Время, потерянное в безнадежности, подобно зеркалу, отражающему прошлые моменты, но не способному привнести свет в будущее. Возможности тают, а надежда душит строго натянутой вокруг шеи леской, медленно превращаясь в пепел сожалений, в котором похоронены еще тлеющие чувства.
Тёплый летний ветер мягко обдувал бледное лицо парня, сидевшего на краю портовой набережной. Шум морской воды приятно ласкал уши, крики чаек над головой звучали настойчиво и громко — Ацуши скучал по этой оживленности, по тому, как летний бриз обдувал пряди волос и пускал приятный холод вдоль его спины. Запах моря настойчиво бил в ноздри, привычный гул людей заставлял довольно расплываться в улыбке. Ноги едва ли касались водной поверхности, из которой близ берега виднелись лишь пара скалистых камней, об которые разрезались бирюзовые волны. Огромные грузовые судна и плывущие вдали круизные лайнеры завораживали душу: под ярким солнцем они рассекали блестящую морскую гладь, и одному лишь капитану судна было известно, куда направляется белый рейс. Быть может, счастливые обладатели билетов уплывали куда-то вдаль, в соседние неизведанные океаны, — Ацуши мог только угадывать, завороженно провожая корабли мечтательным взглядом. Рядом на прогретом камне аккуратно уложен белый, слегка исцарапанный чемоданчик. Одно колесо кажется практически сломанным — закрепленным лишь на добром слове, а выдвижная ручка, кажется, давно перестала складываться обратно. Чемодан маленький — Ацуши собрал лишь самые необходимые вещи, и перед поездкой удалось уместить в него практически все сбережения. Наблюдая за прибоем, он думал, что в скромной жизни безоговорочно были и свои плюсы — например, его маленькая жизнь уместилась всего в один дорожный чемоданчик, а значит, все воспоминания о Йокогаме ему удастся увезти с собой. В руке теплится плоский, немного покрытый водорослями камень: Ацуши смотрит на его изгибы, задумчиво разглядывает форму и щупает пальцами рельеф, будто бы пытаясь найти на поверхности что-то необычное. Выступ, на котором он сидел, медленно разрезал слабые волны, и хотелось погрузить вниз ноги, чтобы их омывала тёплая вода. Через мгновение камень устремился в морскую глубь, отскакивая от воды, наконец утопая с глухим звуком. На брызги слетелись голодные птицы, с интересом размахивая крыльями, и Ацуши виновато улыбнулся: — Если бы у меня был хлеб, я бы вас покормил, — он смотрит в удивлённые глупые глаза портовой чайки, а кончики пальцев ведут вдоль нагретого камня набережной. — Но у меня ничего нет. Видишь? Ацуши вытягивает ладошки перед собой. Крупная птица, сидевшая рядом, с интересом склонила голову, будто бы готовясь клюнуть протянутые руки. Наглости у портовых птиц было не занимать — всё-таки, жизнь близ моря была их родной стихией, а затем появились люди, с которых еду клянчить было ещё проще, чем вылавливать перепуганную судами рыбу. Чайка, словно осознав, что лёгкой добычи ей не видать, через мгновение взмахнула крыльями в небо, оставляя Ацуши в привычном одиночестве под пеклом июльского солнца. Проводив взглядом неудовлетворенную птицу, Ацуши расслабленно прикрыл глаза, лицо устремив навстречу солнечным лучам: он чувствовал себя устало, сонно. Спокойствие морского прибоя расслабляло напряженные мышцы, и от столь согревающей атмосферы его понемногу клонило в сон. Ацуши сделал глубокий вдох, разводя руки в стороны за спиной, оперся на локти, и… — Голову напечет, растяпа, — знакомый голос вдруг послышался за спиной. На светлую макушку осторожно падает соломенная шляпка. — Прощаешься с морем? Издав громкий писк, Ацуши резко выпрямил спину, взмахнув руками перед собой. Рядом лежавший чемоданчик с вещами чуть было не устремился вниз по набережной, прямиком на морское дно: туда же следом чуть не упал и сам юноша, испуганный чужим появлением позади. Обернувшись, Ацуши увидел Дазая — своего попечителя, с которым они должны были встретиться перед его отъездом немногим позже. Человеком он был своеобразным, любившим быть «везде и всегда», и носившим даже сквозь невыносимый летний зной одно и то же бежевое пальто. Ацуши давно бросил попытки утолить собственное любопытство через вопросы о его одеянии. — Дазай-сан, Вы меня напугали! — Не новость, — мужчина расплылся в довольной улыбке. — И всё же, весьма опрометчиво гулять по набережной в разгар такого пекла без головного убора. — Вы правы, — мальчишка кивнул, поправляя соломенную шляпку, что как влитая красовалась на его голове. Пальчики медленно скользнули вдоль козырька — она была удивительно приятной наощупь. — Сколько времени? Я пропустил нашу встречу? Конечно, уехать из Йокогамы, не попрощавшись с близкими, было бы абсолютным кощунством даже для самого заядлого одиночки, а тем более — для Ацуши, который никогда не был человеком скверного нрава. Отчего-то взгляд карих глаз сверкал с любопытством, которое привлекло внимание Ацуши больше, чем в остальные дни. — Вовсе нет, — Дазай ответил, взглянув на наручные часы. — Половина первого. — Почему же Вы тогда здесь? — Ацуши расплывается в ответной улыбке. — Следили за мной? Дазай откровенно посмеивается, почти хватаясь за живот. Портовый ветер ласково развевает пушистые волосы, а Ацуши наблюдает за этим с грустно сомкнутыми, чуть приподнятыми вверх губами. Он определённо будет скучать — скучает уже. — Обижаешь, Ацуши-кун! Твой досуг крайне однообразный, — парирует мужчина. — Я бы от скуки умер, пока за тобой наблюдал! — Ах, вот оно как. Тогда колитесь! — Ты свой бумажник оставил, — звучит, как гром среди ясного неба. — И билеты на загородный автобус. Ацуши округлил глаза, в панике нащупывая ладонями все карманы, которые имелись на его дорожной сумке. — Не может быть! Серьёзно, забыл?! — Шучу, — говорит Дазай. — Вы такой жестокий! — Ацуши выдыхает полной грудью, когда пальцы наконец нащупывают «потерянную» вещь. — Зачем так пугаете? — Чтобы ты взбодрился! — Я и так достаточно бодр, — юноша обиженно фыркает, а его взгляд устремляется обратно — на водную гладь. Волны гипнотизируют пенистыми узорами, заставляя мечтательно склонить голову. — Пришли меня отговаривать? — Нет, — ответил мужчина, сложив руки за спиной. Улыбка не покидала его лица. — Ты уже взрослый, чтобы принимать серьезные решения. Мне лишь захотелось прогуляться с тобой вдоль набережной перед тем, как ты уедешь. Ацуши заметно расслабился. Переезд из большого города был ответственным шагом, на который он решался целый год. Киёкава — небольшая деревня всего в паре часов езды от Йокогамы, окружённая множеством природных парков и рек. Деревня стала идеальной кандидатурой на роль нового места жительства: совсем рядом — огромное озеро, обустроенное для отдыха, вокруг — свежий воздух и отсутствие больших скоплений людей, машин и недовольных соседей. В сравнении с пробками Йокогамы и Токио проблемы с общественным транспортом жителям деревушки только снятся — почему-то Ацуши был в этом уверен, когда посещал то место в последний раз. Осознание огромной ответственности пришло не сразу. По ощущениям ещё совсем недавно Ацуши оказался в этом огромном, кишащем жизнью городе, проживая каждый новый день с томящейся в сердце тревогой, а уже сейчас по его правую сторону — скромный дорожный чемоданчик и тёплая надежда на спокойное будущее. Своё детство он провёл в невзрачном детдоме в провинции, где-то на западе Японии — это было так давно, что Ацуши не вспомнит названия, даже если сильно постарается, однако одно он запомнил даже сквозь года: шумное городское существование не подходило ему ни по образу жизни, ни по огромным затратам. Привыкнув к сравнительной бедности, становится сложно переходить на новый жизненный ритм. Ровно так же, как и сложно бывает прощаться. — Осматривал новый дом? — Дазай прервал тишину, с интересом поглядывая на Ацуши. — Понравился? — Много осмотреть не успел. Снаружи и чуть-чуть изнутри, — Ацуши вздыхает. — Но фотографии выглядели интересно! Местечко достаточно старое. А главное — продают очень дёшево! Дазай ухмыльнулся, слегка приподнимая бровь. — Дёшево? Это звучит как отличная сделка. Но, как говорится, «дёшево» может иметь свои подвохи. Есть что-то необычное в этом доме, что делает его таким доступным? Ацуши задумчиво посмотрел в сторону, словно вспоминая что-то. — Ну, — юноша неловко приобнял поджатые колени, укладывая сверху подбородок. — Агентство по недвижимости утверждает, что это всего лишь из-за долгого времени без арендаторов и нужды в реставрации. По сути, дом вполне приличный, просто ему требуется немного любви и внимания. — И что? Веришь? — Вы на что-то намекаете, Дазай-сан? — Ацуши чуть нахмурил брови. Его обиженная мордашка не осталась незамеченной, а напротив — заставила мужчину улыбаться ещё сильнее. — Хотите сказать, от меня что-то утаили? — Ну, ты знаешь, как это бывает, — мужчина кивнул, сохраняя острую ухмылку. Ацуши надул губы, медленно приподнимаясь с тёплого камня набережной. — Агенты по недвижимости часто склонны красиво упаковывать некоторые детали. Возможно, у этого дома есть свои маленькие секреты, которые они решили не выносить на ветер. — Я читал весь договор! Каждую маленькую строчечку! — А между строк? — Эй, — юноша скрестил руки, задирая нос вверх. Вслед за его громким возгласом послышалось такое же недовольное пение чаек, летавших над головой. — Я запрещаю Вам обижать мой новый дом! Всё! — Шучу-шучу! — Дазай безобидно приподнял руки, расплываясь в невинной улыбке. — Но на всякий случай, по своему опыту скажу, не удивляйся, если вдруг что-то пойдёт не так. — Ничего не пойдёт не так, — Ацуши гордо задрал нос. Пальцы неловко обхватили ручку дорожного чемодана. — Идёмте! Дазай немного удивлённо раскрыл глаза, опуская руки в карманы пальто: — Куда? — В мою любимую кофейню. — Колеса чемодана резко стукнулись об асфальт, а далее — покатились вниз по дорожке под обиженное шуршание подошвы. — Вы мне булочку обязаны купить. За своё поведение. Гордый стук почти разорванных летних кед разрезал тёплый летний воздух, и Дазай только спокойно улыбался, размеренным шагом следуя за Ацуши, задравшим нос столь высоко, что казалось, будто на него вот-вот осядут портовые чайки. В голове мужчины поселилась мимолетная, покалывающая рёбра мысль: он тоже будет скучать.***
Когда Ацуши открыл глаза, ярко-оранжевый закат пробивался сквозь занавешенные шторы загородного автобуса. Привычное грохотание двигателя затихло, а движение наконец остановилось. Свободный салон и пустое сидение по правую сторону говорили о том, что поездка была окончена: впереди сидела лишь парочка незнакомых людей, медленно собиравших свои вещи после поездки. Очнувшись от крепкого сна, Ацуши негромко зевнул, прикрыв рот ладонью, и потянулся, оглядываясь по сторонам в поисках телефона. Проводные наушники запутались где-то у ног, напоминая о своем существовании лишь тихими отголосками проигрываемой музыки: Ацуши наклонился, потягивая за шнур, а кончики пальцев наконец нащупали искомое устройство. Туманная пелена стояла в глазах, расплываясь непривычной рябью. Ацуши моргнул, потёр тяжёлые веки, а после зажмурился, когда яркий свет телефонного экрана поспешил ослепить взор. Огромный циферблат гласил чёткое «21:47», а бегущая строка уведомлений, застрявшая где-то в самом низу экрана, привлекла внимание, заставив выпрямить спину и устремить свой взгляд на новые входящие сообщения. Дазай-сан 21:23 «Напиши, как доберёшься! И не потеряй вещи, как в прошлый раз.» Ацуши моргнул, пролистывая вниз. Дазай-сан 21:31 «О, Куникида успел прослезиться! Ха-ха-ха-ха, ты бы видел его лицо! Умора, как жаль, что тебя нет рядом!» Улыбнувшись, Ацуши набрал ответное сообщение:21:49
«Я добрался в целости и сохранности!
Не беспокойтесь и не скучайте, буду на связи.
Передавайте Куникиде-сан, что я жду вас в гости.»
Заряда оставалось не много: смерив всё таким же сонным взглядом окружающую обстановку, Ацуши убрал сотовый в карман, медленно поднимаясь с кресла. В воздухе, сквозь отражающиеся лучи оранжевого заката, витала пыль, а с каждой секундой в салоне автобуса становилось всё более душно — закрытые напрочь окна сохранили всё летнее тепло. Хотелось поскорее выйти на улицу. С усталым придыханием серая толстовка была осторожно повязана вокруг талии, белый чемоданчик — выкачен из-под сидения, а уже пустующее место — осмотрено, как напомнил Дазай, на случай избежания нежелательных потерь. Ацуши осторожно протиснулся между узкими рядами, направляясь к выходу. Наконец покинув салон автобуса, он ощутил, как в ноздри вновь ударил свежий тёплый воздух — на улице было тепло. За околицей маленькой деревни царило спокойствие, прерываемое лишь слабым журчанием реки вдалеке и стрекотанием цикад, которые соревновались в своих монотонных мелодиях. Над горизонтом плавно клонилось солнце, окрашивая небеса в теплые оттенки оранжевого и розового. Тучи казались акварелью, расплывающейся вдоль надземной глади. Ветви деревьев качались на ветру, создавая тень и световые игры на земле. Все вокруг казалось припудренным золотом, словно природа сама готовилась к завершению долгого дня, и Ацуши не мог перестать удивляться окружающему его спокойствию. В Йокогаме в этот час люди спешили, разбегаясь по ярко освещенным улицам огромной толпой, а шум городского транспорта вызывал, казалось, абсолютно неделимую и тяжелую на сердце тревогу. Здесь всё было иначе. Атмосфера наполнилась ароматами — запахом трав и цветов, которые пробуждались после дневного зноя. Каждый вдох наполняли легкость и умиротворение, словно вся энергия летнего дня уходила в этот тихий вечер. Впервые за долгое время Ацуши вдохнул полной грудью, а его лицо невольно расплылось в довольной улыбке — окружающая его природа приятно разливалась вдоль тела летним теплом. Сдержанное рычание двигателя послышалось где-то за спиной — люди покинули автобус, направляясь в сторону деревушки вверх по аккуратно натоптанной тропинке, а сам транспорт поспешил продолжить путь, медленно выезжая на кольцевую дорогу. Куда он направлялся — Ацуши не знал, но его светлые глаза провожали его с таким же интересом, каким оглядывал автобус при посадке. Сделав пару неуверенных шагов вперёд, Ацуши резко остановился, услышав звонкий шум рассыпавшихся монет где-то поблизости. Обернувшись на внезапный звук, он заметил одинокую старушку, вязко волочившую по тротуару трясущиеся тонкие ноги. В её руках были пакеты с покупками, а также небольшой и скромный мешочек с мелочью, в котором, судя по всему, образовалась незаметная для старушки дырка: услышав четкий звон, она растерянно остановилась, оглядываясь по сторонам. Кончики пальцев сжали дорожный чемодан, а ноги в спешке двинулись сами — в сторону незнакомой женщины — с взволнованным вздохом и желанием помочь. — Бабушка, извините, — Ацуши подошёл к старушке с осторожностью, мягко дотрагиваясь до её плеча. Она медленно подняла голову, опуская тяжелые сумки на землю. — Вы обронили, позвольте помочь… Ацуши опустился. На усыпанной камнями и пылью дорожке блестели маленькие серебряные монетки, — всего пара сотен йен, — которые он осторожно собрал в немного испачканные грязью ладони. Кончики его пальцев внимательно нащупали почву поблизости, проверяя землю перед собой, а старушка в изумлении вздохнула, когда мальчишеская ладонь протянула ей скромную кучу потерянной мелочи. — Молодой человек, спасибо, — её трясущаяся рука поспешила накрыть чужие, приглаживая поверху вдоль чуть смугловатой кожи. — Возьми себе, мальчик, возьми… Ацуши покачал головой: — Нет-нет, что Вы! Пожалуйста, не думайте об этом, — вытащив из дорожной сумки небольшой прозрачный пакет, — из-под съеденных ранее булочек, — он положил в него тканевый мешочек. — Вот! Теперь ничего не пропадёт. Проходившие мимо люди куда-то спешили, неловко задевая его за плечо и этим вызывая у Ацуши недовольное тихое шипение: еле-еле собранные монетки чуть вновь не рассыпались у ног по чужой неосторожности. Оглянувшись по сторонам, Ацуши понял, что остался единственным, кто был не против задержаться. Старушка улыбнулась. Морщинки на её лице скользнули вверх, а взгляд был таким же тёплым, как пропитанный свежестью летний воздух. Она осторожно переложила оставшиеся монетки в мешочек и медленно опустилась, чтобы взять пакет с продуктами. — Позвольте мне, — сказал Ацуши. Старушка благодарно улыбнулась, принимая предложенную помощь. Ацуши ловко взял пакет, второй рукой стараясь ухватиться за ручку дорожного чемоданчика. Колёсико тихо скрипнуло, двинувшись вперёд, словно внимательно изучая рельеф деревенской тропинки. Стараясь быть внимательным к её хрупкости, Ацуши повел старушку в сторону уютной лавки у дороги. — Вы настоящий джентльмен, молодой человек, — сказала бабушка. — Мне с каждым днем все труднее справляться с такими мелочами. — Не стоит благодарности, — Ацуши улыбнулся. — Хотите немного передохнуть? Чуть позже я помогу Вам донести покупки до дома. Вы далеко живете? Она благодарно кивнула, принимая доброжелательное предложение: — Благодарю за доброту, молодой человек. Мой дом недалеко, но каждый шаг становится все труднее с годами. Сев на лавку, Ацуши поставил чемоданчик и пакет с продуктами рядом на прогретую землю, осторожно придерживая их у собственных ног. Старушка оглядела окружающую зелень, словно каждый элемент природы дарил ей невидимые воспоминания. — В этой деревне я прожила всю свою жизнь, — начала она. — Многое изменилось со временем, но деревня всегда оставалась моим домом. Ацуши слушал, впиваясь в каждое слово старушки, словно устремляясь в её воспоминания. Он заинтересованно склонил голову набок, неуверенно спрашивая: — Бабушка, Вы живёте здесь одна? Неужели Вам никто не может помочь? — Совсем одна, сынок, — она ответила, слабо махнув ладонью. — Муж мой покинул нас вот уже пять лет назад. Сыновья разъехались, живут далеко, мне за ними не угнаться… Лицо Ацуши наполнилось слабой печалью. Он чувствовал одиночество пожилой женщины, как своё собственное: её слабый, трясущийся голос рассказывал историю с нераздельной болью в груди. Ацуши казалось, что встречать старость в одиночестве — одно из самых страшных вещей на этом свете. Страшнее лишь одиночество среди родных людей, которые забывают о тебе, оставляя позади, как прочитанные страницы пыльной книги. Он лишь тихонько вздохнул, не смея перебивать. — Одной совсем тяжело, — старушка продолжила. — За водой к колодцу уже и вовсе не хожу, ничего не могу унести. Тросточка сломалась, сынок, а я хромаю на обе ноги. Здоровье уже не то, что в молодости. Поэтому, милый, используй своё время с умом. — Вы не переживайте, бабушка, — Ацуши приподнял уголки губ. — Я Вам сегодня помогу, и трость мы Вам починим. — Ох, сыночек, миленький, спасибо тебе огромное! Твоя доброта тебе воздастся в несколько раз, будь уверен! После короткого отдыха обоим пришлось продолжить путь. Домик старушки, как оказалось, находился всего в нескольких минутах ходьбы, в самом конце узкой тропинки. Отдохнув, она показала путь: дорожка казалась совсем забытой, заросшей высокой травой и неухоженными деревьями, ветви которых безустанно лезли в глаза. Неспешные шаги звучали легко на мягкой почве, в ноздри ударил знакомый сырой запах водоема: где-то поблизости находилось устье реки, а в воздухе витала любопытная мошкара, перекрывающая путь. — Бабушка, — Ацуши прервал тишину, чуть оттягивая чемоданчик на себя. Одно из колёс застряло в плотной траве. — А Вы всех в этой деревне знаете? Старушка посмеялась: — Всех-всех, кто здесь жил и живёт. Вся моя жизнь прошла в этой деревне. Ты, сынок, приехал сюда совсем недавно? — Всё верно, — Ацуши кивнул. — Я из Йокогамы. — Ох-хо-хо, — старушка удивлённо выдохнула. — Прямиком из портового города! Мой муж когда-то давным-давно работал там на судах. Плавал по морям — моряком был. Оживлённый городишка, быстротечный… За ним мне сейчас не поспеть. — Правда? — Ацуши заметно оживился. — А Вы бывали там хотя бы раз? — Конечно, — она ответила. — В молодости, очень-очень давно. Моя мама познакомилась там с моим отцом. Как сейчас помню — огромные грузовые корабли, аккуратные набережные и свет ночных фонарей… Солёный морской воздух… Не будешь скучать, сынок? — Буду, конечно, — Ацуши ответил, улыбнувшись с лёгкой грустью в глазах. — Но Киёкава выглядит потрясающей деревней. Я бы хотел познакомиться с соседями в ближайшее время. — Наша деревня и правда замечательная, — старушка сказала, осторожно делая шаг вперёд. — А скучать, молодой человек, это естественно. Мы всю жизнь скучаем за чем-то родным, таков человек: тот, кто не скучает, никогда не обретал. — Мудрые слова! — Ты, сынок, мне напоминаешь одного мальчишку, жил здесь когда-то давно, — произнесла бабушка, оглядывая чужое лицо. — Помню его ещё ма-а-аленьким, ростом с дубовый пенёк! Сестра у него была ещё. Шустрая, улыбчивая, яблоки воровать любила с нашего двора. Старушка не звучала разгневанной, скорее наоборот — рассказывала об этом с лёгким смехом и поразительно тёплой улыбкой. Ацуши чувствовал, что эти воспоминания для неё являлись такими же важными, как и мысли о родной семье. Возможно, она скучала по своим детям и беззаботным временам, которые когда-то проводила с близкими. Продолжая неспешный путь вдоль тропинки, Ацуши тихо спросил: — А где они сейчас? Вас не навещают? — Умер мальчишка, умер, — бабушка сказала горестно. — Сестрёнка его уехала далеко, так от неё и не слышалось ничего… Такое горе, когда умирают молодые! Ты себя береги, сынок, обязательно береги! От полученной новости стало невыносимо тяжело. Сердце Ацуши пропустило удар, дыхание на мгновение сократилось и стало спертым, таким же тяжёлым, как сожаление в голосе незнакомой ему старушки. Он понимал, что каждая жизнь несет в себе свои боли и потери, но невольно задумывался о том, что бы делал сам, окажись на месте того, кому предстояло бы понести безвозвратную утрату. Колёсико чемодана вновь негромко скрипнуло, рассекая звук поющих цикад. Ацуши тихо выдохнул. — Спасибо за Ваши добрые слова, бабушка. Я постараюсь беречь себя и ценить каждое мгновение. Старушка улыбнулась: — Ты хороший мальчик. Видно, что в твоем сердце доброта и забота. А жизнь, сынок, она как река — иногда мутная, иногда чистая, но всегда течет вперед. Ты должен плыть вместе с ней, несмотря ни на что. Небольшой дом, скрытый среди высоких деревьев и огражденный кривым деревянным заборчиком, виднелся ближе к концу тропинки. Ацуши смотрел на покосившуюся крышу, заросшую мхом, и старинные окна с прогнившими ставнями. В воздухе витал запах трав и древесины. На сердце давило уже родное чувство тревоги. Весь оставшийся путь Ацуши не проронил ни слова.***
Ацуши ненавидел пользоваться картой. Так было заведено в больших городах с ослепляющими взор вывесками, громкими барами и огромными указателями на каждом шагу — в таких условиях использование карты для Ацуши было подобно попытке распутать клубок ниток в огромной паутине. Ещё больше Ацуши ненавидел признаваться, что карты читать абсолютно не умел. Когда телефон был разряжен, на его смену оставался лишь один вариант — тот, при котором шансов потеряться было ещё больше, чем доверять собственной интуиции. Он чувствовал себя потерянным среди стрелок, указателей и непонятных символов и решал полагаться исключительно на оставшуюся долю своей памяти, отчаянно надеясь, что в ответственные моменты она его не подведет. Дорога до собственного дома казалась Ацуши невообразимо длинной и далёкой. Ещё совсем незнакомая деревня успела покрыться полумраком наступившего позднего вечера: вдали слышался лишь лай собак, а в ушах гудело настойчивое пение сверчков. — Чёрт возьми, — Ацуши выругался, толкая чемодан вдоль высокой нескошенной травы. — Ну-у же, осталось совсем немного! Скрипящее прежде колесо потерялось где-то вдалеке заросшей тропинки, а оставшиеся на месте — запутались среди сорняков. Искать потерянную деталь чемоданчика в высокой траве, полной насекомых, казалось невыполнимым заданием — в столь непроглядной тьме Ацуши мог потерять и самого себя, поэтому оставалось лишь отчаянно тянуть за скрипящую выдвижную рукоять, всеми силами вырывая багаж из природных оков. — Ра-а-а-аз! Два-а-а-а! — Ацуши вдохнул поглубже. — Три! Хруст веток под ногами раздался сквозь ночную гладь, когда Ацуши резко отступил назад, всем своим весом оттягивая вещи на себя. На третьем рывке что-то внутри травы уступило, и чемодан вырвался на свободу. Однако, внезапно освободившись, он пришел в негодование и как будто с собственной волей качнулся в сторону, встав на пути Ацуши. На полном бегу чемодан влетел в его ноги, и Ацуши, потеряв равновесие, громко шлепнулся на травянистый склон, проезжаясь ладонями вдоль заграждающих путь зарослей. Оставшихся сил хватило лишь для того, чтобы издать слабый писк при соприкосновении с землёй, и приподняться на локтях в попытке оглянуться по сторонам, словно приходя в себя. — Больно-то как… — Ацуши прошептал, потирая ушибленные колени. — Ну и жуть в этой части тропинки, словно никто не ходил сто лет! Нужно не забыть расчистить дорогу в ближайшее время… Его усталое бормотание сливалось с шепотом тёплого летнего ветра. Поднявшись на ноги, Ацуши устремил свой взгляд вперёд: его новый дом выглядывал из-за забытых людьми зарослей, почти спрятанный неухоженными деревьями. Вздохнув, Ацуши крепче обхватил чемодан, делая уверенный шаг вперёд — он наконец сдвинулся с места, а предвкушение новоселья поселилось в груди будоражащим чувством искренней радости, вызывающей улыбку на лице. Несмотря на саднящие колени и боль в ногах, разряженный телефон и потерянное колёсико Ацуши оставался довольным, упрямо задрав нос кверху, и продолжал путь. — Надо же, — он произнёс с неверием, ускоряя шаг. — С прошлого моего визита забор участка немного покосился. Его взгляд устремился к старому деревянному забору, который медленно покачивался под воздействием приятного ночного ветра. Обросшие мхом влажные доски, казалось, вот-вот рассыпятся в мелкий древесный пепел, прикоснись к ним Ацуши хоть на мгновение, — его светлые глаза лишь удивлённо хлопали длинными ресницами, осматривая забор вдоль участка с особой осторожностью. Несколько досок были словно обрублены, оторваны даже — покрытые дырами, или же вовсе отсутствовали на месте скреплений. Через маленькие отверстия на участок можно было пролезть: какая-то маленькая часть внутри Ацуши волновалась о возможном наличии собак или других диких животных, которые могли заплутать неподалёку. Подступающее к горлу волнение успокаивало тихое журчание ручья где-то неподалёку: легкий ветерок приносил запах свежести, а приятные звуки воды, бегущей между камнями и корнями, заставили Ацуши замедлить шаг. Вокруг стояла всё такая же непроглядная тьма: вдали, где-то в самом начале тропинки, блекло горел лишь единственный одинокий фонарь. Рука Ацуши медленно опустилась на железную калитку — единственное, что осталось сравнительно не задетым и не разрушенным временем, дотрагиваясь до замка. С пронзительным скрипом, перекрывающим ночное спокойствие, дверка ворот отворилась, приглашая Ацуши внутрь. Он сглотнул, поднимая голову вверх и осматривая скромный маленький домик, стоявший перед ним. Дом стоял в тени старых деревьев, словно укрываясь от взгляда времени. Его стены, покрытые мягким слоем лишайников и древесного мха, свидетельствовали о долгих годах, проведенных под заботливым покровом леса: как и ожидалось, участок и сам дом почти не были ухожены людьми. Деревянные ставни, поцарапанные временем, прикрывали окна. Крыша дома, покрытая уже поблекшей краской, чуть изгибалась на краях. Осмотрев небольшой участок перед домом, Ацуши вновь обратил внимание на уже знакомые, покрытые плесенью белые скамейки и разбросанные на земле садовые инструменты. Судя по всему, когда-то давно здесь был сад — о нём свидетельствовали лишь остатки скромной маленькой беседки, заброшенный поильник для птиц и протоптанные грядки, заросшие сорняками и тёмной густой травой. Где-то в глубине сада качалась маленькая, тонкая и хрупкая яблоня — голая, без листьев, всего с двумя или тремя веточками, что одиноко колыхались по ветру, словно приветствуя нового хозяина. Вид погибшего цветочного сада наложился на Ацуши невесомым флером печали: он отвел взгляд в сторону входной двери, ступая к каменной плитку, ведущей к дому. Плитка тоже заросла травой — в последний визит её было немного меньше — и разошлась под весом чужой ноги маленькими, едва заметными трещинками. Три колёсика на чемодане исправно выполняли работу, перевозя вещи вдоль потрескавшейся плитки, прямиком к деревянному крыльцу. Ацуши на мгновение остановился, осматривая неокрепшие ступеньки: опасение, что древесина со временем могла прогнить не покидало его голову, поэтому одна нога ступила на лестницу с особой осторожностью, проверяя дерево на прочность. Скрип деревянной лестницы раздался практически сразу, но крыльцо, прогибаясь под весом хозяина, держалось упрямо: Ацуши удалось аккуратно подняться наверх, затащив свои пожитки следом за собой. Столкнувшись носом прямиком со входными дверьми, Ацуши на мгновение затаил дыхание. Он уже был здесь. Он видел каждый недочет этого одинокого дома — рассматривал на фотографиях, расхаживал вокруг участка под дневным светом слепящего солнца, притрагиваясь кончиками пальцев к прогнившей древесине и грязным, поросшим мхом стенам. Здесь было влажно: предыдущие жильцы не задерживались долго, возможно, не выдерживая сильный летний зной и отсутствие аккуратно отделанных дорог вокруг приближенной к дому территории. Всё это казалось Ацуши мелочью: в детстве ему нередко приходилось жить не в самых лучших и приспособленных для проживания местах, разделяя ношу печальных и одиноких серых стен. Всё изменилось, когда по счастливой случайности его встретил профессор, преподававший приютским детям математику: большие, добрые и наивные детские глаза сияли желанием познавать и жить, и не остались незамеченными важным мужчиной с широким сердцем и высоким чувством ответственности. Куникида-сан всегда был человеком дела и слова, и во многом лишь благодаря ему и Дазаю Ацуши стал тем, кем он является сейчас, — он вспоминает об этом с самой тёплой улыбкой. Тогда Ацуши обрёл новую семью, познакомившись с людьми, что заменили ему родителей. Он обрёл семью, благодаря которой он набрался решимости и смелости дышать полной грудью — и благодаря которой сейчас он стоял на пороге своего собственного домика на окраине спокойной, тихой Киёкавы. Ацуши был здесь, но ещё никогда не осматривал дом целиком. Страх, перемешанный с будоражащим чувством интереса, разбегался по его телу, вызывая слабую, едва заметную дрожь. Осторожно достав из дорожной сумки блеклую связку, трясущейся рукой Ацуши поднес необходимый ключ к ржавому замку. Ключ проворачивался медленно, словно нехотя, заставляя его прилагать много усилий, чтобы отворить давно забытый замок: в какой-то момент Ацуши пришлось даже задержать дыхание, боясь, что старый ключ сломается прямо внутри скважины. Когда, наконец, замок сдался и дверь приоткрылась, Ацуши вздохнул с облегчением и напряжением одновременно. Затаив дыхание, он услышал пронзающий уши скрип и неуверенно ступил вперёд, придерживая дверь ладонью. Темнота дома глотала его, словно непроглядная ночь, но постепенно его глаза привыкали к ней, начиная различать контуры окружающих объектов. Как только Ацуши ступил за порог, закатывая внутрь дорожный чемоданчик, его ладонь постаралась нащупать ближайший выключатель, чтобы осветить помещение: пара одиноких, блеклых лампочек вмиг зажглись, когда пальцы нажали на кнопку с отчетливым щелчком, и Ацуши зажмурился от непривычной яркости. Ослепленный мгновенным светом, Ацуши медленно открыл глаза, разглядывая комнату вокруг себя. Вдоль стен стояли высокие шкафы, покрытые старинной резьбой, а паутина пыли, долгое время укрывавшая каждый уголок, вспыхнула золотистым сиянием под воздействием света. Несколько мебельных предметов, облачённых в белые покрывала, замерли в полутени. Под светом ламп, тускнеющих в затемненных углах, он увидел старинные картины, висящие на стенах, и стеклянные витрины, полные фарфоровых статуэток: они тоже были покрыты слоем пыли, словно и вовсе неприкасаемые, одинокие, как и та яблоня, стоявшая снаружи в саду. Ацуши прошёл вперёд. Скрип маленьких колёс раздался эхом в полупустом зале, а ненадёжные половицы прогибались под весом чужих ног: Ацуши отпустил рукоять чемодана, продолжая оглядываться по сторонам и делать осторожные, медленные шаги вглубь комнаты. Дверь за Ацуши захлопнулась с внезапным и грозным грохотом — так, словно её толкнули с силой, подобной только непреодолимому сквозному ветру. Звук был настолько резким, что он пронзил тишину, что сковывала его, и заставил Ацуши резко обернуться с испуганным вздохом, почти что сорвавшимся на крик. Взгляд его остановился на массивной двери, теперь стоящей в непроницаемой тьме — закрытой настежь, а биение сердца ускорилось от внезапно пронзившего насквозь грохота. В тишине гостиной отныне слышалось лишь учащённое дыхание Ацуши и спокойный отчетливый тик старинных часов, отбивающих ненавязчивый ритм механизма. Он резко сглотнул подступивший к горлу ком. В доме было холодно. Так, как в разгар знойного лета не бывает. Сквозной поток проползал вдоль деревянного скрипящего пола, обдавая голени пронизывающим холодом. В воздухе стояла сырость, будто бы леденящий кровь мороз — Ацуши выдохнул резко, видя, как перед глазами растворяется пар, и обнял себя за плечи, поглаживая вдоль кожи тёплыми ладонями. Холод, словно навязчивая пелена, окутывал Ацуши до кончиков пальцев: казалось, будто что-то обнимает его со спины, заключая в крепкие руки, и шагать вперёд становилось всё сложнее. Ацуши вглядывался во тьму комнаты, из которой, словно туман, лился леденящий кровь сквозной ветер. Царила мертвая тишина, нарушаемая лишь старыми часами, которые стучали, с каждым тиком пронзая его сознание. Страх теснил грудь, и он медленно шёл по гостиной: ноги неряшливо путались, пытаясь делать осторожные, короткие шаги, а дыхание становилось всё более редким и тихим, словно отсутствующим вовсе. — Это… Рояль? — Ацуши произнёс, неуверенно вглядываясь в силуэт инструмента, одиноко стоявшего в самом углу гостиной. Рояль был наполовину накрыт таким же белым покрывалом, как и большая часть мебели в комнате: интерес вызывал его размер и чуть потрёпанная на уголках нотная тетрадь, аккурат расположившаяся на подставке. На пожелтевших листах, вдоль осторожно расчерченных линий, каждая крохотная нотка была выведена от руки, а внизу ветхой бумаги виднелись пятна размазанных по поверхности чернил. Ацуши осторожно подошёл ближе, опускаясь на низкий стульчик напротив. Белые клавиши, казалось, тоже покрылись толстым слоем пыли: тонкие пальцы осторожно провели вдоль пюпитра, собирая скопившуюся грязь на подушечках, и медленно опустились вдоль белых полос, медленно собирая остатки осевшей пыльной пелены. Деревянный корпус рояля, украшенный изогнутыми линиями и изящной резьбой, теперь выглядел тускло, пропитанный временем и лишь былыми отголосками гармоничных и чистых звуков. Ацуши сомкнул губы. Его пальцы неуверенно опустились ниже, зажимая клавиши. Звук расстроенного рояля издавали невнятные, печальные ноты, что своей громкостью перекрывали отчетливый тик старинных часов: грубое «до» разнеслось вдоль пустой гостиной назойливым эхом, пропадая где-то в недрах стен, сокрытых в полумраке. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Ещё одна неровная клавиша поддалась давлению пальцев, а натянутые на пределе жизни струны скрипнули с неприятным звуком, вновь порождая очередную расстроенную, громкую ноту, поглощенную окружающей комнату темнотой. Тик-так. Тик-так. Тик. Часы, ранее отмеряющие время в постоянном ритме, вдруг замерли, и звук механизма, как и игра расстроенного инструмента, словно растворился в воздухе. В комнате царила пустота. Серые стены казались сжимающими, и тяжелые занавеси, застилающие окна, загораживали даже лунный свет, оставляя пространство в темной, удушающей тишине. Затхлый запах старого дерева и плесени проникал в каждый уголок, словно предвестие надвигающейся мглы. Тень, будто живая материя, плыла по полу, словно расплывшийся сгусток мрака. В углах комнаты мелькали неясные очертания, создавая впечатление, что невидимые глаза наблюдают за каждым движением. Лампы, едва освещавшие пространство, тускло мерцали, как последние искорки умирающего огня. Все вокруг застыло в непроглядной мгле, словно ожидая чего-то неизбежного. Где-то вдалеке, в этих темных стенах, раздавалось едва слышное эхо, напоминавшее неразборчивый шёпот. Ацуши затаил дыхание, чувствуя, как биение его сердца участилось с невообразимой силой: так, будто с каждым ударом оно было всё ближе к тому, чтобы прорваться сквозь грудную клетку от таящегося ужаса. «Уходи.» Неизвестный шёпот раздался прямо над ухом, вызывая непреодолимую дрожь. Комната продолжала погружать Ацуши в темноту, и с каждой секундой казалось, что дышать становится всё сложнее. Воздух застревал в горле, заставляя задыхаться: испуганный взгляд метался по сторонам, не видя абсолютно ничего, кроме поглощающих с головой теней. Голос был искажен и тих, но в нём звучала неописуемая боль и тревога, смешанная с отголосками тяжёлой ярости. Внезапная тяжесть опустилась на плечи, и впервые в этой мрачной комнате, словно в ответ на странный призыв, снова ожила страхом знакомая тень. Воздух стал толстым и холодным — холоднее, чем прежде, пронизывающим вплоть до самых костей, и Ацуши почувствовал, как в груди невыносимо болит при попытке сделать новый вдох. «Уходи!» Требовательный голос повторился, словно призрачное эхо, усиливая мучительное ощущение близости. Застрявшие над клавишами дрожащие руки с громким криком взмахнули вверх, словно ошпаренные диким огнём: клап рояля резко опустился вниз, почти зажимая пальцы с неведомой силой, пронзительным грохотом проносясь вдоль всего тёмного пространства гостиной. Ацуши почувствовал, как в глазах начало темнеть. «Убирайся прочь!» — вновь пронеслось в его голове, и кажущийся бесконечный мрак поглотил последний тусклый луч света где-то вдали, за спиной. Ацуши покачнулся, и в этом моменте мрак стал гуще, словно поглощая его целиком. Словно вихрь тьмы, беспокойство взлетело внутри Ацуши, обгоняя его пульс и взлетая ввысь, срывая последние нити осознания. В его глазах засверкали мерцающие огоньки, и внешний мир померк, словно за завесой, оставляя лишь размытое воспоминание о том, что было ранее. Сила покинула его ноги, и тело, будто лишённое поддержки, медленно погружалось в пустоту. Ацуши почувствовал, как тяжесть его собственного существа исчезает, и беспомощно скользнул вперёд. Комната, словно кружевное полотно, слилась в одно неразличимое мраком пятно. Бесконечный поток голосов стал отдельными нотами, расплывающимися в пустоте. Вокруг инструмента, стоявшего, как монумент в этой тьме, замерли последние моменты четкости — и тогда, как в финальной ноте мрачной симфонии, его тело пронзила деревянная твердость пола. Бескрайняя тишина на мгновение окутала дом. Звук тиканья часов вновь разнесся вдоль холодных, покрытых тенями стен. Сквозь укрывающую мраком ночь слышалась лишь печальная игра на рояле.