На одну ночь

Цзян Чэн допивает вино из поднесенной слугами чарки и решительно выходит из банкетного зала. — Неужто глава Цзян, правда, продаст свою сестру за деньги Цзиней?.. В ушах звенит, в голове — туманится от вина, а сердце колотится в горле. — Да у него выхода нет — деньги на восстановления Пристани Лотоса не возьмутся из воздуха. Коридоры-коридоры-переходы. Ноги сами несут туда, куда нужно, куда суждено, куда не хочется идти совсем, но иначе не выходит. — Да, он самый молодой глава за четыре поколения — точно, ему придется сделать всё, чтобы восстановить клан Юньмэн Цзян… или пропасть. Цзян Чэн не может заплатить судьбой и правом выбора сестры, даже если она любит этого идиота, она должна выйти за него замуж своей волей, а не потому что им нужны деньги. — Цзян Ваньин? — Лань Сичэнь открывает дверь и смотрит на него растерянно. Поэтому он здесь. Но язык не слушается, не получается сказать, что согласен на то, что столько раз было ему не сказано, но… но… — Всё же пришел? — громыхает голос Не Минцзюэ. — А ты не верил, Сичэнь. Цзян Чэн стоит перед дверями в покои Лань Сичэня, тот смотрит мягко, испытующе, Не Минцзюэ подходит к дверям, и его взгляд — жадный и горячий. — Я… — выдыхает Цзян Чэн, невольно отступая на шаг. — Я думал, что только глава Лань… — Ну чего ты испугался? — смеется дружелюбно Не Минцзюэ. — Не обидим мы тебя. — Мы будем аккуратны, — мягко говорит Лань Сичэнь, выходя в коридор и кладя ладонь на плечо Цзян Чэна. — Я… — почти беспомощно выдыхает Цзян Чэн. — Я… — Я налью вина, — просто говорит Не Минцзюэ. — Выпьешь, потом будем говорить, потом будешь решать — хочешь ли ты этого. Да, мы дадим тебе денег в ссуду, но… — У меня выбора нет!.. — перебивает Цзян Чэн. — Я не могу продать сестру!.. А мой брат… Он не понимает, как оказывается в покоях Лань Сичэня с вином в руках. Цзян Чэн пьет одну чарку, другую, третью. А потом выходит как-то, что Не Минцзюэ стоит за его спиной, развязывая его пояс и шепча что-то тихое и жаркое, от чего приятно по позвоночнику мурашки ползут. Лань Сичэнь мягко забирает чарку вина из его рук, обнимает лицо Цзян Чэна, прикасается губами к губам, потом отстраняется, спрашивает: — Всё хорошо?.. Цзян Чэн выдыхает: — Я никогда не… Не Минцзюэ за его спиной вдруг издает сдавленный стон-рык, прижимается губами к затылку, говорит невнятно: — Наш. Наш. Как нам хотелось, Сичэнь. — Мы осторожно, — клянется Лань Сичэнь. — Позволь нам показать тебе удовольствие, а-Чэн. — Да, — выдыхает Цзян Чэн. Ему бы стыдиться того, почему он пришел в эти покои и что он получит после этой ночи, но… но сейчас не получалось. Облегчения от того, что сестре не придется… так, было больше, а еще была уверенность в том, что ему не сделают больно, доверие было странное. Утром он проснется в переплетении рук, ног и тел… и сбежит. А они позволят ему сбежать, позволят сделать вид, что не было ничего, позволят. И он восстановит Пристань Лотоса, он справится со всем, должен справится, он… — А-Чэн, — целует его Лань Сичэнь. — Наш, — снимает с него ханьфу Не Минцзюэ. Это будет утром. А сейчас Цзян Чэн теряется в их руках и губах. На одну ночь. . Никто не должен был узнать. Никто. Но Вэй Усянь в своей бесцеремонной манере заглядывает за ширму, за которой Цзян Чэн в бочке отмокает после… После. Взгляд Вэй Усяня цепляется за синяки, за засосы, за следы от слишком нетерпеливых и сильных рук. Его взгляд тяжелеет и наполняется тьмой. — Кто? — спрашивает он, и в голосе звенит чужая смерть. — Какая разница?.. — спрашивает Цзян Чэн, тянется за халатом в глупом желании прикрыться. — Я спрашиваю, кого я должен убить, — просто говорит Вэй Усянь. Он не угрожает, нет, он убьет, если Цзян Чэн скажет, кого. Но… Но. — У тебя на шее следы от двух пар зубов, — говорит Вэй Усянь. — Поверь, я видел слишком много тел со следами от зубов, чтобы не понять, что ты был с двумя. Ты отводишь взгляд с виной и стыдом, а не в смущении случайной ночи, значит, ты этого не желал. И ты злился на… предложение главы Лань. Кого я убью вместе с Лань Сичэнем?.. Цзян Чэн на миг прикрывает глаза и привычно переплавляет все чувства — смущение, растерянность, странную благодарность за попытку защитить — в ярость и злость, цедит сквозь зубы: — Никого. Ты не будешь лезть в это. Какое дело тебе вообще до того, как я спасаю Пристань Лотоса, если ты на эту самую Пристань наплевал?!.. Ты только и делаешь, что пьешь!.. Он затыкается. В голове звенит. Внутри тянет болью. Вэй Усянь смотрит на него мрачно и серьезно, говорит: — Если ты готов пойти… на это… и если я так бесполезен, отдай лучше меня. Ты станешь прекрасным главой. Только не… не продавай себя больше. Цзян Чэн отводит взгляд. Вэй Усянь уходит. Плохо. Он может натворить что-то. Цзян Чэн выбирается из бочки, вытирается насухо, хватается за одежду и… замирает. Эти одежды были на нем ночью. От этих одежд пахнет не только им. Пахнет чужими телами, непривычной ранее плотской страстью, еще чем-то, неуловимым. Цзян Чэн глупо подносит ткань к лицу, вдыхает, отстраняется, смотрит, комкает в руках. — Я принес мазь от синяков, — говорит Вэй Усянь. Он стоит рядом с ширмой, смотрит больным серьезным взглядом. Цзян Чэн кивает ему, позволяет увести себя на кровать и подобрать волосы. Он не знает, что делать и что говорить. — Чэн-Чэн, я не смогу тебе помогать так, как ты хочешь, — говорит Вэй Усянь, втирая мазь ему в следы на шее. — Я… не смогу. Но я постараюсь… быть полезным. Просто… я не могу позволить, чтобы хоть кто-то из вас пострадал. Цзян Чэн смотрит перед собой, а потом говорит тихо-тихо: — Мне было хорошо ночью. Они были осторожны. Вэй Усянь замирает на миг, потом продолжает втирать мазь и вздыхает: — Хорошо. А потом он начинает говорить что-то быстро-бессмысленное, легкое, глупое и очень нужное им обоим. Цзян Чэн думает, что надо обдумать его слова, надо обдумать, почему он не… не хочет, нет, не может быть тем, кем был. У всех них сломано что-то в душе, но Вэй Усянь всегда смеялся, и Цзян Чэн считал, что у него этот слом меньше. Ошибался, наверное?.. — Чэн-Чэн? — зовет Вэй Усянь. — Я спать хочу, — вздыхает Цзян Чэн. — Но надо домой. — Поспишь в повозке с шицзе, — усмехается Вэй Усянь. — И поворачивайся. Надо тебе и спереди смазать, чтобы шицзе не испугалась. Он смеется, но взгляд, который встречает Цзян Чэн, слишком тяжелый и усталый. Ничего. Они разберутся и с этим. Обязательно разберутся. . Цзян Чэн чувствует себя так же, как тогда, когда порвал бусы сестры: мелкие бусины приходилось низать на тонкую нить, и они ложились одна на другую со странным гулко-звонким стуком. Он нанизывает мысль одну на другую, вспоминает-вспоминает-вспоминает, стоит, вонзив в голову твари меч, и смотрит перед собой, тяжело дыша. — У Вэй Усяня нет золотого ядра, — говорит Цзян Чэн, выдыхая. — Он его потерял. Потерял, разбил, сломал, испортил тьмой, какая разница?.. Свой шанс на помощь Баошань Санжэнь Вэй Усянь отдал Цзян Чэну, а сейчас пытается держать себя в руках… пьет слишком много. Но на его месте Цзян Чэн вообще чуть не сдался. — Что ты можешь делать в Пристани Лотоса, чтобы не раскрыть того, что у тебя нет золотого ядра? — спрашивает Цзян Чэн. Вэй Усянь смотрит на него почти затравленно, хмурится, а потом говорит: — То, о чем ты попросишь. Цзян Чэн кивает. И просит. Вэй Усянь теперь сидит с книгами, следит за рабочими, приглядывает за детьми. Никакой ночной охоты или обучения, где есть взаимодействие с ци, нет. Вместо него на ночную охоту выходит сам Цзян Чэн, потому что им нужно поддерживать репутацию сильнейших. Так он сталкивается на границе Юньмэна с Цинхэ с Не Минцзюэ, который… закрывает его собой и своей саблей от удара ночной твари. Цзян Чэн стоит за его спиной, видит мелко заплетенные косички, чувствует знакомый запах… и злится. — Меня не нужно спасать!.. — яростно говорит Цзян Чэн и сам вступает в бой. Тварь сильная. Двух сильных заклинателей еле хватает для того, чтобы одолеть ее, и Цзян Чэн признает, что был прав Вэй Усянь, требуя взять с собой адептов, но у них слишком мало адептов. Он не может рисковать… ими. — А-Чэн, ты… — начинает Не Минцзюэ и натыкается на взгляд Цзян Чэна. — Глава Цзян. — Глава Не, — кивает Цзян Чэн, стоя, прислонившись спиной к дереву и тяжело дыша. Зато это он добил тварь. — Было приятно сразиться вместе с вами, — смотрит на него Не Минцзюэ, а потом окидывает горячим взглядом с головы до ног, — глава Цзян. Цзян Чэн теперь знает, что это за взгляд. Этот взгляд говорит, что он желанен, что его хотят, что… если он разрешит… возможно его повалят прямо в эти обагренную кровью твари травы и… — Это только охота, глава Не, — кривится Цзян Чэн. — И она закончилась. Он хочет уйти отсюда, но есть шанс, что ноги подведут — сил совсем нет. Надо еще как-то отсюда выбраться… потом. Потом. Сейчас ему нужно просто присесть, но он не может сесть на землю при Не Минцзюэ, который уже видит в нем кого-то… слабого. — Глава Цзян? — хмурится Не Минцзюэ, приближаясь быстро… слишком быстро, слишком близко. — Вас… Цзян Чэн выставляет перед собой меч — не трогай, не смей, даже не смей!.. — Глава Не, вы уже получили всё, что хотели!.. — выдыхает Цзян Чэн. — Уйдите. Не Минцзюэ сам вспыхивает, его ноздри гневно раздуваются, а потом он хватается голой рукой за лезвие меча и делает шаг вперед. Вот уж бешенный из Цинхэ. Цзян Чэн не должен был отводить меч. Но он отводит. Не Минцзюэ этим почти разочарован. Он становится слишком близко, берет Цзян Чэна за запястье и довольно топорно проверяет с помощью ци — основы выживания в условиях войны буквально. — Не ранен, но вымотан, — говорит Не Минцзюэ. — До города не доберешься. — Доберусь, — хмыкает Цзян Чэн. — Не впервой. Не Минцзюэ смотрит на него оценивающе, кивает, а потом просто… подхватывает на руки. — Глава Не, — очень спокойно говорит Цзян Чэн, — если вы меня сейчас не отпустите, я вас убью. — Около города отпущу, — просто говорит Не Минцзюэ. — Никто не узнает. Ты устал, а-Чэн. Ты вымотан. Ты должен отдохнуть. Цзян Чэн молчит. Он хочет поспорить. Он должен поспорить, ясно?!.. Он должен. Он просыпается от того, что Не Минцзюэ зовет его: — Глава Цзян. Глава Цзян. А-Чэн. Глава Цзян. Цзян Чэн открывает глаза и видит перед собой защитную вышивку на ткани верхнего одеяния Не Минцзюэ. Он… заснул?.. — Глава Цзян, мы почти в городе, — говорит Не Минцзюэ. — Дальше вы — своим ходом. Поклянитесь, что выспитесь. — А если не поклянусь? — спрашивает Цзян Чэн хрипло. — Ну, Сичэнь меня однажды привязал к кровати, — хмыкает Не Минцзюэ. — Я тебя тоже могу привязать. Цзян Чэн дергается резко, окончательно просыпаясь. Он хочет сбежать, уйти, только бы подальше, только бы не думать, только бы… Не Минцзюэ тихо и тепло посмеивается, отпуская Цзян Чэна и позволяя ему отскочить в сторону. Они смотрят друг на друга. — Глава Цзян, я вас предупредил, — просто говорит Не Минцзюэ и становится на меч. Цзян Чэн смотрит на него… а потом возвращается в лес. Денег на комнату в постоялом дворе он с собой не брал — как не брал адептов. И даже по той же причине. Цзян Чэн вздыхает, находит себе удобное место в корнях выворотня, крепит пару охранных талисманов кисти Вэй Усяня и позволяет себе расслабиться. Надо будет как-то найти время на сон. Надо. . Конечно. Цзян Чэн должен был ожидать чего-то… такого. Но он не ждет, хорошо?.. Или он надеется, что этого не случится?.. — Глава Цзян, — зовет Лань Сичэнь. — Чай. Чай он привез с собой и настоял, чтобы самому заварить. Цзян Чэн принимает чашу, радуясь только тому, что Вэй Усяня сегодня нет в Пристани Лотоса. Им сейчас не нужен политический конфликт из-за того, что его шисюн проклял главу другого клана. — Это прекрасный сбор, — говорит Лань Сичэнь, отпивая из своей чаши. — Способствует хорошему сну и облегчает головные боли при недостатке сна. Цзян Чэн замирает, смотрит в чашу, вдыхает в себя аромат, не узнавая ни одной из заваренных трав, спрашивает: — Глава Не… — Посетовал, что вы себя совсем не жалеете, глава Цзян, — с благостным лицом соглашается Лань Сичэнь, глядя на пиалу чая в руках Цзян Чэна. Они заняли любимую беседку сестры еще и потому, что тут слишком много лишних взглядов — постоянно кто-то рядом, и нет и шанса на непристойность. Цзян Чэн не понимает, почему для него это важно. Но это важно. А еще до странного важно, что Не Минцзюэ сказал об его усталости Лань Сичэню… а тот привез чай. От этого хорошо и грустно. Потому что не получится после… Нет. Нельзя думать об этом. Не сейчас. — Глава Цзян? — зовет Лань Сичэнь и поднимает взгляд от чаши Цзян Чэна. — Вам не нравится чай или компания?.. — Что вам сказал глава Не? — не отводит взгляд Цзян Чэн. Лань Сичэнь делает это первым. Он прикрывает глаза на миг, а когда открывает их, то смотрит на левый висок Цзян Чэна — на туго заплетенные косички. Косички он плетет еще с юности, с детства почти, но сейчас почему-то вспоминаются косички Не Минцзюэ и хочется расплести волосы и собрать их иначе, потому что… Нет. И так нельзя. — А-Цзюэ, — мягким голосом прерывает тишину Лань Сичэнь, — сказал, что ты не спишь, что ты устаешь сильней, чем можешь выдержать, что ты уснул на его руках, хотя мгновение назад огрызался… что ты спал в лесу под выворотнем, вместо того, чтобы просто пойти на постоялый двор. Цзян Чэн поспешно ставит чашу на стол, потому что боится ее уронить. Вопрос звучит словно сам, словно против его воли: — Он следил за мной?.. — А-Цзюэ плох в слежке, — смотрит на поставленную чашу Лань Сичэнь, — то, что ты… вы его не заметили, глава Цзян, говорит о вашей усталости больше, чем может сказать мне а-Цзюэ. Прошу вас… выпейте чай. Цзян Чэн сцепляет пальцы между собой до побелевших костяшек, говорит глухо: — Зачем?.. Взгляд не отводит. Лань Сичэнь смаргивает, говорит: — Вы мне не верите больше, глава Цзян?.. Цзян Чэн сидит, смотрит на него. Он выбрал для встречи открытую всем взглядом беседку, а сейчас почти боится пить этот чай, принять… эту странную заботу. — Не то, чтобы я не верил вам, глава Лань, — говорит Цзян Чэн. — Просто… — Просто мы выбрали не тот способ получения желаемого, — договаривает за него Лань Сичэнь. — Но даже так, а-Чэн, я ни о чем не жалею. Выпей чай. Он, правда, поможет. И… я откланяюсь. Цзян Чэн не отвечает. Лань Сичэнь улыбается грустно, встает и уходит. — Глава Лань, — не глядя на него, говорит Цзян Чэн, — не попадайтесь Вэй Усяню. О главе Не он не знает, но вас может и проклясть. Он знает, что я сам согласился на эту сделку, но иногда чувства в нем сильней разума. Лань Сичэнь, остановившийся при первых звуках его голоса, усмехается, говорит: — Как и в любом из нас. Спасибо за предупреждение, глава Цзян. И он уходит. Цзян Чэн смотрит на чашу с чаем. Долго. Чай Цзян Чэн выпивает уже холодным. Спит он в эту ночь без кошмаров. . Цзян Чэна выдергивают на Совет кланов, когда Вэй Усянь ведет себя как идиот и выкрадывает Вэней с тропы Цюнци. Там, конечно, одни женщины, старики и юнцы, пришлось лететь в ночи, чтобы лично посмотреть, но… его дурацкий шисюн поступил по сердцу вместо того, чтобы прийти к нему и попросить помощи. — Отрекись от меня, — сказал Вэй Усянь при встрече. — Заткнись, — ответил ему Цзян Чэн. — Куда ты их тащишь?.. — На Луанцзан, — нахмурился Вэй Усянь. — Там я смогу их защитить. Потому что у него нет золотого ядра, а Могильные Курганы — место, где он может быть заклинателем. Цзян Чэн ругается в голос весь полет до Ланьлина, а там, вцепившись в бесполезно-огромный белоснежный рукав Лань Сичэня, кивает Не Минцзюэ и тащит главу Лань за собой в коридор. Глава Не присоединяется к ним почти мгновенно. Цзян Чэн смотрит на обоих мрачно, говорит: — Вэй Усянь выкрал с тропы детей, стариков и женщин. И семерых юнцов, пятеро из которых ранены. А сейчас на него спустят всех собак, потому что он перестал быть полезным… Лань Сичэнь молчит вежливо. Не Минцзюэ молчит недоуменно. Они оба позволяют Цзян Чэну собраться, чтобы сказать то, что он хочет. Он глубоко вдыхает, чувствуя, как поджимается всё внутри, а потом ухмыляется и спрашивает: — Как насчет еще одной сделки?.. Не Минцзюэ дергается, но Лань Сичэнь удерживает его на месте взглядом, смотрит внимательно и уточняет своим мягким голосом: — Сделки?.. — Пусть сами убедятся, что Вэй Усянь просто спас невиновных, — кивает Цзян Чэн. — Убедите их. Уговорите не идти на него всем миром. Я… Я найду Вэням место. У меня много свободного места. — Вэни уничтожили Пристань Лотоса, — напоминает Не Минцзюэ. — Я знаю!.. — почти кричит Цзян Чэн. — Особенно постарались старуха и младенец, который еще даже не ходит, да?!.. Его почти трясет. Потому что он не хочет спасать Вэней. Не хочет. Но с ними убьют Вэй Усяня. …а потерять еще и Вэй Усяня… Нет. Нет. Он не допустит. — Глава Цзян, — Лань Сичэнь касается его плеча осторожно. — Что вы хотите от нас? Цзян Чэн жмурится, выдыхает: — Защиты. — Хорошо, — просто говорит Лань Сичэнь, мягко поглаживая его по плечу. — Хорошо. Я сейчас попрошу слуг заварить вам чай, и вы его выпьете. Поговорим после Совета. Но вы уверены, что это дети, старики и женщины?.. — Я лично на них посмотрел, — кивает Цзян Чэн, глядя исподлобья. — Я вам верю, — улыбается Лань Сичэнь. — Мы верим, — кивает серьезно Не Минцзюэ. В зал Совета они возвращаются вместе. Цзян Чэн садится на свое место и под внимательным взглядом Лань Сичэня выпивает принесенный чай. Совет начинается. И первым вопросом звучит просьба Лань Сичэня: — Глава Цзинь, не могли бы вы предоставить списки тех, кто был на тропе Цюнци, потому что по союзному договору мирные остатки клана Цишань Вэнь должны были жить в резервации… но почему-то среди заключенных был ребенок, что даже еще не ходит… и пожилая женщина, что годится мне в прабабушки. Меня несколько… озадачивает это. Что они могли сделать, чтобы оказаться в трудовом лагере?.. Цзян Чэн по большей части просто пьет чай. И снова пьет чай, когда ему приносят новую чашу. И снова пьет чай. Под конец Совета, на котором было решено отправить представителей от всех пристуствующих кланов, чтобы посмотреть на сбежавших Вэней, Цзян Чэн почти спит. — Что же, значит, утром собираемся во дворе, — кивает Лань Сичэнь благостно. — До завтра, господа. — Только не забудьте, глава Лань, что утро у нормальных людей начинается не в пять, — говорит Не Минцзюэ. Большинство смеются почему-то. Цзян Чэн встает и идет следом за Лань Сичэнем. Он чуть заторможенный, потому отстает, но путь в покои, выделенные главе Лань, находит быстро. Он чувствует горькую схожесть ситуации, когда стучит в дверь. — А-Чэн? — растерянно выдыхает Лань Сичэнь, открыв. — Что ты тут…? — Покончим с этим!.. — перебивает Цзян Чэн, входя в его комнату, встречается взглядом с Не Минцзюэ, усмехается криво, говорит: — Я сам предложил новую сделку. Сам. Он решительно дергает пояс, но пальцы вялые, непослушные. А потом их еще и ловят, греют между ладоней. Лань Сичэнь смотрит в глаза Цзян Чэна, пытается поймать его взгляд, зовет: — А-Цзюэ?.. — А он решил, что теперь должен заплатить своим телом, — усмехается Не Минцзюэ, поднимается, потягиваясь, продолжает спокойно: — Раздевай его — и в кровать. Лань Сичэнь хмурится, потом кивает и помогает развязать пояс. Цзян Чэн напряжен. Ему… ему неприятно. В прошлый раз было иначе. В прошлый раз он был пьян. Наверное, надо было вина выпить, а?.. Не Минцзюэ, разоблаченный уже до нижних штанов, подходит, помогает Цзян Чэну снять одежды, отстраняет Лань Сичэня, чтобы тот тоже разделся. Цзян Чэн напрягается весь, когда на нем остаются только штаны. Он… ждет. Не Минцзюэ издает смешок, потом подхватывает его на руки спокойно, несет на кровать, укладывает… и вытягивается рядом на животе. — А-Цзюэ, — осуждающе тянет Лань Сичэнь. — Ты забыл про одеяла. Это тебе тут не холодно. Он бросает на Цзян Чэна одеяло. Не Минцзюэ помогает расправить его, укутывая и подтыкая по своему усмотрению. Лань Сичэнь устраивается с другой стороны, укутываясь в свое одеяло. Слышится щелчок пальцев, и все свечи в комнате гаснут. Цзян Чэн лежит в темноте, таращится в едва различимый потолок, а потом уточняет: — Утром?.. Или завтра?.. — Да нет, — смеется тихо Не Минцзюэ, — сегодня ночью всё отработаешь. В постели с нами. Спать будешь. И я даже не позволю Сичэню тебя разбудить в пять утра. — А-Цзюэ, — осуждающе тянет Лань Сичэнь. — Но, да, глава Цзян, ваша плата нам за сегодняшнюю помощь — сон. Справитесь или… у меня есть отвары, что помогают уснуть. — Глава Цзян справится, — хмыкает Не Минцзюэ. — Сичэнь, ну ты тоже… «Глава Цзян», когда мы все почти голые в одной кровати. Лань Сичэнь хмыкает, но ничего не отвечает. Цзян Чэн тоже молчит. Он понятия не имеет, что говорить. Он же… он был готов… к сделке. Он был готов. А они… они просто… — Вы меня не хотите больше? — спрашивает Цзян Чэн. Может, они просто решат в итоге запросить иную цену?.. Или спросить ее с кого-то из его семьи?.. С Вэй Усяня?.. Не Минцзюэ тяжко вздыхает. Лань Сичэнь откашливается, говорит: — Глава Цзян… — Руку дай, — перебивает Не Минцзюэ, раскрывая одеяло Цзян Чэна. У него огромная ладонь, когда он прижимает пальцы Цзян Чэна к своему возбужденному члену. — Вот так я тебя не хочу, — говорит Не Минцзюэ. — Всё тело мое протестует единению с тобой, ага. Но ты ж потом шарахаться будешь. Будешь ведь?.. Цзян Чэн молчит. Не Минцзюэ его руку обратно под одеяла запихивает, потом вздыхает, говорит: — Засыпайте, я сейчас подрочу и вернусь. И встает с кровати. Лань Сичэнь рядом мягко смеется, говорит: — А я могу усмирять плоть с помощью ци. — Я не настолько возвышен!.. — отзывается из темноты голос Не Минцзюэ. — Аха!.. Цзян Чэн знает, что сейчас происходит. От звуков колотится быстрее сердце и становится труднее дышать. Но он лежит под одеялом и ждёт… чего-то. Не Минцзюэ возвращается скоро, укладывается рядом, кладет свою руку поперек живота Цзян Чэна и почти сразу засыпает. Цзян Чэн лежит и думает, что ему уснуть не суждено. А потом он просыпается, потому что сердце под его ухом сбивается с ритма. — Сичэнь, спи, — гудит за спиной Не Минцзюэ в затылок Цзян Чэна. — У тебя выбора нет. — Нет, — просто соглашается Лань Сичэнь, и голос его приятно звучит под ухом. — Иначе разбужу, да?.. — Разбудишь, — соглашается Не Минцзюэ, потом издает странный звук и мягко прикасается губами к коже Цзян Чэна прямо под линий роста волос. — Мы ему волосы не распустили вчера. — Мы извинимся, — обещает Лань Сичэнь. Цзян Чэн хочет ответить, что ничего, он так часто засыпал, но не получается. Зато получается снова заснуть. В эту ночь он, кажется, всё же выспится. . Цзян Чэн всё никак не может проснуться, а потому почти не реагирует на то, что Не Минцзюэ разбирает его вчерашнюю прическу и начинает расчесывать волосы. Ему бы сидеть ровно, да, и глаза держать открытыми, если получится. Лань Сичэнь мягко проходится влажной от теплой воды тряпицей по щекам Цзян Чэна, по его шее, груди, но в этом нет ничего… такого. Просто странная забота. А еще и Не Минцзюэ начинает массировать затылок, и Цзян Чэн глухо стонет, расслабленно отклоняясь назад и оказываясь тем самым затылком на чужом плече, пока Не Минцзюэ массирует кожу уже на виске. Но спать так хочется. — Глава Цзян, — мягко гладит по щеке Лань Сичэнь, — сколько чая вы вчера выпили? Сколько чаш вам поднесли?.. — Пять? — хмурится Цзян Чэн. — Семь?.. Не помню. Не Минцзюэ тяжело вздыхает, говорит: — Утренний отсос отменяется. Не, ему понравится, но потом снова шарахаться начнет. — Увы, — кисло соглашается Лань Сичэнь и говорит как с ребенком: — Глава Цзян, вы сейчас выпьете еще один отвар, хорошо?.. — Я не маленький, — бормочет Цзян Чэн. — Небеса, не могу!.. — шепчет Лань Сичэнь, а потом прикасается своими губами к губам Цзян Чэна. — Не могу, прости. И снова мягко прикасается губами к губам. Не Минзцюэ над головой напоминает своим большим — не громким, а всеобъемлющим — голосом: — Он на тебя будет сердит. — Знаю, — с веселой грустью соглашается Лань Сичэнь и подносит к губам Цзян Чэна пиалу. — Пейте, глава Цзян… пей, а-Чэн. Цзян Чэн пьет только для того, чтобы напомнить, что он не маленький, но горечь обжигает на языке, опаляет глотку, ныряет в желудок, а потом проходится огненной волной по всему телу. Он стоит посреди комнаты, не помня, как вскочил. На кровати сидят и смотрят на него полностью одетые Не Минцзюэ и Лань Сичэнь. Они ждут его реакции, следят за каждым движением. В голове — ясно. Внутри — стыдно от того, как он вел себя. Цзян Чэн хмурится, потом уточняет: — Что я вам должен? Лань Сичэнь переглядывается с Не Минцзюэ, и тот серьезно кивает, позволяя сказать: — Одеться. Позволить заплести себе волосы. Поесть. — И если голову начнет кружить, встать на меч одного из нас, — серьезно кивает Не Минцзюэ. — Эта травяная ланьская дрянь по голове бьет сильней вина. Цзян Чэн хмурится и кивает. Он не может расслабиться, пока ему помогают одеться и собирают волосы в простую прическу. Он ждет… чего-то. Прикосновений, поцелуев — поцеловал же его Лань Сичэнь, а?.. — Натворил делов, а, Сичэнь? — посмеивается Не Минцзюэ. — И буду расплачиваться за потакание своим желаниям, — легко соглашается Лань Сичэнь. — А-Чэн, возьми эту булочку, прошу. Цзян Чэн булочку берет и понимает, что ведет себя… недостойно. Он должен быть сильным, достойным звания главы одного из Великих кланов, а вместо этого он готов шарахнуться от чужих прикосновений и сердито ест булочку. Надо собраться. Во дворе, где слишком многолюдно и слишком шумно, Цзян Чэн встает на свой меч и добирается до Луанцзан сам, хотя видит, что Не Минцзюэ и Лань Сичэнь ненавязчиво, но страхуют его весь полет. Что за ланьский чай ему вчера подали?.. Вэй Усянь встречает всех строем из мертвецов, потом вздыхает и пропускает группами по десять человек. В пещере ютятся старики, женщины и юнцы. Ребенок плачет на коленях у старухи, и Цзян Чэн смотрит на этого ребенка, повторяя себе, что тот не виноват, родившись с фамилией Вэнь. Вэней всё равно хочется оставить подыхать. Но не получится. Цзян Чэн уходит с Могильных Холмов, сидит у живого дерева, смотрит перед собой. Рядом потихоньку начинают собираться представители остальных кланов, шушукаться, обсуждать, что Вэй Усянь был даже в чем-то прав. Цзян Чэн смотрит перед собой и прикидывает, куда можно поселить беженцев. У него после войны осталось достаточно разоренных селений. Поставить над ними Вэй Усяня, и пусть сам разбирается. — Глава Цзян? — зовет Лань Сичэнь. — Вы готовы отправиться обратно?.. — Да, — поднимается на ноги Цзян Чэн. — Что там насчет…? Он машет на Могильные Курганы. — Передадим заботу о них клану Юньмэн Цзян, а потом начнем проверку остальных трудовых легерей, — просто говорит Лань Сичэнь. — Попросим господина Вэя сопровождать нас в проверках, чтобы отследить, кто и как был убит. За пару дней всё облетим. Цзян Чэн кивает, потом смотрит в глаза Лань Сичэня и говорит твердо: — Он не сможет лететь на мече. Физически не сможет. Никогда. Лань Сичэнь хмурится, потом выдыхает растерянно: — О. Ясно. Он думает некоторое время и кивает: — Я попрошу Ванцзи. Он возьмет господина Вэя на меч. Не волнуйтесь, глава Цзян, за вашим шисюном приглядят. — Лань Ванцзи ненавидит Вэй Усяня, — хмурится Цзян Чэн. — Как я вас? — поднимает брови Лань Сичэнь, улыбаясь чуть грустно. — Увы, почему-то нам с Ванцзи суждено желать то, что невозможно обрести. — Он вздыхает и уточняет: — Вы готовы вернуться? — Да, — снова кивает Цзян Чэн. — Я же уже сказал. — Простите, — винится Лань Сичэнь. — Вероятно, я засмотрелся на то, как ваши губы произносили это. А потом он совершенно спокойно разворачивается и начинает созывать всех в обратный путь в Ланьлин. Цзян Чэн машет издалека Вэй Усяню, тот хмурится, поигрывая флейтой, но темных земель не покидает, готовый атаковать. Цзян Чэн запоздало волнуется о том, что Лань Сичэнь с этой горы мог и не вернуться, но тот стоит перед ним, живой и уверенный. Ладно. Им еще предстоит всем поорать друг на друга, пока они не придут к тому, что уже озвучил Лань Сичэнь. Цзян Чэн морально готовится к долгому дню и встает на меч. Он делает вид, что не замечает летящих почти слишком близко Лань Сичэня и Не Минцзюэ. . В трудовых лагерях Вэй Усянь находит еще больше невинных Вэней. Когда он с мрачным лицом возвращается в Пристань Лотоса с ребенком лет трех, который цепляется за него так, будто от этого зависит его жизнь, Цзян Чэн говорит: — Я посмотрел карты. Есть три места, где их можно разместить. Сестра пока что забирает под свою заботу малышей и часть женщин — хорошие служанки нужны всегда, а пригляд за адептами боевого клана заклинателей необходим даже на уровне «пришел с охоты и что-то поел, а потом уже рухнул спать». Вэй Усянь с Цзян Чэном облетают заброшенные и подтопленные поселения, выбирают одно место и остаются там на ночь — посмотреть, что такое обитает в этих местах. Давно они так не ночевали, а. С войны. Вэй Усянь сидит у костра, хмурится, смотрит сквозь пламя на Цзян Чэна, спрашивает: — Чем заплатил за помощь?.. Он в руке сжимает палку, которой иногда ворошит ветки в костре. Цзян Чэн усмехается, говорит честно: — Хотел собой. Если я им так нужен, пусть берут. Тело… тело нужно, чтобы служить разуму. А воскрешать я пока не научился. Вэй Усянь, который на днях случайно лютому мертвецу разум вернул, кивает. Палка трескается под его пальцами. — Они не стали, — договаривает Цзян Чэн. — Сказали, чтобы я выспался, обнимали всю ночь, накормили… Не тронули. Вэй Усянь поднимает растерянный взгляд, хмурится, уточняет: — Не тронули? Захотели другую цену?.. — Это было ценой, — качает головой Цзян Чэн. — Чтобы я просто… спал меж ними. Я, правда, ланьский чай пил, а с него в голове мутней, чем от вина. Если и было что-то, мог не запомнить. Вэй Усянь кривится, бросает палку в темноту, закрывает лицо ладонями. Цзян Чэн вздыхает, пересаживается рядом, говорит: — Мой выбор. Не твой. — Ради меня ты это выбрал, — напоминает Вэй Усянь. — Ради меня ты на темный путь ступил, — хмыкает Цзян Чэн. — Ты потому три месяца пропадал? Потому что новую силу приручал, чтобы за меня в войне драться?.. Вэй Усянь от лицо ладони отнимает, смотрит перед собой, говорит: — Я тогда не знал о войне. Хотел просто отомстить. Цзян Чэн выдыхает. Они сидят, прижавшись плечом к плечу, смотрят в огонь. Вэй Усянь носом клюет, пытается бодриться, но он… он слабее сейчас, ему нужен сон. Цзян Чэн смотрит на него, а потом говорит: — Я всё это время ждал, что ты меня защитишь, знаешь?.. Я могу защитить тебя от собак, а ты меня — от всего остального. Дурость какая. — Я стараюсь, — усмехается Вэй Усянь, садясь ровнее. — И… я видел, как они на тебя смотрят. Я могу защитить тебя от них. — От них? — повторяет Цзян Чэн. — Лань Сичэнь и Не Минцзюэ, — кивает Вэй Усянь. — Они оба… это были они, так?.. — Так, — даже не спорит Цзян Чэн. Он смотрит в костер, рвет травинку рядом с ногой, бросает ее в огонь и следит, как скукоживается она, потом, не глядя на повернувшегося к нему всем телом Вэй Усяня, говорит: — Не трогай их. Они… они просто взяли то, что хотели. А сейчас жалеют. Потому что я теперь их… Он не говорит «боюсь», он не говорит «не доверяю», потому что не боится, потому что доверяет, иначе бы не пришел к ним с новой сделкой, просто… просто всё не так. Просто всё могло быть иначе, и Цзян Чэн принимал бы чай из рук Лань Сичэня, не думая, позволял бы Не Минцзюэ прикрывать себя, не сомневаясь. — Я понял, — говорит Вэй Усянь. Цзян Чэн смотрит на него, и есть в его лице, в его взгляде что-то, отчего верится — понял. А если пока не понял, то сможет понять и принять. — Что будет теперь? — спрашивает Вэй Усянь. — Будем жить, — просто говорит Цзян Чэн. — Нам с тобой еще клан восстанавливать. Сестру замуж надо. Вэней, вон, поселить. Вэй Усянь кивает, потом чуть сильней, чем надо, наклоняется, теряет равновесие, головой мотает. Цзян Чэн говорит: — Спи давай. Я покараулю. Я позабочусь о тебе сегодня. Вэй Усянь вздыхает, но устраивается спать полусидя, положив флейту на колени — просыпается при опасности он быстро и пару резких мелодий, дезориентирующих противника, выдать может за два удара сердца. Цзян Чэн смотрит на него, переводит взгляд на огонь и думает, что всем им нужна забота. Защита. Нужен кто-то, кто скажет «поспи и поешь, отдохни». Цзян Чэн не хочет думать о том, откуда эти мысли. Не сегодня. . Цзян Чэна выгибает, когда кожу на внутренней стороне бедра прикусывают, он пытается сесть… отстраниться?.. сделать хоть что-то, но под ним гулко смеются, и Не Минцзюэ, в объятьях которого он и лежит, говорит: — Лани любят отмечать свое. — Не — тоже, — шипит Цзян Чэн, который никак не может простить тот первый укус в плечо. — Да, — даже не спорит Не Минцзюэ. — Не зажимайся. Дай Сичэню тебе отсосать. Он так долго этого хотел. Цзян Чэн собирается огрызнуться, но его член накрывает горячий рот, и… он просыпается. В груди колотится сердце, дыхание сбитое, член стоит. Цзян Чэн ругается сквозь зубы, прикасается к себе — ему хватает пары движений рукой и яркого воспоминания о той ночи. Воспоминаний у него слишком много, и все они живые, яркие, не поблекшие, несмотря то количество вина, что было им тогда выпито. Цзян Чэн почти боится следующего Совета кланов, потому что там придется встретиться с теми, кто слишком часто является в его снах. — Глава Цзян? — окликает Лань Сичэнь. — Что? — хмурится Цзян Чэн, на котором скрещиваются взгляды почти всех в зале Совета. — Я спросил, как проходит размещение Вэней, — вежливо повторяет Лань Сичэнь. — Трудно, — вздыхает Цзян Чэн. — Мы нашли им место. Там есть дома, поля есть, но это всё надо обрабатывать и чинить. К зиме, думаю, разместим всех. Дети частично пойдут в орден — зиму они могут не пережить, а в Пристани Лотоса и целители есть, и просто люди… понимающие. Он вздыхает. — Спасибо, глава Цзян, — позволяет ему не договаривать Лань Сичэнь. — Отрадно сознавать, что вы смогли помочь этим несчастным, несмотря на то… кто они. Цзян Чэн кивает и отводит взгляд. Он ловит себя на том, что слишком пристально смотрит на губы Лань Сичэня и вспоминает, как те смотрелись на его члене. От воспоминаний бросает в жар. Тяжелый жадный взгляд Не Минцзюэ совсем не помогает. В этот раз Совет растягивается на третий уже день, Ланьлин Цзинь постепенно теряют авторитет и не могут задавить уже всех несогласных своими голосами, потому вопросы решаются медленней. Цзян Чэн в выделенных ему покоях собирается развязать пояс своих одеяний, узел тугой ослабляет уже, когда раздается стук в дверь. Это… раздражает. Сегодня он целый день говорил и слушал, а сейчас его еще и смеют тревожить. Цзян Чэн открывает дверь с твердой уверенностью, что сейчас он наорет на стучащего. На пороге стоит Лань Сичэнь. За его плечом почти возвышается Не Минцзюэ. — Глава Цзян, — шагает вперед Лань Сичэнь, — позвольте предложить вам… сделку. Цзян Чэн выдыхает шумно и говорит: — Нет. Лань Сичэнь теряется, смаргивает, облизывается — быстро мелькая розовый язык, и Цзян Чэн засматривается. Не Минцзюэ хмыкает и соглашается: — Никаких сделок. Ты, я, Сичэнь, эта ночь — твоя кровать. Цзян Чэн смотрит на него, пока Лань Сичэнь делает еще шаг к нему, касается пояса едва, скорее в обозначении того, что готов раздеть Цзян Чэна здесь и сейчас, взгляд опущен, ресницы дрожат. — Нет, — говорит Цзян Чэн. Лань Сичэнь смотрит на него растерянно, говорит: — Что?.. Цзян Чэн подается к нему, выдыхает: — Нет. Лань Сичэнь снова облизывается, спрашивает: — Почему?.. Ты так смотрел… — Потому что я не хочу, — смотрит ему в глаза Цзян Чэн. Лань Сичэнь выдыхает… и убирает руки от его пояса. Цзян Чэн ухмыляется, чувствуя, как внутри всё напрягается. — Что же, — просто говорит Не Минцзюэ. — Мы умеем понимать отказ. — И ждать, — уверенно кивает Лань Сичэнь. А потом он быстро подается вперёд и касается своими губами губ Цзян Чэна, шепнув: — Но так ждать слаще. Не Минцзюэ хмыкает, кладет ладонь на плечо Лань Сичэня, подталкивает его на выход. Цзян Чэн сам хватает его за руку и тянет на себя. Этот поцелуй столь же мимолетен и осторожен. А потом они уходят, а Цзян Чэн закрывает за ними дверь. Потому что может. . Лань Сичэнь находит Цзян Чэна на запруде, где плещется мелкота. Да, у главы клана есть другие дела, но сестра привела за руку сюда и велела учить детей плавать, пока она не позовет обедать. Так что Цзян Чэн полуголый, в одних нижних штанах с десятком смеющихся детей рядом, подбирает свои мокрые волосы и прикрикивает: — А ну-ка, вот покажу я, как главу не слушаться!.. — Защекочет!.. — пищат со всех сторон, и мелкота врассыпную бросается. И тогда, в этих радостных детских голосах, смешках и писках звучит: — Здравствуйте, глава Цзян. Цзян Чэн оборачивается на Лань Сичэня. Тот стоит на берегу прекрасным видением — белоснежный, в солнечном свете, он выглядит небожителем, спустившимся в грешный мир и плененный им. И против него — по колено в воде Цзян Чэн, со своими шрамами, с неприличным для главы клана загаром, голый по пояс и совершенно мокрый. Они слишком разные. …слишком?.. — Здравствуйте, глава Лань, — говорит Цзян Чэн, отжимая волосы. — Вы искали меня?.. — Искал? — издает странный смешок Лань Сичэнь. — О. Да. Определенно. Я искал вас, глава Цзян. Но, кажется, я не нравлюсь вашему шисюну?.. — И с чего вы это взяли, глава Лань? — уточняет Цзян Чэн, почти выходя из воды и останавливаясь напротив Лань Сичэня на расстоянии вытянутой руки. — С чего? — повторяет Лань Сичэнь, взгляд его беспомощно блуждает по телу Цзян Чэна. — С чего?.. Наверное, с того, что с самого моего прибытия Вэй Усянь с честным лицом сообщает мне, где вас искать, но вас там не оказывается?.. — И сколько вы так обошли? — ухмыляется Цзян Чэн. — Почти всю Пристань Лотоса, — признается Лань Сичэнь, — пока не услышал ваш смех… вы смеялись вместе с детьми. — А, — кивает Цзян Чэн. — Это же… дети. Среди этих детей, наверное, были маленькие Вэни, но он позволяет себе не думать об этом, отводит взгляд, понимает, что полуголым стоит перед Лань Сичэнем… который видел его совсем голым. Тепло прокатывается по позвоночнику от шеи к пояснице, а член предательски начинает приподниматься в облепивших его мокрых штанах. Лань Сичэнь резко выдыхает, говорит: — А-Чэн, что ты со мной делаешь, а?.. Цзян Чэн, еще смущенный, привычно огрызается: — А я понятия не имею, что с вами делаю, глава Лань!.. Мне двадцать, и вы с Не Минцзюэ сами учили меня всему. Он выходит из воды слева от Лань Сичэня, пытается уйти, но тот уверенно преграждает ему путь, выставляет перед собой ладони, говорит: — Не обижайтесь, глава Цзян, я иногда, завороженный вашей силой и уверенностью, забываю, как вы юны. Простите мне это. — Вы снова засмотрелись на мои губы? — слабо усмехается Цзян Чэн. — На этот раз я смотрел не на губы, — честно говорит Лань Сичэнь. — Выпейте со мной чаю?.. Цзян Чэн поднимает брови, потом говорит: — Нет. — Нет, — повторяет почти растерянно Лань Сичэнь и выдыхает горько: — Нет?.. — Скоро обед будет, — просто говорит Цзян Чэн. — Будьте моим гостем. Но… Вэй Усянь знает, но поклялся мне вас не проклинать, а вот сестра… не знает. И она может вас отравить, если догадается. — Мы сейчас говорим о Цзян Яньли? — недоверчиво уточняет Лань Сичэнь. — Почему все забывают, чья она дочь? — ухмыляется довольно Цзян Чэн. — Я спросить хотел, как у вас с золотым ядром?.. Можете подавить яд?.. Лань Сичэнь разглядывает Цзян Чэна некоторое время, всматривается в его лицо, словно пытается найти что-то сокровенное, а потом кивает: — Думаю, я могу попробовать. Цзян Чэн усмехается, а потом кивает на одну из дорожек: — Ступайте по этой дороге. Вы не пройдете мимо залы. Я переоденусь и найду вас. Лань Сичэнь смотрит на него и уточняет: — Я не могу помочь вам облачиться?.. Цзян Чэн просто смотрит на него. И Лань Сичэнь кивает — да, он тоже не уверен, что это закончится не близостью, едва Цзян Чэн мокрые штаны снимет. — Я буду ждать вас, — говорит Лань Сичэнь. — Столько, сколько вам будет нужно. — Я надеюсь на это, — вздыхает Цзян Чэн и уходит переодеваться. Впереди его ждет семейный обед, где Вэй Усянь, возможно, будет колким и язвительным, а Цзян Яньли, если догадается, будет очень-очень жуткой, она умеет, Цзян Чэн видел. И Цзян Чэн отчего-то очень хочет посмотреть на это всё со стороны. . Сестра выпутывает колючку из волос Цзян Чэна, когда спрашивает: — Итак, глава Лань и глава Не. Цзян Чэн, чьи волосы буквально в ее руках, а сам он — в ее комнатах, напрягается, но знает, что сбежать не получится. Он выдыхает медленно. На обеде с Лань Сичэнем Яньли была мила, мягко одергивала Вэй Усяня и казалась спокойной. Оказывается, она просто ждала мига, когда Цзян Чэн не сможет сбежать. Очень на нее похоже. — Что с ними? — уточняет Цзян Чэн. — Они ухаживают за тобой, — просто говорит Яньли. — Глава Не шлет тебе редкие ингредиенты, ходит с тобой на ночные охоты, а глава Лань привозит книги по управлению и чаи, которые помогают тебе спать. Но а-Сянь реагирует на них странно. Что я должна знать?.. — Ничего, — говорит Цзян Чэн. — Ох, а-Чэн, — вздыхает сестра, целует его в макушку. — Вы с а-Сянем вечно пытаетесь защитить меня и позаботиться, но вам тоже нужна забота и защита. Я должна защищать тебя от этих мужчин?.. — Нет, — хмурится Цзян Чэн. — Они не сделают ничего, что я не… чего я не позволю. Я… Руки Яньли замирают на его волосах. Она выдыхает — тихо и очень горько. Цзян Чэн напрягается, а сестра прижимается лбом к его макушке, говорит тихо-тихо: — Что случилось, а-Чэн?.. Они… обидели тебя?.. Цзян Чэн чувствует, как румянец стыда заливает шею, он жмурится, говорит: — Нет. Это была сделка. Я согласился. А они помогли нам с восстановлением Пристани Лотоса. Яньли выдыхает еще тише, обнимает со спины, бормочет тихо: — Вот о чем говорил а-Сянь… У меня есть разные… травы. — Лань Сичэнь уже знает, что ты можешь его отравить, — хмыкает Цзян Чэн. — Сестра, ты, не думай, я могу защитить себя. — Я знаю, — просто говорит Яньли, — но я бы хотела, чтобы тебе не пришлось этого делать. Она отстраняется, продолжает выпутывать колючку, когда в комнату заглядывает Вэй Усянь, уточняет: — Что мы делаем?.. — Мы позволяем а-Чэну разобраться самому, — твердо отвечает Яньли. — Но я бы хотела узнать перечень проклятий, что тебе известен. — Я напишу, — обещает Вэй Усянь. — Ты!.. — возмущается Цзян Чэн. — Вы, двое!.. — Мы о тебе заботимся, а-Чэн, — просто говорит Яньли, а потом резковато дергает за волосы. — Вот и всё, выпутала. Давай я тебя сейчас расчешу и нормально волосы тебе приберу. Будь аккуратней на следующей ночной охоте. — И не засматривайся на главу Не, — кивает Вэй Усянь. — Всё равно вам быть порознь. Всем троим. Потому что у каждого под рукой свой клан. Цзян Чэн молчит, позволяя сестре расчесывать свои волосы. Он так… запутался. Во всем. . Цзян Чэну как-то легче дышать становится, когда Вэй Усянь с сестрой занимают позицию «мы их не трогаем, пока они не обижают тебя». Он отстраивает Пристань Лотоса, присматривается к Вэням, которые не пытаются мстить — латают дома, поля обрабатывают впрок, грядки с лекарственными травами разбивают, нечисть выводят, кланяются, едва он появляется с проверкой, пытаются всучить травы или чего еще полезное. — А дети живут пока под присмотром сестры, — говорит Цзян Чэн, пока Не Минцзюэ в комнате на постоялом дворе обрабатывает ему рану на плече. Неудачно его в этот раз на ночной охоте зацепило — прополосовало плечо и лопатку, основательно разодрав новехонькое ханфу. До Вэнь Цин можно добраться уже через пару часов, да, но для этого нужно на мече уверенно стоять, а после битвы со странной тварью, сил не осталось ни у кого. Адепты Цинхэ Не и Юньмэн Цзян сейчас спят почти что вповалку в своих комнатах, а Цзян Чэна Не Минцзюэ почти унес в комнату, где добрался до мерзко кровящих глубоких царапин. — Я сначала пытался разбирать, кто где, — говорит Цзян Чэн, — потом плюнул. Дети — дети и есть. Если чего утворят, все одинаково получат. Не Минцзюэ за его спиной издает смешок, начинает мазь накладывать. Та холодная и щиплется нещадно. Может, и к Вэнь Цин не надо, а?.. Хотя Вэй Усянь настаивает, что она доверия достойна, что с любыми ранами — особенно духовными — нужно к ней. И это настораживает. — Шрамы могут остаться, если к целителю не сходишь, — словно читает его мысли Не Минцзюэ. — У тебя, говорят, в Пристани Лотоса теперь живет Вэнь Цин, что кличут Золотыми Руками… или она больше с меридианами работает?.. Но она тоже, думаю, сможет без шрамов залечить. Цзян Чэн вздыхает: — Больше-меньше шрамов, разве разница есть?.. У меня есть уже два. Один — от дисциплинарного кнута в руках Вэней. Второй после восстановления моего ядра остался. — А я-то гадал, кто тебя в живот пырнул, — говорит спокойно Не Минцзюэ. — Вроде, всю войну за тобой приглядывали, никто не мог. Сичэнь говорил, что Вэни тебя могли, когда схватили. Ну, про кнут оно так и есть. А вот второй… — А вторым шрамом мне вернули ядро, — очень медленно говорит Цзян Чэн и хмурится. Вертится в голове что-то невнятное. Важное. Но он слишком устал и не получается соединить всё, отказываются нанизываться бусины-факты на нитку. Ничего, потом додумает, главное запомнить это невнятное чувство. Цзян Чэн вздыхает и уточняет: — Вы за мной на поле боя приглядывали? Уже тогда?.. Он не договаривает «понравился», вместо того краснеет шеей. Не Минцзюэ внезапно мягко ведет по шее, пальцы словно волосок в опасной близости от царапин убирают, но касаются ровно тех мест, которые еще долго после той ночи носили отпечатки чужих зубов. Цзян Чэн еще сильнее краснеет, пытается разозлиться, он это быстро умеет, и почти получается. А потом Не Минцзюэ говорит вдруг тихо и почти задумчиво: — Ты нашу первую встречу в Аннигиляцию Солнца и не помнишь наверное. Сичэнь тебя серьезным сердитым мальчишкой запомнил… я тебя и вовсе мелким видел в последний раз. А тут мы обсуждаем, как людей провести… час уже спорим. И заходишь ты, спина прямая, на пальце Цзыдянь трещит, смотришь на карту так, будто мы тебе в душу плюнули дружно, а потом говоришь: «Я эти места знаю. Вы сделаете так, как скажу я». И глянул так, что поспорь с тобой еще, а. Он издает смешок, выдыхает тут же шумно и берется за бинты уже. Цзян Чэн позволяет руку себе ворочать удобней, но спрашивает: — И?.. — И потом ты напрочь игнорировал нас обоих, если дело не касалось войны или денег, — хмыкает Не Минцзюэ. — Знаю, не до того тебе было, просто… Сичэнь так загорелся. А я был не против. — Не против, — повторяет Цзян Чэн. Внутри что-то передергивается и переворачивается. Становится обидно почти. — А-Чэн, — говорит вдруг очень серьезно Не Минцзюэ, продолжая бинтовать, — ты знаешь, что я — сильнейший в ордене Цинхэ Не?.. — Да, — соглашается Цзян Чэн. Говорить больше не хочется. Хочется одеться, спуститься вниз и снять еще одну комнату. Ему не хочется быть кем-то из категории «не против». Глупо как. Совсем глупо. — А это значит, что я сгорю в своей силе, не пройдет и декады лет, — просто говорит Не Минцзюэ. — Тогда власть возьмет а-Сан. Он уже сейчас всеми хозяйственными делами ведает. А я… — Он усмехается. — Я не хочу уходить на перерождение с сожалением в сердце. Я не хочу что-то упустить… кого-то. Цзян Чэн сидит, глядя перед собой, потом повторяет: — Декада лет?.. — Сичэнь ищет выход, но его нет, — просто говорит Не Минцзюэ. — И оба мы знаем это. И я рад… я очень рад, что он горит тобой, а-Чэн, что есть шанс, что он останется не один, когда меня не станет. Цзян Чэн чувствует, как внутри всё снова переворачивается. Он слишком многого не понимает в этих странных запутанных отношениях на троих, но не может не уточнить: — А как же Цзинь Гуанъяо?.. — Чтобы я отдал моего Сичэня этому скользкому ублюдку? — фыркает Не Минцзюэ. — Нет уж. Ты лучше. И честнее. И… желаннее. А сейчас, зная, сколько мне осталось… протянешь мне руку помощи?.. Цзян Чэн оборачивается на него. Не Минцзюэ плечами пожимает: — Ну. Попытаться стоило. И смеется. Цзян Чэн смеется вместе с ним, а потом быстро и смазано целует в подбородок, потому что мимо губ промахивается, и говорит: — У меня только одна рука сегодня. — О, этого нам хватит!.. — заверяет Не Минцзюэ довольно. Им хватает. Всё выходит быстро и чуть неуклюже — взаимная дрочка и пара мимолетных поцелуев, а потом Цзян Чэн лежит, глядя в потолок, когда Не Минцзюэ спит уже, устроившись на животе. В голове проясняется. Бусины нанизываются на нитку. Мысль ложится одна за другой. Правильно. И горько. Цзян Чэн хочет прямо сейчас прилететь в Пристань Лотоса и спросить, действительно ли Вэй Усянь знает дорогу к Баошань Саньжэнь. И чье ядро сейчас горит… не сейчас. Так он совсем себя накрутит. Надо выспаться, чтобы с утра на меч встать. — Спи, — говорит невнятно Не Минцюэ и кладет руку поперек живота Цзян Чэна. Цзян Чэн закрывает глаза… и спит. Снится ему, как из Вэй Усяня вырезают золотое ядро. . Разбитые в кровь костяшки перебинтовывает сестра. Вэй Усянь сидит, глядя строго перед собой, но иногда касается скулы, куда вскользь пришелся удар Цзян Чэна после «я думал, ты умрешь без золотого ядра». Они в покоях Цзян Чэна. Сестру привели слуги на шум драки. Они точно что-то слышали краем уха — орали они с Вэй Усянем громко и не особо стесняясь. И сестра точно что-то слышала. — И знала, — говорит Цзян Чэн. — Ты знала, что он свое ядро мне… Он закрывает глаза, жмурясь, чтобы снова не разреветься. — Догадывалась, — просто говорит сестра. — А-Сянь не вставал на меч, в войну добирался всюду своим ходом, говоря, что просто должен сопровождать мертвецов лично… а еще трогать себя не позволял. Любая попытка проверить его пульс заканчивалась скандалом. Сколько раз он с Лань Ванцзи из-за этого спорил, м?.. — Лань Чжань подозревает что-то, — бормочет Вэй Усянь. — Точно знает, — обрывает Цзян Чэн. — Он тебя на своем мече не по доброте душевной таскал и не для того, чтобы ты «берег силы» или чего он тебе там наплел?.. Вэй Усянь смотрит сердито, собирается что-то сказать, а потом отводит взгляд, словно это он тут самый виноватый. Ну. Бровь Цзян Чэну он рассадил хорошо, это да. Синяк точно будет. Но они в тот момент сильно сцепились, орали друг на друга, доказывая, что другой достоин жить и быть счастливым. Идиоты они, а. Что поделать — семья. Одна Яньли у них нормальная… наверное. — Лань Чжань со мной вообще об этом не говорил, — вздыхает Вэй Усянь. — Просто сказал: «Ты летишь на моем мече». И всё. Я почти уверен, что вместо очередного «вернись со мной в Гусу», он меня на плечо закинет и утащит в Облачные Глубины на праведный суд. — Ага, — кивает Цзян Чэн. — На тот же суд, что мне Не Минцзюэ с Лань Сичэнем устраивали. Вэй Усянь впервые с «нахера мне твое золотое ядро, если ты сдохнешь?!», смотрит в глаза Цзян Чэну. Взгляд у него открытый и полный недоумения. Цзян Чэн чувствует странное сродство с ним, когда говорит: — Я тоже намеков три года в упор не видел, пока мне открыто не… А. Кхм. Он смотрит на сестру. Сестра спокойно встречает его взгляд и уточняет: — А-Чэн, ты же понимаешь, что тебе нужно взять наложницу? И Лань Сичэню, если у а-Сяня с Лань Ванцзи сладится. — Но Лань Чжань меня ненавидит, — хмурится Вэй Усянь. — Он ненавидит мой путь. И он ненавидит… ну. Меня. Он меня постоянно хочет забрать… — К себе домой, где главное правило «не убивать»? — уточняет Цзян Чэн. — И нет. Я тебя не отпускаю. Так и передай своему Ванцзи, что женой будет он. Потому что я тебя после того, что ты сотворил, отпускать не собираюсь. Нет уж. Будешь жить в Пристани Лотоса — у нас климат мягкий. Вэнь Цин спрошу, может, можно восстановить… как-то. Вэй Усянь смотрит на него, улыбается, а в глазах живет тоска и безнадежность. — А-Сянь, ты — наша семья, — напоминает сестра. — Я… слышала, что можно побрататься перед небом и землей, чтобы стать родственниками, пусть и некровными. Если ты хочешь… — Шицзе, — хмурится Вэй Усянь. — Я — темный заклинатель. Это — тень на семью… — На нашу семью? — уточняет Цзян Чэн. — Ты мне свое ядро отдал, недоумок. Так что никуда не денешься уже… брат. И в Облачные Глубины я тебя точно не отдам. Вэй Усянь смотрит на него, а потом смеется, головой качает, говорит: — Чэн-Чэн, Лань Чжань не питает ко мне таких чувств. Успокойся уже. — Не, — говорит Цзян Чэн, — в сердечных делах я тебе не верю. И себе не верю. Мы в них слепцы. А вот Лань Сичэню я верю. Так что… Если что, я тебя предупредил. И не смей сбегать со своим… Лань Чжанем!.. Найду и ноги переломаю!.. — Мне или ему? — уточняет зачем-то ухмыляющийся Вэй Усянь. — Обоим, — твердо и мрачно отвечает Цзян Чэн и айкает, потому что сестра начинает ему бровь обрабатывать. Надо к Вэнь Цин слетать и поспрашивать. И побрататься нормально надо. Кровь их не связывает, конечно, но что-то большее, чем кровь, объединяет всех их. И нет, не золотое ядро. Что-то… больше… что-то одно на всех них, троих. Счастье, горе, пройденное и прожитое ими, вкуснейший суп, спящие собаки, месть, смех… семья?.. — А-Чэн, не дергайся, мне нужно промыть рану, — мягко говорит сестра. — Щиплется, — бормочет Цзян Чэн. — Подуть? — вполне серьезно уточняет Вэй Усянь. — Подуй, — кивает Цзян Чэн. Сестра продолжает обрабатывать его бровь, пока Вэй Усянь дует. …семья… …это семья, так ведь?.. …его семья… — Я не буду звать тебя а-Сянем, — ворчливо сообщает Цзян Чэн. — Если бы ты начал звать меня а-Сянем, я проверил бы тебя на проклятья и одержимость, — отвечает Вэй Усянь. Сестра тихо смеется над ними. Цзян Чэн выдыхает — его семья в порядке. И это уже неплохо, а?.. . Лань Ванцзи начинает прилетать чуть ли не каждую декаду дней, но не в Пристань Лотоса, даже не лично к Вэй Усяню, ему нужна Вэнь Цин. Вэй Усянь на это реагирует спокойно: — Я же говорил. Лань Чжань нашел достойную женщину, которая может стать ему равной, даже несмотря на репутацию своего клана. Так что не смотрит он на меня… так. Цзян Чэну это странно, но до Вэнь Цин он добраться не успевает перед очередным Советом кланов. Снег лег уже, нечисть притихла почти вся до весны, что еще делать, если не языками чесать, да?.. А у Цзян Чэна на это времени нет — Вэни из лекарской ветви, да, но среди них много ремесленников было, артефакторов, которые почти забрали к себе горящего новыми знаниями и идеями Вэй Усяня, а ныне собирают компас, что указывает на нечисть. Ну. Хоть о Лань Ванцзи не думает. А вот Цзян Чэн выучился сам сети божественного плетения плести — но там надо долго концентрацию держать и силу правильно подавать, вот он с начала зимы полторы сети всего доплел, потом, весной, когда нечисть вытаивать начнет, можно будет продать. Цзян Чэн думает о том, какую цену просят обычно и какую может запросить он, когда Цзинь Гуаньшань говорит довольно добродушным тоном: — Вот что поныне беспокоит меня… Стигийская Печать до сих пор находится в руках Вэй Усяня, а этот молодой господин уже неоднократно доказал, что он весьма порывист в своих решениях. Не станет ли это проблемой в будущем?.. Не лучше ли передать в руки тех, кто способен справиться с ее силой? Цзян Чэн с такой силой сжимает край столещни, что по дереву идет трещина. Звук отчетливо-громкий, пересекающийся с нарастающим треском Цзыдяня на его пальце. Остальные заклинатели притихают — не в страхе, в ожидании представления, в ожидании того, что он выставит себя идиотом. И в этой тишине Лань Сичэнь отчетливо произносит: — Благодарю за доверие, глава Цзинь, но я не думаю, клан Гусу Лань посягнет на то, что было создано Вэй Усянем, который, напомню, ни разу не применил данный артефакт за пределами поля боя. — Что? — удивляется Цзинь Гуаньшань и смотрит на Лань Сичэня как на прилипчивую муху. — С чего вы взяли, что я говорю сейчас о Гусу Лань?.. — А разве нет? — притворно удивляется Лань Сичэнь. — Клану Юньмэн Цзян вы не верите, ведь Вэй Усянь как раз к нему принадлежит. Клан Не с темными артефактами никогда не работал и по старинному договору передает или по символической цене продает их клану Гусу Лань. Или… — Лань Сичэнь внимательно смотрит на Цзинь Гуаньшаня. — Вы сейчас говорите о клане Ланьлин Цзин?.. После того, что было?.. Он смотрит с журящей снисходительной мягкостью, словно на адепта, который не смог перечислить все три тысячи правил за один раз, а потом до того, как Цзинь Гуаньшань находит ответ, продолжает: — И всё же я не понимаю вашего недоверия к клану Юньмэн Цзян и Вэй Усяню. Они не так давно доказали, что их души настолько светлы, что они могут простить соклановцев тех, кто уничтожил их дом. Если человек способен на подобное прощение, он достоин доверия, вы так не думаете?.. Потому я голосую за то, чтобы ныне оставить Печать в руках Вэй Усяня, который точно не будет ее использовать во зло. Желающих спорить с Лань Сичэнем, на деле, и нет. После первого дня Совета — потому что не всё успели обсудить — Цзян Чэн почти ждет стука в дверь, ждет, что к нему придут. Он ходит по выделенным покоям, потом вздыхает, останавливает и смотрит на дверь. У него есть выбор. Выбор очень простой. Он может сейчас лечь спать. Или он может найти покои Лань Сичэня. — Входи, а-Чэн! — доносится из комнаты, когда Цзян Чэн едва прикасается к дверям. Лань Сичэнь сидит на кровати — в нижних одеждах уже. Не Минцзюэ расчесывает его довольно привычно и уверенно, на нем самом уже верхнего одеяния нет, но слоя два еще точно надето. Лань Сичэнь улыбается Цзян Чэну, а потом словно с середины фразы продолжает: — …но ты сам видишь, что Цзинь Гуаньшань словно взбесился. Он хочет Стигийскую Печать. И у него сейчас больше всего людей. Если он действительно пойдет войной на клан Юньмэн Цзян потому, даже объединившись, мы не отобьемся. — А армия мертвецов? — уточняет Цзян Чэн плотно закрывая двери и машинально прикрепляя к ней печать тишины. И смаргивает, глядя на точно такую же. — А как ты…? — Вэй Усянь недавно изобрел сигнальный талисман для конкретного человека, потому что упорно бегает от Ванцзи, — улыбается Лань Сичэнь. — И да, мертвецы — не вариант, потому что Ванцзи с девой Вэнь почти поняли, как вернуть Вэй Усяню золотое ядро. Но до полного его формирования нельзя будет использовать темную энергию. Совсем. Я не исключаю шпионаж и то, что Цзинь Гуаньшань уже знает… обо всем. Он вздыхает, жмурясь, головой качает. Не Минузюэ целует его в затылок и говорит спокойно: — Что-то ты сегодня слишком подозрительный, Сичэнь. Строишь одну теорию заговора за другой. Боишься, что ли? — Очень боюсь, что а-Чэн пострадает, — кивает Лань Сичэнь, глядя чуть виновато на Цзян Чэна. — Он пока не умеет в интриги и политику. Я сам-то не очень хорош, но приходится. Для этого даже Старейшин, искусных в подобных делах, спрашивал весь вечер. Услышал много мерзостей… А-Чэн, ну что ты там стоишь? Иди к нам уже. Цзян Чэн кивает и садится рядом с Лань Сичэнем. Он… ему неловко. Он не знает, куда деть руки, куда смотреть. В прошлые разы было всё просто и ясно — он отдавался в чужие руки, а эти руки делали с ним то, что хотели, но так, чтобы ему было хорошо. А сейчас-то что делать?.. — А-Чэн, — мягко выдыхает Лань Сичэнь, — мне тут а-Цзюэ кое-что… интересное с осенней охоты рассказал. Шрамов не осталось?.. — Не осталось, — качает головой Цзян Чэн, а потом спрашивает: — Почему я — а-Чэн, хотя я Цзян Ваньин, а Не Минцзюэ — а-Цзюэ?.. — Потому что а-Ин я слишком часто слышу от Ванцзи, — улыбается Лань Сичэнь. — И когда Вэй Усянь потеряет возможность отговариваться тем, что у него нет золотого ядра, думаю, буду слышать еще чаще. Дядя не в восторге и требует, чтобы хоть один из нас внуков ему родил. — Наследники, — кивает Цзян Чэн. — Не хочу об этом думать. Сейчас. — Да, сейчас можно и о другом подумать, — соглашается Лань Сичэнь. — За чем ты к нам пришел? За близостью или за объятьями?.. Цзян Чэн пожимает плечами. Сам не знает. Сам себя давным-давно запутал, всё распутать пытается. — Ложимся в кровать, — решает за всех Не Минцзюэ. — А потом уже будет решать. А-Чэн, я вот смотрю на твои косицы на висках… у тебя от них голова не болит? — А у тебя от твоих? — поднимает брови Цзян Чэн. — Так они у меня иначе плетутся, кожу так не тянут, сам посмотри, — предлагает Не Минцзюэ. Цзян Чэн смотрит, пока Лань Сичэнь на нем уверенно пояс развязывает. Косички Не Минцзюэ, правда, начинаются не от самого корня, а еще они чем-то смазаны, маслом, кажется?.. На пальцах остается запах… знакомый запах. Цзян Чэн выдыхает шумно, жмурится, сглатывает, пытается мыслить разумно, а Не Минцзюэ смеется — не обидно, но гулко и довольно, потом говорит: — Если останешься сегодня с нами, это будет твоим выбором, твоим решением и обратного пути уже не будет. Ты будешь наш. — А мы — твоими, — соглашается Лань Сичэнь. — А-Чэн, ты можешь наутро сбежать, конечно, но ты ведь понимаешь, что потом снова придешь к нам?.. Сам. Потому что мы — каким-то чудом, право — сделали хоть что-то правильно. — Решай, а-Чэн, — кивает Не Минцзюэ. — Ты всё еще можешь просто уйти. Цзян Чэн может. Конечно, он может. Но вот беда — не хочет. Он остается в их руках, в их губах, в переплетении тел и сдержанной страсти на троих, потому что у них теперь есть больше, чем одна ночь. Если, конечно, он однажды не сбежит насовсем, а они отпустят, не потому что хотят или он не важен, наоборот, совсем наоборот. Так что после окончания Совета Цзян Чэн летит прямо к Вэнь Цин. — Скажи, что ты знаешь об искажении ци клана Цинхэ Не? — распахнув двери, говорит он. И застывает. Вэй Усянь сидит на коленях Лань Ванцзи и даже смущенным толком не выглядит. Цзян Чэн очень терпеливо вздыхает и уточняет: — Поговорили о золотом ядре? — Ага, — соглашается Вэй Усянь. — Вэнь Цин сейчас травы в сарае проверяет… давно проверяет. Мы сначала, вроде как, ругались… Ну. Я ругался, а Лань Чжань сердито говорил «нет» и «Вэй Ин!». Это можно назвать… — Ты — невеста, его я в Облачные Глубины не отпущу, мне Облачные Глубины жаль, — перебивает Цзян Чэн и выходит из дома. Вэнь Цин он находит в сарае, где она вполне спокойно сортировала и перебирала травы. Цзян Чэн вздыхает и говорит: — Правда, Вэй Усяню ядро вернешь?.. — Да, — соглашается Вэнь Цин. — Сброшу один огроменный камень со своей души. Как там Вэй Усянь и Лань Ванцзи?.. — Целуются, — пожимает плечами Цзян Чэн. — А… ты умеешь лечить искажения клана Цинхэ Не?.. — Надо посмотреть на пациента сначала, — хмурится Вэнь Цин. — Я довольно много и хорошо работала с меридианами. Закончу с Вэй Усянем, и посмотрю на вашего возлюбленного, глава Цзян. Цзян Чэн хмурится, думая, спорить или нет?.. Вроде, не чувствовал он того, что вдохновенно описывалось в романах?.. Или любовь у каждого своя?.. …а у него какая?.. Надо будет выяснить, но точно — теплая, с гулким смехом Не Минцзюэ, с терпким чаем Лань Сичэня, с их уверенным «наш», со сном на троих и нежным «мы покажем». Может, и не любовь это вовсе? Впрочем, пока что ему хватит. А потом он всегда может сказать «нет». — Чэн-Чэн, ты представляешь, Лань Чжань согласен быть невестой! — врывается в сарай Вэй Усянь. — Он тоже говорит, что мне не надо в Облачные Глубины!.. Цзян Чэн терпеливо вздыхает, а Вэнь Цин фыркает и выгоняет Вэй Усяня из сарая, не позволяя ему трогать травы. Цзян Чэн идет за ними следом. Разбираться с тем бардаком, который почему-то являлся его жизнью. Но он разберется. Точно разберется.