Апноэ

День за днём я видела один и тот же сон, словно навязчивую мысль, что забралась под корку моего мозга, в самую глубь сознания, и разлилась ядовитой болью под кожей подобно кровоподтёкам. Но страшнее всего был тот факт, что это было не столько сном, сколько воспоминаниями. Прошло более десяти лет, но я до сих пор в мельчайших деталях помню тот день: зима, сугробы, заваленные снегом улицы в тихих дворах. Воздух, небо — всё казалось мне серым и тусклым. Выйдя из дверей школы, я искала взглядом знакомое лицо — и нашла. Бросившись по ступеням вниз, с разбега бросаюсь в объятия старшего брата. Он прижимает меня к себе, поглаживая по голове, натягивает на меня капюшон куртки и занудно причитывает о том, как я умудрилась забыть дома свою шапку. Схватившись за его руку, я почувствовала тепло и покой. Рядом с ним я всегда была в безопасности. И знала, что он от всего страшного в этом мире меня защитит. От дома нас отделял лишь пустырь, расположенный между гаражами и лесополосой вдоль многополосной дороги. Уже начинало темнеть, мороз колко кусал мои щеки и нос. Я рассказывала брату о том, что мы делали сегодня в школе, смеясь и буквально задыхаясь от радости и трепета, ведь он не часто меня забирал, а я всегда любила проводить с ним время отдельно от родителей. Мы шли вдоль ряда гаражей, путь по сугробам нам освещал потускневший грязно-жëлтый фонарь за нашими спинами. Всё случилось так быстро, что я даже не сразу поняла, что это было. Казалось, из ниоткуда выскочило около пяти человек возраста моего брата или даже старше. Сжав его руку, я начала судорожно вглядываться в лица незнакомцев, но было уже слишком темно, чтобы я могла кого-то опознать и запомнить. Я успела лишь поднять взгляд на брата: его испуганные глаза, прежде чем он оттолкнул меня в сторону со всей силы, и я улетела в снег. Послышался крик: он что-то им сказал, а потом — глухой стон и пронзительный звук удара. Я услышала, как брат упал на асфальт. Забравшись в щель меж гаражей, я, трясясь вся от страха, как листок на ветру, наблюдала за происходящим. Брат лежал на снегу, выхаркивая из себя тёмную, багрово-черную кровь. Он попытался подняться, но один из нападавших резко приблизился и выбил из него остатки сил ударом в бок. Брат рухнул на землю, и под его головой расползлось кровавое пятно. Он вытянул перед собой руки и закрыл глаза, пытаясь отвернуться от удара. Но тогда из этой группы вышел один, главный, судя по всему, и, приподняв брата за воротник куртки, что-то яростно ему процедил, но что — расслышать мне не удалось. Удар. По лицу. Хруст сломанных костей и сдавленный стон брата — удар в живот. И ещё. По лицу. Остальные четверо стояли поодаль, пока главный избивал моего брата. И даже когда тот отключился и больше не пытался сопротивляться, удары не прекращались. Они сыпались, словно волны, что бьют о берег в жуткий шторм. Завершающий удар вызвал страшный треск: он проломил ему череп. Я плакала, глотая слезы, и не могла пошевелиться от ужаса, лишь закрывая рот рукой, и, задыхаясь, судорожно пыталась глотать воздух. И вот, нападавший отошёл. Он вздернул руками, сбрызгивая с кулаков кровь. И вдруг я заметила, что один из группы начал смотреть в мою сторону. Это продолжалось всего пару секунд, но за это время передо мной пронеслась вся моя, хоть ещё и совсем не долгая, жизнь. Я думала, что это конец. Но тот отвёл взгляд в сторону, и я поняла, что он смотрел в пустоту и меня так и не заметил в темноте этого холодного вечера. Я невольно попятилась назад, но сзади была огромная гора снега, смешанного с песком и грязью. Мне было некуда бежать. Я закрыла глаза, осев на снег, мои колени дрожали. — Турбо, — окликнул кто-то из группы главного, — уходим отсюда! И тот, кивнув, бросил последний взгляд на сотворенную картину — апофеоз ярости и насилия — и ушёл прочь во мрак. Когда я перестала слышать звуки их шагов, то бросилась к брату. И начала звать на помощь. Но даже если бы кто-то и услышал меня сразу и подошёл, то вряд ли бы чем-то помог — брат был мёртв ещё с момента последнего удара. В то мгновение его череп треснул, и он практически сразу умер. Последние секунды жизни он чувствовал боль и животный страх. Но умер достаточно быстро, без излишних мук. Я сидела у его тела, вновь и вновь дëргая его за руках куртки и умоляя проснуться. Умоляя не бросать меня. Я умоляла его вернуться. Не помню, как оказалась дома. Не помню и похорон, но мама рассказывала позднее, что хоронили брата в закрытом гробу, чтобы не пугать собравшихся родственников. Всё, что я знала о нападавшем — лишь кличка. Турбо. Лишь брошенное слово, это всё, что у меня осталось. Всё, что могло мне помочь найти убийцу брата. Стояли суровые девяностые, и никто не расследовал это преступление. Всем было плевать: как оказалось позднее, мой брат состоял в одной из группировок, и в тот день одна из вражеских решила его прикончить. Причину я не знала. Не знала и того, почему с ним расправились настолько жестоко: пятеро на одного. Он умер на моих глазах. Умер на моих руках. Его тело было ещё тёплым, когда я сидела и рыдала над ним. Кровь всё ещё сочилась из его ран и головы, когда я смотрела на него в последний раз. Целью всей моей жизни стало найти виновного. Не тех четырёх, а именно того, чья рука коснулась моего брата последней. Я продолжила учиться в той же школе и каждый день возвращалась той же дорогой, что и в день его смерти. Выучившись, поступила в колледж, устроилась в правоохранительные органы. Я шла к своей цели. Медленно, пробиваясь сквозь землю голыми руками, выцарапывая ногтями себе путь к истине. Меня не воспринимали всерьёз, меня высмеивали. Но я знала, чего хотела, и не сдавалась, ведь ничто не мотивирует так, как боль утраты, злость и жажда мести или по крайней мере справедливости. Более трёх лет упорной работы ушло на то, чтобы вычислить и соединить красной нитью каждого причастного к случившемуся. Трое из пятерых к этому моменту были уже мертвы. Один сидел за решёткой. А «Турбо» всё ещё оставался на свободе. Благодаря связям в органах и многочисленным взяткам, на него не было ни одной улики. Ни малейшей статьи. К нему было не подкопаться. Абсолютное ничего — не человек, а пустой белый лист. Точный возраст, место жительства, род деятельности — всё под одним огромным вопросом. И какое же было это везение, когда нам удалось задержать одного из той самой группировки. Пообещав снисхождение и сглаживание срока, я со своими коллегами смогла вытащить из него куда больше, чем мне удалось накопать на него за все эти годы. Конечно, слов было недостаточно, но теперь я знала, где его можно найти. Я не знала, справлюсь ли, не знала и не осознавала и того, насколько большую травму мне нанесло событие и обстоятельство смерти брата. Но я решила чётко и получила одобрение начальства: со следующей недели я начну работать под прикрытием. — Ева, — мужской голос за спиной вырвал меня из сна и вернул в сознание, — Милая, проснись, ты просто спишь. Опять кошмары? — Да. — протянула я, потянувшись и сконцентрировав зрение на мужчине. Мы обручились около года назад, копили деньги на свадьбу. Никогда и никому, кроме него, я не рассказывала о том, как умер мой брат. Дима был добрым, хорошим парнем, оберегал меня и хранил от всего плохого и страшного в этом жестоком мире. Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. Почти. Я не могла спать нормально, не могла работать, не могла просто жить, пока знала, что по земле где-то ходит убийца брата. Человек, разрушивший мою жизнь, жизнь моей семьи. Брак родителей распался вскоре после похорон. Я осталась жить с отцом, так как мать довольно быстро спилась и уехала жить с другим мужчиной. Отец меня любил, помогал, но был человеком крайне закрытым: мы ни разу с ним не говорили о брате, и мне не было, кому выплакать всю боль и тоску. Мой психолог ставила мне посттравматические стрессовое расстройство. Я платила ей неплохую сумму, чтобы та не заносила мой диагноз в базу, что могло бы поставить крест на моей карьере и будущих планах на жизнь. — Принести таблетки? — Да, пожалуйста. Повернувшись на другой бок, я уставилась в стену. Считала в голове от тысячи до одного, вычитая по три. Пыталась успокоиться. Это стало своего рода традицией, обрядом. Но каким же счастьем мне казалась возможность того, что это однажды прекратится. Что самый главный ужас моей жизни однажды закончится. Дима вернулся с моей таблетницей и кружкой воды. Выпив пару снотворных, я завалилась обратно в постель. Он лёг, крепко меня обняв, и уснул. Выждав время, я осторожно вылезла из под его рук и, накинув халат, вышла из комнаты. Прикрыла дверь, чтобы не разбудить. Достала из кармана куртки в коридоре пачку сигарет и зажигалку. Выйдя на балкон, ëжась от холода, закурила и выдохнула долгожданную дозу никотина в морознее раннее утро. Курила, вглядываясь в огни вокруг. Мы жили у небольшого лесопарка с озером. Рядом была школа и детский сад. Дима часто говорил, что хочет от меня детей, но не давил, зная, что я не смогу родить ребёнка в мир, где столько опасностей и зла. Я знала, что не смогу это изменить, но также осознавала то, что кое-что всё же в моих силах, а именно: найти убийцу брата. Это стало идеей фикс. Навязчивой целью, что с каждым годом лишь крепла в моей голове и становилась больше похожей на настоящую одержимость. Никто не знал, что происходит у меня на душе. Я отлично помнила слова мамы о том, что нет ничего страшнее, чем родителям хоронить собственного ребёнка. И может однажды я справлюсь, стану сильнее, вылечу голову и смогу иметь ребёнка. Но явно не сейчас. Дима понимал это. Он понимал меня. Во многом, не во всём, конечно, но всё же. Я никогда никого до безумия не любила. Мы познакомились с Димой в колледже. Он долго за мной ухаживал, прямо принц на белом коне. В конце-концов я сдалась и дала ему шанс. Отношения он строил здоровыми, во всём меня поддерживал, со всем помогал. Я была бы куда более травмированной и закрытой, если бы не он. Дима лечил мою душу. Ему было многое не под силу, он не мог меня спасти. Но мог быть рядом, носить мне таблетки по ночам и обнимать так крепко, что я засыпала. На следующей неделе я уже должна была выходить на работу, так что уснуть сейчас не удавалось даже с его помощью. Достала вторую сигарету и вновь прикурила. Я не знаю, что такое любовь. Но если она и существует, как нечто тёплое, стабильное и успокаивающее, так это точно могло бы описать то, что было у нас с Димой. Мне было комфортно с ним. Он не требовал от меня того, чего я ему дать не могла. Он очень сильно меня любил. И временами я была по-настоящему с ним счастлива. Но я никогда не могла отдаться этим чувствам на полную. Что-то всегда мешало, пугало меня в самих отношениях, как в концепции. Возможно, я была ещё слишком молода и больна, чтобы быть более открытой и чувственной. Но как можно было посвятить всю себя любви, если все силы уходили на поиски убийцы брата? Это сломало мне жизнь. Это сломало меня. Выкурив в сумме четыре сигареты, я замёрзла и вернулась в квартиру. Зайдя в ванну, тщательно принялась мыть руки, чтобы хотя бы немного ослабить запах табака и не разбудить этим Диму. Поставив руки на раковину, я подняла взгляд на зеркало. В отражении на меня смотрели усталые глаза. Красновато-фиолетовые синяки под глазами, взъерошенные беспокойным сном волосы. Бледная, словно бы прозрачная, кожа и насмерть убитый уставший взгляд. Выпирающие паутинки вен на шее скрывались воротником халата и уходили к ключицам. Поправив волосы, я завязала их резинкой, что браслетом была натянута на моё запястье, и, умывшись, вернулась в комнату. Прямо в халате, дрожа от холода, залезаю под одеяло и чувствую, как меняется темп дыхания Димы. — Опять курила, да? — недовольно прошептал он, чуть от меня отстраняясь. — Ладно, я всё равно очень тебя люблю, кот. — Я тоже тебя люблю, — выжав из себя едва ли искреннюю улыбку, я поправила подушку и укрылась одеялом до самого носа. Я не любила его. Я уважала, ценила, считала прекрасным человеком. Но никак не любила. Любила я лишь мысль о том, что вот уже очень скоро я встречусь с виновником всех моих бед. Но особенно сильно мне нравилось думать о том, что я не стану его арестовывать. Я никому никогда этого не говорила, но я мечтала не о справедливости. Я мечтала о мести. Так что я не могла по-настоящему полюбить Диму. Я любила лишь мысль о том, что однажды я убью Турбо. И, засыпая с этой мыслью, я невольно улыбалась. Одержимой, болезненной, травмированной улыбкой. Но, казалось, лишь она среди всех моих масок и наигранных эмоций была искренней. Удар за ударом выбивают глухой стон, словно бы уже даже не человеческий. Вздрогнув, я проснулась и обнаружила себя в постели одной. Взглянув на время, поняла, что Дима, очевидно, уже был на полпути к своему месту работы. Вот этот день и настал. Всё внутри жглось отчаянным трепетом, и я, потянувшись, поднялась с кровати и проследовала в ванную, чтобы привести себя в порядок и собраться. Закутав мокрые волосы в полотенце, возвращаюсь в халате в комнату. Сбросив его, оглядываю по привычке отражение своего тела в зеркале. Перпендикулярные шрамы от порезов на бёдрах сияли на моей коже ещё с подросткового возраста. Я винила себя за то, что ничего не сделала и лишь молча наблюдала за убийством брата. Я ненавидела себя за это, хоть и прекрасно понимала, что была тогда абсолютно бессильна. С омерзением поëжившись, начинаю сушить волосы и собирать вещи. Тот паренёк, что сидел у нас в участке, рассказал об одном клубе, по совместительству борделе, в котором крайне часто бывала моя цель. Я должна была выглядеть великолепно. Подведя глаза чёрным карандашом, нанесла светло-персиковые тени на веки, накрасила ресницы, помаду выбрала глубокого темно-бордового оттенка с лёгким эффектом влаги и блеска. Надела длинное обтягивающее чёрное платье с длинными рукавами, натянула на ноги чёрные сапоги на высокой платформе и, укутавшись в большое бежево-песочное пальто, доставшееся мне ещё от отца, накинула на плечо сумку и вышла из квартиры. Практически на последние деньги заказала такси, пока спускалась по лестнице — лифт снова не работал. Нельзя было приезжать на своей рабочей машине. Выйдя на улицу, невольно вздрагиваю от резкой волны ледяного ветра и кутаюсь в воротник пальто. Закурила в ожидании такси. Сев наконец на заднее сиденье автомобиля, откинулась назад и лишь краем глаза наблюдала за тем, как за тонированным стеклом проносятся дома. И всё реже начинали мелькать многоэтажки: их сменили парки, лесополосы, поля и едва живые пятиэтажки. Мы выезжали за пределы города, когда на таймере до конца поездки оставалось менее пяти минут. И вот, мы достигли точки. Ещё пару мгновений я пыталась понять, где оказалась, прежде чем наконец выйти из машины и освободить бедного водителя. Здесь и должен был меня встретить отпущенный нами под контролем преступник. Выискав его силуэт в полумраке, закурила и пошла навстречу. Он кивнул, немного испуганный и отрешенный, взял меня под руку, для видимости, и мы пошли дальше пешком. Спустившись вниз, к заледеневшему пруду, повернули направо, и нашим глазам открылся двухэтажный дом, наполовину стоящий над водой. Большие, панорамные угловые окна, серый бетон в сочетании с тёмным деревом. Здание казалось совсем небольшим отсюда, с улицы, но, как заверил меня мой временный спутник в мир преступности, в нём есть подвал, где всё самое интересное и происходит. На входе нас встретила охрана, но та быстро нас пропустила внутрь, лишь увидев только лицо парня рядом со мной. Он был не последним человеком в схеме этой группировки, дополнительные проверки могли быть восприняты, как неуважение его статуса. В уши ударила ужасно громкая музыка, вокруг было много людей, и я на автомате сильнее вцепилась в локоть спутника, чтобы не потеряться в этой пьяной, вероятно и чем-то обдолбанной, толпе. Мы прошли сквозь людей, очертив своими погами комнату по диагонали. Спутник открыл дверь, и мы начали спускаться по лестнице, и, вместе с тем, звуки музыки и восторженных криков стали затухать. Слишком быстро, слишком странно — вероятно, этот подвал был построен так, чтобы никто, находящийся наверху, не смог услышать происходящего внизу. Впрочем, по абсолютно понятным мне причинам. Лестница резко повернула, мы прошли ещё с десяток ступеней, и лишь тогда достигли дверей в следующую комнату. Открыв их передо мной, парень мотнул головой в сторону, пропустив меня вперёд. И я послушно проследовала внутрь. В огромном зале по разным углам стояли группками люди, их в сумме было не более десятка. Понятно было, что сюда пропускают ой как не всех. Я старалась не всматриваться в лица, чтобы не вызвать ни малейших подозрений и потому шла вперёд, нога в ногу с информатором, уставившись в пол. Шаг за шагом, моё сердце билось всё быстрее, по спине пробежал холодок, лёгкой судорогой заставив моё тело едва заметно подрагивать. Страх смешался с трепетом предвкушения. Но что если я ошиблась? Что, если я не найду здесь убийцу? Осторожно начав поднимать иногда взгляд от пола, я искала образ из своих кошмаров в лицах незнакомцев. Мы подошли к бару, спутник что-то быстро заказал, нам сделали два коктейля, и я, забрав бокал, вцепилась зубами в трубочку и сделала большой, жадный глоток. По горлу растеклось приятное тепло, и страх понемногу начинал отступать. — Где он? — бросила шёпотом я, на что информатор, поставив свой бокал на стойку, начал оглядываться в поисках своего «начальства». — Он вообще в этой комнате? — Да. — едва слышно ответил тот. Я сделала ещё один глоток и, с трудом унимая дрожь в руках, начала искать пачку в своей сумке. Вытащив сигарету, я рыскала в поисках зажигалки, и вдруг меня пробило таким диким, животным ужасом, чтт я едва смогла устоять на ногах. — Позволите? — донёсся голос кого-то в паре шагов от меня. Зажав сигарету в зубах, я застегнула сумку и, повесив её на плечо, медленно подняла взгляд на говорившего. Чёрная рубашка, чёрные брюки, чёрный, в белую полоску, пиджак. Жилистая рука, протягивающая мне зажигалку. Вцепившись взглядом в этого человека, я с молниеносной скоростью считала все черты его лица, вплоть до мельчайших деталей. Серовато-голубые, слишком светлые и оттого несколько пугающие глаза. Холодный, безэмоциональный взгляд. Пухлые губы, растянутые в слабой наигранной улыбке. Неуложенные слегка волнистые волосы цвета горького шоколада. Я вновь стала маленькой. Я сидела на снегу, пряталась за углом гаража. И вновь кровь брата на моих руках. Вновь треск проломленного сильным ударом черепа. Я вновь в луже крови, совершенно одна. Маленькая и абсолютно беззащитная. Это был он. Я его узнала. Я его нашла... — А? — потерявшись, откликнулась я. — Ну, вы позволите помочь вам подкурить? — его голос. Это его голос... Меня трясло, но я умело это скрывала. Мой худший кошмар. Моя самая страшная фобия. Мой самый старый и пугающий скелет в шкафу. — Кажется ведь, что вы не могли найти зажигалку... Его взгляд был направлен точно на меня. Мы смотрели друг другу в глаза, и всё это время я каждой клеточкой тела ощущала, как бьётся моё сердце. Оно билось в моих ушах, билось в животе, билось в каждой нервной клетке подушечек пальцев. Он был повсюду. Он был во мне, внутри, у самой моей сути. Он стоял, весь красиво одетый, тактичный и элегантный. Он не был похож на того мальчишку из подворотни, что насмерть забил моего брата. Но я узнала его. Он не был похож на себя, но я чувствовала — это был он. Точно он. Черты лица хоть и изменились, ввиду возраста, как никак, прошло более десяти лет, но что-то осталось неизменным. Эти руки, на которых была кровь брата. Этот взгляд. И эти глаза. Я подалась вперёд, осторожно, выступая, словно дикий зверь в разгар самой важной охоты, он чиркнул пальцем и зажёг пламя. Турбо поднёс зажигалку к сигарете, к моим губам, я сделала осторожную, долгую затяжку и, раскурив пламя, наконец смогла выдыхнуть дым в сторону. Он убрал зажигалку в карман и уставился на меня. На пару мгновений мне даже начало казаться, что он тоже узнал меня, хотя это было практически невозможно. Исключено. Он не видел меня. И не знал. А сейчас смотрел на меня, изучая каждый сантиметр моего лица и тела. Мне стало мерзко. Он словно бы меня оценивал, смеривая взглядом, словно товар на полке. Стоила ли я своей цены в его глазах? И как вообще я попала на эту чёртову полку? Почему он смотрит на меня так, будто бы я уже принадлежу ему. К горлу подошёл ком смешанных чувств: злость, страх, желание сбежать, желание вцепиться ногтями в его шею и душить, пока тот не отключится и не обмякнет в моих руках. Бежать. Убивать. Бежать! Убить?! — Валера. — протянув мне руку, сказал он. И улыбнулся. — Евдокия. — и зачем я назвала полное имя... Зачем я вообще ему отвечаю? Что я здесь делаю? Как сюда попала? Я начинала впадать в истерику. Но продолжала держаться, ведь сейчас моя жизнь зависела лишь от меня одной. Выживет либо он, либо я. Вдвоём мы отсюда живыми не выйдем, так ведь? Хотелось просто взять, достать из сумочки пистолет и пристрелить его прямо здесь и сейчас, на глазах у десятка влиятельных людей, преступников и их охраны. Хотелось бросить всё, стрелять и убегать. Но я держалась. Ведь всё же я хотела выжить. В эти мгновения, что я пожимала ему руку, мне особенно сильно хотелось оказаться дома. В тёплой постели, в объятиях Димы. И даже начало доходить, что возможно эта идея, это расследование, было не более, чем болью и глупостью маленькой травмированной девочки. Что если я ошиблась и теперь умру, пойдя на поводу собственных эмоций и чувств? Что если я больше никогда не увижу отца? Что если теперь меня, как и брата, будут хоронить в закрытом гробу? Что будет с родными? Что будет с Димой? А я ведь даже не попрощалась. Я была на тончайшем льду, шла по самому его краю и, задерживая дыхание, начинала молиться. Я не была верующей, но сейчас меня могло успокоить лишь это. Я стою на снегу, дрожу от холода и страха. Я поднимаюсь на ноги. В моих руках пистолет. Я навожу его на Турбо, снимаю с предохранителя. Мой брат мёртв, и его не вернуть. Но меня ещё можно спасти. Я могу вернуть себе свою жизнь, психику, силу. Я могу всё исправить хотя бы для себя. Я стою, маленькая и слабая, в моих руках оружие. Я стою, бессильная, но отчаянная и смотрю в глаза самой смерти, ведь именно так я себе её представляла. Для меня Сатана имел лицо этого человека. Мой худший кошмар. Мой худший день в жизни. Рана, что никогда не затянется. Болезнь, от которой нет лекарства. Я стою у трупа брата. Стою и рыдаю. В моих руках пистолет. И я спускаю курок. — Что пьëте? — его голос вырвал меня из состояния транса. Я расслабила руку, которой сжимала наощупь пистолет в глубине сумки. — Клубничная Маргарита. — неожиданно твёрдо ответила я и сделала новый глоток. В голову уже начинало отдавать опьянением. Черт. — Прекрасный выбор. — Турбо улыбнулся и подозвал бармена. — Повторите прекрасной даме Маргариту, а мне: виски с колой, пожалуйста. Я повернулась лицом к барной стойке, а парень пристроился по правую сторону. В те секунды я поняла, что моя жизнь больше никогда не станет прежней.