Не дергайся

Вновь поругавшись с нелюбимым отцом, Марат, пиная валяющиеся на дороге камушки в разные стороны, по темным дворам не спеша идет к уже родной многоэтажке, что кликали «Муравейником». Андрею повезло тут родиться, это был единственный дом на районе, в котором было больше пяти этажей. Зайдя в полуосвещенный подъезд, Марат запихивает руки в карманы голубой куртки, и как можно более непринужденно поднимается на десятый, стараясь придумать в голове что сказать маме Андрея, как извиниться за доставленные им неудобства. Подойдя к заветной двери, он обращает внимание на то, как сильно колотится сердце, а ладони начинают мелко дрожать. Не по-пацански это, надо прекращать, в руки взять себя уже, наконец-то. Выдыхает как-то резко, нажимая на черную кнопочку, и даже сквозь плотную дверь слышит громкий звонок. Дверь открывает сам Андрей, и, черт возьми, выглядит так… по-домашнему. На нем простая футболка в бело-голубую полоску, и черные спортивки, беспорядочно болтающиеся на стройных бедрах, а на ногах такие не вписывающиеся в картину цветные носки с динозаврами. Марат усмехается будто бы печально, что сразу наводит друга на определенные мысли, которые он озвучивает: — Поругались? В ответ получает неуверенный кивок. Суворов думает про себя, что он — ребенок улиц, что не может он просто взять после ссоры с родителями и прийти в гости к лучшему другу — поныть, не по понятиям это. Так только чушпаны делают, а он четкий пацан. Если пацан вовсе. Давно уже начал замечать за собой, что с Андреем хочется уж больно много времени проводить, касаться рукой в аккурат, веселить, если день у того не задался. Марату нравилось то, что у них было «свое» место, на которое они наткнулись шмонаясь по району вечером. И какая разница им, что это были качели сзади каких-то богом забытых гаражей, если там они чувствовали себя как дома: комфортно и невозможно спокойно. Там Суворову хотелось лишь медленно курить, разговаривать по душам с другом и слушать, слушать, слушать. Слушать о его проблемах в музыкальной школе, о том, как надоела уже мать, вечно пристающая к нему, и как ему надоело чувствовать себя неправильным, не таким, как все. И, кажется, Марат тоже чувствовал себя абсолютно не таким, как все. Долго корил он себя за то, что начинал испытывать к Андрею те чувства, которые он раньше испытывал лишь к девчонкам дворовым, что уж больно сильно нравились ему. И, честно говоря, до сих пор он не мог признаться себе в том, что стал таким же как те, кого его братья из банды называют петухами. Еще сложнее было признаться себе в том, что это злосчастное влечение он испытывает, черт возьми, к другу. К человеку, к которому он привык, с которым было хорошо, тепло и весело, прямо как пишут в тех дурацких книгах, которые Марат всем сердцем ненавидел. Пацанский склад ума не дает покоя, хочет выкинуть образ друга из мыслей, неумолимо желает стереть каждый взмах ресниц и произнесенный им звук из головы, забыть навечно, но в то же самое время активно выступает другая сторона, которую Суворов терпеть не мог. Та сторона, которая поощряла эти странные, влюбчивые мысли, и подавала новые. Сторона, которая помогала Марату ночами, когда под влажным от конденсата одеялом он наяривал на образ обнаженного друга. Суворов ненавидел и невообразимо любил эту сторону одновременно. Возвращается Марат в реальность только тогда, когда перед ним на стол с тихим стуком опускается дымящаяся чашка, наполненная доверху зеленым чаем. На друга тогда смотрит с теплой, ярко выраженной благодарностью, хоть вслух и не говорит ничего, но похлопывания по плечу от Андрея он принимает с щемящей в груди болью и нежностью. Хочется, чтоб он обнял, пригласил выйти на балкон, закурить немедленно и там поцеловать его. Но свои мечты не решается в реальность воплотить, боясь отторжения. Если Марат потеряет дружбу с Андреем — считай, он потеряет себя. Их общение — это то единственное, что только и держит на плаву, не дает опустить руки да пойти на нож напороться «не нарочно». — Нормально все будет, — обещает Марату друг, и все-таки решается на риск, со спины того обнимает, чувствуя бьющий в нос резкий запах табака, пропитавший одежду. Марат, сдавшись, к руке теплой жмется как брошенный на улице в мороз кот, и глаза зажмуривает от накопившихся эмоций. Расплакаться хочется, но слезы в себе давит — нельзя, не по-пацански это, реветь. Выдыхает тихо, а Андрей отходит тактично, сообщая о том, что будет ждать друга в комнате когда тот придет в себя. Говорит напоследок негромко, но чтоб друг услышал наверняка. — Мамы с Юлькой нет дома, они к бабушке уехали на выходные. Марат слышит тихий щелчок двери, и глаза к потолку поднимает, смотря на лампочку. Глаза режет, и влага срывается тонкой дорожкой по щеке. Мгновенно вытерев соль рукавом олимпийки и встав со стула, парень резким движением раскрывает створку окна, прикуривая сигарету. Огонь красиво окантовывает правильные черты лица, и сразу же тухнет, как только начинает дымить подожженная бумага. Марат затягивается крепко, набирая полные легкие дыма, и выдыхает через нос потихоньку, приходить в себя начинает, и думает о том, как же глупо все сейчас было. Ведет себя как сопляк. Но уверяет себя, что с правильным человеком можно. Можно побыть слабым, поплакать, если нужно, извиниться. Быть, черт возьми, просто человеком, а не пацаном. Сигарету недокуренную вышвыривает, и окно закрывает плотно, чтоб не дуло на кухню теплую. Поправив кофту, идет к Андрею в комнату, и на пороге замирает неожиданно. От увиденной картины сбежать хочется, не может быть такого в жизни, это все сон, глупые надуманные фантазии, которые ни за что не воплотятся в реальность. Но глаза потерев, все еще видит ту же картину: как по обнаженной спине Андрея катятся горошины воды, капающие с мокрых волос. Залипнув, Марат даже сначала не замечает, как друг оборачивается на него, показывая во всей красе накачанный торс. Кажется, Суворов сейчас в обморок упадет. — Че ты встал на пороге, проходи давай. Марат воздух втягивает, с трудом отрываясь от пресса Васильева. Когда оба переодеваются, — Марат в то, что одолжил на ночь друг, а Андрей в забавную пижаму с зелеными динозаврами, — то Суворову в голову приходит мысль о том, что у друга, похоже, фетиш на этих ящеров. Внезапно, Андрей хватает старшего за руку, и быстрее тащит за собой в комнату матери, в которой стоит удобный мягкий диван, да еще и телик с видаком кассетным, который передался им «по наследству» от дедушки. Старенький, но зато рабочий, как всегда говорила мама. Васильев запускает первую попавшуюся кассету с записанным на нее фильмом — Андрей читает надпись, — «Калигула и Мессалина». Марат прыскает с этого выбора, а друг удивленно смотрит на него, не понимает, в чем причина, ведь не смотрел этого фильма и вообще, слышит он о нем впервые. Суворов еще посмеивается, но все равно закинув руку на спинку дивана, принимает себе под бок друга, стараясь выровнять дыхание и не обращать внимание на то, что они с Андреем буквально кожей обнаженной друг об друга трутся. Не до смеха становится тогда, когда на экране появляются голые женские тела, и сидящий вблизи Андрей затихает. Марату не плевать, конечно, на обнаженку женскую, но и ничего нового он там не увидит, сам ходил недавно с пацанами в видеосалон, смотря там качественную порнушку, а не то что этот детский сад, происходящий в телевизоре. Даже мысли о смехе испаряются абсолютно, когда Марат аккуратно переводит взгляд на друга, но не слишком откровенно, чтоб не спугнуть его, и натыкается на замутненные глаза Андрея, чьи ресницы в удовольствии подрагивают, а вот ткань на штанах наоборот, натягивается неприятно. Дыхание спирает, сделать вдох становится все сложнее, а глаза мечутся между чужими дрожащими ресницами и натянутыми штанами в области паха. Случается то, чего Марат совершенно не мог предугадать. Кажется, земля сошла с орбиты, и теперь все катится в бездонную пропасть, иначе Суворов никак не может объяснить происходящее. Андрей переводит затуманенный взгляд на друга, и руку кладет на чужое бедро. Влажные горячие пальцы липнут к ледяной коже, создавая контраст, и Марат елозить на месте начинает, подрывается с дивана, чтоб прекратить этот разврат, но оказывается прижат к спинке чужой рукой, что давит на плечо, а через мгновение — глаза в глаза. — Нормально, не дергайся. Давление поднимается на максимум, и кажется, что сейчас от тела дым пойдет, вот настолько жарко Суворову. Он руку свою кладет на талию Андрея, поближе подтягивая, а тот, смотря в глаза, неуверенно губы раскрывает, как-то неловко глаза отводя в сторону. Это движение так срывает крышу, что Марат не может себя больше держать в руках, и к теплым губам прижимается робко, но сильно. Хочется еще ближе, но больше некуда, разве что совсем слиться в единое целое, что невозможно. Андрей неуклюже обхватывает губами чужие губы, слегка оттягивая, и слышит выдох нервный в ответ. Даже сейчас борется Марат с собой: не по понятиям вот это все — когда друг практически на коленях сидит, и твой язык с его сплетается в страстном танце, но все-таки чувства заглушают, берут верх и парень обхватывает блондинистую макушку, прижимаясь сильнее, и пускает в ход язык, вычерчивая в чужом рту только ему одному известные рисунки. Андрею воздуха не хватает, все-таки его первый поцелуй, и ненадолго отстраняется, сразу же начиная тяжело дышать. Но не хочется терять ни секунды, и он снова жадно приникает к чужим губам в неумелом поцелуе, но Марат учит, ведет за собой, показывая как приятно и правильно. У Андрея на подкорке сознания пролетает раздражающая мысль что слишком уж хорошо друг целуется, но он отталкивает ее и полностью отдается ощущениям, забираясь на чужие колени. Они целуются долго, страстно и тягуче, смакуя каждое мгновение. Тело горит, руки шарят по открытым частям тела, забираясь под футболку, а в паху ткань неприятно натягивается, заставляя обоих парней ерзать. Андрей делает неловкое движение вперед-назад, задевая выпуклость на чужих штанах, и слышит тихий рык в губы, от чего еще сильнее заводится, повторяя свое действие. — Андрей, че ты творишь, — отрываясь на мгновение от пухлых губ, шепчет Марат, переходя с поцелуями на шею. Лижет солоноватую кожу на пробу, и губами приникает, посасывая слегка. Чувствует, как дергается кадык и опускает свою руку на чужую ягодицу, сжимая несильно. С губ Васильева звук непристойный срывается, и Суворов готов сделать все, что угодно, лишь бы снова услышать его. Меняет их местами одним движением, подминая Андрея под себя, и кладет его голову на подушку, параллельно стягивая с них обоих футболки, оставляя лишь в штанах. Марат дышит тяжело, и выпрямляясь на руках, имитирует толчки, трясь об промежность друга. Андрей выгибается, его всего ломает и крутит, брюки мешают, но нельзя их снимать, все может зайти слишком далеко, им бы на поцелуях остановиться. Марат двигаться резче начинает, и впивается в губы чужие, мнет их и вновь язык запускает, борясь с чужим влажным. Отрывается из-за нехватки воздуха, и спускается с поцелуями на шею и ключицы, продолжая толчки. Рукой ведет от резинки спальных штанов до груди, покручивая неопытно розовые соски, давя то сильнее, то послабее. Андрей стонет развратно, умоляя двигаться быстрее, и Марат с ним согласен, самого уже потряхивает от приближения финала. Предэякулят сочится обильно пачкая нижнее белье, а стоны так и рвутся изо рта, и глушить их не хочется совсем, пусть все соседи знают, насколько им сейчас хорошо. Марат решает что позаботится о себе немного позже, прекращает свои имитированные толчки, и облокачивается спиной на диван, расстегивая брюки друга и спуская их к щиколоткам вместе с трусами. Открывается вид на сочащийся смазкой упругий член и это заставляет глаза закатиться от удовольствия, от осознания того, что это все из-за него, из-за Марата. Обхватывает правой рукой, и на пробу вверх-вниз проводит, а в ответ ему согласный громкий стон из приоткрытого рта вылетает, приглашая продолжить действие. Правой рукой держится за член друга, а левой свой начинает стимулировать. Нечаянно взгляд переводит на зеркало, которого ранее не замечал, и оглядев всю картину, ему кажется, что все катится в тартарары. Выглядит невозможно похабно, развратно и сексуально, но в тоже время настолько неопытно, что даже не представляется что будет потом, когда оба подрастут и будут знать, что да как. Андрей Марата за руку левую хватает, заставляя отвлечься от хаотичных действий, и переплетает ее со своей. Кажется, он вот-вот кончит: весь красный, с растрепанными волосами и прерывистым дыханием, лежит, закусывая кулак правой руки, лишь бы не стонать так громко и бесстыдно. Марат еще пару раз рукой вверх-вниз по стволу быстро проводит, и чувствует на руках вязкую теплую жидкость. Улыбается, губу закусывая, и себя с тихим рыком освобождает, запачкивая руку вновь. Сейчас они лежат с Андреем разгоряченные и счастливые, держатся за руки и не хочется больше абсолютно ничего, а что будет дальше — они еще посмотрят.