Невинная

      Холодный воздух коснулся девичьих щёк, царапая нежную кожу и впиваясь в неё заострёнными концами снежинок, метавшихся в небе. Хлопья неразборчиво опускались на светлые волосы, ложились на брови и ресницы, поблёскивая от солнечных лучей, внезапно возникших в морозный и мрачный день. Свет виднелся сквозь расползавшиеся пористые тучи, а облака расходились в стороны, открывая взору яркое белое пятно, щиплющее глаза и проникавшее глубоко в душу в попытках растопить сколотое и навеки закоченевшее сердце.       Девочка немного поморщилась и опустила отяжелевшие веки, втягивая воздух сквозь приоткрытые губы, треснувшие от сухости и нервных покусываний. Зубы впивались в мягкую, казалось, налитую кровью плоть, раскусывая её и терзая до множества мелких ранок, пока во рту не станет ощутим терпкий вкус железа. Внутренняя сторона щёк пострадала не меньше, даже немного припухла и до сих пор побаливала. В последние дни укусов становилось больше и каждые новые — болезненнее предыдущих. Чем дальше положение девочки опускалось на дно, тем глубже она впивалась резцами в собственные губы, стараясь заглушить всхлипы и не нарушить тишину, надолго возникшую в квартире после её горькой исповеди.       Она впускает в свои лёгкие свежесть, отравляющую её изнутри и сжирающую от чувства долга и вины перед родителями. Длинные ресницы мгновенно задёргались, позволяя маленькому камушку влаги выкатиться из уголка глаза. Слеза съезжала по щеке, леденея за секунды и падая на белоснежный узорчатый фартук, подол которого развевался от ветра и блуждал по ржавым прутьям ограждения. Всё ещё чиста и нетронута, будто её внутренний мир сейчас имел хоть какой-то вес или значение для других.       Невинная.       Тёплые объятия до сих пор казались ощутимыми. Желание вновь прижаться к его груди и почувствовать тяжесть на плечах от синего пуховика, а не от нахлынувших проблем, росло быстрее с каждой секундой, прежде чем обречённо треснуть об горестные реалии. Лёгкий поцелуй в лоб и крепкие руки, удерживающие её замёрзшее и содрогающееся тело, проникали в сознание, заставляя его помутнеть и отбросить сомнения.       Возможно ли будет повторить этот миг? Коснётся ли он её снова, увидев распластанное в сугробе тело, скрученное и спутанное в широком подоле школьного сарафана?       В сознании до сих пор блуждали их весёлые и до боли детские разговоры. Каждая фраза, каждое слово, слетавшее с его уст, запоминалось и имело отдельное место в девичьих воспоминаниях. Тёплое и согревающее дыхание. Крепкие руки, сцеплённые за её спиной и напоминавшие родственные объятия. Короткие и беззаботные поцелуи, оставленные на кончиках губ и лишь изредка забегающие дальше, чем следовало бы.       «Девочка звонко рассмеялась и поймала мальчишку за руку, наконец догнав его и поравнявшись с широкими шагами. Она ещё несколько секунд пыталась отдышаться, пока с её лица всё никак не спадала искренная улыбка. Глаза её и правда блестели, когда Марат обернулся и сделал несколько шагов в сторону набережной.       — Красиво как… — прошептала она на одном дыхании с нескрываемым восхищением и прислонилась к железной изгороди, привстав на носочки, чтобы получше разглядеть крупные льдины, толстым слоем ложившиеся на воду.       — Ну, а я что тебе говорил! — мальчик гордо усмехнулся, крепче сжав в руках свою сумку и портфель девушки с футляром для скрипки. Пальцы уже тянуло от тяжести, но все ощущения меркли, когда он вновь видел эту радостную беззаботную улыбку и милые ямочки на щеках.       Девочка поправила свой разноцветный платочек и выбившиеся пряди волос, заправляя их обратно под тёплую ткань. Затем она коснулась пальцами голубенького ободка, прежде чем шлёпнуть мальчика по руке за то, что он опять собирался в шутку стащить его, мол: «без этой побрякушки ты выглядишь ещё красивее!»       — Айгуленька, — начал хулиган, поправляя свою шапку, скатившуюся набекрень, и потирая покрасневший от холода нос, — Айгулечка.       — Чего тебе? — не скрывая веселья ответила она, не поворачивая головы и продолжая улыбаться махровому снегу, покоившемуся на прозрачной кромке льда.       — А вот представь, какая жизнь там, в Москве в этой. Ого-го! Рвануть бы туда сейчас, а? — Марат улыбнулся во все зубы и облокотился на прутья рядом с подругой, свободными пальцами вытаскивая из кармана чуть помятую пачку сигарет.       — В Москву? Я там ни разу не была. Только папа иногда оттуда после командировки под новый год конфеты привозил. Всё обещал с собой взять… Не берёт, — девочка разочарованно вздохнула и поджала губы, явно расстроенная таким большим упущением.       — А ты не расстраивайся! — мальчишка поджёг сигарету и просунул её между двух пальцев, поднося ко рту. — Слово пацана даю, что когда нам по шестнадцать стукнет, то уедем с тобой! Рванём и в Москву, и в Ленинград, и… Да куда хочешь рванём! — он рассмеялся и сделал затяжку, выдыхая горькие облака дыма в противоположную от Айгуль сторону.       — Слово пацана даёшь? — девочка тут же вновь повеселела и, наконец, взглянула на одноклассника, слегка склонив голову на бок, будто ожидая незамедлительного ответа на свой вопрос.       — Честное пацанское, Айгуля, — Марат приобнял её за плечи, стараясь той же рукой удержать футляр скрипки, не задев им ничего лишнего. — Мы с тобой столько городов покорим, не пересчитаешь! Станем звёздами похлеще Шатунова. Будешь на скрипке своей наяривать, а я так, подтанцовочка.       Девочка рассмеялась, когда он покрепче обнял её и прижал к своей груди, защищая от разраставшейся метели. Снежинки опадали на девичье пальтишко и оставались на нём до тех пор, пока Марат не стал стряхивать их, строя при этом такую серьёзную мину, будто Айгуль грозили не снег и холод, а огромная куча чушпанов, столпившихся во дворе школы.       — Айгуленька, — снова заладил Марат, влюблённым взглядом осматривая чуть раскрасневшееся лицо подруги.       Её губы тут же растянулись в улыбке и она слегка приподняла брови, широко раскрыв глаза и похлопав ресницами. Не прошло и нескольких секунд, как её щеки коснулось тёплое, несмотря на лютый мороз, дыхание. На её коже остался легкий поцелуй, а рядом с ухом послышался заботливый шепот:       — Ты тут не закоченела? — мальчик покрепче обнял её, прижавшись губами ко лбу девочки. — Можем забежать ко мне, чай хлебнёшь. У нас и торт после тёткиного дня рождения остался! Птичье молоко, прям с фабрики. Такого дома у себя точно не наешься, — он усмехнулся и потрепал Айгуль по плечу, делая шаг назад и выдвигая локоть, предлагая девочке обхватить его руку и следовать за ним.       — А у меня мама тоже такой торт на выходных готовила, так что ничем не удивишь, — девочка улыбнулась в ответ и взяла Марата под локоть, ступая по заснеженной скользкой дорожке, посыпленной песком.       — Да это ведь не то совсем. Вот куснёшь разок и сразу поймёшь! — он подмигнул ей и немного встряхнул руками, чтобы поменьше ощущать навалившуюся от всех сумок тяжесть.       — А вот и посмотрим, — девочка счастливо улыбнулась и зашагала вдоль набережной, ступив на рыхлый снег, легко сминавшийся под подошвой меховой обуви.       Казалось, что на губах до сих пор осталась сладость нежного суфле, покрытого шоколадной глазурью. Молочный вкус и кусочки черники с такой легкостью таяли во рту, что и правда не могли сравниться ни с каким пирожным домашнего приготовления, застывшим в форме холодца.       Мальчик и девочка сидели за столом, со звонким хохотом обсуждая школьный день и влепленную в журнал жирными очертаниями двойку.       — А я ей и говорю: «Да как два-то? Реферат же принёс!» А она мне, важная такая: «Да ты хоть видел реферат свой? Разорванный листок додумался скотчем склеить!» — рассказывает Марат, возбужденно размахивая руками и параллельно с этим съедая еще один кусочек торта. — Это она ещё просто не знала, что я его в мусорке откопал. Скорлупа какая-то порвала да выбросила, ну а я и подумал, не пропадать же добру!       Айгуль еще звонче рассмеялась, качая головой и представляя яростное лицо преподавательницы, увидевшей вонючий лист бумаги на своём столе, еле собранный и криво склеенный по кусочкам. Наколов на вилку ещё немного десерта, она откусила его и запила горячим чаем, отдаленно напоминавшим вкус наливной и спелой черешни.       — А потом что было?       — А потом… — Марат снова взмахнул руками, продолжив свой рассказ, не забывая лишний раз слегка приукрасить его для большего веселья. Всё же приятно было видеть радостную улыбку и красивые глаза, сияющие в этот момент специально для него.»       Голос мальчика вновь становился в голове отдалённым, звучавшим на втором плане. Его прервал резкий вдох и девичий всхлип, разносившийся по всему этажу. Тихий и еле слышный. Посторонним следовало хорошенько напрячь слух, чтобы узнать в мычании хоть что-то, отдаленно напоминающее плач.       Девочка опускает взгляд вниз, почувствовав лёгкое головокружение и внезапно учащённое сердцебиение, возникшее от страха перед растянувшейся высотой. Пальцы судорожно сжимали перила, не реагируя на острые покалывания в области ладоней. Дрожь прошлась по всему телу и застигла её врасплох, заставив сделать очередной шаг вперёд и навалиться на хлипкий барьер. Казалось, будто что-то встало поперёк горла, когда прутья вонзились в живот, а тело переваливалось через них, пока из губ раздавался тихий, но болезненный всхлип.       Болезненный вовсе не потому, что на её животе определённо останутся следы от изгороди, впившейся в кожу сквозь лёгкий сарафан. И болезненный вовсе не из-за разодранных в кровь коленей, полученных от падения на чёрствую землю в попытке сбежать от позора и насмешек, окружавших её вдоль и поперёк. Парни и девушки закидывали её снежками, указывали пальцами, а кто-то даже и этого не делал, потому что считал мерзостью обращать своё внимание на малолетнюю шалаву, незаслуженно тянувшую на своих плечах предрассудки общества.       Колготки в тот вечер были изодраны в клочья. Кожа ярко горела на свету от настольной лампы. Бордовый цвет переливался и отдавал чернотой, застывая и становясь жёстче после пары минут. Изящные ладони, которые недавно сжимали смычок и скрипку, теперь также были изуродованы и стёрты от бесчисленных падений. Снег хрустел под подошвой, пока ноги волочили её домой, в сторону ещё большего наказания и осуждения.       Однако никакая физическая боль не была сравнима с позором. Лишение чести, лишение поддержки, лишение заботы и любви. Весь смысл жить было стёрт по щелчку пальцев. Всё исчезало также быстро, как таял снег, опадавший на её сарафан, украшенный лентами и рюшками, теперь уже неряшливо стянутыми на её локтях, пока тело перевешивало через ржавые перила. Отталкивание носком от твёрдой, холодной поверхности. И вот, уже через мгновение она падает вниз, пролетая родной пятый этаж.       Всё ещё невинная.       Сердце сжималось от боли и слёз, а короткие секунды теперь казались долгими часами, проведёнными перед роковыми раздумьями напротив зеркала в ванной. Она всё ещё помнила свои спутанные волосы, залитые горестными слезами. Чужие пальцы, резким движением задиравшие подол её школьной формы и срывающие белые парадные колготки. В тот вечер боль длилась несколько минут, но, казалось, что проходила вечность, пока из уст девушки летело очередное, уже обречённое: отпусти.       Свист ветра не прерывал раздумий, а лишь наоборот, заставил зажмуриться и вспомнить слова Марата, до сих пор звучавшие эхом, хоть и были произнесены вчера, за несколько часов до превращения в белую ворону, загнанную обществом в стальную клетку:       «— Если будешь вести себя как жертва, так и будет по итогу…» — звучал в подсознании мальчишеский голос. Приглушённый, шепчущий что-то за дверью, до боли родной и такой же отчаявшийся.       Измученный человек, потерявший веру и надежду в спасение, оказавшийся в безвыходной ситуации и обречённый на вечный позор не мог вести себя иначе. Жертва. Разве есть другое слово, способное описать кого-то, кто пережил столько боли и страданий, так и не ощутив должной поддержки?       «— А ты наоборот, всем назло!..» — вновь звучит голос мальчика, теперь уже воинственный, смелый. Казалось бы, готовый пойти наперекор любым правилам и принципам, готовый ступить за жирную черту дозволенного и остаться ни с чем, лишь бы помочь ей. Однако развязка была совсем иной. Ни звонка, ни слова, ни взгляда. После дискотеки они так и не виделись, продолжали ощущать присутствие друг друга, правда с этих пор на расстоянии.       Быть сильной и скрыть свою слабость, доказав им, что сломить её не так уж и легко? Попытка была совершена, правда конец её печален. Какой бы внутренней силой она не обладала, любая отвага ограничивалась общественным мнением, считавшим её стыдобой и позорищем. Тёмным пятном, лёгшим на честь её семьи, будто от неё в тот вечер и правда что-то зависело.       Общество сорвало её с последнего крючка, ведущего к спасению. Последняя ниточка, уцелевшая и не стянутая, оказалась сожжена и растоптана.       До сих пор невинная.       Вот только теперь, с глухим звуком упавшая на землю и потонувшая в чёрством сугробе. Огонёк внутри окончательно потух, когда фитиль испепелился, рассыпаясь на тлевшие сгустки. Грудь больше не вздымалась от тяжёлого дыхания, а пальцы оказались втянуты в снежный завал. Послышался последний короткий хрип и волосы спали на бок, скрыв большую половину лица. Тело, словно обычный мешок, теперь валялось на снегу под аханье кого-то из соседей и плач местных детишек.       Казалось бы, ушла без визга и просьб о помощи. Ушла незаметно, практически тихо и беззвучно. Ушла, чтобы не быть отвергнутой последним близким человеком. Ушла, чтобы не услышать от него слов, способных перечеркнуть их совместное существование.       Да, ушла жертвой. Однако по-прежнему невинной.