Двести сколько-то лет спустя (ДСЛС)

      — Дети!.. Смотрите внимательно и никогда не повторяйте за своей… м-мамой…       Я в полной мере могу собой гордиться: почти с первой попытки. Произнести слово на "м" всё ещё нелегко… Нет, нелегко — не то слово. Это трудно. И это никак не сглаживается.       Годы и даже десятки лет так и не смогли взять над этим верх.       «А сколько прошло их?.. Хороший вопрос, нужно подсчитать. М-м-м… Выходит, что с момента моего чудесного айлбибека пролетело уже не много, ни мало, а двести тринадцать лет. Три месяца и пять дней. А мне самой, получается, что-то около двухсот сорока. Почему около?.. Потому что два года существования в виде овоща — не в счёт. Да и кому какая разница?.. В Управлении по Делам Изменчивости ясно дали понять, что почётной пенсии и медотвода по возрасту от этой каторги мне не видать… Эх...»       …От меня отстали с исследованиями моего феномена и просьбами дать интервью где-то лет через двадцать. А вот индивидуальная программа добровольного (а если точнее, добровольно-принудительного) материнства, чтоб ей провалиться, появилась тридцать один год назад. Когда пришли к власти вот эти чёртовы консерваторы. Пришли и говорят: «Вы не старе-е-ете, на Вас не действуют регре-е-е-ессоры. Приносите обществу по-о-ользу!..» Гады…       В итоге, мне в рамках этого проекта были прикрыты все возможности легального трудоустройства. И навязаны двое, а лучше трое, как сейчас, детей-одногодок прицепом. В качестве общественно полезных работ… Из плюсов: весьма солидное пособие, в три раза превышавшее мою последнюю зарплату. Но. Полнейшее отсутствие выходных. Только по достижении подопечными восемнадцати лет — двухгодичный отпуск. А этого просто ужас, как недостаточно, чтобы отойти от такого испытания. А следующее — уже вот оно: активно агукает и поджидает на пороге. А-а-а!..       ...И вот. Поутру, изрядно потрепав себе нервы, я веду весь этот зевающий выводок в школу. Да-да, в школу. Это зло…получное новое мировое правительство вдруг решило возрождать традиционное образование. В принудительном же порядке. Дневники, тетрадки, текущие некачественные ручки… К восьми утра каждый день… Интернет — табу, телевидение — строго по часам… Вот зачем?.. За-чем?.. А просто так. Чтобы те, кому подошла очередь надзирать, а вместе с ними и я, окончательно за… колебались.       В общем, настроение и так — ни к чёрту. На улице — холодрыга редкостная, из утепления — только одобренные МинПедОбразом форменные вещи… Неудобные, прямо скажем, тоже до жути. Защитой от дождя не воспользуешься — только колчеспиций зонт тебе в помощь… А за калиткой… А за калиткой, как оказывается, меня пожидает ещё один сюрприз.       Прямо напротив дома, на высоком дереве, к которому я от такой жизни давно уже приглядываюсь с подобными мыслями, висит тело. А я точно знаю, что подходящих для этого веток там нет и никогда не было.       Прохожие-зеваки, кажется, пытаются не смотреть на висящего, и всё-таки одновременно образовывают небольшую толпу. И на всякий случай стоят не очень кучно. Так, чтобы никому не загораживать обзор. Видимо, сами ещё не до конца определились, напуганы они или заинтригованы происходящим.       «Люди…»       — Солнышко, мне срочно нужна ненужная тетрадка, — мой голос звучит абсолютно спокойно. Так, будто ничего из ряда вон выходящего и не происходит. Подумаешь, висельник…       Мои слова встречают дружные охи и ахи наблюдающих, вдруг заметивших, что у меня в руках — дети. Я же сохраняю невозмутимость. Сложить два и два — задача, конечно, не из лёгких, но… В данном случае всё и так было прозрачно.       Да и тело выглядит неуловимо знакомым. И почерк юмора — всё такой же… Следует проверить гипотезу экспериментально.       Мне в руки пихают сразу три ненужные тетрадки: все, я заметила, по геометрии.       «Конечно, ведь по ней сегодня контрольная проверка тетрадей. А так — чудесная отмазка: «Мать отобрала…» Вот же, умницы какие!..»       Я беру одну из них, не обращая внимания на обиженный вой двух остальных страдальцев.       — …Дети!.. Смотрите внимательно и никогда не повторяйте за своей… м-мамой…       Вырвав двойной лист из разворота и как следует его скомкав, засовываю себе в рот и хорошенько прожёвываю в снаряд. Из картонной обложки сворачиваю трубочку, прицеливаюсь, и…       — Тьфу!..       Красноречиво втягивая довольно натурально синий язык, псевдоповешенный силится отплеваться от жёваной бумаги. Я же, хоть и целившаяся в лицо, но не ожидавшая от самой себя такой меткости, с трудом удерживаюсь от того, чтобы не сказать это вслух. И от того, чтобы не засмеяться в голос, конечно, тоже.       Вместо этого я беру себя в руки и всё так же подчёркнуто невозмутимо обращаюсь к детям:       — Видите, лапочки, дядя не умер, а просто притворяется. Всё с ним хорошо. Никогда как он не делайте… А сейчас мы идём в школу и говорим учителю, что мы опоздали по моей вине.       Дети, явно настроившиеся было прогулять если не весь день, то хотя бы первый урок, начинают хором ныть. Приходится даже пригрозить правом обратиться за помощью к зрительному залу — ещё одна мера, призванная облегчить участь приёмной матери. При прямом неповиновении я вправе попросить о содействии любого на этот момент взрослого. Правда, нужно предъявить… доказательства. И поймать того из проходящих, кто не успеет убежать. От меня. Но на детей эта угроза работает безотказно, да. Да и толпа, ждавшая зрелища, резко редеет, а вскоре и вовсе рассасывается.       Подталкивая приунывших детей в направлении школы, я, немного поразмыслив, словно ненароком забываю ключи от дома в замке калитки. По возвращении меня явно ждёт оч-чень интересный разговор.       «Надо бы на обратной дороге купить печенья».

***

      — Так они что, совсем ничего не помнят?..       Я вздыхаю и принимаюсь терпеливо объяснять.       — Да, было решено, что педагогический эффект будет лучше, если память будет возвращаться в день совершеннолетия. В формате Инициации. Вторая процедура. Не я это придумала, конечно… А ещё существует формальный запрет на доступ к этой информации для сегодняшних несовершеннолетних.       «Который я уже во второй раз собираюсь скоро нарушить…»       — …И вообще. Может, отпустишь уже? Да, я именно в рот и целилась. А значит, и попасть была не должна. Так ведь?..       Висеть под потолком неплохо, правда. Вот только в невесомости управиться с чашкой горячего чая, на которую она не распространяется, — задачка та ещё. Особенно, если ты не можешь её отпустить, даже если попробуешь. Проверено. А ещё здесь — пыльно. И отлично видно, сколько невыметенной паутины висит по углам. Что особенно неприятно.        «А говорила мне мама, убирай паутину… Ещё говорят, что спать на потолке неудобно… Те, кто это придумал, явно не посещали потолковое чаепитие…»       — Не-а.       «Этого и стоило ожидать».       Я вновь вздыхаю.       — А что, например, могло бы заставить тебя передумать?..       После этих слов лицо с комфортом развалившегося на моём диване капитана становится странно задумчивым, а мне резко перестаёт так уж хотеться узнать ответ на заданный мною же вопрос.       — Взаимозачёт?.. — быстро предлагаю я. Орешек, конечно, золушачьий жалко… Но это, может быть, максимально гуманная альтернатива.       Ответом мне — лишь отрицательный кивок головы и внимательный, изучающий взгляд.       — …Нет.       «Попытаться стоило…»       — Ладно. И чего ты хочешь?.. — побеждённо вздыхаю я.       «Впрочем, спрашивать, судя по всему, и нет необходимости. Всё и так понятно. Тогда, двести тринадцать или пятнадцать лет назад осталось у меня кое-что, что…»       Отвлекаюсь от невесёлых мыслей, замечая на лице нежданного гостя уж совсем странные перемены. Выражение, которое оно сейчас принимает, делается… Недоумённым?.. Возмущённым?.. Ошарашенным?.. Недоверчивым?.. Граничащим с недоверием?..       «Одним словом, глаза он пучит красиво. Жаль, я так не умею…» — вдруг несколько неуместно замечаю про себя я. А в этот же момент он резко отмирает. Прищуривается. Начинает, тихо и вкрадчиво:       — Только не говори мне, что ты всё ещё… — замолкает на середине фразы. Конец этой самой фразы произносить необходимости нет — всё и так понятно. И да. Это действительно правда.       Воцаряется тишина. Я, изловчившись, умудряюсь отпить из чашки так, чтобы не облиться. И не остывает чаёк что-то подозрительно долго.       «Минут сорок ведь уже прошло… Не обошлось и тут без экстрасенсорики, как пить дать».       — И чего молчишь-то?..       «Как?.. Сам же велел: не говорить. Вот я и…» — не успеваю уследить за мыслями я. И сразу вспоминаю про мыслесвязь.       «Эх… Поотвыкла я от такого, что уж тут скажешь».       Мыслесвязь то ли неактивна, то ли меня специально игнорируют, вынуждая говорить вслух, — решаю пока не разбираться. Принимаю максимально представительную, то есть, наверняка уморительно-смешную позу, всё ещё паря под потолком. И, вздёрнув вверх подбородок…       — Да, я — всё ещё, — подтверждаю я. — И всё ещё — я. Чертовски рада встрече.       Глаза напротив становятся ещё уже.