Душевнобольные
7 декабря 2023 г. в 00:19
Примечания:
Папа - "пожалуйся"
— Пошлите лучше на кухню, она как п-пришла так и… — Инженер улыбается, кивая на диван, и неоднозначно взмахивает рукой, видимо, указывая на дверь из зала, — у-уснула, ну пере… устала она ну очень. Не нужно шуметь.
А Лидер не знает, как реагировать, когда выходит из комнаты, за ним Инженер выключает свет, и Гриша последний раз смотрит на пустой диван, заботливо укрытый сшитым из лоскутов пледом. Он, кажется, немного дрожит, садясь на стул, прокручивая в голове мысль.
Особы нет.
И никогда, возможно не было. Сколько Инженер не говорил о ней, что она его ждёт, что он для неё то да сё — никто и никогда не видел, а кто, собственно, его Особа. Безымянная красавица невеста Особушка, засыпающая перед телевизором, уезжающая в командировки и оставляющая своего кота Инженеру.
Григорий приехал сразу после этого пресловутого дня города. Захар за решёткой, Жилин с Жетоном в порядке, а Артёмка где-то вне камер обнял Стрельникова и сказал о том, что мужчина был и будет его отцом. Бывший лидер ОПГ, а ныне — президент, в машине, сидя на заднем сидении мерседеса, скомканно и явно неловко, предложил сыну поехать куда-нибудь, вместе время провести. А Стрельников младший сдержанно улыбнулся и сказал:
Отец, да едь ты к нему.
И ведь приехал. Попросил развернуться водителя, а после вышел, сказав, что б не ждали. Нервно отряхнул пиджак, прежде чем постучать в дверь — не столица, домофона не было, а звонок не работал. Улыбнулся, когда Инженер, в своей привычной клетке открыл и тихо-тихо сказал: «Заходите, заходите! Только тихо, у меня Особа спит, только из командировки вернулась…»
В голове было много мыслей. Возможно, даже неприлично много. Гриша не знал, зачем приехал, не знал, что сказать. Просто — видеть Инженера, говорить с ним, было слишком уютно. Просто квартира Инженера была роднее, чем своя трёшка в центре. Просто хотелось чего-то простого и родного. Просто хотелось домой, где всегда хорошо.
Это было странно — хорошо с человеком, который некогда сделал его инвалидом, которого почти отдал на съедение карасикам, с которым практически умер. Но Инженер, такой добрый и стеснительный Инженер, чувствовался домом, пахнущим картошкой и звучащим как кипящая вода. И Лидера до ломоты в руках тянуло вернуться сюда, спросить, как там он, пригласить в гости. Но всё, что за последний месяц позволил себе сделать Стрельников — послать в пресловутое НИИ человека, чтобы поставить друга на должность повыше. Ну и разумеется проверить, как там отечественная наука поживает. Хотя, Стрельникову друг был важнее всего этого института.
И сейчас… Что ж, это был всё ещё Инженер. Всё ещё словно родной дом, с жареной картошкой на столе, кипящей водой в чайнике, мерно бубнящим телевизором и скрипящим полом. Да вот только за окнами дома — пустыня, ядерная зима, пробирающаяся сквозняком через трещины, окна, протекающую крышу. Вроде ведёт себя так же, да обстановка другая. Как в борделе сделать предложение.
— А, а как мне Ва… Те… Вас называть лучше? У-уже и не пре- бандитник, да… Президентник! — он улыбается, подливая воды из фильтра в чайник, — Григорий Константинович, наверное, да? — Инженер зажёг огонь на плите, поставил чайник, сел напротив Стрельникова, придвинул поближе стеклянную пиалу с конфетами и печеньем, — Т-Вы угощайтесь!
Инженер улыбался, а вот у Гриши — лицо кирпичом. Головой он всё ещё в зале, что-то несвязно бурчащий о том, что решил проведать, как там его друг, пока учёный ласково гладил пустоту на диване и повыше натягивал плед на диван, пока сам сидел совсем на краю, чудом не падая. Он неясно ведёт плечом, старается улыбнуться.
— Отец, да для тебя я просто Гриша. Давай-ка лучше на «ты», а то знакомы уже давно, сколько пережили, а всё как незнакомцы.
Инженер нервно кивает, правой рукой тревожно сжимая ткань на левом рукаве. Тихо смеётся. Отводит глаза.
— Да к-конечно… Гриша, — он внезапно оборачивается на подоконник, хмурится, тянется и берёт пустоту на руки, будто пересаживая кота на колени, и начиная его гладить где-то между ушей. Гриша напрягается, — э-это котик Особы моей… Она его мне, ну, пока по де- в командировку уезжала, оставила его мне, во-от… — Инженер смотрит на свои колени, гладит одной рукой пустоту над ними, улыбается, — т-только я не помню, как его зовут… А зачем Вы… То есть ты пришёл? Что-то случилось?
И Гриша не знает, как ответить. Если до этого думал отмахнуться чем-то вроде «да просто пришёл тебя проведать, Отец», то теперь он явно пришёл за чем-то.
Стрельников натянуто улыбается, кашляет, пытаясь скрыть совершенно искренний кипяток тревоги в голове.
— Да просто так, Отец. Задумался вот…
Мужчина мимолётно облизывает пересохшие от волнения губы, и даёт себе время немного обдумать, как продолжить фразу, пока Инженер выключает огонь и наливает горячий-горячий чёрный чай, даже дольку лимона отрезает, ставит чашки на стол, кладёт чайные ложки, насыпает себе добрые ложки три сахара в чай. Инженер смотрит на него, отпивая из кружки.
— … Ты мне ни разу не представлялся. Как мне ж тебя звать, Отец?
Стрельников не лгал. Разумеется, он знает полное его имя, должность, адрес прописки, где-то у него есть даже все паспортные данные Инженера. Однако сам Инженер никогда не говорил даже своего имени. И это то, что внезапно вспомнил Лидер. До этого дня он ни разу не думал об этом так тревожно. Лицо Инженера на миг застыло, а потом он очень неестественно рассмеялся.
— Д-да что ты, Гриш, я… Я просто Инженер, и всё.
Тёмные глаза инженера спрятались в чашке. Стрельников склонил голову, немного нахмурился, продолжал улыбаться, как мог.
— Нет, Отец. Инженер — это должность, но у тебя же должно быть какое-то имя, а?
Инженер, кажется, вздрогнул. Отвёл взгляд. Григорий придвинулся ближе. Это было жутко.
У него ж нормальное имя. Чего тут стесняться? Не Антон и не Тарас же. Может, просто не любит своё имя?
— Я… Кхм, — сотрудник НИИ почесал пустоту на столе, а затем убрал обе руки под стол, будто стесняясь, но лицо его становится пустым. Он хмурится, даже перестаёт запинаться, — Я не помню.
Брови Стрельникова взмывают вверх.
Что должно произойти в жизни человека, чтобы тот забыл своё имя?
— Как это — не помнишь?
— Просто не помню.
Гриша складывает руки на груди, придвигается ближе. Глаза Инженера — пустые. Просто чёрная бездна грязной чашки из-под кофе. И лицо не выражает ничего, ни хмурится, ни улыбается, ни грустит. Ничего. Стрельникова пугает то, что происходит. Но отступать уже нельзя. А если бы он отступил раньше, никогда бы себя не простил.
Ну как эти инженеровы заигрывания с пустотой вообще можно проигнорировать, блять?!
Стрельников берёт его за плечо. Аккуратно. Осторожно. Он не врач, но видит же, что человек не в порядке — и не знает, как себя вести. Сделать вид, что верит Инженеру? Попробовать вразумить? Вызвать скорую? Да будь он хоть повелителем мира, знает же — в их городе нет тех врачей, что способны помочь Инженеру, а потому придётся как-то самим. Криво, косоёбо и возможно травмоопасно.
— Кеша. Тебя зовут Кеша, помнишь?
Мужчина вдруг снова смотрит на Стрельникова, кажется, его лицо даже проясняется — в чёрную-чёрную заварку налили кипяток.
— Д-да… Кажется, помню… — он хмурится, берётся одной рукой за голову, почёсывая затылок.
Кеша жмурится, встряхивает головой, закрывает лицо руками.
— Нет. Нет, нет, нет…
Стрельников напуган. Наверное, так напуган, как никогда. Даже когда Нателла почти убила его не было так же страшно как сейчас. Он очень аккуратно трясёт Кешу за плечи.
— Кеша, Кеш, — голос предательски дрожит, говорит вполголоса, чтобы не сделать хуже, — Что не так?
У учёного дрожат плечи. Он смотрит на Стрельникова, хмурится, трясёт головой.
— Я не, не… — Он зарывается в собственные кудри, сжимает кулаки, — Где она?
Кеша почти плачет. Стрельников хмурится, сглатывает тревожно, но держит Инженера крепко. Он мог бы плюнуть на всё и уйти сразу, как всё это началось. Но как он может оставить Кешу одного, в таком состоянии? Пока рушатся стены и выкипает чайник, он должен что-то с этим сделать — слишком больно смотреть на то, как он, кажется, бредит.
— Кто «Она», Кеш?
— Она. Раиса. Моя жена. Где Она?
Стрельников вздыхает. Да, он знает об этом. Жёнушка Инженера, Раиса. Что у них было в семье он лично не видел, но судя по путанным рассказам Катамаранова, Раиса явно была… Не недотрогой. А потом — громкий развод. Гриша видел документы.
Видел и документы, надёжно спрятанные Жилиным — справки из местного психоневрологического диспансера, выписки от туда же пятнадцатилетней давности. Дважды два складывались как нельзя хорошо.
Григорий Константинович, ну зачем же человеку хорошему жизнь портить? Сотрудник НИИ! Да его ж это самое, уволят, если узнают. Так что пусть он у нас и со странностями, мы его любым примем, уху-ху…
— Кеша. Твоя жена ушла от тебя семь лет назад.
— Нет. Нет, нет, нет… — он трясёт головой, — Она не ушла. Она просто. Просто Особа моя. Теперь.
И тут до Гриши кажется начало доходить.
Просто Инженер. Просто Особа. Никакой хабалки Раисы. Никакого шизофреника Кеши. Просто Инженер и Особа. Безымянные и счастливые.
— Кеша… — Стрельников одной рукой снимает свои очки, решаясь посмотреть прямо в глаза Кеше. Он берёт его за руки, тихо, успокаивающе говорит, — У тебя нет Особы. На диване никого нет, и кота — тоже.
Кеша всхлипнул, придвинулся ближе, внезапно обнял Гришу и расплакался. Лидер не знал, как реагировать. Мужчины вроде как не плачут, но какие тут, на освещённой советской кухне стереотипы? Стрельников вздыхает, обнимает в ответ, стараясь аккуратно поглаживать. Кеша что-то шепчет.
Я же знаю. Знаю. Но почему не хочу знать? Почему убегаю? Убежать. Сбежать. Я не могу.
— Я… — Гриша вдруг начинает, не зная, что делать и как помочь, — У меня тоже с Наткой не заладилось, знаешь. Вроде всё было по красоте, конфеты-ромашки хуё-моё. Да вот только недолго было оно…
Наверное, Гриша сам виноват, что Нателла стала такой. Она, может, впрямь Захара любила. Может, зря они на кухне ругались, пока в соседней комнате засыпал маленький Артёмка. Угрозами и непонятно чем заставил Нателлу выйти за него, запретил навещать Захара в тюрьме. Он был откровенно дерьмовым мужем и не самым лучшим отцом. А Нателла — завяла в вечных ссорах с нелюбимым мужем. И от сына её тошнило, от всех Стрельниковых ей было тошно. Хоть Захарович, хоть Григорьевич — лучше б она их семью никогда не встречала.
Грише тошно это вспоминать. Развод был верным решением. Да вот годы упущенной молодости ни ему, ни ей было больше не вернуть. И если Грише было с этим смириться проще, то Натка не справилась совсем…
— Я, наверное, сам отчасти виноват в том, что Нателла Наумовна такой стала. Но как говорят американцы — что было, то видели, что будет, увидим. Надо как-то жить дальше, отец…
Кеша продолжал тихо всхлипывать. Он чуть поуспокоился, но мокрое пятно на водолазке Гриши не уменьшалась. Инженер сжимал в пальцах чёрную ткань — белый пиджак висел на крючке в прихожей.
Я хочу, чтобы во мне это закончилось. Но как-нибудь само, пожалуйста…
Кеше больно уходить в собственную голову и воспоминания. Страшно. Но Гриша продолжает гладить по спине, и Кеше кажется, что на диване в зале действительно никого нет. Кажется, что он остановился после бега в неправильном направлении. Будто глотнул свежего воздуха и дышать ещё сложно. Инженеру было страшно, что в старой родительской трёшке совсем пусто. Что его не ждут, а если и ждут, то только с очередной руганью. Но вот — он не один. Рядом тёплый Гриша, нелепо и искренне старающийся не показывать эмоций. Навязчивый образ Особы в зале и кота трущегося у ног фантомом преследовал его, но Кеше хотелось быть наконец-то здесь. С человеком, с которым они бок о бок сражались тогда против прездентки-диктаторши. Которого однажды сделал инвалидом, а затем спас. Который мерещился везде, даже в лице Особы. Как нелепо и абсурдно, но как по-родному.
Жутко хотелось залезть в багажник, чтобы его уже просто закопали к чёртовой матушке.
Стрельников вздохнул.
— А теперь, ты мне пожалуйся.
Примечания:
мне плохо