***
К часу ночи мы уже едем в такси. Денег мало, но холодильник до сих пор ломится от продуктов, поэтому я решаю — отрываться, так отрываться по полной. Лия заставляет меня надеть черное платье на тонких бретельках. Оно отлично подчеркивает достоинства и скрывает недостатки. А вот традиция в выборе обуви не поменялась. Как всегда белые кеды, которые я сложила в пакет, чтобы переобуться. На улице ужасно холодно, и без любимого бежевого пальто не обошлось. Шапка на голове не планировалась из-за укладки. — Здорово получилось с мейком, — подмечает девушка, когда мы рассчитываемся с водителем. Я подвела глаза черной подводкой, тем самым сделав их еще больше. На губы нанесла персиковый тинт, а на веки мерцающие тени. — Спасибо, — соглашаюсь, — Ты потрясающая. Мы смеемся и быстро перемещаемся ко входу. Лие уже исполнилось 18, так что проблем не возникает. Мы отдаем все лишнее в гардероб и проходим в огромное помещение, где в центре зала стоит бар. Людей собралось уйма, и они продолжают стекаться. — Сначала пить, потом танцевать! — призывает девушка, и я охотно киваю. Сердце стучит в такт битам. Мы пробираемся сквозь толпу и наконец оказываемся в нужной точке. — Две Маргариты, пожалуйста! — кричу бармену, который танцует с шейкером в руках. Через минуту перед нами стоят бокалы. Свой я опустошаю разом и тут же заказываю новый. Спустя еще два напитка, мы переходим на танцпол. Я полностью отдаюсь танцам, надеясь затопить и заглушить в себе ноющие мысли о Курте. Но алкоголь скоро начинает действовать по своему предназначению, и мозг то и дело подкидывает воспоминания о том, как парень прижал меня к стене. — На тебя смотрят так, словно съедят, — усмехается Лия, показывая в дальний темный угол. Там сидят два незнакомца. Они машут, когда мы пересекаемся взглядами. — Это противно, — фыркаю, — Курт бы… Я осекаюсь, а Лия поджимает губы. — Пойду еще выпью, — выпаливаю и возвращаюсь к бару. Три новых коктейля удивительно быстро кончаются. Подруга вытаскивает меня на танцпол, и время перестает существовать. Я полагаю, что прошло всего минут сорок с нашего прихода, но, на самом деле, на часах уже три ночи. — Ты в порядке? — обращается Лия, будучи менее пьяной, — Хочешь домой? — Нет! Я хочу ему позвонить! — отвечаю и не замечаю, что уже достала телефон из черной сумочки. — Уверена, Бо? — беспокоится девушка. — А что, есть что терять? — возражаю, и Лия соглашается. Лежа сложенными руками на стойке, я с горем пополам нажимаю на кнопку вызова. Слышатся гудки, а за ними холодное: — Слушаю тебя. — Привет, самый грубый человек на планете! — язык чуть-чуть заплетается. — Бо, ты пьяная? — выдыхает Курт. О, ну что за болван! А неясно? Идиот, придурок, идиот! — Нет! А может и да! А какое тебе дело? Тебе никогда нет дела до моих чувств! Ты только и делаешь, что твердишь: "О, это несерьезно, о, ты ребенок, о, ты достала, достала, достала!" Как мне к тебе… — Где ты? — раздражается парень. — Отвали и слушай! Никогда не слушаешь! И тут тоже слушать не хочешь! Как мне к тебе относиться, если ты такой хам? Еще и говоришь, что нравишься мне. Не нравишься, будь уверен. Может только немного нравишься, но… — Где ты, мать твою?! — кричит Курт. — Где-то. Подальше от тебя. В клубе, — я делаю еще один глоток напитка. — Адрес, — приказывает, и я закатываю глаза. — Отстань, пожалуйста, — ого, я еще и сохраняю вежливость, — Зачем тебе? Ты же сказал, что больше не приедешь? Или ты сожжешь это место, чтобы я в нем сгорела и больше тебе не звонила? Не переживай! Я больше не позвоню! Это разовая акция… — Бо, заткнись к хренам собачьим и назови адрес! — басом орет он, что заставляет хихикнуть. Я замолкаю, энергично двигая свободной рукой, прижимая предплечье к груди в ритм битов. Хорошо. Так хорошо… — Ты издеваешься?! Пользуйся своим гребаным ртом, какого черта ты молчишь?! — выпаливает парень. Ой. Уже нехорошо. — Ты попросил заткнуться, — напоминаю и слышу протяжное рычание. Клянусь, он схватился за голову! Ну точно! Говорю, пока в состоянии: — А вот парни глазами меня прожигают! Сидят и смотрят уже битый час. Это жутко, конечно, но они приветливее, чем ты… — Я покажу и тебе, и им, что такое приветливость, — шипит он, — Говорю последний, сука, раз. Адрес, Бо. Сейчас же. Я стону в трубку, ища глазами Лию. Она же рядом! Под боком! Правда, лицо расплывается. Но даже расплывшаяся Лия — самая красивая Лия на всем белом свете. — Лия, какой здесь адрес? — обращаюсь к разгоряченной девушке сбоку. — Да вас там таких двое, — обреченное бурчание в трубке. — Она не помнит, — пожимаю плечами, когда Лия сделала это же движение секундой ранее. — Как, черт возьми, называется это место? — его грубость лишь веселит. — Ааа, Санрайз? Да, вроде так. А вот скажи, Курт, какого цвета смущенный хамелеон? — серьезно спрашиваю я, на что он скидывает звонок. — Ты ведь понимаешь, что он приедет? — улыбается Лия. — Нет, он ведь сказал, что я его больше не увижу. Но кто запретит мне услышать? И…предлагаю еще по коктейлю. У меня есть тост! Дальше все происходит, как в тумане. Я пью, к нам подходят какие-то уроды, мы отталкиваем их, появляется разъяренный Курт, пихает одного из них и чуть ли не выталкивает меня на улицу. Лия сидит в машине рядом со мной, мы куда-то едем, подруга выходит, потом я еду куда-то уже с Куртом вдвоем, а потом ледяная и отрезвляющая вода, льющаяся прямо на голову. — Какого цвета, мать твою, смущенный хамелеон?! — кричит он, а я не понимаю, почему так холодно. — Что ты делаешь? — спрашиваю, стуча зубами, и вижу, что стою под душем. — Привожу тебя в чувство. Ты с ума сошла? Мозги есть? — не перестает кидаться парень. — Есть, а у тебя? — отвечаю первое, что приходит в голову, но абсолютно безвредно. — Замолчи, Бо, просто замолчи, — шипит он. Серый плитчатый пол. Все плывет. Плывет сильнее, чем лицо Лии. — Тост не сработал, — ворчу слегка плаксиво, — Я пила за то, чтобы грубые мудаки не портили мое веселье. А сейчас мне не весело. Курт резко вырубает воду, поворачивая меня к себе лицо. Упс, кто-то злится. — Я, по твоему, мудак? — рычит он, смыкая челюсть, — Второй, сука, раз я еду к тебе пьяной. Третий раз помогаю. А ты считаешь меня мудаком? Я мотаю головой, затаив план. — Нет, я не так выразилась, — виновато туплюсь в пол, а затем щурюсь, — Ты не просто мудак, ты мудак с большой буквы! Наши эмоции совсем разные. Из меня льется смех, а Курт напрягается пуще прежнего. Он упирается языком в нижнюю губу. Глаза вспыхивают непроглядной тьмой. Парень выдергивает меня из душевой, и я сопровождаю это потерянным звуком: — Ой! Он пышет злостью, сдергивая полотенце с сушилки и вытирая им мои волосы. Дурак! У девушек это работает иначе! Сначала их нужно слегка отжать, а уже потом… — Я бы тебе показал что такое настоящее «ой», — выпаливает, и желваки лица играют, — Очень жаль, что не могу. Курт подносит край полотенца к моим глазам, вероятно, убирая размазанную косметику. Я похожа на панду. Это мило. Панды пушистые. — Ты имеешь ввиду секс? — бормочу, и он отводит полотенце, смотря на меня хмурым взглядом, — Ага, я могу говорить это слово! Ну, когда немного выпила. — Да, Бо, я имею ввиду секс, — холодно выдает он, — Вытрахал бы из тебя всю дурь. Ты ведь таких подробностей хотела? Или нужны еще уточнения? Будь я трезвой, то задохнулась бы от смущения. Но в данный миг лишь пожимаю плечами. — Не знаю. Я все равно не пойму твоих уточнений. В смысле…мне мало известно про такие вещи. Ну, я понимаю, что есть половые органы и они типа…соединяются. Я права? Все так? — искренне спрашиваю, и в Курте немного сбавляется пыл. Он прикрывает глаза, протирая лицо влажной ладонью, и кивает. — Права. — Хм, у тебя много опыта, расскажи… — Бо, я не стану читать тебе лекции по тому, как люди трахаются, — отрезает в грубой форме, — Меня не прикалывают игры в учителя и ученицу. Он безнадежно смотрит на платье, с которого стекает вода. Его пол стал лужей. Тоже забавно. — Ролевые игры, — рассуждаю вслух. Парень тяжело выдыхает и игнорирует речи. До меня не сразу доходит суть действий. Только лишь тогда, когда платье почти спадает к ногам. Я оживляюсь за секунду. — Ты придурок? Ты что творишь? — закрываюсь руками и делаю шаг назад, поскальзываясь. Он ловит меня, шумно матерясь, и продолжает начатое. — Мне тебя что, мокрой спать положить? Стой ровно, — грозно командует, а я уже в одном лифчике черного цвета. — Ты понимаешь, что сделаешь меня сейчас голой? — плохо соображаю и все, как во сне, — Мне 17, забыл? — Зато ты вспомнила! — пуще прежнего раздражается он, — Я не смотрю на тебя. Меня не привлекают пьяные, несовершеннолетние девчонки. Длинные пальцы ловко вытягивают меня из колготок и, по правде, он действительно смотрит куда угодно, но только не на меня. Полотенце снова исполняет свою работу, но на этот раз Курт обтирает тело. Через мгновение я вздыхаю, осознав, что лифчик расстегнут. Но, опередив возмущения, Курт накидывает на меня длинную футболку, а лишь потом снимает белье. — Ты теперь меня ненавидишь? — шепчу, пока он отходит к стойке раковины и недовольно копошится в шкафчике. — Нет, — коротко отчеканивает парень. Он возвращается с влажной салфеткой в руках и снова прикасается к моему лицу. Вторая рука крепко держит за подбородок. Мы снова очень близко. Я на самом деле сильно скучала по нему. — А я… тебе совсем не нравлюсь? — Тебе так сложно закрыть рот? — вновь игнорирует Курт. От него настолько вкусно пахнет, что хочется прижаться и никогда не отлипать. — Я пила из-за тебя, — стону, — Мне было грустно. — Мне плевать, — кидает он и выводит из ванны. Идти сложно, поэтому Курт закипает от медлительности и несет на руках. Я не сопротивляюсь. Даже тогда, когда оказываюсь не в своей постели. Это его дом и его кровать. — Спи, — злобно произносит и собирается уходить. — Погоди, — окликаю и вижу, что он остановился, — Не уходи, пожалуйста. — Уже почти утро. Мне надо спать. Ты и без того все к чертям порушила, — говорит, но не двигается. Я растягиваюсь по матрасу, прощупывая одеяло. Конечности отнимаются. — Через несколько часов ты будешь отчитывать и выгонять, будешь грубым и холодным, а я буду виноватой и застыженной. Пожалуйста, давай все это произойдет только через несколько часов. Побудь со мной, хотя бы в последний раз, — выпаливаю на одном дыхании, — И еще мне очень холодно. Я замерзла под душем. А ты всегда очень теплый: это мне поможет. Курт слушает с максимально негодующим видом. Он недоволен собой, когда соглашается на данное предложение. Я прижимаюсь к нему сразу, как только он раздевается и ложится рядом. Все тело каменное. — Расслабься, — произношу то же самое, что и он несколько дней назад. Это немного смешит парня. Он укрывает нас одеялом и, под действием алкоголя, я без смущения целую его в напряженную челюсть. Она гладкая и твердая. Не могу сказать точно, но кажется, Курт оторопел. Умею удивлять! Мы лежим в тишине некоторое время. Небольшая идиллия между нами, такая долгожданная мною передышка, облегчение — лечат душу. Я буквально ощущала боль внутри всю свою жизнь. Рядом с ним она становится меньше. По крайней мере в этот момент. Завтра я изменю свое мнение. — Я ведь действительно все к чертям порушила, — шепчу, когда осознание поражает, как гром среди ясного неба. — Не думай об этом, — хрипло и тихо отвечает он. Я почти незаметно дрожу от холода. Курт кутает меня по самые уши и перетаскивает еще ближе к себе, сжимая в объятиях. — Положи сюда, — наставляет, и я слушаюсь, прикладывая ладони к горячей груди. Он, немного сомневаясь, переплетает наши ноги. Я лежу на боку, примыкая к нему вплотную. — Теплее? — приглушенно произносит на ухо, склоняя голову. Я сонно соглашаюсь, благодаря парой фраз. Находиться с ним вот так вдруг ощущается самым правильным и необходимым. Я бы провела в этом положении всю жизнь и не смела бы жаловаться. — Мне хорошо сейчас, — говорю, как есть на душе. — Со мной? — помедлив, уточняет парень. — Да. Обычно рядом с тобой тревожно. Но сейчас…сейчас спокойно и уютно. Курт сглатывает и, словно не ожидая от самого себя, притирается носом к моему виску. Он тут же разрывает контакт, возвращая подбородок на мою макушку. Я слышу его неровное дыхание и ласкаюсь щекой об кожу груди. — Ты правда считаешь меня ужасным человеком? — спрашивает, будто пересиливая себя, — Полным мудаком? — Нет. Или да. Отчасти, — объясняю честно, — Ты очень обидел меня в кафе. Постоянно пытаешься задеть, и у тебя получается. Я боюсь, что ты разобьешь мне сердце. И еще.. Замолкаю, так как даже в пьяном состоянии не могу разобрать нужно ли говорить то, что сказать хочется. — Еще? — хрипло просит парень. Я хлопаю ресницами и продолжаю, предварительно пожевав губу. — Еще я очень скучала. Скучала по тебе. Знаю, что ты не воспримешь мои слова всерьез или, еще хуже, высмеешь их. Это ранит без ножа. Я не признаюсь даже самой себе, но когда ты рядом, то сердце уходит в пятки. Понимаю, что тебе нет разницы… — Я тоже скучал по тебе, Бо. Я вспыхиваю и сначала считаю, что ослышалась. Поднимаю голову, дабы посмотреть на его лицо, но он не позволяет, тут же возвращая меня назад. — Спи, — выдыхает парень, поглаживая по затылку. Я прижимаясь к чужому телу и постепенно ухожу в сон.***
От лица Курта
Я проверяю телефон на наличие новых СМС. Бо еще не проснулась. Блокирую экран, когда на парковочном месте, в метрах 30 от меня, останавливается машина Бреда Гринди. Он заезжает на бордюр и выходит, покачиваясь. В татуированных руках находится недопитая бутылка виски Хеннесси. Мэт когда-то говорил, что выдержка у этого пойла доходит до 35 лет. Откуда у Гринди деньги на такую выпивку остается неизвестным. Поговаривают, что он подрабатывает у Стивенсонов: выполняет их мелкие заказы по типу: «Сходи туда, принеси то». Платят они, так или иначе, скупо. За пару обнесенных домов в неделю можно платить и больше. — Уилсон, приятель, че как? — говорит он, споткнувшись. Я достаю новую сигарету, поджигая ее бензиновой зажигалкой. У меня нормальное настроение, но точно не подходящее для того, чтобы брататься. — Зачем приехал? Затяжка кажется мне легкой, почти бестолковой. Дневное солнце направляет лучи на черную стену за мной, она нагревается и отдает противным жаром в спину. Утро буднего дня, в здании не проходят бои, а значит медик бесполезен. Хотя Бред Гринди бесполезен и в рабочее время. Заправляющий всеми шоу, Терри держит Гринди только потому, что никто больше не согласится работать здесь. — Сучка Тини выгнала из дома. Спать где-то надо. Не в тачке же. А к Карен не пойдешь — муж ее дома. Сучка Тини — это жена Гринди. И полное ее имя — Тиффани Гринди. Милая женщина, лет 40. Начала бегать за Бредом еще десять лет назад и все же угналась. От их союза родились два парня — двойняшки. Как их зовут я не помню. Да и важно ли это? Тут другой нюанс: когда пацаны появились на свет, Гринди свалил в закат. Нашел себе любовницу: тупую стерву Карен, муж которой прекрасно знал об их романе с Бредом. Почему сейчас пойти к Карен вдруг стало проблемой — непонятно. — Ясно, — отвечаю я то, что самое короткое из всех возможных ответов. Бред проходит мимо, не забыв поднять тост «за лучшего бойца», отчего я вдруг хочу разбить его уродливый, безгубый рот о чертову стену. Вышвырнув бычок, я направляюсь к машине. В салоне авто меня одолевает какой-то щемящий зуд в груди. Вот мой рюкзак, а в нем достаточная сумма, чтобы закрыть долг. Денег даже больше: на случай, если Рей и Стен Крегли запросят еще проценты — за долгое ожидание. Я был должен им полтора года. Пахал на износ. Обстоятельства вынудили. И сейчас все закончилось: я ухожу с боев, сумма собрана. А зуд в груди не дает покоя. Будто напоминает с издевкой: «Не сможешь ты, Уилсон, вернуться к нормальной жизни». По дороге до дома я возвращаюсь к тому дню, когда ввязался в это дерьмо. Это было весной, два года назад. Примерно в пять утра, а может и в шесть, я не обратил внимание на часы: спал всю ночь плохо, будто чувствовал неладное, — ко мне домой завалилась Сара. Мы тогда встречались около трех лет и отношения эти были довольно счастливыми, но ровно до того злополучного утра. Ноги почти не держали девушку и тряслись достаточно красноречиво для того, чтобы я понял всю глубину ее отчаяния. — Я не знаю, что мне делать, — зарыдала она. Так все и началось. Она рассказала мне, что «влипла по уши». Фред Боуи — паршивый гонщик, переехавший из Телласа, — крупно подставил ее. Они познакомились на вечеринке, за месяц до случившегося, и стали зависать в свободное время. Сара скрывала это от меня, как и то, что подсела на вещества. Фред угощал ее все чаще и чаще, а впоследствии вывез чек за все употребленное. Она сказала, что должна страшным людям, ей угрожают и требуют большие деньги. Я тогда подобное видел только в фильмах. — Мне так стыдно, Курт, но есть еще кое-что..., — продолжала плакать она. — Что? — Я взяла кредит, чтобы все отдать, — тонкие плечи обрушились в отчаянии, — Отдала часть, но Фред предложил порошок снова... Меня ломало, я согласилась, а потом еще несколько раз. В итоге я должна им больше, чем раньше, и должна банку. Мне в тот момент показалось, что это все шутка. Такого не может быть, ведь Сара, она, она... Это же Сара! Мы еще учились в университете, оба жили с родителями, строили планы на будущее. Вернее, она строила их со мной. Я никогда не относился к ее предложениям всерьез, и все же наркомания — не то, на что я рассчитывал. — Ты пришла, чтобы поделиться или чтобы я решил проблемы? — спросил я, смотря куда-то в пол. — Я не смогу решить их одна. Мне больше не к кому пойти, милый. Она попыталась смягчить обстановку ласковым обращением. Впервые я пропитался таким отвращением к безобидному слову. Я вдруг понял, что жизнь моя уже не будет прежней, и едкий скрежет заполнил сердце. В то утро я избил Фреда Боуи. Сейчас я думаю о том, что должен был его убить, но тому, прошлому Курту, не хватило на это смелости. Сфера грязного бизнеса не была мне знакома. За Фредом Боуи стояли братья Крегли, с которыми мне и предстояло рассчитываться. Они, видимо, знали, что я приду, а потому сразу же предложили бои. Зарплаты официанта, которым я подрабатывал, не хватило бы даже на жалкую двадцатую долю от всего долга. — Курт Уилсон, — Рей Крегли усмехнулся, посмотрев на синее лицо Фреда, — Из тебя выйдет хороший боец. Я стоял, стиснув зубы от мерзости всей ситуации. Думал о родителях и сестрах. Сара, скрючившаяся в углу от позора, жалобно просила прощения голубыми глазами, которые стали мне противны. Но бросить ее я не мог. Она плакала в моих коленях, вся распухшая и растрепанная, несколькими часами ранее. Защищать близких людей — главная задача мужчин. Так учил отец. Однажды я уже не справился и потерял свою подругу. Становится свидетелем еще одной смерти мне, мягко сказать, не хотелось. Да, Сара отличалась от Клэр. Мои чувства к Саре отличались от чувств к Клэр. Их и чувствами то назвать нельзя. Все говорят о какой-то любви, но если я и испытывал любовь, то исключительно к семье и подруге. Так или иначе, я не мог остаться наблюдателем. Братья Крегли держали несколько забегаловок: кафешек с фастфудом для отмывки денег. На самом же деле основной их заработок строился на наркотиках и проституции. Подпольные бордели, находившиеся под их контролем, были раскиданы в нескольких городах. Как-то раз я оказался в одном, по поручению Стэна. Там в меня вцепилась девушка, лет 20-ти, и умоляла увезти ее оттуда. Делать я этого не стал, но понял, что многие женщины продаются там против своей воли. Каждую неделю росли проценты по выплате. Банк оказался снисходительнее и гуманнее, чем братья, но все равно не давал покоя. Звонки разрывали телефон Сары, а коллекторы наносили предупредительные визиты. Я метался между двух огней и, в какой-то день, ощутил, что стою над пропастью. Я договорился с Крегли о том, что сначала погашу кредиты, а потом займусь долгом перед ними. Они дали мне полгода, чего, естественно, не хватило. Через месяц такой жизни, Сара сказала за обедом: — Ты холодный. Ты уже не тот Курт, в которого я влюбилась когда-то. Я разозлился и сломал кухонный стол в родительском доме. Сестра Мия, смотревшая мультики в гостиной, испугалась меня, и я понял, что должен искать себе новое жилье. Масло в огонь подлил и Рей Крегли. — Учти, Уилсон, за тобой присматривают. Если надумаешь слинять, мы найдем твоих родственников и... Я его не дослушал и попытался схватить за горло. Планировал задушить, но Скотт — громила со шрамом на весь лоб, — ударил меня и бил до тех пор, пока Рей не приказал остановиться. Это был первый и последний раз, когда меня отходила какая-то шавка. Единственная причина, по которой меня оставили в живых — гребаный долг. В тот момент я был бы благодарен, будь они менее жадными. Сара отдалялась с каждым днем и закатывала истерики из-за того, что мы почти не видимся. В разгаре ссоры я прижал девушку к стене и трахнул. Она была довольна и кричала, что скучала по этому. Но на следующий день мне пришло сообщение: — Прости, но я ухожу. Это конец. Через неделю мне рассказали, что ее отымел Джейк Дэвис — один из бойцов. Я понимал, зачем он это сделал: сукин сын желал отомстить за своего брата, с которым я бился и, которого выиграл. Но не понимал, зачем это сделала она. Дэвис вскоре бросил Сару, чего и требовалось ожидать. Она прибежала ко мне вся в слюнях и слезах. Смотреть на нее я не мог. — Завали свою оттраханную пасть. Я выплачу все дерьмо, но не приближайся ко мне больше никогда, — сказал я и захлопнул дверь перед носом девушки. Иногда мы все же пересекались. На боях или чтобы отдать какие-то вещи. В основном она просила привезти ей какие-то тряпки, и я, конечно, знал почему. Мы не жили вместе, не спали в одной постели, но она постоянно пыталась подвести к этому. Оставляла свою косметику, что было просто абсурдно. Больше всего я жалел о том, что не вижу, как растут сестры. Родители приняли мой уход, но причины я не озвучивал. Мама плакала, когда пыталась узнать, что случилось, но отец произнес: «Курт сам отвечает за свои поступки и, уверен, у него есть на то оправдание». Думаю, папа что-то знал и боялся за младших. Бои продолжались целый год и сейчас, сидя с рюкзаком, набитым деньгами, я не верю в их окончание. Путевка в новую жизнь считалась призрачно - далекой, но вот она, в моих руках, в виде купюр, которых хватит даже на пару-тройку месяцев вперед. И, отъезжая от обшарпанного здания, я улыбаюсь, ведь больше сюда не вернусь. Осталось лишь съездить к братьям.