Как горят огни

      – Маш, ну пожалуйста!       Лебедева шикает и сильно пинает Андрея по ноге, кивая в сторону математички. Та грозно смотрит на класс поверх очков, и Маше остаётся лишь мило улыбаться, стараясь всем своим добропорядочным видом изобразить стремление к изучению чьих-то там теорем.       – Я тебя как друга прошу, – Андрей переходит на шепот, ничуть не смутившись.       – Васильев, – цедит она сквозь зубы, и улыбка тут же теряет статус «милой», – отцепись от меня. Ты вспоминаешь, что мы друзья, только когда тебе от меня что-то нужно.       – Неправда, – протест выходит вялым, и Маша, вскидывая брови, косит взгляд в сторону одноклассника.       Он действительно выглядит немножечко виноватым. И немножечко побитым, раз уж на то пошло. Маше его искренне жалко, но внезапная просьба кажется очень некстати. У нее, вообще-то, дел сегодня по горло! Нужно разобрать шкаф, сделать реферат по истории и поссориться со старшей сестрой, а Андрей со своими огромными умоляющими глазами всю малину портит.       Лебедева старательно обводит восьмерку, которая становится похожей на уродливую гусеницу, и, хмурясь, кидает:       – Нет, Андрей, не могу. Прости.       – А я тебе домашку сделаю, – Васильев все никак не унимается, и Маша не понимает, это ему в бритый затылок так надуло, или он действительно перестал слышать людей с первого раза.       – Я свою домашку сама сделаю, мозгов хватает, спасибо, – она смотрит на доску и почти воет от досады: снова профукала объяснение задачи.       Васильев подвигается еще ближе, и вместо привычного запаха мыла Маша чувствует от него табачный дым, въевшийся в белый воротничок. Она поджимает губы, прогоняя мысль, что ей отдаленно это знакомо.       – Я в музыкалке уже месяц не появлялся, а мне ну очень надо, Маш, правда! Мама... Мама работает допоздна, – Лебедева щурится, улавливая противоестественную горечь в чужом голосе. – Ну в конце концов, я же тебя не преступление прошу совершить, а всего-то пару часов с Юлькой посидеть.       И Маша, конечно, не соглашается. Бурчит себе под нос, что по дворам надо меньше шляться, скрипит тяжелым стулом, локтем двигает руку Андрея, а тот все смотрит и смотрит, и Лебедева на него злится до чертиков.       Но, само собой, не соглашается.       Не соглашается и после физкультуры, когда Андрей складывает брови домиком, прежде чем повторить просьбу; не соглашается, когда заматывает всю себя в шарф; не соглашается, пока идет домой чуть быстрее, чем обычно, потому что Васильев следует за ней по пятам.       И Маша честно хочет спихнуть это на преследование, но ситуация гораздо хуже: Андрей живет в том же подъезде, что и она.       – Маш…       Она все еще не соглашается, но останавливается, поворачивает голову и, подумав пару секунд, проговаривает:       – Домой переодеться зайду. Потом спущусь.       Лицо напротив светлеет в ту же секунду, и Маша с тоской подмечает, что улыбающийся Андрей очень похож на себя прежнего. Она по нему скучает каждый день, сильно-сильно, но больше об этом не говорит. Незачем.       – Ты самая лучшая, – Васильев торопливо оббегает ее и тянет ручку подъездной двери.       – Само собой, – фыркает Маша и благодарно кивает, ступая в теплый подъезд. – С тебя компот и булка с... С маком!       – Договорились. Там ещё в зале сюрприз будет, когда придёшь.       Маша хлопает рукой по перилам и грозно смотрит на Андрея.       – С этого и надо было начинать, Васильев! Тогда я бы даже не задумывалась!       Она торопливо взбирается по лестнице, надеясь, что Нина уже вернулась из университета. Почему-то очень хочется попросить у нее перламутровый блеск.

***

      Маша аккуратно стучит в дверь и терпеливо ждёт, но никаких шагов или приглушённого «иду-иду» голосом Андрея совсем не слышится. Блеск на губах уже давно съеден, а палец с оторванным заусенцем ноет, но Маша давит на него снова.       Она стучит сильнее, и на шестом (особенно сильном) ударе вдруг обнаруживает, что дверь все время была открыта. Она чешет ногтем складочку между бровей и опасливо заходит в квартиру,       Жёлтый свет разливается по коридору привычной теплотой, и хотя все выглядит совершенно обычно, Маша чувствует: что-то не так.       Она медленно подбирается к залу и опасливо заглядывает в дверной проем.       – Хреновый из тебя конспиратор, – насмешливо летит ей прямо в лоб, и она тут же застывает на месте. – Топаешь, как слон.       Маша недовольно поджимает губы. Ну, Васильев! Мало того, что сам позорно сбежал в свою музыкалку и сбросил ребенка на чужого человека за булку с маком, так еще и такую подставу устроил! Она знала, она была уверена, что во всей этой чехарде точно есть какой-то подвох.       И сейчас этот подвох передвигает жёлтую фишку по игровому полю и ухмыляется во весь рот.       – Ладно, все-все, не дуйся, все. Не слон, – Марат примирительно поднимает руки. – Слониха.       – Суворов...       – Слонёнок?       Маша устремляет взгляд к потолку и мысленно считает до десяти.       – Да я прикалываюсь, чё ты в самом деле, – Марат цокает языком и бросает пожелтевшие от времени кости на игровое поле. – Как будто первый день меня знаешь. О, двенадцать!       Он радостно потирает руки и шепотом отсчитывает нужное количество окошек на нарисованной дороге. Маша таращиться на него, кажется, целую вечность, пока не выдавливает:       – Что ты тут делаешь?       Рука Марата застывает над красочной картой, и он поднимает взгляд на Лебедеву. Острый кончик языка упирается в уголок рта.       – Играю.       Маша готова отдать все награды мира за самый очевидный ответ, который ей когда-либо доводилось слышать. Она сдерживается, чтобы не вывалить на Суворова целый шквал аплодисментов, поэтому обходится лишь вскинутыми бровями и опущенными плечами.       Пару секунд замешательства она тратит на разглядывание обстановки. Огоньки на маленькой сосне перескакивают с ветки на ветку, около стола валяется пара смятых бумажек из-под мороженого, а мишура над диваном струится вялой змейкой, которая вот-вот сползёт по стене на пол. Маша возвращает взгляд на Марата.       – Где Юля?       – А ты почему здесь?       Вопросы сталкиваются на полпути и сбиваются в напряжённый комок.       – В коридоре. В шкафу, – первым отвечает Суворов заметно тише. – Мы в прятки играем, я должен идти искать через... – он, нахмурившись, смотрит на наручные часы, – семь минут назад. Блин.       Лебедевой кажется, что она этот его ответ в своей голове произнесла ещё раньше, будто совершенно точно знала, что сейчас выдаст Суворов. Он перед ней, как замороченная головоломка: Маша только-только разгадывает его, ниточки все распутывает, картинку нужную собирает, а он вдруг опять складывается своими углами в замысловатую фигуру и больно колет пальцы.       Маша понимает и не понимает его одновременно, он с ней на расстоянии вытянутой руки, но она тянется, тянется, тянется, и никак не может дотронуться.       – Андрей попросил присмотреть за Юлей… – наконец произносит она, но быстро меняет вектор разговора: – Это он тебя имел в виду что ли, когда сказал, что в зале меня ждёт сюрприз?       Суворов в привычной для него манере смотрит исподлобья и жует губу, растягивая улыбку.       – Не. Кулек с конфетами вон стоит, – он кивает за спину. – Мент подогнал целых два, но мы с мелкой один уже сточили.       – Понятно.       – Ну, хочешь, могу и я быть вместо конфет, – Суворов склоняет голову и смотрит пристально, изучая каждую черточку на вытянувшемся лице Маши.       – Я за ребенком следить пришла, – быстро находится она и, дернув плечом, уверенно шагает в прихожую.       – Мы, вообще-то, нормально вдвоем справляемся! – кричит вслед Марат, и Лебедева лишь угрюмо кивает самой себе.       – Ага, как же, – она резко открывает дверь шкафа и против воли смягчается. – Я тебя нашла.       Юля, сжавшись в комочек, тихонько хихикает, а затем тянет к Маше руки, сжимая и разжимая пальчики. Лебедева сразу понимает, что от нее требуется, поэтому с готовностью подхватывает девочку подмышки и, прижимая к себе теснее, усаживает ее на руках.       – А Марат не нашел! – детский шепот легко щекочет Маше шею, а маленькие ладошки крепко сжимают плечи.       – А Марат твой – дурак, – бурчит недовольно Лебедева и идет в зал. – Что вы ели сегодня?       – Пломбир! – весело выкрикивает Юля.       Маша удобнее ее перехватывает и кидает вопросительный взгляд на Суворова.       – Не только… – начинает тот раздраженно.       – Да, – перебивает Лебедева, – дайте угадаю. Еще шоколадные конфеты       Юля уверенно кивает, из-за чего Марат заметно мрачнеет. Он хмурит брови и заламывает пальцы, а Маша отчего-то от его вида сама тускнеет. Теплые маленькие пальцы перебирают волосы в косичке, и Лебедева, чувствуя в груди разливающееся тепло, понимает, что не может злиться по-настоящему.       Она понарошку поджимает губы и совсем легко корчит недовольство. Юля тычется носом в ухо, и Маша, проводя щекой по плечу, колется.       Улыбка получается легче, чем напускное негодование.       – Ладно, – Лебедева спускает Юлю и задумчиво смотрит на нее, – я рассчитывала нянчиться с одним ребенком, но и с двумя справлюсь.       «Я не ребенок» звучит одновременно двумя разными голосами, но Маша готова поверить только детскому.       – Картошку идемте жарить, – она старается не замечать чужой пристальный взгляд, от которого по спине ползет тепло. – На одном пломбире долго не протянешь.       Лебедева идет на кухню и слышит, как Юля прямо в ухо Марату громко шепчет:       – Машка сказала, что ты дурак.       Он что-то говорит в ответ, но, к своему огромному сожалению, Маша ничего не слышит. Она, немного смутившись, вытаскивает сетку с картошкой, которая всегда стоит у Васильевых под раковиной, и вместе с ней чугунную сковородку. Пошарив рукой по столу, Маша хмурится. Спичек нет.       Прижавшись лбом к раковине, она дает себе пару секунд, чтобы собраться с мыслями. Придется идти к себе.       И только Лебедева поднимается с корточек, как ей в живот впечатывается вездесущий шепелявый комочек.       – Марат сказал тебе отнести, – Юля говорит очень-очень быстро и прямо в пупок, а потом вскидывает руку с полупустым коробком. – Мы домики делали из спичек, я тебе покажу потом.       – Хорошо.       Маша мягко гладит девочку по голове и забирает коробок, когда та вдруг поднимает свои большущие глаза и хитро улыбается.       – А еще Марат сказал, что ты красивая.       – И блеск на губах у тебя прикольный.       Лебедева чувствует, как щеки начинают гореть, а ноги почему-то предательски слабеют. Марат медленно заходит на кухню и берет самую уродливую картошку.       – Нож подай, – взгляд не отводит, смотрит-смотрит-смотрит целую вечность, – пожалуйста. Я картошку чистить буду.       И Маше кажется, что Андрей на лестничной площадке обещал ей все-таки не кулек с конфетами.