Как горят огни

      Ночь пахнет острым холодом, от которого нос чешется и немного болит. Марат хочет чихнуть, но, чувствуя, как напрягаются разбитые скулы, вовремя себя тормозит и лишь жмурится. Снег под ногами хрустит, и кости внутри, кажется, хрустят тоже.       Сегодня вырвался, добежал, уцелел. Вот бы завтра проснуться.       Вот бы завтра не наступило.       Марат мотает головой и сплевывает вязкую солёную слюну. Заторможено шарит по карманам в поисках сигареты, пока не вспоминает, что пачку у него благополучно отжал Турбо ещё утром. Сука.       Суворов осторожно вдыхает полной грудью, ощущая легкое покалывание внутри. Раз чувствует, значит, ещё живой. Значит, все-таки придется писать контрольную по химии. И учить доклад по литературе. И еще кучу дел надо переделать. Херня, короче, а не день. Зря убегал.       И домой возвращаться совсем-совсем не хочется, потому что мама больше не поверит в сказку про слишком скользкие дороги и слишком незаметные фонарные столбы на пути. Она вообще никогда ему не верит. Обнимает, прижимает к себе, кладет к макаронам самую красивую котлету и сама заправляет одеяло в пододеяльник, но совершенно точно не верит. А Марат упорно продолжает сочинять, потому что он, конечно, недопонятый гений, и совсем скоро всем придется это признать. Вот тогда-то и заживёт Суворов новой жизнью, и будут его изучать в школе, и в газете ему целую колонку отведут... Или вообще! Возьмут автором в «Веселые картинки»!       Марат языком касается разбитой губы, слизывая выступившую капельку крови.       Да. Он определенно хотел бы работать в «Веселых картинках».       Эта затея его смешит. Он дёргает плечом и, улыбаясь где-то внутри (губа не перестает кровоточить), вскидывает голову. Нестройный ряд пятиэтажек с желтыми окошками похож на огромный светильник. Марат думает, что кто-то очень большой и важный – как папа – специально оставил его гореть, чтобы ночь не казалось слишком уж страшной. Он прислушивается, стараясь уловить характерное трещание горячих лампочек, но вместо этого слышит лишь крики семейной пары со второго этажа и чей-то хриплый кассетник с первого. Марат внимательно рассматривает силуэты в зашторенных окнах и придумывает им новую историю.       Они, наверное, ссорятся из-за картошки. Не могут решить, ее нужно жарить или тушить с капустой? Марат считает, что жарить, так что он, конечно, на стороне мужика. Тот, вроде бы, продолжает стоять на своем, так что Суворов ни разу не сомневается в выборе главного героя. Упорный какой. Ферзь! Жена у него немного припадочная, но Марат быстро списывает это на тяжёлый рабочий день и упреки свекрови. Мужик, кажется, тоже об этом задумывается. Смягчается. Марат вдруг расправляет плечи, замирает и смотрит внимательно, будто перед ним американское кино на видике. Расстояние между героями сокращается, голоса становятся тише, и Суворов, как самый настоящий сказочник, предчувствует победу добра над злом.       Зло – это тушёная картошка с капустой, естественно.       А добро появляется внезапно и как-то сразу. Оно легко поднимает руку мужчины и укладывает ее на женский затылок.       А потом медленно сталкивает чужие губы.       Марат не моргает: точно знает, что не простит себе ни единой пропущенной секундочки. Он пялится в чужое окно, где чьи-то руки переплетаются, волосы распускаются, а слова превращаются в самую настоящую нежность. Где-то в груди становится очень горячо, когда вместо мужика Марат в окне видит себя, а рядом – её.       Он опускает голову, сбрасывая наваждение, и делает шаг назад. Фантомное ощущение чужой лёгкой косички под пальцами пугает и настораживает, и Суворов, сжимая в карманах кулаки, смотрит себе под ноги. А потом пятится, силой затыкая в себе желание вернуть взгляд на злополучное окно и досмотреть чужие чувства до конца. Свои он смотреть не хочет.       Свои ему нахер не сдались, у него завтра контрольная по химии.       – Сука, – тянет Марат устало и обречённо,       Дополнительный английский у него тоже завтра.       Он закрывает глаза, пытаясь смириться с тем, что любая придуманная им сказка начнется и закончится Машей.