Серые

      Была уже весна не первый и не второй день, а целая неделя весны, которая никаким образом на весну не походила. Небо, постоянно затянутое мутными тучами, иногда сыплющими мелким противным дождем, при одном только взгляде вызывало легкую тупую боль в голове. Такую же боль можно было ощутить, смотря на грязные развалины снега в середине марта, что день за днем появлялись в новых количествах, а старые растекались в серые лужи на асфальте.       Серые лужи мерзко хлюпали под ботинками, когда ступить было больше негде и приходилось еще больше врезаться в эту унылую не-весну, в которой и солнца то толком не было. Пасмурно каждый день, каждый день серый и как один похож на предыдущий, поедающий веру в то, что со следующим все изменится. Небо с погодой не менялось, пора года не менялась и, казалось, ничего уже не изменится.       Мужчина поднял голову вверх, замечая, что мелкий дождь наконец-то закончился, до того, как он придет домой. Ничего не обещало, конечно, что потом эти назойливые капли не будут стучать по окну всю ночь напролет, но сейчас это было маленькой победой над чем-то неконтролируемым: возможность дойти, не промокнув окончательно.       Он вдруг остановился, услышав тихую, но заковыристую ругань. Вообще обращать внимание на подобное в тихих, почти мертвых старых дворах было той еще затеей и вероятностью наткнуться на не самый адекватный контингент. Он рискнул и воспользовался этим шансом, когда пошел не самым лучшим, но коротким путем. Старые серые пятиэтажки, кривые гаражи и свет только у подъездной двери, крыша над которой изрядно кривилась вбок.       На доске, предназначенной для объявлений, красным маркером вырисовывал что-то парень в капюшоне, и тот ему, судя по всему, очень-очень мешал заниматься вандализмом. Капюшон был скинут, а мужчину пронзило узнавание, которому хватило трех метров, разделяющих их двоих, чтобы воспроизвести не один десяток воспоминаний. И он решился подойти, оставаясь незамеченным, и резко схватил парня за руку, не участвующую в рисовании. Схватил пустой рукав куртки.       — Ой, блять!? — тот к нему быстро развернулся, взмахнув рукой с фломастером и чуть не мазанув им по чужому лицу. — Рой?       Золотистые глаза смотрели с узнаванием, и через пару секунд с хитрым прищуром и пониманием, что этот человек его ругать не станет. Не за подобное, да и вообще он не стал бы, не справившись со ступором, когда во взгляде немалое удивление и рука все еще не отпускает рукав.       — Что с рукой? — глухим голосом спросил Мустанг, наконец отпуская парня. Тот воспользовался его состоянием и всунул в руки незакрытый маркер, пряча замерзшую ладонь в карман.       — Технические неполадки с протезом, — ответил Эдвард, пожав плечами, а потом слабо улыбнулся. — Давно не виделись?       Рой хмыкнул, опуская взгляд на носы ботинок, его и парня, припорошенные снегом у него, а у того – загребшие этот снег с какого-то сугроба как минимум, к тому же еще мокрые и потертые неизвестно обо что. Для просто знакомых они не так давно виделись, но для них – это было давно, больше трех дней уже – это давно.       Он стоял с маркером в руках прямо рядом с разрисованной какими-то знаками дощечкой у подъезда, когда дверь открылась и вышла какая-то женщина лет за пятьдесят. Она мгновенно и неверно оценила ситуацию, увидев его с орудием преступления и сам объект преступления в виде подтекающих красных линий поверх множества целых и уже давно оборванных объявлений.       — Вы что творите?! — голос у нее оказался визгливый и очень громкий.       Рой не понял, каким образом парень успел придержать дверь подъезда одной рукой, а потом ею же протащить его мимо истеричной особы внутрь, в срочном порядке закрывая препятствие в виде металлической двери ногой. Через секунду он подскочил к маленькому грязному окошку, приподнялся на носочках и показал язык. После этого дверь ударили или пнули, но она не открылась.       — Ну, и что ты творишь?       Парень рассмеялся и подскочил уже в нему, опять на носочки, только поцеловал в холодную щеку и чуть не завалился в сторону с неразборчивым звуком, который точно содержал пару слов нецензурной лексики.       — Упс, нелады с равновесием без руки, — он объяснил только это, после поднявшись к первому этажу, включил свет и продолжил: — Пошли на крышу.       Желтоватый тусклый свет одинокой лампочки на весь этаж мигнул, словно еле живой, но не погас. В таком освещении светло-зеленые стены казались не такими серыми, хотя однозначно ни то, ни другое оптимистичнее интерьер не делало, как и во всех таких домах, в каждом и в этом районе, и в следующем, и в том, в котором он жил.       — Думаешь, там не закрыто?       Эдвард, казалось, знал, что там не будет закрыто и вовсе не будет замка, что он давно выломан кем-то из толстой деревянной двери.       На крыше было холодно, ветер трепал волосы из стороны в сторону, как вздумается, и заставлял громоотвод металлически скрипеть от каждого порыва. Дверь от ветра захлопнулась сразу же, а парня никак не отвлекала эта непогода. Он шустро отбежал от мужчины по направлению к самому краю и без страха влез на бетонный низкий парапет. Это чудо, у которого были «нелады с равновесием», стояло на самом краю, смотря вниз и позволяя воздуху вздымать хвост из светлых волос вверх.       — Прыгнуть охота? — пробурчал Рой, чувствуя тяжесть в ногах и почти спазм внутри от одного только вида всей этой картины на фоне серого неба: фигурка парня в красной куртке и блеклое неживое небо. На его вопрос он развернулся, заставив все ощущения в мужчине резко напрячься и сжаться.       — Да нет, — с ограждения Эд слез, но сказал кое-что пострашнее: — Думал раза два, когда здесь был.       — Что за суицидальные наклонности?       — Я скучал.       Странно, когда тебя обнимают одной рукой и тычутся замерзшим носом в голую шею. Странно, когда это нравится. Так же мог нравится и колючий мороз по щекам в лютую зиму. Зимой, здесь, на крыше, наверное, было даже красиво, когда бело и тут, и вокруг на соседних крышах, на кронах деревьев и в небе.       Странно, когда на тебе внезапно расстегивают куртку и лезут внаглую рукой во внутренний карман. Рой застыл, не подумав этому воспрепятствовать, даже когда из кармана Эдвард вытащил парочку мятных леденцов и с удивлением уставился на них, лежащих в его ладони.       — Ты их не любишь ведь? — спросил парень.       — Да.       — И мы не виделись почти месяц, — он уже не спрашивал.       — Да, — как на автомате повторил мужчина.       — И ты носил их с собой?       Он тоже скучал. Скучал по беспринципным прикосновениям и вопросам, по искрящемуся смеху и наглым-наглым глазам. С наглым взглядом ему и заявили, смущаясь уже этого поступка или мысли признаться в нем:       — Я украл твой проездной в прошлый раз.       Вот уж это не было новостью. Рой частенько после встреч с Эдом недосчитывался каких-то мелочей вроде талона, проездного, жвачек или даже пяти рублей, завалявшихся в кармане. Иногда парень лазил в его карманы за теплыми руками, исключительно зимой, когда отсутствие перчаток обещало обморозить руки. Одну в его случае, которую было удобно сунуть в чужой карман и греть не за свой счет.       — Я знаю.       Эдвард посчитал долг исполненным, чтобы совесть не мучила, и развернулся, зашагав обратно к краю крыши.       — Брату не нравились наши с тобой прогулки, — он пнул оставленную кем-то стеклянную бутылку, и та покатилась в сторону с неприятным звуком. — Без тебя все отвратительно серое, а знаешь, там и жить как-то сложно. Не хочется.       Он не просто скучал. А Рою хотелось глупо и истерично рассмеяться и сказать, что у него без парня не то что все серое, даже с ним. Он сам только в его жизни что-то единственное цветное, яркое не всегда, но живое-живое со всеми этими привычками к воровству и мятным леденцам, к тому, чтобы незамысловатым тоном говорить непроизносимые и сложные для обычных людей слова. Он был согласен еще и еще раз слушать эти сложные вещи на маленькой кухне, когда за окном противно стучит дождь, когда не хочется отпускать ни по одной из всевозможных причин.       — Пошли, покажу тебе кое-что по-настоящему серое.       Подействовало, как настоящая приманка для Эда, чтобы он подошел ближе.       — Что? — и спросил с таким подозрением, громко разгрызая леденец.       — Черно-белое кино.       Эта жизнь и они сами, как черно-белое кино в этом современном веке. Но ведь и черно-белые фильмы есть хорошие и со счастливым концом. Так почему нет?