сворачиваются под сердцем. — Ты был хороший... — «человек» повисает незаконченной мыслью в воздухе, — пират, — выдыхает Стид в холод ночи, меняя конец фразы, словно Иззи мог услышать и съязвить в ответ. От слов Стида идёт пар, скользит между его губ. От его голоса веет тоской, она растворяется во мгле безумной тенью невысказанности. Небо над головой застывшего у чужой/своей могилы Стида проливается дождём и ударяет первыми каплями по щекам. Они холодят кожу под тонкой рубашкой, и Стиду кажется, что дождь пытается его вразумить, охладить его голову и сердце, смыть чувство. Дома можно заварить вкусный чай, добавить в него семь ложек сахара, и Стиду лишь остаётся порадоваться, что сахар ещё не закончился. Это в конце концов всё та же попытка починить сломанное и исправить непоправимое. Любым способом. Чтобы потом созерцать результат хуже, чем было до. Они в этом с Иззи так похожи. Оба хранят в себе ящик Пандоры, оба предпочитают сначала пройтись по сломанному мосту (несколько раз подряд) прежде, чем сжечь его. Оба вездесущи и безраздельны, как тьма и свет в голове любого человека. Они, наверное, сумасшедшие. У них был (упущенный) шанс открыться друг другу, и Стиду кажется, что это бы стоило того. Жаль, что не успели. Стиду лишь остаётся порадоваться, что он достаточно сумасшедший, чтобы пройтись по сломанному мосту ещё один раз перед тем, как сжечь его. Стид не отказывает себе в умении отвоевать для себя ещё времени: грязными приёмами и нелепыми уловками (Иззи не успел его научить иначе, а он не успел научить Иззи – вот так). — Я отомщу за тебя, Иззи. Я обещаю. Улыбка, прорезающая лицо Стида, ослепляет вместе со сверкнувшей вспышкой молнии. Близится шторм.