♪ TAEMIN — Guilty
***
Он настойчиво проталкивает два пальца в чужой рот, касается корня языка и ударяется подушечками в заднюю стенку горла — до слез из глаз, до задушенных всхлипываний, до спëртого воздуха. Чужая грудная клетка вздымается и тяжелеет, будто в ней оседает свинцовый камень, что царапает, дробит, разрывает изнутри плевру, заставляя жадно и требовательно вдохнуть всеми фибрами воздух. — Глубже! — но не даёт этого сделать. Тэхён едва завороженно пытается следить периферийным зрением за тем, как чужое нежное лицо покрывается румянцем, а большие чёрные глаза краснеют, начинают гореть возбуждением и распахиваться при каждом новом глубоком толчке. Чонгук часто моргает и ударяется мокрыми ресницами о веки, оставляя на них влажные солёные дорожки: он — будто художник, который наносит на холст широкой кистью нелепые мазки, а Тэхён — его искусствовед, что профессиональным взглядом наблюдает за сим шедевром, полыхая предвкушением скорейшего достижения синергии. Тонкие ноздри раздуваются, а маленький рот с прелестным изгибом красиво растягивается на костяшках, когда Тэхён их проталкивает глубже, утопает в пышных пунцовых губах, заставляя Чонгука задерживать воздух в уже, скорее всего, изнывающих от боли лёгких. И давиться, каждый раз давиться, когда Тэхён прикасается подушечками длинных пальцев к чужому горячему языку. Второй рукой Тэхён тянется к чужой шее, заводит ладонь вперёд и перехватывает горло, надавливая слегка на кадык, тем самым перекрывая окончательно доступ кислороду. Он слышит протяжное жалобное мычание, пока юркий язык Чонгука впадает в оцепенение — тот напрягает рот так, что по пальцам Тэхёна начинают течь тонкие дорожки слюны. — Расслабься, я не сделаю тебе больно, — шепчет ласково на ухо, подцепляя зубами кромку мочки, и в ответ получает лишь неуверенный кивок головой. Тэхён вырисовывает узоры по его загривку губами, а затем слегка прикусывает, обдавая горячим дыханием смуглую и уже слегка солоноватую кожу. Он спускается языком вдоль предплечий, лаская каждую выпирающую косточку. Меж торчащими острыми лопатками, где величаво расположилась родинка, проходит более уветливо, выцеловывая и облизывая, а затем пересчитывает губами все позвонки, касаясь каждого нежно, мягко, до дрожи в собственном теле. Тэхён скользит рукой вдоль ребер, оглаживает бока и сжимает тонкую талию, направляясь к самому копчику. Он вытаскивает из чужого горла пальцы, а затем слышит облегченный выдох и усиленный вдох. Тэхён ухмыляется, опускается плавно на колени и касается уже едва влажными пальцами упругих ягодиц. Слюны недостаточно, поэтому он выпускает длинную, сладкую от горячих поцелуев влажную полоску, что тянется изо рта, будто натянутая нить, и, согревая, растирает. Он мягко касается изнывающей плоти, ведет вдоль перинеума фалангами, едва дотрагиваясь до мошонки и поджимающихся от лёгких прикосновений яиц и наблюдая, как под тягучими прикосновениями напрягаются мышцы, вновь возвращается к анусу, слегка вгоняя один палец — на пробу. Чонгук лишь тихонько постанывает, царапая и впиваясь ногтями-полумесяцами в свою кожу, скулит и подается бёдрами назад. Это зрелище будоражит, заставляет мысли Тэхёна пленительно метаться в голове. Он вгоняет мокрый палец и вытягивает обратно, затем более грубо надавливает и снова легонько кружит уже двумя, размазывая собственную слюну вокруг едва раскрывающейся плоти. Тэхён чувствует, как от подобного контраста Чонгука начинает судорожно колотить, поэтому он притягивает его за манящие бёдра, чтобы быть ближе, плотнее, тягуче, чтобы чувствовать его разгоряченную кожу к коже… — Бусинка, ты подержишь свои прекрасные ягодницы для меня? М? — словно издевательски протягивает Тэхён. Нет, не со зла вовсе. — Подержишь? — Всё, что ты захочешь, — а он и правда с ним не церемонится, ведь Чонгук не спорит и, кажется, готов согласиться сейчас со всем, чтобы Тэхён тому не предложил. И это звучит до ужаса жалобно, будто требовательно, но так распаляет в Тэхёне каждую нервную клетку, проходясь по ней ярким и пылким жаром. Чонгук одним лишь своим безотказным поведением заставляет кожу полыхать пламенем, как от дуги высокого напряжения, а тело вибрировать от безумного желания и нарастающего возбуждения. Когда Чонгук хватает подрагивающими руками ягодицы и разводит их, Тэхёну открывается сногсшибательный вид: возбуждающий и растекающийся сладкой горячей лавой в паху, пробирающийся колкими бесстыжими мурашками под кожу, выбрасывающий в кровь лёгкий эндорфин и наполняющий чувством безграничной эйфории всё тело. Тэхён льнёт быстрыми, но нежными мазками языка, касаясь чувствительной кожи ануса, опаляя плавным дыханием мягкие напрягающиеся стенки. Он жадно присасывается губами ко входу, проталкиваясь внутрь языком. Не особо спешит, дает Чонгуку привыкнуть к ощущениям, прочувствовать этот момент, потонуть вместе с ним в эту минуту и насладиться тем, как он старательно вылизывает гладкие стеночки, а затем смакует каждую неровность и, прикрыв глаза, втягивает бархатную кожу губами, растягивая удовольствие и разделяя его на двоих. Тэхён и правда ощущает себя в такие моменты искусствоведом, ведь ему открывается самая лучшая картина, самая раскрытая, самая чувственная, самая пробирающая. Потому что нет в этом мире ничего прекраснее, чем его утопающие фаланги, испещрëнные прозрачными пятнами, что движутся навстречу самым чувственным, самым мясистым и самым дрожащим бёдрам. Он готов любоваться вечность за пузырчатыми стекающими каплями, что стремительно движутся тонкой полоской к яичкам. Готов наслаждаться Чонгуком и его невероятным телом безграничное количество минут, часов, дней, месяцев… лет. Просто быть рядом. Быть целым, единым, любимым. Чонгук хрипит и жалобно дышит, словно его звонкий голос обуяла жажда, а остатки свежего воздуха застряли в гортани и сейчас теряются в пространстве вместе с пошлыми чмокающими звуками и надрывными стонами. Тэхён с наслаждением проводит языком по плотным яичкам, вбирает одно, ласкает, играется, а затем второе, и замечает, как Чонгук отпускает свою мягкую половинку и скользит ладонью по чувственной коже бедра, тянется дрожащей рукой к члену, что истекает уже изрядно каплями смазки, а потому он заводит руку над ягодицей и обдает мягкую кожу звонким шлепком. — Бусинка, я, кажется, вежливо попросил тебя держать свои ягодницы, верно?.. — Д-да, Тэ-э… Прости. — Верни руку на положенное ей место. Чонгук прогибается в пояснице и стонет, кажется, слишком надрывно, пока Тэхён продолжает играться, всасывать кожу и резко её отпускать. Он обдувает напрягающийся вход и вставляет сразу два пальца, разрабатывает и проталкивает глубже. — Тэ… Тэ… — Чонгук начинает требовательно крутить задом, видимо, стараясь насадиться как можно глубже. — Я хочу тебя, Тэ… — Моя бусинка, ещё чуть-чуть. Потерпи, иначе тебе будет очень больно, — собственное возбуждение давит, разрывает, скручивает внутренности, но он никогда не сможет обидеть свою бусинку, никогда не сможет ранить, поэтому стойко терпит, впиваясь одной рукой до будущих саднящих синяков в бедро Чонгука — это мелочи. Укусы, синяки, лёгкие ссадины, шлепки — всё это возбуждает, но не причиняет дискомфорт. Наоборот, проносится яркой вспышкой и распаляет обоих. — Я не могу больше терпеть, — Чонгук отпускает громкий стон и подаётся бёдрами назад, неосознанно и спешно раскачиваясь, прижимаясь ближе, стараясь вобрать в себя глубже, будто уже не отдает себе отчет. — Тэхён, я прошу тебя! Выеби меня! — Моя любимая ненасытная бусинка, как же я, блять, люблю тебя за это, — он впивается зубами в шикарную любимую «ягодницу» и оставляет на ней фиолетовый яркий кровоподтек, а после медленно, словно наслаждаясь отягощающим моментом, со вкусом оглаживает ладонями крупные бедра и наслаждается тем, как они искусно контрастируют между собой — его карамельный оттенок смотрится на светлой коже Чонгука превосходно. Прекрасно! Бесподобно! И Чонгук весь его. Его! Требовательный тон и разрезающая слух мольба сносит к чертям остатки самоконтроля, простреливая где-то глубоко в паху яркой волной возбуждения, наслаждения, переступавший точку невозврата — так остро и сексуально. Тэхён приподнимается на дрожащих ногах, хватает Чонгука за запястья и притягивает ближе, надавливая тому на поясницу, заставляя тем самым прогнуться сильнее. Тэхён ловит ушами шумный выдох, когда он обхватывает член Чонгука ладонью и проводит большим пальцем по напряженной головке. Он собирает пальцами сочащиеся капли предэякулята и вбирает их в рот. — Моя бусинка самая вкусная, да, Чонгук-и? — Да, Тэхён, да… Быстрее, блять! Засунь уже свой член в меня, пожалуйста! Иначе я сейчас сам тебя выебу! А Тэхёну для своей бусинки не жалко ничего. Просит выебать? Так выебет! — Постарайся для меня, бусинка! — и засовывает пальцы Чонгуку в рот, дабы собрать побольше слюны. — Плюнь! — и выставляет влажную ладонь перед его лицом. — Плюнь, говорят тебе! — Мог бы сразу предупредить, что у тебя нет смазки! — Так это ты нетерпеливый, и я тебя предупредил, — он, размазывая по члену слюну, надавливает ладонью на поясницу Чонгука и утыкается головкой в анус, входя медленно, протяжно, стараясь привыкнуть к узости и жару чужого разгоряченного тела. Тот зажмуривается, прогибается и шире разводит ноги, пока Тэхён жадно цепким взглядом ловит каждое движение, закусывает губу и громко, сквозь зубы выдыхает. Он неспешно входит полностью, до конца и ощущает, как чужой тихий стон расплывается диким огненным жаром в груди и оседает углём на лёгких, разнося ярчайшие крупицы пепла по телу импульсами наслаждения вперемешку с дрожью. — Бусинка… Ты прекрасен, — просто констатация. Чонгук откидывает голову ему на плечо, будто покорно расщепляясь на атомы в его руках. Влажные вьющиеся пряди спадают на лоб, и Тэхён вплетает длинные пальцы в его чёрные волосы, поспешно собирая их в растрепавшийся хвост и пытаясь убрать их одной рукой, нервно оттягивая чужие корни, доводя до острой болезненности. Чонгук что-то неразборчиво ему шепчет, ловит губами воздух и закатывает глаза от того, как Тэхён сильно и властно бьется лобком о его задницу и вышибает из того гортанные стоны. Он ловит лицо Чонгука рукой и притягивает к себе, целует страстно, впиваясь зубами до кровоподтеков, мажет нелепыми мазками, утыкается лбом в висок и тяжело дышит, обжигая чужое ухо горячим дыханием. — Глубже, — шумно и низко выдыхает Чонгук, сам толкаясь навстречу, будто бы из последних сил. Тот стискивает челюсть от мощных движений, мелко и часто втягивает воздух носом, пока его тело начинает крупно подрагивать. Тэхён перехватывает Чонгука поперек груди и указательным пальцем касается соска, выкручивая, царапая ногтем, обдавая кожу горячим дыханием, мажет носом вдоль шеи, поднимаясь к плечам, загривку, покусывая и целуя. Тэхён входит максимально глубоко, как может, делает мелкие быстрые движения, ловя губы Чонгука собственными. Поцелуй получатся смазанный, влажный… — Тэ, я… не могу больше… Скоро… Совсем чуть-чуть… — Кончай, бусинка. Ну же! Тэхён, несколько раз толкнувшись особенно сильно, вздрагивает, бурной волной ощущая, как от паха по всему телу проносится волна наслаждения, а потом он замирает, прикрывает глаза и чувствует, чувствует, чувствует, как Чонгук, запрокинув голову ему на плечо, сжимает его так крепко внутри, выдаивая из него всё до последней капли, и затем изливается ему в ладонь белёсыми красивыми полосами, почти завывая от удовольствия. Тэхён вцепляется в любимое плечо зубами до будущих кровавых отметин, пока в голове стоит сплошной вакуум, а пульсирующие виски бьют набатом от наслаждения. — Ты даже не прикоснулся к себе, Чонгук-и, — он едва слышно шепчет, переводя дыхание, стараясь выровнять напрочь сбившиеся настройки в легких. Это так ново, необычно и… интригующе? — Это было ахуенно, Тэ! — Не то слово, — тихо шепчет в ответ, завлекая налитые пухлые алые губы Чонгука в протяжный глубокий поцелуй.***