Karma Is A B*tch

      — Да вы совсем охуели что ли?! Неблагодарные выблядки! — истошно кричит Кацуки, опрокидывая на пол стойку с микрофоном. Казалось, что парень, словно заведённая бомба, вот-вот рванёт, разорвав тесную комнатушку в клочья, оставив после себя лишь руины и поломанную технику. — Остынь, Бакубро! Мы ведь пытаемся сделать как лучше, — пытаясь нагнать стремительно уходящего блондина из студии, говорит Киришима. Он выглядит обеспокоенным, но уставшим. Не в первый раз им приходится выслушивать крики вспыльчивого солиста. — Как лучше?! — остановившись у самой двери, рычит Бакуго, после чего оборачивается назад, встречаясь взглядами с Эйджиро. Глаза фронтмена пылают яростью, а белки покраснели от лопнувших капилляров. Агрессивно дыша через нос, он сквозь зубы пытается донести, какая обида сейчас зудит у него внутри. — Слушайте меня внимательно, ублюдки, — он окидывает взглядом всех трёх человек в комнате. — Благодаря мне мы сейчас играем. Благодаря мне мы всё это начали. И сейчас вы мне говорите это? Может быть, мне вообще тогда съебаться нахуй отсюда, а? — Они не это имеют в виду, Бакуго! — из другого конца комнаты устало взвывает Каминари, что перетягивал сейчас струны. Эйджиро оборачивается назад, встречаясь взглядами с Тодороки, который упирается поясницей о синтезатор. В его гетерохромных глазах читается этакое «я же тебе говорил, что так и будет.» Киришима безнадёжно возвращает свой взгляд к Бакуго и устало потирает переносицу. Он стоит напротив Кацуки, который уже держится за ручку железной двери, всё ещё стоя лицом к остальным участникам группы. Вздыхая, красноволосый всё-таки говорит: — Чувак, сам знаешь, мы в заднице. Мы тебя любим. И твой голос мы любим. И группу нашу все ценим. Но нам нужен свежий глоток воздуха, понимаешь? Тодороки прав: скрим это хорошо, но нам нужна мелодия. Если у нас будет второй человек, который разбавит твою надрывность, то это поднимет нас с колен. На самую высоту, как ты всегда и хотел… — в конце он пытается тепло улыбнуться, глядя в алые глаза напротив, из которых не прекращая источается нескрываемый гнев. — В рот я ебал твои речи, Дерьмоволосый, — шипит Бакуго. — Я и так еле переношу вас, а мне придётся петь на пару с каким-то олухом, а? Тут оживляется уже Шото. — Не забывайся. Мы тут все равны. Не важно, солист ты или нет, — холодно проговаривает парень, абсолютно не меняясь при этом в лице. Каминари отвлекается от своего занятия и встаёт с места, подходя ближе к Эйджиро с Тодороки. — Да и тем более мы тебя никогда не заменим. Кто ещё будет кричать, словно резанный, если не ты? — он слегка усмехается, совершенно не боясь ненавидящего взгляда в ответ. — Нам просто нужно попробовать, — добавляет Киришима. Вся эта сцена удручает всех троих парней. Но последняя фраза перед уходом солиста заставляет их победно переглянуться. — Попробуйте найти мне ублюдка, который меня не взбесит, — цедит Бакуго и хлопает дверью. *** Лучи солнца бережно проходятся по непослушным прядям сквозь приоткрытое окно. Иногда парта в аудитории отлично заменяет кровать. Пара подошла к концу ещё пару минут назад, но парнишка совсем не замечает этого, находясь в полудрёме. Его голова опрокинута на руки, лежащие на деревянной поверхности. Конец февраля. Первая сессия успешно сдана, так что можно было спокойно выдыхать и позволить себе немного расслабиться. Вот и сейчас парень прекрасно справляется с образом жизни наитипичнейшего студента, несмотря на то, что ему ничего не снится уже несколько месяцев. Пустота. От сна его отвлекает чья-то рука, осторожно, но напористо касающаяся его плеча. Парень неохотно поднимает голову с парты и встречается с вечно холодным взглядом своего однокурсника, что стоит над ним и что-то пытается ему сказать. Он этого не слышит, так как уши заткнуты проводными наушниками. Он выдергивает их, потянув основной провод вниз, и наконец слышит монотонный голос из уст парня. — Мидория, у меня к тебе разговор, — повторяет он уже в третий и, наконец, услышанный раз. Ну да, Шото как всегда переходит сразу к делу. В ответ Изуку немного оживает и поднимается с места. Складывает вещи в потрёпанный джинсовый рюкзак с несколькими нашивками и, заправив вьющуюся прядь за ухо, проходит за одногруппником. Волосы всё равно привычно лезут в глаза, но казалось, что он уже привык к этому. Они выходят из аудитории, и Мидория ровняется с парнем, идя плечом к плечу по длинному коридору. — Что-то случилось, Тодороки? — спрашивает Изуку, слегка поднимая голову вверх. Шото гораздо выше него. — Помнишь, я рассказывал тебе о группе, в которой играю? — начинает Шото. Мидория хмурится. — Если это вообще можно назвать рассказом… Ты ведь случайно упомянул об этом, а когда я начал расспрашивать, то ты отказался говорить что-то ещё, — с недовольством в голосе говорит Изуку, скрестив руки на груди. С Шото они были знакомы с сентября, как раз с начала обучения. И за эти полгода Мидория знает о нём не больше, чем о любом другом однокурснике, хоть и общается с ним чаще других и иногда даже встречается вне стен университета. Для себя Изуку охарактеризовывает его как загадочного парня с непростым прошлым и потрясающими волосами. Ну серьёзно, как ему удаётся поддерживать сплит в таком идеальном состоянии? Шото изображает на лице что-то похожее на угрюмость, хотя на самом деле он едва сводит брови. — В любом случае знаешь. Впрочем, важно не это. Ты говорил, что иногда поёшь, так? — уже оказываясь у дверей выхода, гетерохром заканчивает вопрос. Изуку начинает подозревать неладное, но всё равно немного смущается затронутой темы его личного хобби. — Ну, «пою» это громко сказано, — он неловко почёсывает затылок, распутывая пальцами спутавшиеся пряди. — Я любитель, да и к тому же… Подожди, к-к чему ты вообще это спрашиваешь?.. — уже испуганно спрашивает Изуку, толкая стеклянную дверь выхода и пропуская Тодороки вперёд. — Мы ищем второго вокалиста, — в лоб говорит он, оборачиваясь. Мидория непонимающе пялится на него в ответ. Никто никогда в жизни не предлагал ему такие авантюры. Да и вокалом он занимается лишь для себя, и если писатели пишут в стол, то он поет в потолок своей комнаты. Однажды он обмолвился об этом Шото, даже пару записей поставил, где он на гитаре что-то своё сочинил. Музыка для него это нечто особенное. Но не как у некоторых людей — смысл жизни или отдушина. Он называет это удовольствием. Иногда даже дурачеством. То, в чём растворяется часть личности и просыпается новая, совсем другая. Знакомая только ему одному. Делиться с кем-то своим голосом он совсем не готов. — И ты хочешь, чтобы я… Тодороки, вы же можете найти человека, который действительно хорошо поёт. Тем более я никого не знаю, мне будет очень неловко, да и вообще я не дотягиваю до полноценного человека, а до певца уж тем более! — Шото еле заметно закатывает глаза, пока Мидория начинает быстро тараторить, волнительно теребя рукава худи. — Я даже не знаю, какой у вас жанр и… — Вот и узнаешь, — вставляет меж строк Тодороки. —…и вообще я никому не понравлюсь и пою я плохо и… Что я узнаю? — он наконец останавливается, волнительно уставившись на друга напротив. Они стоят на месте, прямо у прохода, мешаясь остальным выходящим студентам. Дальше была широкая лесенка, ведущая на тротуар, а после открывалась дорога. Небо переливается оранжевыми тонами, сегодня пары закончились довольно поздно. Закат уже поспешил объявиться, нагоняя на город особенный вечерний уют уходящего солнца и последних дней зимы. Тепло, дует лишь слабый ветер. Совсем не похоже на февраль. Тодороки двигается с места, следом за ним идёт и Мидория. Пока они спускаются к тротуару, Шото говорит: — Узнаешь остальных ребят и то, что мы делаем. Если в итоге мы всё-таки друг другу не подойдем, то тогда уже ничего не поделаешь. Просто попробуй. Ты ведь сам говорил, что любишь это. Мы такие же. Внутри себя Изуку мечется из стороны в сторону. Противоречивые чувства перемешиваются в единую кашу, из-за чего Мидория не может выдавить из себя ни согласие, ни отказ. С одной стороны, он действительно любит музыку и не прочь связать с ней часть жизни, а с другой его одолевает страх перемен и удерживает греющая стабильность в виде теплого одеяла. «Зачем мне это? У меня и так всё в порядке.» Дурацкая детская мечта петь песни открыто так и должна оставаться мечтой. Он не забывает ничего из своего прошлого. Но Изуку был тем ещё любопытным зайцем. И жизнь, зараза такая, ставит его перед сложным выбором, который совершить он пока не мог. — Но почему ты предлагаешь это именно мне, Тодороки? — всё-таки отвлекается от мыслей Изуку и спрашивает это у друга, идя уже по тротуару. — Потому что я знаю тебя достаточно, чтобы сделать определённые выводы. Я думаю, что ты им понравишься, — шагает Шото и говорит это так равнодушно, что верится в это слабо. Но на самом деле разноволосый всегда был таким человеком, чьи эмоции прочитать было невозможно. Только однажды Изуку видел его на грани срыва, в начале обучения. Тогда он узнал о том, что его отец та ещё падаль. Богатая и влиятельная падаль. В тот день Тодороки подорвал машину, которую ему подарил ненавистный папаша. Он из принципа отказался ездить на ней, да и вообще принимать любую финансовую помощь отца. Насколько Изуку знает, сейчас Шото живёт у своей мамы. — Я даже не знаю… — в любом случае Мидория всё ещё в сомнениях. — А что случилось с вашим вокалистом? Зачем вам ещё один, я не понимаю… — недоумевающе глядя на друга, негодует Изуку. — Наш вокалист… — начинает Тодороки, и на его лице внезапно заигрывает тень отвращения. Мидория заворожённо запоминает эту эмоцию. — Мы пришли к мнению, что ему не хватает разбавителя. Он как слишком насыщенный цвет на холсте, который хочется смешать с белилами, чтобы оттенок получился более мягким и приятным глазу. Мне кажется, что ты отлично бы подошёл на эту роль, — Тодороки внимательно смотрит на реакцию Мидории, а тот в ответ лишь хлопает глазами. Он задумывается о том, что только что сморозил и беспристрастно добавляет. — А если серьёзно, то он просто постоянно орёт и мы подумали, что было бы лучше, если бы у песен было больше лиричности. — Ты хочешь сказать, что он скрим вокалист?! — восторженно спрашивает Изуку, а в его глазах уже сияет множество лучезарных искорок. — Ну да, можно и так сказать. Но он всегда орёт. Даже в реальной жизни. — Оу… Ясненько, — немного взволнованно усмехается Мидория. — Но на самом деле он не такой плохой, как я говорю, — он делает задумчивую паузу и Мидории на мгновенье кажется, что Тодороки сомневается в своих же словах. Но хрен бы кто прочитал, что на самом деле творится в голове у этого человека. В итоге Шото всё-таки спрашивает. — Так что думаешь? Завтра у нас репетиция после пар. Ты приглашён. Послушаешь, посмотришь, пообщаешься. — Я приду только потому, что ты попросил. Но мне кажется, что ничего хорошего из этого не получится, — вздыхая, отвечает Изуку, поправляя лямки сползающего рюкзака. Парни подходят к перекрёстку, где обычно они расходятся в разные стороны. Шото еле заметно поднимает уголки губ. Они останавливаются на месте. — Я буду рад. Тогда до завтра, Мидория, — он протягивает ему кулачок и Изуку искренне удивляется этому жесту. — До завтра, Тодороки, — он всё-таки стукает своим кулачком о его в ответ и улыбается. Шото уходит в другую сторону, и Изуку остаётся один. Домой он идёт неспешно, обдумывая предложение однокурсника. Он затыкает уши красными проводными наушниками. Как вообще он может принять решение? Он даже не знает на чём играет сам Тодороки. И вообще он не то чтобы социальный. Он отвык от общения в компаниях ещё в старшей школе. А тут его будет ждать такая ответственность и проблемы, связанные с группой, людьми и музыкой, что он не уверен, что хочет добавлять себе «красок» в жизнь. У Мидории депрессняк с начала обучения. Ничего не радует, да и радоваться совсем не хочется. А что-то менять ещё хуже — все силы уходят только на то, чтобы поднять задницу на пары. В ушах играет какая-то металкор группа, а разум продолжает думать, думать, думать. «А если меня вообще не возьмут?» — думает Мидория, но потом сразу же удивляется своим же мыслям. Так, подождите, а чего он так переживает по этому поводу? Он же просто может прийти, посмотреть и уйти. И все равно, что будет дальше. Зато, он узнает немного больше о своём загадочном однокурснике. «Ну а если всё-таки возьмут?» — проносится в голове, и от этого внутри загорается что-то пламенное и будоражащее. Он приходит домой когда уже почти стемнело. Звонит в дверь своего небольшого одноэтажного домика в спальном районе и ждёт. Ему открывает любимая мама. Обнимает, целует. Рассказывает, что приготовила на ужин. Мидория слушает, попутно снимая красные ботинки и чёрную зипку с начёсом. Скидывает рюкзак на пол и проходит сразу на кухню, где мама уже накладывает покушать. Свиные котлеты с рисом. Его любимые. Он садится за стол и начинает есть под расспросы матери про учёбу и настроение. Он отвечает ей не очень охотно, но Инко понимает, что сыну сейчас нелегко. Она чувствует его одиночество и не знает, чем может помочь. Она просто остаётся рядом. Она видит, как после поступления в его зелёных глазах потух тот шальной огонёк, а сердце разбилось вдребезги. Не из-за неразделённой любви, а из-за неоправданных ожиданий от будущего. Она его понимает. Ей хочется сделать его счастливым. Почти всю жизнь они жили вдвоём, отец ушёл через год после рождения Изуку. Без скандалов и слёз, просто холодный развод от отчаяния и исчерпанных чувств. Инко работает в туристическом агентстве, чаще всего находясь дома. Иногда она летает в соседние страны на командировки или выезжает в офис на весь день, но в основном её работа не вынуждает её каждый день покидать дом. Это удобно, да и за сыном она так присматривать может. Хоть ему уже девятнадцать лет, для матери он всегда будет маленьким веснушчатым чудом. — Мам, завтра я задержусь после пар. Тодороки позвал кое-куда, — он доедает и относит пустую тарелку к раковине. — Хорошо, солнце. Куда пойдёте? — она сразу же вся загорается. Радуется, что её сын выбирается хоть куда-то. Не первый раз она слышит о его однокурснике. Пару раз в месяц он выходит с ним на прогулки и Инко рада, что Изуку не до конца одинок. Хоть и чувствует, что ему всё равно пустовато. — Он позвал меня в свою группу… — он тянет слова, останавливаясь у раковины. Смотрит в пол, а потом неуверенно заканчивает. — Ээ... Вокалистом… — поднимает глаза и встречается с восторженным взглядом мамы. Она уже хочет что-то сказать, на лице появляется безмерная радость, но Мидория успевает быстро добавить, махая руками перед собой в знак отрицания. — Н-нет, я не думаю, что я буду играть там! Я же… Ну мам! Хватит! — в конце он возмущается счастливым всхлипам матери, которая будто бы вот-вот может начать плакать от счастья. Ему неловко от того, какая она бывает эмоциональной, хоть и сам не очень то от неё отличается. Исключением были лишь последние полгода. — Изуку, это же потрясающе! Ты ведь так любишь петь, солнце! — она берёт его за руки, а потом принимается тискать сына в объятиях. Она так хочет, чтобы он был счастлив. Это отличная возможность вытащить сына из депрессии. Изуку приобнимает мать в ответ и вздыхает. — Да, люблю, но… Я не уверен, что готов к этому. Тем более я даже никого там не знаю. Ни жанр, ни ребят. Я… без понятия, — он кладёт голову ей на плечо. Инко гладит его по отросшим крашенным волосам. Чёрные корни красиво перетекали в тёмно-зелёный цвет. Она тепло улыбается и наконец говорит: — Изуку, мой хороший. У тебя всё обязательно получится. Попробуй отнестись к этому как к интересному приключению, — её нежный голос приятно сочетается с заботливой интонацией, и Мидория обнимает её ещё крепче. — Никогда ничего не бойся. Жизнь наполнена удивительными вещами, — она ласково целует его в висок, и Изуку аккуратно отстраняется от неё и тепло улыбается. — Спасибо, мам. Инко любуется его улыбке и россыпью веснушек на красивом юношеском лице. *** Когда Изуку просыпается, то чувствует тугой узел волнения, который неосознанно возник на фоне предвкушения будущего дня. Сегодня он познакомится с группой. Будет общаться с новыми людьми. Ох, люди. Ох, общение. Как же он одичал за последние полгода. Он всегда был социально неловким экстравертом, но в итоге ненароком стал социально ловким интровертом. Сейчас его круг общения состоит из одного Тодороки и ещё двух ребят. Очако Урарака из их группы и Хитоши Шинсо с параллели. Но с ними он поддерживал связь исключительно в стенах университета, а с Шинсо знакомство в принципе было самым странным, каким только можно представить. Этого парня с фиолетовыми волосами он случайно увидел в общей курилке во время пары, когда тот преспокойно закручивал себе косяк. Разговор завязался сам собой, потому что Изуку не мог не знать, что сейчас собирался выкурить этот тип. По итогу курилка имела двоих обкуренных идиотов, что разговорились о жизни и больше никогда не общались, лишь изредка неловко здороваясь в коридорах. К слову, это случилось три месяца назад. Впрочем, наверное, это и объясняет социально ловкую интровертность парня. С Ураракой всё было проще. С девушкой в начале обучения у них был общий проект по точным наукам, и они, работая в паре, немного сдружились. Теперь ребята иногда общаются между собой. Поэтому сегодняшний день обещает быть особенным. И очень волнительным. Он не знает, будет ли он петь, но так или иначе это не меняет того, что Изуку невольно переживает. Он собирается идти на пары, но стоит полчаса в одной растянутой футболке, выбирая себе одежду. Тяжёлый выбор, когда хочется выглядеть немножко лучше, чем обычно. В итоге Мидория натягивает на себя узкие рваные джинсы чёрного цвета, счастливые носки с черепами и белую майку с логотипом Maximum the hormone. Он быстро умывается, завтракает, и уже у зеркала в коридоре слегка взъерошивает свои непослушные зелёные волосы. «Надо бы их подкрасить» — думает про себя Изуку, рассматривая отросшие чёрные корни. Крикнув прощание маме, он напяливает на себя привычные красные ботинки и вчерашнюю зипку с начёсом и направляется в универ с наушниками в ушах. Он с волнением предвкушает будущий вечер, в надежде на то, что всё пройдёт хорошо. Сегодня он был настроен более позитивно на предстоящую возможность и, наверное, за это можно было поблагодарить маму и её бесконечную поддержку. Мидория безумно ценит то, что она для него делает. Он задумывается о том, что хочет сделать для неё какой-нибудь приятный подарок. День обещает быть хорошим. Давно он не чувствовал такого прилива радости. Причём сейчас она взялась из ниоткуда. Он действительно ждёт этот вечер. В какой-то момент Изуку начинает подпевать на куплетах песен, закатывая глаза и корча рожи, пока никто не видит. Он любил так делать раньше и сейчас почему-то желание вновь посетило разум парня. Он слегка жестикулирует руками и качает головой на припеве одного культового трека Тошинори Яги, а потом резко крутится на месте и вприпрыжку идёт дальше. Да, вот это он и называет дурачеством. Изуку любит петь. Он представляет, как даёт концерт в закрытом большом клубе и вместе с загадочным Тодороки и его друзьями закатывает невероятное шоу. Мечтает он так до самого прихода на пары. Да, всё-таки он действительно этого хочет. На пару он слегка опаздывает и, забегая на свой предпоследний ряд, по дороге кивает Шото, который сидел в другом конце класса. День проходит быстро, пока Изуку воображает предстоящую встречу с группой Тодороки. Что ж. Что он знает о ней? Он вспоминает слова Шото о их вокалисте. «Постоянно кричит» — прокручивает запись из головы Мидория и невольно вспоминает совершенно другого человека. Человека, о котором он предпочёл бы забыть как страшный, мимолётный кошмар. Он отбрасывает нахлынувшие воспоминания и снова задумывается. Скрим вокалист значит. В итоге Изуку гадает о том, какую всё-таки музыку они играют. Гадает о том, на чём играет сам Тодороки. Он ставит на то, что это какой-нибудь бас. В итоге все пары проходят куда-то мимо. Изуку не изрекает из этих уроков ничего ценного, так как мысли забиты абсолютно другими вещами. Тодороки после окончания последней лекции подходит к Мидории, и они вместе выходят из университета. Изуку машинально взъерошивает волосы и немного ёжится от прилетевшего в лицо ветра. Щёки и нос мгновенно краснеют. На улице ещё было светло, но немного морозно. Снова похолодало. Они идут молча. По словам Тодороки, до студии пешком добираться всего минут пятнадцать. Не проблема. Изуку замечает, что сегодня Шото тоже одет немного иначе. Наверное, он просто не обращал внимания на последовательность, когда Тодороки наряжался с учётом того, что после пар пойдёт в студию. Сейчас парня украшали широкие серые джинсы с подворотами, чёрные берцы, белый свитер с цыплёнком с ножом и огромная чёрная дедовская косуха нараспашку. Он совсем не был похож на сыночка сурового бизнесмена. Наверное потому, что он искренне желал ему смерти. В этом Мидория убедился, когда узнал, что в тот день Тодороки собирался подорвать не только свою машину. — Волнуешься? — спрашивает Шото, краем глаза взглянув на задумчивого Мидорию. Изуку мигом вылетает из своих мыслей и глазами кругляшками смотрит на Тодороки. Он задумывается над ответом и почёсывает свой подбородок. — Да не то чтобы я волнуюсь, — говорит он с неуверенной полуулыбкой. — Просто в моей жизни так давно ничего не происходило, что я слишком сильно себя накручиваю сейчас. Разноволосый понимающе хмыкает, а потом говорит: — Ну, я предупреждаю, что мы все немного с приветом. Но на самом деле мы играем не ради рейтинга или больших залов, — начинает он свою неожиданную реплику, а Изуку навостряет уши, продолжая идти рядом по аллее. — У нас только их и нет… но суть не в этом. Мы все собираемся, чтобы высвобождать весь негатив в музыке и делиться друг с другом вдохновением, — он говорит всё это с каменным лицом, но Мидория чувствует, как во время сказанного, меж слов проходит невидимая искра. — Ты ведь тоже очень много думаешь. Бормочешь постоянно, — Мидория недовольно хмурится в ответ, но всё же не отрицает. — Мне кажется, что это своеобразная терапия бы помогла и тебе тоже. Как и всем нам. — Я теряюсь, когда ты так много говоришь, Тодороки, — и впрямь растерянно бормочет Изуку в ответ. — Звучит очень воодушевляюще… В ответ Шото еле заметно улыбается. За последние сутки этот парень улыбается чаще, чем за всё время их знакомства. «Неужели он действительно так сильно хочет, чтобы я присоединился к их группе», — думает про себя Мидория. В таком же комфортном молчании они доходят до семиэтажного жилого дома. Шото подводит их к лестнице, ведущей в подвал. По словам Тодороки, внизу и находится та самая студия. Спускаясь по ступенькам вслед за Шото, Изуку старается настроить себя максимально позитивными мыслями. В животе пляшут бешеные нервишки. «Ничего, всё будет хорошо… Всё будет… — Эй, здарова, Тодобро! — дверь уже распахнута, а Шото стиснут в крепких мужских объятиях красноволосого незнакомца. «Тодобро…?» — Изуку думает показалось ли ему это прозвище или нет, пока спускается к железной красной двери, где стояло два парня. Шото здоровается с ним в ответ и отводит взгляд к Мидории. — Я привёл нам нового вокалиста, — равнодушно говорит разноволосый. «Он даже не предупредил их?!» — Изуку в панике встречается взглядами с незнакомым парнем. Красноволосый внимательно разглядывает Мидорию. Изуку обращает внимание на его острые концы прядей, небрежно лежащие на плечах и то, что парень очень легко одет. Стоял он в одних камуфляжных шортах и красной, как его волосы и глаза, футболке. Он широко улыбается, и Изуку про себя поражается остроте его зубов. — Да ладно! Чувак, чё в натуре поёшь? — говорит незнакомец и протягивает свою мускулистую руку. Даже сквозь одежду видно, что парень достаточно мускулистый и крепкий. — Я Эйджиро Киришима! Надеюсь, что мы сыграемся, — он лучезарно оскаливается, всё ещё протягивая Изуку руку. — Я Мидория. И-изуку Мидория! Приятно познакомиться! — неловко тараторит веснушчатый и поспешно пожимает чужую руку в приветствии. — Взаимно, Мидобро! — нет, всё-таки тогда ему не показалось. Эйджиро поспешно трясёт её вверх и вниз, и Изуку на миг подумал, что сейчас он потеряет свою ладонь навсегда. Они наконец-то проходят внутрь и у Мидории разбегаются глаза. Всё заставлено аппаратурой и инструментами. Стены белые и места достаточно много. На полу расстелен огромный ковёр с узорами. Но Изуку не успевает рассмотреть всё в деталях, так как к нему бросается уже второй по счёту незнакомец. Русый парень с каскадом до плеч и выкрашенной чёрной прядкой в виде молнии. С головы до ног он одет в какой-то рокерский мерч, и Мидория даже не успевает разглядеть нашивки на его джинсовой куртке. Он начинает говорить, и вместе со словами из его рта в лицо Изуку летит пар от вейпа. — Так ты тот самый ублюдок, который не взбесит нашего любимого солиста? — кладя руку Изуку на плечо, весело спрашивает он, а потом уточняет у прикрывающего дверь Шото. — Тодороки? — Да, я так думаю, — почти уверено отвечает он, проходя к остальным ребятам. — Отлично! Посмотрим, сколько ты продержишься! — отзывается пикачуобразный и хлопает Изуку по плечу. — Меня зовут Каминари Денки. Кстати, классная футболка! Моя любимая группа, — он разворачивается и идёт к дивану в дальнем углу комнаты, где лежит электрогитара. — Мидория Изуку… Спасибо… А что значит продержусь?.. — он оглядывается назад, ища спасение в глазах Тодороки, но тот глядит на него нечитаемым взглядом. — Оххо! Так ты не знаком с нашим главным вокалистом? — удивлённо спрашивает Киришима, сдерживая смешок. — Не знаком… — неуверенно отвечает Мидория, пряча руки в карманах расстёгнутой нараспашку зипки. Сейчас он чувствует себя каким-то идиотом. В этот же момент кто-то пинком вышибает входную дверь, и раздаётся чей-то хриплый низкий голос. — Сука, я убью этого моба на таксисте… Конченный ублюдок… И Изуку поворачивается назад. — Бакубро, ну наконец-то! Обычно это я опаздываю, а тут... И Изуку прошибает током. В студию ввалился парень с растрёпанными игольчатыми волосами. С пшеничным ёжиком, который Мидория узнает за километр. Он стягивает с себя мартинсы, и Изуку подсознательно обращает внимание на то, что у него были такие же носки с черепами как и у него. Угроза всей жизни как всегда одета в спущенные огромные шаровары чёрного цвета и какое-то скомканное худи такой же расцветки. Наконец он поднимает свои глаза вверх и встречается со стоящим перед ним Мидорией. Изуку понимает, что это конец. Таких совпадений не бывает. Это просто невозможно. Красные глаза вспыхивают искренним удивлением, но в тот же миг загораются ненавистью. — Деку?! — Каччан… «Это история о том, как я превратился в фарш» — думает про себя Изуку.