Столкновение

      Последующие два дня я ухожу в самокопание. А на третий день, обещанный быть выходным, у меня появляется пробное занятие с новым ребенком. Я старательно замазываю синяки на видных местах. Они оказываются менее очевидными, чем я предполагала, и постепенно сходят на «нет». Так или иначе, мой выбор в одежде падает на черную водолазку с горлом. На ногах отпечатков не осталось, поэтому я натягиваю серую юбку с запахом. Волосы неожиданно захотелось уложить, а потому из прямых они превращаются в волнистые. Длина и так короткая, а благодаря укладке вообще доходит до подбородка. Одним словом — отвлекаюсь я как могу. Сидеть и плакать из-за Эрика вечно — не иметь к себе никакого уважения. Я занималась слезной работой 48 часов, и сейчас твердо решила: довольно. Он умер в моих глазах раз и навсегда. Да и к тому же если так нравится думать о мудаках, то у меня есть второй претендент на сие звание. Курт Уилсон не появлялся с тех пор, как нагло прижал меня к стене и, тем самым, вызвал бурю эмоций. Я шарила в интернете, чтобы понять, какого черта со мной творилось. Вот, что я вводила в поисковик: «Почему в животе затягивается приятный узел?». Ответ убил. «Мезаденит — представляет собой воспаление узлов системы оборота лимфы. Они находятся в складках брюшины и необходимы для крепления кишечника к задней брюшной стенке». Другим ответом служила статья с заголовком: «Как понять, что ты влюблен?». Тогда-то я и смирилась с мезаденитом.       Чтение тоже не помогало. Я все время вспоминала спор с Куртом.       «— Мистер Двалин, Вы, полагаю, уже никогда не женитесь! — воскликнула Джейн.       — Что убедило Вас в этом? — нахмурился Двалин, с высоким интересом наблюдая за порхающей по комнате девушкой.       — В Ваше общество попасть сложнее, чем пробираться через тернии в чаще леса, — замерла Джейн, предполагая, что поведение ее уж слишком встревоженное, — Да и Вы находите каждую даму недостойной Вас.       — Я нахожу, что дамы, не знающие толк в жизни, и вправду не славятся умом. А поскольку таковых большинство, да, Вы правы, я никогда не стану сковывать себя узами брака, — рассудительно объяснил Двалин, не желая расстраивать собеседницу, но мечтая побыть в ее компании дольше положенного.       — И по делом! Брак с Вами — одно несчастье! — Джейн пожала плечами, на самом деле не считая, что говорит правду.       — Полагаю, что так. А вот брак с Вами, мисс Джейн, мог бы осчастливить многих мужчин. Потому что Вы обладаете всем тем, чем не обладает ни одна другая леди не только Вашего возраста, но и старше, — признался Двалин.       — Нет во мне ничего особенного, — смутилась Джейн.       — Есть. По крайней мере для меня, — заверил мужчина»       После 240-ой страницы я закрыла книгу и больше к ней не притрагивалась. В планах обзавестись новыми детьми — об этом я заставляю себя думать на занятии с Кирой. Она хорошая девочка, а вот о ее родителях сказать того же нельзя. Люси — ее мать; очень похожа на мою. Нервная и дерганая. Я стараюсь не сравнивать себя с ученицей, но не выходит. Получается абстрагироваться лишь на занятии с Шарлоттой, в доме которой всегда царит уют и спокойствие.       Отработав два занятия по полтора часа, я выдыхаю с облегчением. Мысли о Кире не выходят из головы, Люси постоянно отвлекала меня от работы, врываясь в комнату своего ребенка с нравоучениями. Полное неуважение ко мне, как к педагогу. Поэтому я с тяжестью звоню ей и отказываюсь от репетиторства, ссылаясь на неудобный график. Пускай я получу меньше, но зато не буду ловить болезненные флешбеки и травмировать себя пуще прежнего.       Дома меня застает открытая дверь. Я напрягаюсь и сжимаю ключи в кармане, намеренно ставя один из них между пальцев. Но, к счастью или к сожалению, это не маньяк. Почему к сожалению? Потому что маньяка можно убить без зазрения совести. А вот маму нельзя.       — Привет. Что ты тут делаешь? — не слишком приветливо спрашиваю, встречая ее на кухне.       Она одета в своем стиле: бордовая блузка, черные брюки. Макияж с акцентом на губы и прическа с уложенной челкой.       — Не рада собственной матери? — недобро хмыкает она.       — Рада, — это, разумеется, откровенная ложь.       — Почему тебя не было? — спрашивает уже без маски приличий.       Я подхожу к чайнику, который как раз только вскипел. Женщина, сидящая за столом, чуть ли не пускает пар из ушей, подобно посудине передо мной. Дела плохи — к гадалке не ходи.       — Ходила на работу.       — У тебя нет работы в четверг, — утверждает она, — Ты завралась, не считаешь, Беатрис?       Меня передергивает от своего полного имени, и я чуть не проливаю кипяток мимо кружки. Так меня называл отец, и мама прекрасна знает, что сыплет соль на рану.       — Я не Беатрис. И не вру. У меня появился новый ребенок, — шиплю, садясь за стол прямо напротив нее.       — Почему ты не сказала, что Вы расстались? — наконец переходит к делу.       Я поперхнулась, тут же пряча глаза. Сказать правду? Может, уже пора?       — Потому что знала, что ты будешь кричать, — пытаюсь объяснить ситуацию, но меня прерывают.       — Конечно буду! У тебя ветер в голове. О чем ты думаешь вообще? — накатывает мама, — Он в тебе души не чает, а тебе все мало!       Я не сдерживаюсь и начинаю смеяться. Он настолько не чает во мне души, что три дня назад хотел вытащить ее из моего тела.       — Что смешного?! — заводится она, — Ты совсем уже обалдела?       — Нет. Просто ты не знаешь, о чем говоришь, — в руках начинается мандраж.       — Знаю. Он единственный, кто тебя полюбил! Кому ты еще нужна? Или хочешь встретить кого-то, похожего на папашу? — с грохотом обрушивается крик на мои плечи.       — Эрик такой и есть! Он животное, а не человек. И говорить об этом я больше не хочу, — стараюсь сдерживаться я.       — Животное — это ты, Беатрис. Парень любит тебя без оглядки, а ты бросаешь его и шляешься где попало в этой юбке, которая отвратительно сидит на твоих пухлых бедрах!       Выстроенный мною барьер разваливается. Я так хочу любить себя, но единственный из моих родителей постоянно повторяет о том, что я недостаточно хороша.       — Почему ты считаешь меня некрасивой? — спрашиваю с дрожью в голосе, так как она задела за живое.       — Помирись с Эриком, — игнорирует женщина.       — Почему я всегда уродливая в твоих глазах? — не перестаю добираться до истины.       — Хватит мне пустых разговоров! Да, ты не получилась красоткой. И ростом не вышла, и фигурой тоже. Какой ты размер носишь? «М» или «L»?       — «М» или «S», — начинаю дышать чаще, — Но какая разница? Что, все должны носить «ХS», чтобы быть хорошими?       — Большая! Большая, Бо! Ты можешь похудеть, но слишком ленива, как и твой отец! Ты во всем — это вылитый он! Он тоже ничего ценил, относился халатно к близким! Я думала, что мы на одной стороне, но ты выросла его копией. Мне противно от тебя! — выговаривает на одном дыхании, не взирая на мои уже очевидно льющиеся слезы.       — Зачем ты это говоришь?! — кричу я, — Ты можешь хотя бы раз сделаться мамой, которая любит свою дочь, а не осуждает?!       Женщина встает из-за стола, будто обидевшись, и поправляет свои продолговатые очки — так она делает, когда полностью выходит из себя.       — Я и Эрик любим тебя больше жизни! Но ты наплевала на это. Поэтому не жди моей любви!—выпаливает и разворачивается на каблуках, — Ты идиотка, Беатрис! Самая настоящая идиотка! И эгоистка! — она не перестает грубить в прихожей.       Я упираюсь лицом в руки, которые были уже совсем мокрые. Вскоре, после еще пары оскорблений, женщина хлопает дверью. На кухне слышны только мои всхлипы. Я, хоть и должна привыкнуть к подобному, все равно не могу принять едких слов от родной матери.       Мой телефон вибрирует. Я в слезах смотрю на экран, где высвечивается входящий звонок от Курта. Нервный смех одолевает на несколько секунд, и я запрокидываю голову, улыбаясь во все тридцать два. Это шутка? Я в каком-то шоу? Пожалуйста, вытащите меня из этого дурдома.       Выплеснув отчаянные звуки несчастья, снимаю звонок. Влага до сих пор застилает зрение, и я стискиваю зубы, чтобы себя не выдать.       — Привет, — начинает парень и, оставшись без ответа, раздраженно продолжает, — Бо, я все еще недоволен тем твоим поведением, а сейчас ты даже здороваться разучилась?       — Курт, — как можно сдержаннее отвечаю, кусая губы.       Окей, мой голос звучит предельно расшатано, чего не удалось скрыть. Интонация Курта моментально теряет злобу, я как будто вижу, как он нахмурился.       — Что случилось?       — Приходила мама и наговорила мне гадостей, — выдавливаю, жмурясь, — Не хочу сейчас говорить. Пожалуйста, оставь свои колкости на потом.       Я скидываю звонок, откладывая телефон в сторону. В голове снова проносятся все наши отношения с Эриком, где он только и делал, что принимал наркотики, настаивал на сексе, а впоследствии пытался сделать со мной ужасные вещи. Еще пуще саднит из-за сравнения с отцом. Он ужасный человек. Горько было и из-за намеренно указанного размера одежды. Я и так с огромным трудом избавляюсь от комплексов, но сейчас они вернулись и заставляют меня считать себя отвратительной. Может, все правда? И Курт тоже так считает? Видит меня так же, как и мать?       Я встаю к раковине и начинаю мыть две несчастные кружки — ее и свою. Это не избавляет от слез, и я просто плюхаюсь на диван, не в силах подняться и переодеться в домашнее. Жить одной плохо по разным причинам. Главная из них — одиночество в тяжкие моменты. Я даже подумывала завести собаку, но боюсь брать ответственность.       Стук в дверь раздается примерно через двадцать минут. Я уже знаю кто пришел. Но напрочь не понимаю, для чего.       — Оставь меня, пожалуйста, — прошу со стоном, открывая дверь.       Курт выглядит как всегда прекрасно и холодно. И, как жаль, что за этим прекрасным скрывается злой и надменный парень. Я бы с легкостью влюбилась в него, не будь он таким. И вообще: могу ли я потребовать с него деньги за обретенную болезнь? Мезаденит лечится? Про это я не читала.       — Надевай куртку, — командует он, но не так грубо, как обычно.       — Зачем?       — Мне нужно сейчас быть дома, поэтому остаться здесь не могу, — объясняет он, как будто все элементарно просто.       — Ну и поезжай домой. Тебя сюда никто не приглашал, — хмыкаю я, потирая красные от расстройства глаза.       — Можешь возмущаться, показывать свой характер и ругаться всю дорогу. Но сейчас оденься и сядь в машину, — он старается говорить мягко, но раздражением из-за моего упрямства так и сквозит.       — Курт…       — Бо, сделай, как говорят, — перебивает уже сурово.       Поразмыслив, я понимаю, что ничего не теряю. Даже если мы снова повздорим, то это хотя бы отгонит горечь от встречи с матерью. «И заставит тебя волноваться сильнее, Бо. Но ты ведь не умеешь учиться на ошибках», — так и бубнит внутренний голос.       — Хорошо, дай мне минуту.       Я выкидываю из сумки лишнее и выхожу из дома. Он курит: длинные пальцы подносят сигарету к губам, которые несколько дней назад могли коснуться моих. Я не скучала по нему, по правде, я надеялась, что мы больше никогда не заговорим. Но…отрицать тягу к нему бессмысленно. Поэтому мне и хочется не видеть его: если вижу, то не могу отдалиться.       — Кто ты такой и куда ты забрал грубого Курта? — шучу я, когда он открывает мне дверь авто.       — Я забочусь о тебе чаще, чем ты замечаешь, — недовольно отвечает парень.       Ну, это так, признаюсь, поэтому отвечаю:       — Знаю, прости, — что немного сбивает его.       Он двигается с места, и мотор тихо рычит. Я прилипаю к окну, за которым мелькают дома и огни города. Вглядываюсь в простуженные улицы, в облезшие деревья, в тоненький лед на лужах. Я ненавижу холод и вспоминаю время, когда мне было тринадцать: мы с мамой поехали на море. Сидя в самолете, я чувствовала, словно рыбы до сих пор касались ног.       Те малые теплые моменты, которые я имею, разрушаются от мелодии айфона. Телефон парня звонит. Он берет трубку, мельком кидая на меня взгляд, означающий: «Молчи». Пф, больно надо!       — Слушаю тебя, — серьезно говорит он с напряжением в теле.       Я пялюсь вниз, делая вид, что заинтересована в коврике, на котором поблескивает влага, появившаяся из-за ботинок.       — Я понял, — перебивает Курт кого-то.       — Я сказал, что понял. Буду через пятнадцать минут, — и скидывает звонок.       Поворачиваюсь и вижу того Курта, которого терпеть не могу.       — Когда приедем, ты останешься в машине и не выйдешь, пока я не приду, — его указательный тон заполняет салон.       — И сколько мне сидеть? — вздыхаю.       — Столько, сколько потребуется, — так же вздыхает он.       — Зачем ты приехал, если так занят? — бурчу я, — Вдруг это займет час? Мне что, тусоваться в холодной машине?       — Я тебя забрал не для того, чтобы развлекать, — раздраженно цедит парень. — И тусоваться в моей машине нельзя. Я знаю, к чему приводят твои тусовки.       Мои глаза выпучиваются, а к горлу подступает жгучая смесь. Курт сжимает руками руль, как бы давая понять, чтобы я отстала.       — Ты хоть раз пробовал быть добрым? Тебе бы пошло. И к тому же мне нужно быть дома к десяти. А сейчас уже восемь. У тебя времени в обрез.       Он мотает головой, потирая оголенный участок шеи ладонью, а через секунду выворачивает руль так красиво, как делают парни в романтических фильмах. Ему бы не драться, а сниматься в мелодрамах. Опасный и плохой влюбляется в милую и скромную, а дальше по сценарию.       — Кто сказал, что ты поедешь домой? — устало кидает он.       То, чего я и ожидала.       — Я сказала, но для тебя это снова пустой звук, — произношу, когда он останавливается на светофоре.       Тревога переплетается узлами в животе. Пока горит красный, Курт окидывает меня быстрым, но глубоким взглядом. Я тяну юбку и прикрываюсь пальто, вспоминая слова матери.       Мы едем в тишине, а когда заворачиваем к частному сектору, он повторяет:       — Сиди в машине. Ты поняла?       Я киваю, не вступая в спор. Вскоре автомобиль останавливается около двухэтажного дома. Неподалеку припаркован серый внедорожник, который, почему-то, сразу же заставляет меня напрячься. Курт молча выходит. Из серого автомобиля тут же показывается мужчина, лицо которого скрыто за капюшоном. Я скатываюсь по сидению вниз, затаив дыхание. Они нехотя пожимают руки и заходят в дом.       Район явно хуже моего. Фонари есть, но горят через один, а некоторые даже мигают. Дворы запущенные, на заборах граффити. Я бы не назвала это место геттом, но явно побоялась бы появиться здесь ночью одна. Дом Курта же выглядит под стать ему: мрачный и холодный. Даже через окна я чувствую негатив и… одиночество. В последнем наши жилища похожи. Интересно, бывали ли здесь другие девушки? Радует хоть то, что я его не ревную. Если бы ревновала, то сошла бы с ума. У него, похоже, уйма поклонниц. Неудивительно, конечно. Сколько девушек побывало в его постели? Он хоть сам знает число? Перевалило за сотню? Я засыпала только с Эриком, это было пару раз, но мы размещались поодаль, как бы странно не звучало.       Залезаю в телефон, посчитав, что должна написать Лие. Если со мной здесь что-нибудь случится, то… нет, ничего плохого не произойдет. Я с Куртом. Каким бы он ни был ужасным, явно не допустит, чтобы кто-то обидел меня. Еще бы ему научиться не обижать меня самому. Было бы славно.       Кому: Лия.       «Я в доме Курта. Адрес не знаю. Если не отпишусь утром, то труби в колокола» — неуверенно печатают мои пальцы.       Я снова пытаюсь рассмотреть таблички с названием улиц и номером домов, но из-за темноты не выходит.       «Чего? Вот это да!» — отвечает Лия спустя пять минут и, немедля, добавляет:       «Ты в порядке?».       «Да, все хорошо. Пишу на всякий случай».       «Я приеду через два дня. Ты обязана мне все рассказать!».       Проходит сначала 7 минут, затем еще 10, затем 15. Я успеваю замерзнуть, но время тянется, как проклятое. Ключи зажигания парень, естественно, забрал. Мои зубы стучат, а руки леденеют. Я греюсь, но на улице бушует ветер, поэтому тепло в авто заканчивается. Сколько он еще будет занят?       Жду еще пятнадцать минут, отсчитывая каждую секунду. Юбка приходится некстати. Ноги, закрытые только неплотными колготками, начинают неметь.       «Я просто незаметно проскользну в дом. Никто и не увидит» — наконец решаюсь и выхожу из машины. Это же натуральное издевательство! Держать меня здесь без десяти минут час! Не очень умно, конечно. Поступаю, как идиотки из кино. Но это жизнь, не фильм, поэтому ничего страшного не случится. Ну, побесится он. Курт всегда злой: не привыкать. Объяснит своему собеседнику, если придется, что я…а кто я? Да плевать, пускай придумывает сам!       На пороге прислушиваюсь к голосам и потихоньку открываю дверь.       — Рей не будет ждать. Ты же знаешь, — ехидно говорит мужчина.       — У нас с ним личный договор, который я соблюдаю. Ты сделал свою часть работы, а теперь вали нахрен из моего дома, — рычит Курт.       — Скажи своему дружку Мэту, что он в дерьме. За ним скоро придут, — я покрываюсь мурашками от услышанного.       Оглянувшись, замечаю лестницу впереди. Голоса исходят откуда-то слева. Прихожая печально маленькая, и только я разуваюсь и делаю шаг вперед, что-то сбоку падает. Мое сердце уходит в пятки. Чертова. Ложка. Для. Обуви.       — У тебя мыши завелись или это какой-то сюрприз? — агрессивно выплевывает тот мужчина и направляется прямиком ко мне.       Я и моргнуть не успеваю, как он уже стоит напротив. Ужас и страх пробирают от головы до кончиков пальцев. На лице «красуются» рубцы и шрамы, а рука в кармане куртки что-то не по-доброму сжимает.       — Славная мышка, — расплывается в мерзкой улыбке он, не поворачиваясь к Курту, — Твоя? Или можно одолжить?       Я, дрожа как осиновый лист, смотрю на Курта, который готов взорваться. Ладно, я поступила не просто по идиотски. Это был самый безрассудный выкидон из всех устроенных мной выкидонов!       — Моя, — отчеканивает парень и в гневе обращается уже ко мне, — Иди в гостиную.       Я тут же выполняю его приказ, прячась от незнакомца, который пахнет чем-то затхлым и подвальным.       — Она не похожа на разовую куколку, — с подозрением хмыкает незнакомец.       — Обычная шлюха с боев, — Курт наделяет тон безразличием.       Никогда еще я не радовалась подобному званию. Он не считает так, у меня нет сомнений. Все, на что надеюсь: чтобы в легенду про распутную девушку поверили.       — М? И как зовут? — неугомонно продолжает урод.       — Ты узнаешь имена всех, кого дерешь? Давай, пошел вон отсюда, — злостно выпроваживает боец.       Они обмениваются еще парой слов о чем-то своем, которые мой мозг уже отказывается воспринимать. Понимаю одно: мне конец. Курт даже не станет сдерживаться.       Скинув пальто, я сажусь на узкий зеленый диван и делаю последние вздохи перед грядущей катастрофой. Дверь закрывается, повисает тишина. Я чувствую, как парень наполняется все большей злобой и, когда он входит, я подскакиваю от крика.       — Ты что, мать твою, глухая? Или я плохо пользуюсь гребаными словами?! — подходит он, выглядя при этом как бык.       — Прости, — пищу, но меня перебивают.       — Прости? Сука, ты говоришь «прости»? Единственное, что тебе нужно было делать — слушаться. Но ты не можешь справиться даже с такой элементарной задачей!       Я опускаю голову и упираюсь ладонями в трясущиеся колени. Его дыхание яростное, агрессия исходит от каждого миллиметра кожи.       — Мне было очень холодно, — оправдываюсь, — Ты ушел на час, машина остыла и замерзла. Я хотела согреться.       Это звучит так жалобно, что становится тошно. Я боюсь его злости, и Курт, по видимому, чувствует это.       — Дерьмо, — выплевывает он и уходит.       В дальней комнате начинает литься вода. Парень делает так уже который раз — идет умываться, чтобы привести себя в порядок. Я не ожидала столкнуться с чем-то подобным. Курт и так опасен, но этот мужчина со шрамами буквально загнал меня в угол. Его жизнь такая? О чем они говорили? И почему за Мэтом придут? Мне хочется сбежать от испуга.       — Зачем ты привез меня к себе? — тихо спрашиваю, когда парень садится рядом.       Смотреть на него не хочется. К счастью, волосы закрывают меня.       — Лучше помолчи сейчас, — предупреждает он, выдыхая.       Я следую совету. Колесико бензиновой зажигалки чиркает и через пару секунд показывается дым от сигареты. Он ставит прозрачную пепельницу на низкий столик и прикрывает глаза. Я тянусь к пачке Мальборо и вытаскиваю из нее одну.       — Ты все-таки куришь? — спрашивает он, протягивая мне зажигалку.       — Очень редко, — шмыгаю носом, пробормотав.       Дым пробирается в легкие и голова кружится. Последний раз я курила несколько месяцев назад, когда Эрик высадил меня на обочине из-за ссоры.       — Не плачь, — давит он, — Не надо.       — Не плачу, — фыркаю я, — Но, по-моему, ты наслаждаешься, когда доводишь до этого.       — Ошибаешься. Мне нелегко дается видеть твои слезы. Особенно, если я стал их причиной, — его хриплый голос не отпускает напряжение.       Слова кажутся смешными. Он только и делает, что доводит до истерики и довольствуется проделанной работой.       — Тот мужчина сказал, что придет за Мэтом, — я делаю новую затяжку, — Теперь он придет и за мной?       От этой мысли становится не по себе. Курт тушит сигарету, прокручивая ее в пепельнице пару раз. Я перестаю соображать, когда он бережно цепляет мой подбородок пальцами, чтобы мы видели друг друга. Касание не прекращается, оно бьется током. Сигарета так и тлеет в моей руке — она волнует меня в последнюю очередь.       — Никто тебя не тронет, Бо, — убеждает глаза в глаза так серьезно, что не остается сомнений, — Но впредь: слушай, что тебе говорят. Ясно?       Я сглатываю и киваю, после чего он убирает пальцы, напоследок, как бы невзначай, проведя по челюсти большим. Веки Курт опускаются, и он кладет затылок на грань спинки дивана. У меня есть возможность изучить его детальнее. Костяшки красноватые, что было не видно в темной машине.       — Ты снова дрался? — спрашиваю тихо и, затянувшись последний раз, тушу сигарету.       Он открывает глаза, опуская голову к своим рукам.       — Почему это важно? — хрипло отвечает, поджав губы.       — Ты постоянно дерешься, — пожимаю плечами, отворачиваясь, — Это стресс для организма.       Курт молчит. Между нами царит напряжение. На серых занавесках нет никакого рисунка, а потому это очень тупо: то, как долго я на них зависаю. Он точно знает, что я избегаю зрительного контакта. Из-за нервов говорю снова:       — Ты дрался 4 раза за 11 дней. В день, когда мы встретились, у тебя было травмировано плечо. Я вижу, что оно зажило, но, чтобы полноценно отходить от побоев, нужно брать более длительные перерывы…       — Что ты делаешь? — негодующе перебивает он.       Я сжимаюсь и набираюсь смелости повернуться. Меня встречает сбитый с толку вид.       — Общаюсь, — неловко поясняю.       — Нет. Я про другое. Почему тебя это беспокоит? — гравийный раздраженный голос, — Это не твое дело, Бо.       Я вбираю кислород, кусая губы.       — Надо же говорить о чем-то, — стеснительно оправдываюсь.       — Не надо. Нам не о чем разговаривать, — отрезает он.       Мои брови летят вверх, и я таращусь на него с явным шоком.       — И зачем ты забрал меня в таком случае? Приехал ко мне, затолкал в машину, увез к себе, и все для того, чтобы молчать?       Курт морщится и встает с дивана, отмахиваясь.       — Дерьмовая была идея, — цедит он.       — А в чем состояла идея? Могу узнать? Потому что я ничего не понимаю! — выпаливаю, следуя за ним.       Попадаю на небольшую чистую кухню. К деревянному светлому столу приставлен только один стул, маленький серый холодильник и такого же цвета гарнитур.       — Ты звучала жалко по телефону, — пренебрежительно и отстраненно пожимает широкими плечами.       Я вспыхиваю от очередной наглости.       — Да? И почему это важно? — пользуюсь его же приемами, но на бойца это не оказывает никакого влияния.       — Ты правда считаешь, что хоть что-то, связанное с тобой, может иметь для меня вес? — безинициативно проговаривает, опираясь спиной о столешницу и скрещивая руки.       Почему-то именно это ударяет меня под дых. Я хмурюсь, вешая голову, и киваю. Язвительность от обиды прет сама по себе.       — Нет, обычная шлюха с боев так не считает, — киваю, — Я полагала, что ты солгал. Но твое отношение ко мне такое, будто я правда игрушка на раз.       Он напрягается, вмиг избавляясь от не заинтересованности, и делает шаг навстречу. Я же шагаю назад, усмехаясь. Почему я ведусь на его уловки? Очевидно, что для него наше общение не больше, чем развлечение в свободную минуту. Странное, но все равно развлечение.       — Я солгал, — хрипит, следуя за мной в прихожую, — Не говори о себе такого, Бо.       — Это ты говоришь обо мне такое! Тогда, в кафе, унизил меня! Сказал, что я пришла к тебе за…за тем самым!       Мое чертово пальто осталось на диване, а потому мельтешу и возвращаюсь в гостиную, чтобы сразу накинуть вещь. Хочу пройти мимо парня, но он берется за мой локоть и подтягивает к себе донельзя близко. Я задираю подбородок с вытаращенными глазами, так как не ожидала таких действий.       — Я говорил, что был неправ и несправедлив, — приглушенно напоминает, оглядывая мое взволнованное лицо, — Я ошибся. Ты даже слово «секс» выговорить не в состоянии, Бо. Не смей себя оскорблять.       Грозный тон делает меня ошеломленной и застывшей. Итак, начнем с того, что я снова забыла, что такое соображать. Недавно я хотела прикинуться отсталой. Отлично, в настоящий момент я действительно потеряла или набрала пару хромосом. Биология — не мой конек. Ровно в той же степени, как и находиться в спокойствии, когда этот до смерти привлекательный парень вновь таращится на мои искусанные губы. О чем он размышляет? Так происходит уже второй раз.       — Я тебя не понимаю, — произношу, слегка заикаясь.       Он говорил мне то же самое несколько дней назад. Теперь я знаю, что он чувствовал, как никогда прежде.       — Хорошо, — спокойно соглашается, наконец оторвавшись взглядом от губ и всматриваясь в глаза, — Меня устраивает.       Естественно. Вести беседу загадками — его стезя. Я сглатываю, хлопая ресницами, и выдаю единственное, на что хватает моего чертового нутра:       — Я собираюсь уехать домой.       На лице Курта появляется улыбка, при виде которой мне точно нужен дефибриллятор. Кому-то я покажусь крайне тупой, что, к слову, будет действительно справедливо. Не стану оправдываться. Честно, я дура, потому что залилась краской и преисполнилась робостью, стоило этому парню коснуться меня и прижать к себе. Нет. Оправдание есть. Я абсолютно безнадежна в таких нюансах, не представляю, как некоторые девушки способны здраво мыслить рядом с настолько привлекательным мужским полом.       — Хорошие девочки возвращаются к десяти, да? — он проходится языком по нижней губе, не скрывая насмешки.       Запал возвращается на миг, когда я кидаю крайне смело и резко:       — Да, чтобы держаться подальше от плохих мальчиков.       Следить за языком, следить за языком, следить за языком. Вот, чего мне не хватает. Ожидаю услышать какую-то грубость, но Курт вдруг смеется. Мелодично, глубоко, хрипло. Его рот расходится, и он слабо кивает в добром жесте. Мое сердце заскакало от груди до спины, как футбольный мяч, и прекратило биться. Если он продолжит быть настолько красивым, то я умру. И, кстати, вариант неплох. Можно мне уже умереть? Почему он не оказался серийный убийцей? Я была бы рада, чтобы мои мучения закончились.       — Я отвезу тебя, хорошая девочка, — ухмыляется он, — Чтобы ты не встретилась с другими плохими мальчиками по дороге. Кажется, одного тебе уже достаточно.       Курт отпускает мой локоть и проходит в прихожую. Хорошая девочка. Какую школу он проходил? Где его учили давать такие прозвища? Я не выдержу, если он будет использовать их постоянно. Но…почему-то, глубоко в душе, я жажду услышать именно это обращение вновь. И услышать не от кого-то другого, о только от Курта.       — Предостаточно, — бормочу и тру локоть.       Он хмыкает снова, снимая с крючка настенной вешалки джинсовку.       — Поторапливайся, Бо. Я не люблю ждать.       Я обретаю возможность двигать своими конечностями, надеваю обувь вслед за Куртом и мы попадаем в авто. Наши дома находятся в двадцати минутах езды друг от друга. А двадцать минут, наедине с ним, — это вечность. Заниматься разговорами, как выяснилось, провально, поэтому не издаю ни звука. Так и проходит наша вечность: в тишине. Около дома Курт не глушит авто: значит собирается быстро уехать. Я прочищаю горло и прощаюсь:       — Пока.       Пока? Ну а что я еще скажу? «Спасибо за вечер»? Нет, мне на за что его благодарить.       — Бо, — выдыхает он, когда хватаюсь за ручку.       Поворачиваюсь и наблюдаю, как он постукивает пальцами по рулю.       — Я больше не приеду к тебе.       Где там мой пульс? Я должна радоваться, но отчего-то не ощущаю даже близких к счастью эмоций.       — Почему?       Вслед за пульсом летит гордость. Я не нахожу в себе ни того, ни другого.       — Мне не нравится то, что происходит со мн… — он обрывает самого себя, рассерженно мотая головой, — Просто не приеду. Не хочу тебя больше видеть.       Я прикрываю глаза, глотая слова.       — Хорошо, — тереблю пуговку на пальто, — Тогда…прощай.       Парень смотрит в лобовое и безмолвно кивает в ответ. Я выхожу из авто, принуждая себя избавиться от грусти. Так лучше. Так правильно. Путаница между нами разрастается до невообразимых масштабов. Еще несколько дней назад он говорил, что ему придется быть рядом, а сейчас пообещал, что никогда не появится. Похоже, каша в голове не у меня одной, да, Курт?