Make me choose

      Догорающие лучи закатного солнца давно уступили место мириаде звёзд, словно пыль, осевших на небе, помрачневшем до индиго. Если бы не факелы вдоль троп, едва ли можно было бы различить дорогу — Новая Луна сиянием не баловала. Песок очень скоро остыл и теперь не угрожал обжечь. Воздух весь знойный день впитывал в себя привычные поселению ароматы, чтобы к набравшей силу ночи лёгкий тёплый ветерок растворил их и унёс прочь.        Амену не спалось. Он мог бы, но не хотел себе признаваться, почему. К тому, что его спокойный сон из ночи в ночь крадёт Эвтида, он начинал привыкать. Но к тому, что саму Эву у него могут незаметно украсть, он не подозревал.       Да кто решится? Охотники, каждый раз смотревшие ему в рот, стоило девушке появиться рядом? Не посмеют. Заложивший всех и каждого горе-черномаг, деливший с Эвой стол за трапезами и папирус в библиотеке? Она не настолько глупа, чтобы рыть себе могилу связью с Рэймссом. Может, что ещё смешнее, их спятивший наставник? Нет. Эвтида и без порочных отношений — безвольная марионетка в его руках. А большего от неё ему не нужно. На неё могла претендовать и малышка Агния. Но рисковать потенциально крепкой женской дружбой и подпустить ту чересчур близко, рискуя всё загубить, Эва вряд ли захочет.       Амен был уверен в отношении всех, кроме…       «Ливий Пеллийский…»       Нужно было найти хоть одну причину, которая помешала бы Эве сблизиться с ним, но Амен не находил ни одной.       Как бесстыдно лекарь смотрел на неё тогда, у конюшен. Амен корил себя за точно такой же восхищённый, сражённый взгляд. А его поведение в доме Анубиса, должно быть, и вовсе охарактеризовало его как мальчишку. Его определённо уязвило это в глазах… Соперника?.. Этого только не хватало. Амен забыл думать о том, какими чуткими бывают женщины, а Эва и вовсе свела его с ума. Он так неосторожно обнажил мысли на глазах у всех. И всё из-за неё.       О чём они говорили тогда с Ливием? А говорили ли? Как давно и почему он зовёт её милой госпожой? От него она вернулась такой… О, великий Ра, не иначе Неферут. Но как бы красивы ни были её одежды и формы, ярче всего были глаза. И это было самым страшным для него, потому что он уже видел их такими однажды. Когда Эвтида трясущимися — от страха ли? — пальцами бережно перевязывала его руку, которой мог придушить на месте без суда и следствия; когда робко смотрела ему прямо в глаза, видя в них собственную смерть; когда тихо, постанывала от его поцелуев — скорее всего, первых в своей жизни. Тогда Эва точно не врала. Её глаза никогда не лгут.       Терзало, на удивление, трезвое осознание того, что она ничего ему не обещала. Но обещала ли Ливию? Не так горько просто получить отказ, как вдобавок уступить какому-то выскочке. Наглая просьба не менее наглого лекаря отдать ему в помощницы именно Эву взбудоражила и обострила не только личную неприязнь, но и… Ревность? Нет, ревнуют поверженные. А он ещё не проиграл.       Незаметно ноги сами привели Амена к домику Эвы. Внутри было светло.       «Не спит ещё», — заключил он.       Стучать даже не думал — не в его манере. Амен толкнул дверь — не заперта. Молча зашёл.       Надежды на то, чтобы сразу застать девушку в комнате, он не питал. Не в её манере. Гостя, пусть и незваного, встретили подготовленная ко сну постель, брошенная на пол одежда и подозрительная тишина.       «Исфет, где в такой час она пропадает на этот раз?»       Недовольство вдруг сменилось догадкой: «Тепло и влажно. В бане она».       Только теперь эпистат подумал, что так нахально вторгаться к хозяйке дома всё же не стоило. Бедняжка наверняка насмерть перепугается, когда вернётся в комнату и обнаружит его. Но и уходить он не собирался. Ему отчего-то не нравилась эта тишина. Не было слышно ни всплесков воды, ни шагов.       Он тихо подошёл к двери, ведущей в баню, и на этот раз постучал.       — Эвтида?       Молчание.       — Я знаю, что ты там. Ответь сейчас же.       Ни шороха. Она его нервировала.       — Я сейчас войду, — решился на крайние меры Амен.       Не получив ответа и на этот раз, он распахнул дверь и замер на месте.       Эва без сознания сидела в каменной купели, напоминая отброшенную куклу, надоевшую ребёнку. Спутанные влажные волосы покоились на лице и едва прикрывали грудь, кончиками распластавшись по воде. Ровный бронзовый загар то ли от освещения, то ли от травм, окрасился в болезненную бледность.       Самые страшные мысли за секунду навели хаос в сознании Амена. Подбежав к ней, он не был уверен, жива ли она: пара почти не осталось, вода прохладная — выходит, лежит она так уже долго. А когда заметил кровь на камне и на затылке Эвы, потерял всякую надежду докричаться и привести в сознание, а просто подхватил её на руки, наспех обернул в простыню, сдёрнув ту с кровати, и вынес оттуда. Оказавшись на улице, закричал куда-то в ночь:       — Тизиан!!!       Шум встревожил половину поселения, постепенно становящегося похожим на гудящий улей. Разбуженные жители, безошибочно узнав голос нарушителя их снов, с опаской выглядывали наружу и тихо охали:       — Неужто Эва?       — Что это с несчастной?       — А то ж руки на себя наложила…       Взлохмаченный охотник выбежал на тропу, с изумлением разглядывая девушку в руках разъярённого эпистата.       — Лекаря, живо! — отдал приказ Амен.       Уже у себя он насколько мог осторожно уложил Эву на свою постель. Тело её было абсолютно расслабленным, податливым, словно и неживым, но слабое дыхание Амен всё-таки заметил. Сейчас он отдал бы всё, чтобы его непокорная Неферут как прежде спорила и топала ногой вместо того, чтобы лежать вот так, совсем без чувств.       Он склонился над Эвой, чтобы убрать в сторону её влажные волосы, и то ли из сожаления, то ли из злости прошептал:       — Неосмотрительная, или кто помог?..       По ту сторону двери кто-то обозначил себя быстрым стуком, и Амен, мгновенно переменившись в лице, рявкнул:       — Наконец-то! Быстрее!       В комнату ввалился Тизиан, а за ним Ливий. На запыхавшемся лекаре и без того лица не было, а стоило ему взглянуть на Эвтиду, так и вовсе побелел. Амен же был вне себя. Он отвёл охотника в сторону и зашипел:       — Ты кого привёл?       — Лекаря, как просил.       — Почему его? Мало лекарей у нас? Что такого ты ему наговорил, что он сейчас с ней рядом ляжет?       — Никто больше девчонку на ноги не поднимет, совсем плоха. Если до утра доживёт, его заслуга будет, — аргументировал Тизиан.       — Не доживёт — я тебя лично крокодилам заживо скормлю, — плюнул эпистат, наградив проклинающим взглядом. — Пошёл вон!       Тизиан скрылся подальше с глаз долой. Ливий же взял себя в руки и кинул принесённый с собой свёрток рядом на пол.       — Какая же ты всё-таки бедовая, милая госпожа, — тихо обронил он, чем сфокусировал на себе внимание Амена. — Расскажи, как так вышло, — взглянул он на эпистата. — Мне нужно больше света.       — Если бы я знал, тебе не пришлось бы спрашивать, — ответил Амен, ставя у изголовья ещё одну масляную лампу. — Я нашёл её в бане. Сидела в купели без сознания.       Непроизвольная пауза позволила Амену отметить реакцию Ливия, который изо всех сил старался сосредоточиться на помощи. В иной ситуации он не упустил бы возможности спровоцировать лекаря крепким словом, но сейчас они оба были нужны Эве, поэтому Амен просто говорил всё, как было.       — У неё на затылке кровь.       — Будь добр, принеси воды, — попросил Ливий.       Он повернул голову Эвы в сторону, смыл бордовое пятно и протёр рану чистым лоскутом, смоченным дурно пахнущей жидкостью. После чего наложил бинтовую повязку и стал аккуратно пальпировать шею девушки, выявляя возможные повреждения позвоночника. Он уже было потянул за край белой простыни, обёрнутую вокруг Эвы, но Амен, не сводивший глаз с Ливия, тут же встрял:       — Что ты делаешь?       — Мне необходимо осмотреть её.       — Тебе необходимо? Она не одета.       — Я догадался. И что с того? Можешь выйти, если стесняешься.       — Ты проведёшь осмотр при мне, — ледяным тоном заявил Амен, — либо будешь отстранён вовсе, лекарь.       — Я должен осмотреть её, и сделаю это, хочешь ты того или нет. — Упрямо повторил Ливий. — Она могла сломать спину, и то, что ты столько нёс её на руках, скажется на поправке, эпистат.       Эти слова, точно опрокинутое на голову ведро холодной воды, отрезвили Амена. Он согласился:       — Можешь распахнуть верх.       — А ты сегодня великодушен, — съязвил Ливий.       Амен слегка отвернулся, чтобы наблюдать за происходящим лишь боковым зрением. Ему будто предстояло делиться тем, чем не владел сам. Он смирился: это будет непросто, но контролировать чересчур интимные прикосновения лекаря к той, что забрала покой, было бы ещё сложнее. А тяжелее всех сейчас было Эве, и это, к счастью, понимали оба.       Ливий освободил тело от влажной простыни, стараясь не заострять внимание на его плавных изгибах. И всё же до чего изящно Эва была сложена. Он то и дело скользил взглядом по выступающим ключицам, красивой округлой груди, удивительно тонкой талии, — по всему, чего не смел касаться. Наверное, ему должно было быть стыдно за подобные мысли.       Решив не изводить себя, он плавно перевернул девушку на живот. Белая ткань, издеваясь, неудачно скользнула ниже, и теперь взгляд Ливия приковали к себе две аккуратные ямочки на гладкой пояснице. С трепетом и жалостью погладив их, он направил ладони выше, слегка проминая позвоночник снизу вверх. Стоило только признаться, как не хотел бы он однажды осматривать её тело, как милая госпожа угодила в новые опасные неприятности.       Он перевернул её обратно на спину, прощупывая теперь хрупкие рёбра с чётким осознанием того, что жизнь Эвы зависит от него. И, если потребуется, он не сомкнёт глаз, пока она не откроет свои. Вид нагого женского тела теперь ничуть не отвлекал молодого лекаря.       — Ты тянешь время, — напомнил о своём присутствии раздражённый эпистат.       Ливий о нём и не забывал и кожей чувствовал отвращение Амена к происходящему, при этом понимая, что другого выхода у них нет, поэтому спокойно ответил:       — Не торопи рассвет. До него предстоит многое сделать.       Эта ночь медленно и изощрённо пытала их обоих. Эва лежала абсолютно голая перед мужчинами, видевшими в ней не просто женщину, а возлюбленную. Лежала без каких бы то ни было чувств, без памяти, невольно заставляя обоих сгорать от ревности и испытывать ненависть друг к другу за желание держаться поближе к ней.       — Понадобится такая же простыня, — вдруг сказал Ливий. — Вот здесь, где сильный ушиб, сломано одно ребро.       Амен с шумом выдохнул, но молча достал из сундука чистую простыню, выданную Нейт накануне, и протянул лекарю.       — Ты же не думал, что я справлюсь один? — вопросительно уставился на Амена Ливий. — Придержи её, как покажу, а я стяну грудную клетку.       Амен почти выругался, но в последний момент удержал язык за зубами. Демонстрировать Ливию весь калейдоскоп чувств по отношению к едва дышавшей ослабевшей девочке не входило в его планы. Но делать нечего — её надо было спасать. А если лекарь просил помощи, значит, она действительно была необходима.       Он, сосредоточенно нахмурившись, слегка приподнял туловище Эвы, удерживая её под шею и за лопатками, пока Ливий особым образом сворачивал будущий бандаж.       Какими разными были руки, стремившиеся к одной цели — облегчить страдания Эвтиды. Сильные, не знавшие пощады, аристократично бледные, надёжно удерживавшие тело, и лёгкие, знавшие своё ремесло, благородно смуглые, расторопно затягивавшие тканью грудь. В какую сладкую истому они могли бы окунуть Эву, будь она только в сознании и сумей выбрать. И мысли эти принадлежали сейчас вовсе не ей…       Тем не менее, мужчинам хотелось скорее покончить с этой частью предстоявшей работы. Ливию — потому что процесс, хотя и отдалённо, но напоминал бинтование усопшего, что само по себе не вязалось в его голове с образом Эвтиды. Рано той к Анубису. А Амену — потому как видел в пострадавшей реплику участи всех черномагов, убиенных лично им. И это было невыносимо. Даже у него не хватило бы духа так наказать девушку. Пусть даже было за что.       Перевязка была окончена, и Амен мог с облегчением занять кресло в углу комнаты, по-прежнему не давая Ливию спуска. Пока тот был занят сменой бинтов и многочисленными склянками, эпистат неосознанно обратился к своему призванию — нюху. Видела бы его Эва, так и сказала бы — вынюхивает что-то.       Теперь Амен и без её подтверждения, дав обе руки на отсечение, мог утверждать, что это не несчастный случай. Эмоции схлынули, ум становился яснее, думать становилось проще. Если бы она поскользнулась, то не разбила бы голову так странно и, скорее всего, упав, захлебнулась бы и утонула. Её били и…       — Не добили.       — Что? — обернулся Ливий.       Амен выпал из размышлений, осознав, что проговорился вслух.       — Не стоит отвлекаться, — отмахнулся он и, не зная, куда себя деть, вышел на свежий воздух.       Ливий, получив пищу для размышлений, продолжил готовить мазь. Он старательно и терпеливо растирал в ступке смесь трав с уксусом.       — Приложили и правда крепко… Чей же гнев на себя навлекла? — тихо спросил Ливий. — Эпистат, видно, след взял. Не даст теперь покоя, пока с каждого по семь шкур не сдерёт. Всё, что и умеет. А я буду возле тебя. Буду рядом, когда совсем дурно. Нужно только немного потерпеть, моя госпожа.       Он, чуть дыша, поцеловал её в мокрый лоб прежде, чем поставить на него и на запястья компресс. Рассчитывать на то, что Амен позволил бы их уединению продолжаться, не приходилось, и, не успел Ливий завязать очередной бинт, дверью снова хлопнули. Эпистат поморщился от резкого запаха, ударившего в нос, но ничего не сказал, пройдя обратно к креслу.       — Поднимается температура. Я поставил компресс, но его нужно менять каждые полчаса, — пояснил Ливий. — Растирание уксусом было бы эффективнее, но давление бандажа сейчас важнее. Поэтому она может начать бредить.       «Что бы она ни говорила в таком состоянии — списывай на ложь», — уповал про себя Ливий.       Амен не ответил. Лишь продолжил сверлить лекаря взглядом, словно хотел прожечь в нём дыру.       — Так продолжаться больше не может. — Нарушил тишину Ливий.       — Тебя здесь никто не держит, — как ни в чём не бывало равнодушно заявил эпистат. — Если ты устал, найдётся замена.       — Мы не в праве её делить, — сделал вид, что пропустил выпад мимо ушей, лекарь.       — С кем быть, решать ей.       — Поэтому ты принёс её к себе? — недовольным тоном бросил Ливий.       — Я не могу быть уверен в том, что её состояние — не твоих рук дело, — вдруг почти прорычал Амен.       — А что, если я не доверяю тебе? Если её и вправду обнаружил ты, то зачем приходил к ней в дом, Амен?