Dos Almas del Diablo

      Когда Аменадиил поднялся на Небеса с юной душой на руках, он опасался, что та немедленно вспыхнет святым огнём. Но, похоже, проклятие, с которым Отец изгнал Люцифера не распространялось на новую душу — это ангела слегка подбодрило.       Но вот когда навстречу ему из Своих покоев вышел сам Отец — Аменадиил уже заметно напрягся. Потому что на его памяти такое за последние тысячелетия случалось, наверное…       Не случалось.       Отец тогда остановил его одним властным жестом — ангел не посмел ослушаться. Замер, где стоял, продолжая прижимать к груди свою драгоценную ношу.       — Отпусти его, сын, — сказал Он. — Я хочу с ним поговорить.       Аменадиил повиновался — новорождённая душа немедленно упала на колени и сжалась, явно боясь смотреть на кого бы то ни было. Старший ангел же отступил чуть назад — и сейчас стоял в нескольких шагах от двойника Люцифера, поглядывая на Врата, где оставался Майкл. И раздумывал, кому бы такому ему помолиться, чтобы близнецу Денницы не вздумалось сюда явиться, пока Отец не закончит Свою беседу.       — Простите, — зашептал Лукас. — Простите, умоляю, простите…       Бог склонил голову набок.       — Ты в чём-то виноват? — спросил Он. Новый ангел нервно сглотнул.       — Да…       — В чём?       Должно быть, Лукас подумал, что это проверка. Аменадиил и сам бы так решил. Потому что, помолчав секунду, он осторожно ответил:       — Я… родился в теле Люцифера. Твоего сына. Изгнанника.       — И ты выбирал это?       Лукас судорожно вздохнул. Смотреть на то, как он дрожит от страха всем телом, было едва ли не хуже, чем смотреть на его смерть на Земле.       — Нет, — всё же выдавил ангел.       — Ты хотел этого? — продолжал Бог.       — Нет…       — Хорошо. В чём ещё твои грехи?       — Я… — Лукас, похоже, перебирал в памяти всё, что успел сделать за неделю своей жизни. — Я… ранил Аменадиила. Я дрался с ним…       — Почему ты с ним дрался?       — Он хотел отправить меня в Ад, он… — ангел зажмурился, едва дыша, — он хотел, чтобы я исчез… и я оттолкнул его, он врезался в мост…       — А он? — Бог не поднимал взгляда на старшего сына, и Аменадиил даже не понимал, может ли вмешаться в разговор.       — Он… сломал мне три ребра, и… и руку… и вонзил что-то в бок, когда мы… врезались… но это я толкнул его в мост, я!..       — Что ты сделал дальше?       — Не знаю…       — В чём ещё ты готов покаяться?       Лукас судорожно соображал. Что ещё? Что ещё неправильного он успел сделать? Что натворил такого, чего Он бы не одобрил? Что могло пойти наперекор Его планам?       Ох… точно.       — Мне… удалось исцелить монахиню. Она должна была умереть, п-по… по Твоему замыслу. Но я исцелил её болезнь…       Аменадиил стискивал зубы, глядя на Отца. Он не понимал, зачем Ему этот допрос. Правда ли Отец гневается на эту невинную душу, которая просто в страхе боролась за свою жизнь, когда её пытались отнять? Разве Ему не известны помыслы каждого живого существа? Это какая-то странная игра?       — Хорошо, — повторил Бог. Несколько секунд тишины были оглушающими. — Чего же ты хотел, когда делал всё это?       Лукас, беспомощно выдохнул прямо в землю у Его ног.       — Жить, — робко сказал он. Аменадиил судорожно вздохнул, думая лишь о том, что зря, похоже, принёс нового ангела на Небеса. Отец собирался позволить Лукасу думать, что это его желание — большой грех? Думать, что он должен был уступить своим убийцам вместо того, чтобы бороться за жизнь? Собирался позволить поверить в то, что желание спастись было каким-то не нормальным?       Ещё хуже было от того, что это, похоже, было единственным желанием новорождённой души. Пока они везли его в «Люкс», уснувшего под действием ударной дозы снотворного, Декер успела передать Аменадиилу то, что ей рассказала настоятельница монастыря. Хлеб, молоко, вода. Долгие часы труда, отсутствие каких бы то ни было жалоб и постоянный труд в благодарность за крышу над головой. Никаких ссор или пререканий; если Лукас от чего и отказывался — так это от лишних минут отдыха, хоть монашки и настаивали на том, что ему стоит себя пожалеть.       Три сломанных ребра. Рука, пусть у ангелов всё заживало довольно быстро. Рана после удара о мост. И наказать хотят Лукаса?       Аменадиил уже хотел вмешаться — он не мог больше молчать. Но вот его Отец сделал шаг вперёд. Новый ангел вздрогнул, когда Бог коснулся его плеча — должно быть, подумал, что сейчас его покарают. За все его «грехи», за все грехи Люцифера — те, в которых он вовсе не был виноват.       Но Он лишь сказал:       — Что ж, — и Лукас, казалось, перестал даже дышать. — Это естественно. И я вижу, что ты раскаиваешься.       — Да… да. Я сделаю всё, чтобы…       — Сядь, — распорядился Он, выпрямляясь. — И послушай, что я тебе скажу.       Лукас медленно приподнялся. Неловко сел, поджав ноги.       — Отец, — всё же не выдержал Аменадиил. Бог поднял руку, знаком заставляя сына умолкнуть.       — Если хочешь служить мне, — сказал Он, — мои условия будут просты. Ступай в Ад и служи там вместо Люцифера. Ты готов на это?       Ангел моргнул. Оглушённый этими словами, огляделся. Бог протянул руку, указывая куда-то в сторону — и даже Аменадиил вздрогнул, увидев, как посреди роскошного зелёного ковра сочной травы разверзлась чёрная яма. Очередной портал в Ад.       Лукас выдохнул. Ноги и руки едва ли его слушались, но он заставил себя подняться. Сделал один шаг, будто на пробу, покачнулся, остановился. Поднял голову, снова огляделся.       Господь даровал ему жизнь. Жизнь в Аду — не в петле, но на троне. Он не обещал ему тела или крыльев, не обещал, в общем-то, даже самой жизни. Лишь потребовал служить Ему — но, раз так, значит, по крайней мере, не собирался уничтожить. Это ли не дар?..       Ангел посмотрел в сторону ямы. Ад. Это означает, что ни солнца, ни всей этой красоты он больше не увидит. Не сможет никому помочь. Он должен будет стать палачом, лишь бы сохранить возможность существовать. Но, может быть, ему удастся иногда… видеть небо и солнце в чужих петлях? Хотя бы так?       Хотя бы так. Он будет хорошим. Он сделает всё, как и клялся, лишь бы иметь хотя бы иллюзию жизни.       И Лукас медленно подошёл к горящей чёрной яме. Остановился у самого её края. Поднял голову, посмотрел на солнце. Настоящее. В последний раз.       Сделал вдох — цветы в Саду благоухали почти так же, как и в монастыре.       Закрыл глаза.       И шагнул вперёд.       Но не упал.              Когда ангел рискнул приподнять веки, то осознал, что всё ещё стоит в Саду, а ямы под его ногами больше нет. Он рывком обернулся, испуганно посмотрел на Господа — впервые осмелился встретиться с Ним взглядом.       И Он улыбался.       — Теперь я верю, — тепло сказал он, — что ты искренен.       «А разве Ты не знал?» — хотелось спросить Лукасу. Судя по бледноватому для темнокожего ангела лицу, Аменадиилу хотелось спросить то же самое. Но вот Бог сделал лёгкое движение рукой, и…              Первым, что он ощутил, было страшное давление на грудь. Несколько секунд прошли в безумном страхе и борьбе — но вот удалось вырваться из жуткого мрачного плена мягкой, рыхлой земли и ангел, кашляя, повалился прямо на траву.       И пусть Лукас не слышал объяснений, что всё же достались Аменадиилу, оставшемуся на Небесах, но он и так начал понимать, что произошло.       Потому что ему была известна эта яма. Воспоминания Люцифера медленно уплывали — не насовсем, лишь в некий туман, будто за занавес прошлой жизни. Но Лукас знал это место.       Знал и то, что ангелов всегда было определённое количество. Что у каждого из них была определённая сила и, если можно так сказать, определённая… функция. Залп энергии.       Знал, что, когда Божества разошлись, новых ангелов больше не появлялось… И что в Мироздании, тем не менее, до сих пор имелось «вакантное место».       Да, это определённо звучало лучше, чем «пустое тело».       И Лукас откинулся на этой чудесной сырой траве, глядя в небо и улыбаясь. Грязный, уставший, еле живой — но всё же живой, — он сделал жадный глубокий вдох. У него было время.       И был… некий дар. Щедрый дар.       Потому что, отправляя его душу в пустое тело Своего погибшего сына, Уриила, Бог подарил ему не только жизнь — но и один крошечный секрет. На самом деле, для Аменадиила и Люцифера это уже секретом не было. Но Он подтвердил их догадки — и позволил ему, Лукасу, сделать собственный выбор.       Он позволил ему самоопределиться. Выбрать не только свой путь и то, кем он будет.       Но и внешность. Чтоб узнали те, кого он считал своей семьёй.       И силу — преобразовать ту энергию, что оставалась в мире после смерти Уриила.       Так что, продолжая делать глубокие вдохи до боли в груди, Лукас скользнул руками по своему телу. Пока оно медленно изменялось, принимая тот облик, что был бы знаком дорогим ему людям, у него ещё было время.       И он потратил его на то, чтобы просто полежать на траве где-то в лесу, прижимая ладонь к своему бьющемуся сердцу. Главному подарку.              Чтобы потом подняться, расправить крылья и отправиться туда, где его наверняка ждали. Вновь «свалиться с Небес», теперь ещё более буквально, чем в прошлый раз.       Постучаться в дверь.       И на немой вопрос матери Анжелики ответить:       — У меня нет семьи, — и улыбнуться. Потому что это правда. А объяснять всё — вовсе необязательно.       И это будет единственным, что он заберёт от Люцифера в свою новую жизнь.       Привычку всегда говорить правду.