Цитируя Гёте

Кое-как забравшись на заднее сиденье, она поджала под себя куртку и замерла, обратив свой взгляд на ночную Москву. Антонов тихо сидел рядом. Кажется, молчание между этими двумя стало обыденностью, в которой не было место неловкости и стеснению. И сейчас, глядя на мелькающие в окне дома и машины, Лиза чувствовала какое-то умиротворение: рядом сидел человек, любовь к которому вытащила наружу ее сильную сторону. Когда он был рядом, ей казалось, что она справится со всем. К тому же она осознавала: Лиза, что рядом с Антоновым, не похожа на ту, что рядом с другими. Пока она думала, что сделала выбор, последовав зову судьбы, менялся мир не только вокруг, но и внутри нее. От назойливых мыслей, копошащихся в голове, и остатков алкоголя в организме, все тело потихоньку сдавалось во власть успокаивающей джазовой музыке, играющей по радио, и теплу, исходящему от рядом сидящего мужчины. Веки тяжелели, голова постепенно склонялась в правую сторону, всё ближе и ближе к плечу попутчика. Мужчина тоже был погружен в свои собственные мысли, пока не почувствовал легкое прикосновение и щекочущие его щеку волосы. Антонов взглянул: Лиза мирно лежала у него на плече, прикрыв глаза и нахмурив брови. Тихонько посапывая, она лишь слегка шевелила губами, как будто пыталась что-то сказать. Мужчина прислушался, но не разобрал ни слова, поэтому наклонил голову и шепотом спросил: - Что ты сказала? Находясь в полусне, все еще с закрытыми глазами, девушка капризно протянула: - Зачем Вы так, а? Круж… вскр…вскружили, а мне теперь как быть? Мужчина тихо засмеялся, стараясь ни в коем случае не прервать монолог, обещающий раскрыть многие ее карты. И пускай его поступок казался эгоистичным, об этом он не волновался, а волновало его лишь бормочущее в его плечо существо, очевидно, планирующее излить все свои накопившиеся обиды. А девушка продолжала: - Нельзя так, нет, эгоист ты, жестокий человек… Совершенно упустив тот момент, когда они перешли на «ты», Антонов с умилением рассматривал каждую черту ее лица, всё чаще задерживая взгляд на губах. - И почему же я жестокий? Вырвавшийся невольно вздох и полилось: - Да потому что я в… в Вас… а ты… и песню я пела не про тебя, - в ход пошли далеко не убедительные аргументы, - и сигареты курила, потому что… да черт с ними, с сигаретами. Этот экзамен стал просто… последней каплей, поводом для того, чтобы пойти и напиться. А причин, поверь мне, не мало… - кажется, девушка уже не раздумывала над тем, что говорила, слова вылетали так легко и искренне, потому что всё это накапливалось в ее душе с давних пор. – Зачем ты так заботлив? Почему не наказываешь безразличием? Так было бы гораздо легче, а я боюсь… Я не знаю, что это, как это… Что делать, Антонов… ох. До ее дома оставалось совсем ничего, и, словно почувствовав, что время заканчивается, Лиза слегка приоткрыла глаза и приподняла голову, все еще находясь в алкогольном тумане, посмотрела на недавно целовавшие ее губы: - Опять, опять эти губы, которые хочется только целовать. Какая нежность и легкий трепет разлились по телу мужчины! Он почти задохнулся от нахлынувших чувств: чувства тепла, влечения и в какой-то степени ответственности за эту маленькую потерянную девочку. До самого сердца был потрясен той искренностью, которая сопровождала каждое ее слово: никогда раньше он не испытывал той юношеской привязанности. К человеку, которого всеми силами стремился узнать, от и до. Мужчина, вопреки всем кричащим в голове голосам разума, невольно наклонился чуть ниже, и их носы соприкоснулись. Ее губы манили, будто обладали каким-то магическим притяжением, вся она была как магнит, которому не было сил и желания сопротивляться. Ощутив горячее дыхание на уголке своего рта, Лиза поежилась от проявившихся мурашек и, крепко закрыв глаза, подалась вперед. Мягкие мужские губы прикоснулись к ее, и обоих моментально унесло в космос. Слегка обхватив губами нижнюю губу девушки, Антонов почувствовал вкус текилы и лимонного сока. Лиза доверчиво приоткрыла рот, как бы приглашая мужчину вновь завладеть им, что он и сделал. Прижался, сильно и жадно, не желая прекращать это мгновение. Невозможность терпеть наплыв сильных ощущений девушка выразила через стон, который мужчина тут же перехватил еще более глубоким поцелуем. Ему было плевать, что это неправильно, или он надеялся, что Лиза об этом не вспомнит в силу своего состояния, значит, и не за что будет его осуждать, а с совестью Антонов разберется как-нибудь сам, потом. Раздвинув ее губы, мужчина неуверенно скользнул внутрь языком, и это движение стало подобно землетрясению. Лиза всей грудью прижалась к слегка повернутому спутнику, завладевшему ее ртом так случайно и так правильно. Ее сердце стучало как бешеное, демонстрируя ему через мужскую кожаную куртку свое волнение и абсолютный эмоциональный взрыв. Языки танцевали какой-то свой танец, руки искали доступные чувствительные точки на телах друг друга, чтобы полностью затуманить разум сексуальным напряжением и возбуждающими прикосновениями. Антонов проник рукой под ее накинутую на плечи куртку и начал осторожно водить ладонью по левому изгибу талии, иногда сжимая пальцы и вызывая этим у Лизы приятную дрожь. Девушка же поднесла руку к его лицу и стала пальцами водить по щетинистой щеке, переходя на линию подбородка и потом на шею. Как бы ни хотелось ему застонать точно так же, Антонов изо всех сил сдерживал себя, чтобы не сдаться этому безумию окончательно. Машина резко затормозила, будто очнувшаяся от плохого сна девушка отняла голову от плеча Антонова и схватилась за дверную ручку, с непониманием уставившись на свой подъезд. Он даже запомнил ее подъезд, не то что просто адрес. Почувствовав на своей руке горячее прикосновение, она собрала всю волю в кулак и спрятала дрожащую ладонь в складках платья. - Лиза… - Нет. Не надо, прошу. Ничего не надо… Оставив повисшую в воздухе фразу незавершенной, студентка вышла из такси, так и не бросив последнего взгляда на отрешенного мужчину. Если вы думаете, что на самом деле знаете, что такое отчаяние, поверьте: вы не знаете о нем ничего. Антонов остался безмолвным, не посмев пошевелиться, опустив глаза в пол. Спустя секунды его отяжелевшая рука потянулась к лицу, кончики пальцев аккуратно коснулись губ. Она ушла, но ее прикосновение осталось. «Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась. Ну, Тверскую вы знаете? По Тверской шли тысячи людей, но я вам ручаюсь, что увидела она меня одного и поглядела не то что тревожно, а даже как будто болезненно. И меня поразила не столько ее красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах! Повинуясь этому желтому знаку, я тоже свернул в переулок и пошел по ее следам. Мы шли по кривому, скучному переулку безмолвно, я по одной стороне, а она по другой. И не было, вообразите, в переулке ни души. Я мучился, потому что мне показалось, что с нею необходимо говорить, и тревожился, что я не вымолвлю ни одного слова, а она уйдет, и я никогда ее более не увижу... И, вообразите, внезапно заговорила она: — Нравятся ли вам мои цветы? Я отчетливо помню, как прозвучал ее голос, низкий довольно-таки, но со срывами, и, как это ни глупо, показалось, что эхо ударило в переулке и отразилось от желтой грязной стены. Я быстро перешел на ее сторону и, подходя к ней, ответил: — Нет. Она поглядела на меня удивленно, а я вдруг, и совершенно неожиданно, понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину!» Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита»