:::::
Пришедши в себя, я ощутил ледяную массу на переносице и сразу же вспомнил, почему она там находится. Ах да, это я сходил успокоиться в «Бэль». Открыв глаза, обнаружил себя на кожаном диване в незнакомом кабинете, где за столом царственно восседал Слава и одной рукой потирал лицо, захватывая пальцами опавшие с укладки волнистые пряди волос. Вторая же покоилась на столе с таким же пакетом льда поверх. - Очнулся, Смирнов Август Ма́йевич, 26-ти лет, младший специалист отдела кадров «ГазКом Энерго»? – даже не глядя в мою сторону, спросил юноша. – Теперь убирайся. Хотел что-то сказать в ответ, но промолчал. Поднявшись с дивана, прихватывая пиджак и, унимая головную боль, подошел к его столу. Забираю рабочий пропуск: - Мне жаль, что я не тот самый Василий, правда. - Да сдался ты мне…. Вали уже. - Ну, вы уж не обольщайтесь настолько, господин Шувалов. Мне жаль, что я не кончил, и всего лишь. Ушел. На что надеялся? Чего хотел? И сам не понял. Никогда не был авантюристом. Что изменилось? Как-то неприятно. Единственное, что я вынес из сегодняшнего «обмена любезностями»: я до коликов в сердце хочу быть любимым…. Дома ждал Павел. Третий по счету. Пока я звонил на работу и брал больничный, он хлопотал на кухне, колол лед и накрывал ужин. Аппетита не было совсем, и я вдруг перехватил его на пути от плиты к столу. - Постой, - взял я Пашу за тонкое запястье. – Иди сюда. Забыв о боли, в погоне за ощущениями, я неистово целовал его. Его поцелуи были вялыми, губы – мягкими. Правда, минет удался. И кто дергал за язык? - Паш, ты любишь меня? Хоть немного. Он удивленно изогнул красивую бровь, засунул руки в задние карманы домашних светлых джинсов, как делал всегда, когда был сбит с толку, посмотрел куда-то в сторону, потом мне в лицо, и выдал, сомневаясь в своих же словах: - Может, немного…? Уверен, если бы перед ним встал прямой вопрос: «Любишь или нет?», он с легкостью выбрал бы второе. Ушел в спальню.:::::
На следующий день взамен ожидаемого снижения температуры место удара распухло настолько, что веки не поднимались. Трогая пальцем свое лицо, я понял, что похож, наверное, на утопленника или висельника. Но почему так больно-то? На затылке от удара о стену, к которой меня страстно прижимал Слава, нащупал огромную гематому размером с мою немаленькую ладонь. Это и причиняло основные неудобства. Перевернулся набок. Каждое движение моих членов отдавалось ломотой в голове, и переходило тянущей судорогой в шею. Я беспомощно звал Пашу, чтобы он помог мне добраться до туалета. Ответила тишина. Наверное, к «своим» поехал. Лето все-таки. Нащупав телефон, я обрадовался, как ребенок. Только чему?! Я не смогу позвонить – я экран не вижу! Попытался наугад включить голосовой набор – тишина. С трудом вынув сим-ку и сбросив тело с кровати, я полз вдоль стены до комода, с перерывами на отдых, во время которого раскидывал себя звездой на прохладном паркете. Добравшись до нижнего ящика, я с надеждой перебирал старые кнопочные телефоны, а потом включал их, ожидая, что какой-нибудь из аппаратов начнет работать. Но бог «Нокии» отказывался приходить на помощь. Наверное, это его гнусная месть за то, что после школы я заменил её «огрызком». О чем я думаю вообще? Пальцы находят зарядное устройство и подключают к каждому аппарату поочередно. Сошлось. Ползу к розетке. Голова уже не болит, а гудит вместе с позвоночником…. Все, что я помню наизусть – это домашний номер родителей. Жду. Мобильник оживает. Ставлю карту. Набираю. Молюсь, чтобы их трубка не износила батарею и не лежала где-нибудь под подушкой, оставленная там папой, «чтобы не бренчала просто так на всю квартиру». - Слушаю, - так официально отвечала только мама, в прошлом директор школы, а ныне – счастливая домохозяйка, воспитывающая двоих приемных подростков, являющихся братом и сестрой. - Баба! – выкрикнул я от радости, и внезапно щеки согрели слезы. - Сынок? - Вгача, баб! - Ясно, скоро буду. Дальше я пополз в ванную. С трудом поднявшись на ноги и некоторое время ожидая, пока голова сорганизуется с туловищем, я с невероятным удовлетворением обмочил джакузи. Привитое хорошим воспитанием желание устранения любых несоответствий пытается пробиться сквозь все припухлости черепа, призывая, хотя бы, включить воду, но терпит полнейшее фиаско, и я с ровным чувством выполненного долга почти сваливаюсь на пол. Жду, когда присоединится голова. Ползу в прихожую. Подтягиваюсь, отворяю замок, направляюсь в спальню. Почти сразу же в квартиру влетает Есенька. Сестре 15. Видя меня на полу, она бросается ко мне, не разуваясь, и начинает тараторить: - Мама позвонила. Хорошо, я здесь рядом была, - я оборачиваюсь на её голос. – Густик, - жалобно скулит она, видя мое лицо, присаживается на колени, и начинает плакать, не зная, с какой стороны меня обнять. – Родной, как же так? Есения плачет, я ползу дальше. Она - на коленях за мной. Не могу звать её по имени. Для меня Есеня навсегда останется перепуганным 5-тилетним ребенком, прячущимся за спиной 8-милетнего брата, а потому обращаюсь привычно: - Крох, дай кофе. - Почему ты ползаешь? Тебе и ноги сломали? Сколько их было? – уже рыдает она. - Кофе, - повторяю я и взбираюсь на кровать. – Все хорошо, только в голове шумно, ноги не держат. Не плачь, а то Боженька возненавидит меня за детские слезы. Слова звучат искаженно, и я понимаю, что Есеня обрабатывает услышанное. Вскакивает, бежит на кухню. Думаю, что кофе сотворит чудеса, рассеет вакуум, и отеки спадут. Слышу, как всхлипывая, сестра отчитывается маме по телефону и попутно заряжает кофе-машину. - Густь, они с Дэном уже недалеко отсюда, на светофоре стоя́т, - заходит она в комнату с чашкой. - Мама сказала врачу позвонить. Звонить? – она накрывает мое лицо холодной тканью, ставит градусник и остужает напиток. Надо же, Денис едет. Братская солидарность победила. Он не жалует мои однополые пристрастия. - Звони, - соглашаюсь я, принимаю кофе, и ощущаю, насколько устал, пока ползал. Через 10 минут в комнате становится больше народу. - Воу! – восклицает брат. – Петушиные бои закончились пассивной победой? Такой себе движ… - Денис! – одергивает его мама. Не желая говорить правду о неудачной попытке соблазнения Шувалова, я хотел, было, подтвердить слова брата, но зная, что мама легко сможет устроить Павлу несколько незачетов в будущем году, опроверг предположения Дениса: - Почему петушиные? Я на улице подрался. - Просто у тебя бардак такой. Я думал Паштет… - …Какой бардак? – низким от неожиданности тоном перебил я. Пауза. - Сынок, - раздается чересчур ласковый голос мамы, сейчас будут плохие новости, - здесь в шкафу полки пустые, в зале диски разбросаны, и в прихожей записка с ключами. Денис справедливо подумал, что вы рассорились. «Гребаная кофейня!», сжимаю кулак. «Ненавижу Шувалова. Чтоб ему самая оторванная шлюха досталась!» Вытошнило.:::::
Кричал я, по свидетельству мамы, только раз в жизни – при рождении. Даже на мероприятиях, где все скандируют троекратное «Поздравляем», я просто шевелю губами. Наверное, поэтому меня так ценят в моей компании. Я не умею кричать и грубить. Для кадровика, и не только, это ценное качество. Сейчас, находясь третью неделю в больнице, ровным счетом ничего не изменилось, и медсестру я вызываю кнопкой, а не как другие пациенты. Лучше подожду немного, но повышать голос не стану. После всего перенесенного о Шувалове я не вспоминал, даже самого себя убедив в версии уличной драки. Вру, нагло вру…. Я невероятно зол на Вячеслава, а воспоминания о его губах на моей эрекции заставляли меня мастурбировать ежеутренне с тех пор, как я смог видеть. И это было слаще и сочнее, чем все Пашины старания вместе взятые. Никогда, никогда я не испытывал ничего похожего. Он стал моим ночным кошмаром и дневной галлюцинацией. Злился я еще и на себя, потому что незнакомая ранее тревога охватила мою душу, и теперь я не мог жить, не думая о нем. Лето подходило к концу, а значит, после выписки можно будет выбираться на охоту еще за одним Пашей. Прежний начеркал в записке, что «на любовь он не подписывался, и я требую слишком многого». Не беда. Время придет и в клубе их прибавится. Словом, постепенно все наладится, обязательно, и я стану прежним. Так я и думал, пока Вячеслав Шувалов не вошел в мою палату. Если бы не его загипсованная рука, я принял бы его за видение, вызванное угнетенным медициной сознанием. В ту же секунду меня телепортировало в параллельную Вселенную, где я - злой альфач - ползаю на ощупь и проклинаю всех на свете, только теперь я способен кричать, обзывать, и обвинять: - Пошел вон! Жри говно! Радуйся, что на свободе! Мне нового Пашу искать! Меня прав могут лишить! Мне на учете стоять 10 лет! Меня с работы….. Я яростно бросал в него апельсины и яблоки. И даже попал по лбу один раз. Вячеслав, автор записки, неоконченного минета, и трещины в моей теменной кости, был безгранично удивлен, насколько он успел обгадить мою жизнь за каких-нибудь 10 минут нашего знакомства, и я даже расслышал слабое: «Прости. Я все решу. Выслушай». Голова снова заболела, а кричал я так громко, задорно, и увлеченно, что прибежала медсестра и, нечаянно пнув яблоко, крикнула: - Успокоительного Смирнову!:::::
Еще через месяц меня выписали. Мой мир приобретал оттенок гротеска, и я больше не мог подчинять его своим заведенным правилам. Все сваливалось в омут трагедийной неизбежности, и я понял, что за чувство меня преследует ежеминутно – паника. Я боюсь, что никогда больше не увижу Шувалова, и придумываю кучу ситуаций и выхода из них, если это произойдёт. Как правило, всё заканчивалось таблетками или петлёй. Стараюсь не думать о Славе, но только мысли о нём приводят к относительному равновесию. На опостылевшей работе с извинениями попросили занять прежнее место с обещанием оплатить больничный, и теперь геморроидальный анус повседневности жадно втягивал меня в трудовой процесс со всем своим зловонным усердием. Я заметно исхудал, и теперь занял эту язвенную область довольно легко. Даже смазки в виде едких реплик руководства о всеобщем разгильдяйстве не понадобилось. Впрочем, стоило мне встретить всегда ласковую Мусю, и я снова обожал свою работу. Скобцева Тамара Витольдовна 45-ти лет, она же Муся, старший специалист нашего отдела (Тамара – Томуся - Муся). Мусю я люблю, как можно всем сердцем любить постороннюю женщину. Она предсказуема на 100%, а сюрпризов и перепадов я не терплю, на том и сошлись. Её манера переговоров с соискателями больше походит на разговор психоаналитика и пациента больницы (где она выступает пациентом), настолько очевиден каждый её последующий вопрос. Муся уверена, что клишированные поведенческие реакции помогают раскрыть оппонента не хуже, чем нововведенные стресс-интервью. Как ни странно, именно ею принятые кандидаты задерживались в «ГазКоме» дольше всех. Тем неожиданнее стал для меня почти бунтарский её выпад – она вызывающе бросила мне на стол цветную папку без предупреждений, как делают все начальственные персоны. Бросила, и наблюдала дальше. - Это что? - Резюме. Посмотри́те, юноша, - спокойно настаивала она. - С удовольствием… кто тут у нас, - я открыл папку. За́мер. - Ух, как все серьезно! Поде́литесь? – дразнила она воодушевленно, ожидая горячей истории, а я вопросительно приподнял бровь. - Вы отгрызли ластик на карандаше, и нога до сих пор трясется. У вас все хорошо? Сплюнул резинку в урну, сжал ладонями колени, и уже собирался все рассказать о Шувалове, но потом мне стало интересно, откуда у нас его резюме. - Сначала вы, - я придвинул папку к ней. Муся отнесла телеса к кофейному столику. - Мне чаю. Кофе нельзя еще месяц, - предупредил я, увидев, что она ставит перед собой две чашки. - Несколько дней подряд Вячеслав рвался через проходную в отдел кадров. Ему отказывали. Спросили, кто ему нужен, и он назвал ваше имя. Вы ведь знаете наших ребят, те много не разговаривают. Каждый день он приходил, и каждый день они отвечали, что вас нет. Наконец, кто-то сжалился над его гипсом и сказал, что лучше подать резюме, и тогда его вызовут на собеседование прямиком к нам, - Муся сделала значительную паузу, поднося чай и выставляя на стол вазу со сладостями. – Увидев это, - она указала наманикюренным пальцем на папку, - я даже не стала ждать неделю и проверять его в СБ. Сразу вызвала. Мне было безумно интересно побеседовать с выпускником Кембриджа, подавшим резюме на горящую вакансию уборщика. Я ведь не знала о его подвигах на проходной, - она сделала несколько глотков кофе. – Явился он с букетом, пачкой кофе, и тирамису. Красив, добавить больше нечего, - Муся посмотрела на меня виновато. – Вы простите меня? Он пожаловался, что совпадений ваших инициалов слишком много в больницах города. И я не устояла. Выложила все – что с вами, в какой вы больнице, какой вы хороший, и как мы вас любим. А когда он пообещал принести еще десерта, я и номер палаты назвала. Вы карандаш сломали, - заметила она, заканчивая свой рассказ. Выбросил карандаш в урну. Как это обычно и происходит, в ответ я собирался поведать Мусе все без утайки. Она знает обо мне даже больше меня, поэтому мое собственное поведение в тот момент стало открытием. Я вдруг понял, что не могу словами объяснить своих чувств к Славе, не могу объяснить причины поступков, и не могу сформулировать хотя бы одно связное предложение. Еще некоторое время я составлял лингвистические комбинации, вроде: «Ну… знаете, Э-э…наверное, А-а…возможно даже», а потом выдал: - Давайте не будем об этом. У нас работы много. - Видимо, и правда серьезно…, - пробормотала она, отрывками поглядывая на меня и садясь за свой стол.:::::
О чем было говорить? Как бы я не хотел его всего, без остатка, он женится! Это он для меня – всё моё бытие. Это я, мазохист, засыпа́ю и просыпаюсь с ним в голове. А кто я для него? Совершенно другой стандарт общения. Тайное увлечение. Мезальянс. Офисный планктон, пусть окна кабинета и выходят на «Зарядье». Убеждаю себя, что Слава хочет лишь «отпущения грехов», что через извинения он жаждет подавить собственное чувство вины, и что ему совсем не жаль меня. Таким никого не жаль. Там эмоции иного уровня. И уж конечно, он не любит меня. Угораздило же! Слабым сиянием блеснула фраза «Что если…?», и нагло стерла прежние взгляды. Что, если я ему понравился? Что, если он уже забыл об этом Василии? Что, если он тоже искал встречи не для того, чтобы просто извиниться? А я его оттолкнул. Я ведь даже не помню всего, что наговорил ему тогда, в палате. И на работу приходил, наверняка, не спроста. Рука у него тоже сломана. Жаль его. Вышеперечисленные рассуждения неделю не давали мне покоя. «Что если?» превратилось в «Конечно!». Я знал, что обязательно навещу его в «Бэль», только теперь, как оказалось, мне нужен для этого весомый повод. Без него ноги не идут и колеса не едут. Я мало спал. Я выдумывал фразы, что скажу ему при встрече. Коллекция градуировалась от обычного «привет» до интимного «не уходи», перемежаясь с невинным «прости». А сто́ит ли? Через месяц он будет женатым человеком…. Сто́ит. Может, это эгоистично, но мне тоже нужно его прощение за свой обман. Вот и повод. Прошла еще неделя сомнений. Принарядился. Еду в «Бэль». По дороге прихватил скромный горшок эустом, подписал и вставил открытку-сердечко (розовые сопли чесслово). Паркуюсь. Убрал открытку, вставил обратно. Трясусь. Вхожу. Администратор приветствует клиента, и указывает на первый зал. Второй - занят мероприятием. Сердце стучит в ушах, во рту пересохло, смотрю на девушку огромными глазами, и собираюсь назвать его имя. Не успев вымолвить ни слова, слышу с вечеринки в микрофон: - Поздравляю Славу и Дженни с новым союзом! А теперь можете поцеловать друг друга…! Этого я уже не слышал. Обронив горшок под ноги администратору, я выбежал обратно в лужи осеннего вечера, надеясь «спрятаться под кроватью», чтобы никто не видел. Остановился только у машины. Присел на капот, глубоко дышу. Запрокинул голову назад, смотрю в небо. Позорище! Жених выискался! Там миллиардное наследство! Русская дворянская фамилия! Свадьба на иноземке в лучших имперских традициях! Да ему ведь даже не я нужен был, а Вася! А я? Я идиот с горшком. Теперь еще и истеричка. Домой. Скорее домой, в теплую ванну. Сажусь за руль, трогаюсь. Подаюсь вперед, а не назад. Въезжаю в забор. Звоню: - Дэн, забери меня у «Бэль»... Я в машине.:::::
Дни потянулись со скоростью поползновений осенней мухи. Удаленная работа. Приемы у врача. Небольшие нагрузки в спортзале. Отрыв в бассейне. Выходные посиделки у родителей, и беседы с двумя другими Майевичами. Охочусь в магазинах за его ароматом (тот еще маньячелло). Нахожу. Брызжу на подушку. Лежу с закрытыми глазами и представляю наше идеальное свидание. Я безнадежен… Грустные минеты в клубе по пятницам не впечатляют. О сексе речи не идет. Летний оптимизм утратился, и поиски очередной пассии потеряли всякую привлекательность. Хочу слышать его голос. Теряю остатки достоинства в телефонном звонке в «Бэль»: - Пригласите Вячеслава. Иголкой под ногти: - Господин Шувалов-младший покинул страну. Что ему пе… Недолго сижу на полу. Шмыгаю носом, как несчастный брошенец. Главное, с чего?! У нас и не было ничего, повторяю себе еще раз! Пора закрывать эту тему! Я никогда не уеду из России (подсознание тянет руку к ноуту узнать о вылете в Британию). Так, стоп! Кем я там буду для него? И буду ли? (Хотя, готов кем угодно…). На стол – водка, мясо, маринады. На тумбу у кровати – стакан, вода, шипучка. Звоню предпоследнему Паше. Соглашается на ностальгический секс. Обещает демонстрацию новых навыков, после чего я должен буду залить спермой всю кровать. Приезжает. Выпиваем. Вместо стонов звучат пыхтения. Секс выходит не ностальгическим, а нафталиновым. В былые времена я бы высоко оценил старания бывшего, но сегодня ожидаемого калейдоскопа не случилось…, и я скручивал единственный использованный презерватив. Паша посоветовал сексолога и ушел. Наверное, теперь я приговорен теперь к этой серости? Мысли перетекают к тому единственному поцелую в «Бэль». Вспоминаю ту эйфорию, которую боялся спугнуть, те сильные объятия, которые говорили больше слов, то сумасшедшее притяжение, которое впервые родило желание отдаться. Без остатка. Не замечаю, как довожу себя до умопомрачительного оргазма. Меня накрывает сон. Утром следующего дня все решено! Игра начинается! Настроение боевое! Бодрюсь! «И я охотник, и я опасен!». У меня День рождения, и вечером я иду в закрытый клуб. Жду, что кивок головы снова решит мою судьбу. Сижу с друзьями, «веселюсь»…, только кивать никому не хочется…, и даже подмигивать нет желания. Гадство: хочу я все же только его – высокомерного и женатого Вячеслава Шувалова! За что мне все это, а? Кладу голову на руки. В отчаянии молюсь и надеюсь, что даже сквозь басистую музыку меня услышат наверху, и вернут в тот летний вечер в «Бэль». Тогда я скажу Славе правду, и честно-честно больше не стану врать.… Чувствую слезы. Дожил. С удрученной физиономией оставляю гостей и возвращаюсь в пустой дом. Ложусь на «его» подушку, заказываю еду, и бесцельно листаю и-бук. Думаю завести кота, назло себе назову его Василием, и мы будем проводить наши дни в вечном ожидании Вячеслава. Открываю курьеру и слышу долгожданное: - Впустишь? В руках Слава держал открытку-сердечко, как пропуск в мой мир. "Да, проходи, живи, люблю…." - Н-нет. – Прости, Август. Новый союз был дружеским, - изучает реакцию. - Я объяснился с Джен. Геев она любит больше, чем меня, вот мы и праздновали в тот вечер, - позади маячит курьер. - Потом улетал говорить с её родителями, - смотрит под ноги, поднимает глаза, – а сейчас предлагаю совместную изоляцию. У нас неоконченное дело, - проводит языком по внутренней щеке, улыбается. – Теперь впустишь?2020
:::::
Послесловие.
С русским графским родом Слава не имеет ничего общего. Однофамилец. По моему настоянию мы вместе отыскали Василия. Пришли в гости. И правда, неимоверно похож. Поздравили семью с рождением дочки. Этот гештальт закрыт, и мы учимся быть вместе, по любви. Все только начинается…