Miracles in December

~ Снег больно обжигает лицо. Метёт так яростно, что, кажется, снесёт крышу с их маленького домика и навалит на голые стены огромный сугроб. Кирк запирает лошадей в тепле конюшни – осенью провели сюда отопление, – рысцой добирается до дома, проскакивает внутрь и захлопывает дверь. Прислоняется к ней спиной, закрыв глаза, и пытается дышать в ритм – лёгкие, кажется, наполнены чистейшим прозрачным льдом. – Пиздец какой... – шепчет Кирк, но вместо слов получается каша, потому что мышцы замёрзшего лица отказываются двигаться как надо. Мёрдок показывает из кухни довольную морду, хмыкает, а потом выползает следом за Котом в коридор. Лицо у него такое, будто 'он же говорил', но Кирку, если честно, очень насрать, потому что ему адски холодно. Мёрдок сжаливается и помогает скинуть оледеневшие ботинки и куртку, и тут же накидывает на плечи огромный тёплый плед. – Крис и Алексей будут у нас вечером, – сообщает Мёрдок тихим гудящим голосом. Зима делает его ласковым. – Они просят глинтвейн. – Мы не будем спаивать наших детей, идиот, – бубнит Кирк. – Им двадцать четыре, – дружелюбно напоминает Мёрдок и смеётся, когда Кирк от него отмахивается. Плед лежит на плечах приятной тяжестью и отлично греет – но не так хорошо, как огромные горячие руки мужа. Мёрдок весь такой из себя новогодний, думает Кирк, такой весь весёлый и добродушный... Не хочется, чтобы эти счастливые морозные дни заканчивались. Хочется остаться здесь, в этой секунде, навечно. Под весом рук на плечах и на талии Кирк расслабляется. Кипящее тепло заползает под футболку и домашние пижамные штаны, прокатывается по всему телу, вызывая рефлекторные мурашки, и Кирк немного ёжится, удобнее обнимая Мёрдока. Они стоят так, прижавшись друг к другу, наверное, полчаса, наслаждаясь теплом любимого человека и большого мягкого пледа. Потом Кирк легонько пихает задумавшегося мужа, проходит в ванную, словно большая моль размахивая по пути пледом-крыльями. Он чувствует себя стариком, когда ворчит на погоду, но ничего не может с собой поделать; к тому же, ещё лет десять, и они с Мёрдоком действительно станут старыми... Вот же забавно будет смотреть на него! Наверное, он превратится в морщинистый финик или курагу. Кирк усмехается себе под нос, вытирает лицо краем пледа, наплевав на полотенца, и натыкается взглядом на Кота, караулящего его у выхода из ванной. – Он не даёт тебе жрать? – сочувственно говорит Кирк и вдруг щурится. – Ну и правильно, толстожопый придурок, тебе вполне хватит двух раз в день... – он прислушивается к ощущениям внутри себя, и хитро улыбается: – А вот мне – нет... Он заглядывает по пути в спальню, прихватывает пару вещичек и заодно переодевается в большой свитер Мёрдока – вещи Мёрдока у них общие, потому что Мёрдоку нравится трахать Кирка, когда он в его вещах, но вот вещи Кирка – это вещи Кирка, потому что они Мёрдоку даже на одну ляжку не налезут. – Через сколько дети будут? – спрашивает Кирк, заходя на кухню. У него в руках небольшая часть их 'инвентаря', что заставляет Мёрдока быстро прокрутить в голове много мыслей. – Через часа... три? Около того. Он быстро облизывается, немного наклоняется, оперевшись о столешницу и прекращая резать апельсины для глинтвейна. Смотрит вопросительно и ждуще – Кирку этот взгляд по ночам снится, видится вместо темноты под закрытыми веками. – Это хорошо, – тихо говорит Кирк, подходя сзади. Ему приходится немного привстать на носочки, чтобы осторожно куснуть Мёрдока в шею – тот также тихо вздыхает, наклоняя голову вперёд: разрешает. Кот вскакивает с насиженного места с обиженным мявком и сваливает в гостиную – он итак повидал достаточно дерьма, живя с этими двумя. Он лучше пробегает за своими игрушками, а то у них они какие-то странные. Кирк и сам не знает, откуда в нём столько нежности, ему иногда становится стыдно за такую открытость. Но потом он понимает, что с Мёрдоком, наконец, можно расслабиться и перестать выпускать колючки по поводу и без. Сколько лет они вместе, а это до сих пор сложно. У Мёрдока крепкое тело, он – они оба – полностью восстановились после всего дерьма в Сибири. У Мёрдока крепкое тело, здоровое, со старыми несходящими шрамами и какой-то застарелой болью, но он старается это исцелить, и Кирк ему помогает. Естественно, Мёрдок почти всегда сверху – им так комфортнее и привычнее, да они и не думают об этом особо, чаще всего всё выходит как-то естественно, словно их акты любви – это их продолжение, резервуар, куда они выплёскивают зашкаливающую страсть. Но иногда это – про доверие. Как сейчас. Мёрдок стоит спиной, чуть склонившись вперёд, и его чудесные зелёные глаза закрыты. Ему подсознательно страшно, Кирк знает, поэтому он гладит и целует, и, когда спускает домашние штаны Мёрдока с его талии, те падают на пол, и Кирк тут же прижимается плотнее, показывая, что он рядом. Мёрдок глубоко вздыхает и вдруг весь расслабляется, позволяя Кирку делать всё, что он – они – захочет. Смазка греется в руках медленнее обычного, потому что пальцы у Кирка ещё не до конца вернули себе нормальную температуру после того, как он выходил кормить лошадей. Мёрдок немного вздрагивает, когда прохладные влажные пальцы касаются его входа. Кирк тут же целует между лопаток – прости, сейчас согрею, в тебе всегда так горячо... И правда, через несколько секунд становится куда теплее. У Мёрдока задница всегда такая тесная, что даже Кирку с его некрупными пальцами требуется время. Его удивляет тот факт, что его самого Мёрдок растягивает в разы быстрее – наверное, дело многолетней практики. Мёрдок дышит чаще, чуть заметно прогибается в спине, когда Кирк гладит его одной ладонью, пока пальцы второй руки медленно входят и выходят. Его мощное, большое тело сейчас похоже на воск, который поддаётся рукам Кирка и становится таким послушным и мягким. Неспешность всегда работает отлично – через несколько минут неторопливых ласк Мёрдок резко выдыхает и совсем чуть-чуть подаётся назад, и Кирк понимает, что он хочет больше. Сегодня Кирк решил выбрать что-то небольшое для мужа, чтобы сохранить этот нежный настрой и не превращать тлеющие угольки любви в пылающее пламя. Ветер бьётся в окно, совно сумасшедший, и за окном начинается ранний дневной закат. Кирк тщательно смазывает игрушку, точно выливая на неё смазки больше необходимого, и предупредительно похлопывает ладонью по бедру, прося наклониться и открыться побольше. Мёрдок наклоняется с тихим-тихим стоном – наконец-то! – и прячет лицо в руках. Как же ему стыдно, с восхищением думает Кирк, для него нижняя позиция каждый раз – болезненный катарсис и какое-то странно запретное удовольствие. Кирк не понимает, но принимает от и до, позволяя закрывать хотя бы лицо, раз уж всё остальное тело сейчас не во власти Мёрдока. Игрушка маленькая по сравнению с Мёрдоком, она отлично ложится одним концом в ладонь Кирка – у игрушки отличная анатомия, хорошо сделанные из силикона объёмные яйца, венки на крепком стволе, даже дырочка уретры есть. Кирк вставляет осторожно, чтобы ничем не навредить, двигает очень медленно, доводя Мёрдока до почти неслышного скулежа. Как ему хорошо, как ему стыдно от себя такого, думает Кирк, и совсем не хочется облегчить его состояние, хочется довести его до самого конца, а потом поймать в объятия. Кирк свободной рукой поглаживает живот Мёрдока, но члена не касается – во время их игр этого никогда не требуется, они это давно обсудили. Кирк чувствует, как его собственное сердце колотится так, словно готово выскочить из груди, когда он снова и снова погружает игрушку внутрь горячего тела Мёрдока, слушая его стоны и вздохи. Громада его тела покачивается от точков игрушки внутри, и Кирк, поняв, что теперь настрой его мужа никуда не денется, свободной рукой оглаживает себя между ног. Он предпочитает меньше думать о том, что он сейчас делает, иначе кончит слишком быстро – такой Мёрдок, отдающийся и доверяющий, выше его сил. Мёрдок вздрагивает каждый раз, когда игрушка, ведомая рукой Кирка, попадает по простате, он хватается за край раковины, щекой прижимается к столешнице, потому что держаться в ровном положении тяжело. То, как он нежно и сладко, глубоко стонет, вызывает у Кирка боль в сердце – невозможно любить так сильно, невозможно жить друг с другом в таком бесконечном понимании и принятии. Мёрдок кончает довольно быстро, и Кирк тут же достаёт игрушку, отмечая как-то краем сознания, что сам кончил пару минут назад – и, кажется, даже не особо заметил это, сосредоточившись на удовольствии мужа. Его чуть-чуть потряхивает, но он не обращается внимания. Отрывает от рулона бумажных полотенец несколько штук, вытирает сжимающуюся дырку Мёрдока, совсем легко приходится по члену, заставляя почти заскулить. И сразу помогает натянуть штаны, заворачивает в плед... Игрушка остаётся лежать на столе, Мёрдок тяжело опускается на стул, утаскивает мужа к себе на колени и прячет красное лицо в его плече. Плед на плечах ощущается тяжёлым и мягким, прикосновения Кирка ласкают и успокаивают, а метель за окном не утихает. – Дети скоро приедут, – шепчет Кирк через несколько минут. Мёрдок угукает. – Мы обещали им глинтвейн. Мёрдок снова угукает; Кирк читает между строк – останься так ещё немного, нет сил отпустить тебя сейчас, такого нежного и ласкового, нет сил разорвать объятия. Так тепло и легко, останься так ещё ненадолго, пожалуйста. И Кирк остаётся. ~