ghostly butterflies

      Вспомнил.       Се Ляня прошибает осознанием. Подумать только… восходящая звезда, обратившая на себя внимание всего небосвода, оказалась тем самым пареньком из далекого прошлого… Не сосчитать тех, кому он пытался оказать поддержку хотя бы словесно, уверяя бороться за своё будущее, совершенствоваться, уверенно проходя через все препятствия.       Не может же быть такого, что результат трудов Хуа Чэна — то, к чему тот пришел… благодаря ему? — О… так это ты… — отводит взгляд Се Лянь, совсем не находясь с ответом. Он удивлен и крайне смущен. — При повторной встрече я, помнится, хотел… узнать твоё имя? — Саньлан. Простите, Ваше Высочество, я не хотел ставить вас в неловкое положение, — Хуа Чэн встает, заводя руки за спину. — Надеюсь, не слишком резко всё вывалил… — Что ты, что ты, — мотает Се Лянь руками. — Наоборот, здорово встретиться спустя столькие годы! К тому же, я искренне рад, что у тебя всё так хорошо складывается! — Ваше Высочество… — более серьезным тоном заговаривает Хуа Чэн и как будто набирает в рот побольше воздуха, боясь произносить слова. — У вас есть планы на оставшийся день?       Се Лянь смотрит на него с неким любопытством, отмахиваясь от странных навязчивых мыслей. Он не знает, отчего так трудно контролировать цвет своих щек, ведь судя по содержанию их разговора, такие эмоции должны обуревать Саньлана!       Быть может дело в том, что Хуа Чэн смог покорить его сердце и душу, как артист? Как было с его кумирами в детстве? И всё же что-то в отношении к тем и к нему существенно отличается… — Планов нет. — В таком случае, позвольте мне пригласить вас на ужин? Я угощаю.              Глупо врать самому себе: познакомиться ближе ощущается скорее как потребность, нежели обычное желание. Се Ляню безумно интересно поговорить с ним о взглядах на жизнь, о музыке (что удивительно, сама мысль об этом не вызывает отторжения), обо всём, с чем сталкиваются артисты во время полета к остальным звёздам.       Хуа Чэн отличается от тех знаменитостей, с которыми ему доводилось общаться. То, что у него совершенно иные ценности, чувствуется сразу. Нет больше того неуверенного в себе паренька, теперь перед ним новый человек, сформировавшаяся личность: сильная духом, крепкая телом. — Я ни в коем случае не вынуждаю, — добавляет Саньлан, профессионально скрывая волнение. — Почту за честь, — улыбается Се Лянь и встает, радуясь необычному приливу энергии. Было бы неразумно отворачиваться от удачи, впервые повернувшейся к нему лицом: нынешний Король инди-рока лично приглашает его на ужин, перед этим прямым текстом признавшись в том, что именно слова Принца побудили его продолжать заниматься музыкой.       Хуа Чэн светло улыбается и, вздохнув облегченно, говорит: — Поедем прямо сейчас? Или вам нужно время собраться? — Саньлан, давай и ко мне на ты, — просит Се Лянь, теряясь из-за заданных вопросов. — Лучше сейчас, — «чтобы я резко не передумал» — добавляет про себя, пытаясь полностью расслабиться. — Хорошо, — кивает Хуа Чэн. — Гэгэ, сможешь подождать меня полчаса? Мне надо в душ, а потом переодеться, чтобы не ехать в ресторан в этой одежде.       Да уж, такой прикид определенно привлечет внимание. Небеса, как этот мужчина вообще может оставаться на людях незамеченным?! Ослепляет… — Конечно.       Вновь вспоминаются собственные концерты, после которых ты, потный и уставший, с непередаваемым кайфом заваливаешься под холодные струи воды. Се Лянь обожал ту усталость после выступлений, обязательно сопровождавшуюся нелогичным приливом сил: после концертов тяжело уснуть несмотря на слабость во всем теле; обычно хочется продолжать петь, двигаться и что-то делать, выжимать максимум.       Ресторан… когда в последний раз Се Лянь появлялся в таком заведении и вообще ел с кем-то?       С тех ужасных пор его аппетит в принципе скатился в бездонную яму — не достанешь — отчего сейчас в зеркало страшно лишний раз смотреть, будучи без одежды. Исхудал. Ел и ест мало, чтобы жить. Ест всякую дешевую гадость, удивительно, как желудок ещё функционирует. Цзюнь У как-то прознал о его плохом питании и откровенном недоедании, они в театре чуть не поругались. Ох, и к чему это вспоминать?!       Се Лянь «просыпается», встречаясь с обеспокоенным взглядом своего нового… знакомого. — Идём, — Саньлан делает неуверенный шаг навстречу, однако тут же отстраняется. Интересно, что хотел?… — Да.       Закинув рюкзак на плечо, Се Лянь следует за ним в просторную гримёрку, оборудованную всем, чем нужно. В ней их тут же встречает команда Хуа Чэна: Эмин, нервно дергающий ногой на стуле, и ещё парочка парней. Работники, собирающиеся домой, буравят заинтересованным взглядом новое лицо. — Всем посторонним просьба в течение минуты удалиться, — чеканит Саньлан, и куча глаз послушно прячется. Се Лянь выдыхает, улыбаясь Эмину и остальным членам группы. — Я в душ и переодеваться. Товарищи, держите себя в руках, не нападайте на Принца. Эмин, усек? — Ага-а-а, — покачиваясь на стуле, отвечает младший брат Хуа Чэна, смеряя Се Ляня горящим взглядом. — Ну и позорище, — цыкает Хуа Чэн. — Так открыто восхищаешься, поумерь пыл. — Как будто ты то же самое не чувствуешь… — ворчит тот, и Се Ляню становится в край неловко.       Хуа Чэн в шутку грозит кулаком и с полуулыбкой скрывается за дверью, оставляя его наедине с командой людей, коллективно проглотивших язык. — Ну… — мнется Се Лянь, не желая сидеть в тишине, в которой на него глядит куча любопытных глаз. — Здравствуйте.       Первым не выдерживает Эмин: — Ваше Высочество! Как вам концерт? — Отлично. — Кайф! Знакомьтесь: Хван — гитарист, и Ло Мун — барабанщик. Меня вы уже знаете!       Хван — высокий мужчина с вытянутым лицом и синими волосами, собранными в пучок, сдержанно кивает. Ло Мун же — зеленоглазый иностранец с дредами, позволяет себе подойти для рукопожатия. — Для меня большая честь встретиться с вами, Принц, — волнуясь, произносит он бархатным голосом, и возвращается на свое место. — Ло Мун! — вскрикивает Эмин и прикрывает рот ладонью, поняв, что слишком голос повысил. — Саньлан ведь попросил держать себя в руках! — А что я сделал-то? — наигранно возмущается барабанщик. — Но я… я тоже хочу пожать ему руку!       Се Лянь молча наблюдает за развернувшейся в гримерке комедией, глядя поочередно то на одного, то на другого: — Эмин, — и тянет ему руку с нежной улыбкой, мол, пожимай и не вопи. — Сегодня лучший день в моей жизни, — хихикает тот, светясь от счастья. — Если брат спросит, Ваше Высочество, никто с вами и словом не обмолвился! — Хочешь сказать, — заговаривает неожиданно гитарист басом, — Хуа Чэн поверит в то, что, пока он мылся, мы тупо сидели и молчали? — А, — задумывается Эмин, убегая к высокому крутящемуся стулу, за которым обычно сидят во время нанесения макияжа. — Ну, молчал только я. А вы общались. — Звучит более разумно, — довольно хмыкает Хван. — Что вы, Ваше Высочество, так и будете стоять? — хлопает Эмин ресницами. — Присядьте! У нас напитки есть, хотите чего-нибудь? Кола, холодный чай, пиво? — Не стоит, благодарю, — Се Лянь садится на мягкий диванчик. — Может, вас что-то интересует? Спрашивайте, что угодно, пока брата тут нет! Обещаю, всё останется между нами! — Хм, надо подумать, — улыбается он заманчивому предложению, и вправду тая в голове массу тем для разговора. — Почему группа называется «Призрачные бабочки»? — Никто из нас не знает. Название придумал Хуа Чэн, — пожимает плечами Эмин. — А как сформировались? — Ло Мун и Хван были уличными музыкантами, и как-то раз Саньлан попросил присоединиться к их выступлению с условием, что заработанные деньги полностью уйдут им двоим. Так они и спелись. Потом брать закончил колледж и отправил на обучение меня, платил за мое образование, продолжая выступать в барах и других местах. А после их заметило наше агентство, и всё как-то само собой получилось, — тараторит Эмин, качая ногами. — Брату не составило труда очаровать всех своим голосом, а Хвану с Ло Муном — профессиональной игрой. В общем, путь был долгим, но все справились! — Всё благодаря Хуа Чэну, — вставляет Хван свои пять копеек. — Он правда невероятный человек. Не сказать, что мы ничего не сделали, просто большая часть заслуг и стараний принадлежит ему. — Верно, — поддакивает Ло Мин. — Вы все заслужили быть на вершине, — в груди от услышанной истории становится тепло и одновременно грустно: состояние невольно омрачается воспоминаниями о том, как когда-то и он был сплочен со своими людьми. С Жое, Му Цином и Фэнь Синем. Интересно, как они поживают?       Воцаряется тишина. Се Лянь нутром чует, что троице хочется поговорить с ним ещё о чем-нибудь, но они боятся задавать лишних вопросов. Нутро подсказывает, что в этом замешан Саньлан, вероятно, постаравшийся максимально позаботиться о его комфорте. И он очень этому благодарен, ибо отчетливо помнит свои ощущения, когда работники театра, узнавшие в нем Принца, начали разбрасываться с допросами о том, о чём в то время было до ужаса больно говорить. Повезло, что Цзюнь У поставил их на место, вдобавок запугав: посмеют продать кому-то информацию о местонахождении Се Ляня — жестоко поплатятся. Чем именно, Цзюнь У не рассказал, однако он и не стал расспрашивать, поскольку режиссер и так сделал для него достаточно.       К слову, Саньлан упомянул, что Цзюнь У работал преподавателем в колледже, где состоялся их личный «мотивационный» диалог. Вспомнив об этом, Се Лянь ненадолго задумывается. Дело в том, что директором этого колледжа является его личный наставник — Мэй Няньцин. Он-то и выбил для своих студентов возможность пообщаться с Принцем.       В сам колледж Се Лянь не ходил, поэтому и не знал, что Цзюнь У, оказывается, там работал. Родители с малых растили в нем великого музыканта на домашнем обучении, и не то чтобы он, любивший сольфеджио и освоение игры на различных инструментов, был против. — Я собрался, — баритон вернувшегося Саньлана вытаскивает из болота размышлений. — Ого, — вылетает изо рта Се Ляня само по себе, стоит увидеть вошедшего.       Красивый. Без косметики на лице выглядит ещё свежее и привлекательнее…       Переоделся Хуа Чэн в легкую одежду: черные хлопковые брюки, наполовину заправленная в них алая футболка, кроссовки с высокой подошвой. Волосы с маленькой косичкой спереди водопадом стекаются по плечам.       Саньлан проницательно смотрит на него в ответ, наклоняет голову вбок, и Се Лянь замечает за собой то, что не дышит. — Гэгэ, поехали?