Истинное зло

Стоило мне увидеть в его руках то ружье, как внутри всё замерло в ожидании. Я будто знала, что сейчас должно было произойти нечто, что станет поворотной точкой не только для нас двоих, но и для самого Кориолана. А может быть я ошибалась с самого начала… может быть Кориолану и не нужно было нечто, что подтолкнуло бы его к этому взгляду, полному настороженности. Может быть он с самого своего рождения был таким? Снаружи шёл проливной дождь и на мгновение я подумала о том, какой бы незначительной я могла быть, будь я муравьём, кузнечиком, бабочкой или тоненькой, ядовитой змейкой. Возможно, останься я в двенадцатом дистрикте, не будь я выбранной во время жатвы из-за личных обид Мэрифейр Липп, наша встреча с ним никогда бы и не произошла. Не знаю по какой причине, но я думала в тот миг именно об этом. Не сожаления, а резкое понимание неправильности того пути, который я решила избрать для себя. С самого начала было ясно, что Сноу эгоистичный и при этом наивный, но какого же чёрта мне казалось, что это не так важно?! Почему мы позволяем себе закрывать глаза на такие значительные вещи? Быть может… и моя вина в этом есть. — Привет, — неловко поздоровалась я, давясь от шедшей наружу тошноты, принуждая себя улыбаться. — Мы могли бы взять это с собой… — словно это не так важно, предложил Кориолан, имея в виду оружие, благодаря которому он прикончил дочку мэра и моего бывшего, совершив двойное убийство. И вот тогда, в тот момент, когда я осознала всю полноту своих опасений, я ощутила, как ненадежный фундамент наших отношений, доверие друг к другу — всё рушится. В моей голове гудела сотня осуждающих комментариев моего поведения, того, как я позволила ему заглянуть в свою душу, предоставив ему возможность сделать главный шаг с ножом в руке, чтобы подставить его к моему горлу. Этот белобрысый парень, дитя войны, и нам всем, в том числе Сеяну Плинту, казалось, что даже если он и имеет какие-то свои взгляды, убеждения и идеи, его философия не сможет навредить кому-либо. Но он почти что своими руками накинул петлю на шею этого темнокожего парня, которого называл своим другом. — Я не думаю, что стоит… — мои широко распахнутые глаза встретились с его холодными и жестокими, лицо моё побледнело, а уши заложило, мне казалось, что сердце готово раздробить грудную клетку. Каждая секунда, проведенная в собственном теле, приносила мне страдания. Невыносимо было переносить эти мучения, когда мозг наконец понял в чем заключалась проблема взаимодействия со Сноу и послал сигнал моему организму, мол, беги. Кориолан за считанные секунды приблизился ко мне с ружьем наготове, я развернулась к двери, желая поскорее убраться из этой лачуги, оказаться в тысячах милях от этого выродка Капитолия. Холодное дуло ружья было приставлено к моей спине, там, где была самая выразительная точка в прогибе поясницы. Вдох. Выдох. вдох… выдох… — Нет!!! Пусти меня!!! — закричала я во всё горло, предпринимая попытки вырваться из его правой руки, которой он схватил меня за запястье и швырнул по-глубже в хижину. Я в последний раз глянула на пейзаж за дверью и стенами этого домика, а после Сноу захлопнул её и мой мир будто померк. Я оттолкнулась руками от деревянного небольшого столика, рассчитывая на то, что смогу каким-нибудь магическим образом проскочить мимо него, однако Кориолан похоронил мои надежды, как и всё, что было между нами, оставив это гнить в земле, выставив перед собой огнестрельное оружие, которое с силой встретилось с моим солнечным сплетением. И вот теперь мне было не убежать. Я задала вопрос своим поникшим голосом: — Что ты делаешь? — когда дуло ружья подцепило лямку моего платья и стало стягивать его вниз по плечу. С моих волос капала вода. Я дрогнула и всё во мне взбунтовалось, когда Кориолан провернул то же самое с другой лямкой и стянул половину моего одеяния, оголив грудь. Я тут же захотела прикрыть себя руками, но получила по ним со всей дури ружьем. Сноу даже не старался сохранить в моих глазах образ учтивого и оберегающего свою пассию человека. — Не смей мне противостоять, — сказал он, наводя ружье на грудь, едва ощутимо прикасаясь к соску. Слёзы покатились по моим щекам. Я жаждала увидеть его раскаяние и именно поэтому принуждала себя не сводить с него глаз. Но не так значимо для меня было лицезреть, как он признает свою вину и услышать его извинения за всю эту неразбериху, как простить его. Наверное, если забыть о морали и собственной гордости, я с самого начала хотела быть неотъемлемой частью его жизни. Я легко ему доверилась, потому что была уверена в нём, хотя никаких подтверждений тому не было. И сейчас я слабо отличаю одно от другого. Кожа покрылась гусиной кожей от того, что мне страшно или от того, что мне нравится? Но, вероятнее всего, Кориолан всегда меня привлекал и подсознательно я брала на себя ответственность за это чувство, ведь имела представления о том, чем всё обернется, но на сознательном уровне хотела, чтобы всё разрешилось само собой. — Милая Люси Грэй, — наверное, мне было так тошно от происходящего, что я не замечала собственной истерики. Оставшись с оголенными грудями, я чувствовала себя не просто лишенной власти над собственным телом, но и оскорбленной. Моя истерика смогла проложить себе дорогу до тех мест, о существование которых я даже не подозревала. Никогда не думала, что человек способен пребывать в таком отчаянии и мыслить настолько нечленораздельно. Сноу отбросил ружье и кинулся ко мне, я подумала, что он хочет ударить меня, толкнуть так, чтобы я ударилась головой об стенку, но он лишь обхватил меня руками и прижал к своей груди. Его бешено колотящееся сердце напоминало мне моё собственное. — Я тебя напугал, прости… прости, Люси, я не хотел, — и голос звучал его так убедительно, что мне показалось будто угрызения совести знакомы Кориолану, но ведь всё было ясно, как день. Расчетливый и хладнокровный. Вот какой он. Но для чего ему всё это притворство? Я не могла постичь именно этого. Ему доставляло удовольствие пугать меня, нравилось смотреть на беззащитную меня, нравилось ощущение контроля. Власти. Кориолан Сноу — аморальный ублюдок, которому не знакома человечность, ведь даже когда появилась возможность подчинить возлюбленную своей воли, он с радостью смирился с судьбой. Я, несомненно, являюсь для него угрозой и помехой, но я бы не стала болтать языком, ведь тогда и меня повесят, а жизнь мне дорога, как первый день весны. Когда холода проходят, снег таит и ты начинаешь верить, что и горести, которые сказались на тебе, рано или поздно тоже забудутся. Что самые близкие твои родственники будто никогда и не были убиты миротворцами во времена войны, и что однажды ты будешь вспоминать о них, не проводя параллель с кошмарным периодом твоей жизни, а представляя их улыбки и их славные пожелания на будущее. Кориолан Сноу — гнилой человек. — Люси, не плачь же, — просит он меня и его уста прикасаются к моей влажной шеи. Я непроизвольно скулю, видимо, надеясь хоть так выразить всё, что чувствую. И особо меня пугает, как нечто твердое упирается в мой живот, чуть ниже пупка. — Ты! Ты — выродок Капитолия, ты — жалкое подобие человека! — кричу я ему прямо в ухо, чтобы он оглох от моего голоса. Пытаюсь вырваться, но его ногти впиваются в мои предплечья. — Люси, — шепчет он страдальческим голосом и согнувшись почти пополам из-за моего невысокого роста, берёт в рот сосок. Я прикусываю губу, потому что это приятно, но решаюсь воспользоваться случаем и ударяю освободившейся рукой его по лицу. Мой кулак достигает своей цели и Кориолан хватается за нос. Бежать. Но Сноу хватает меня за волосы, таскает за них по всей хижине, я от боли брыкаюсь и кричу: «Отпусти,» — а затем он ставит меня прямо перед собой и даёт пощечину. Кровь течет у него из носа, а моя щека краснеет. И только я успеваю прийти в себя, как снова удар. И тут я понимаю, что в первый раз он меня пожалел, ведь теперь даже на ногах удержаться не могу. Падаю на деревянный пол, приземляясь прямиком на задницу и тут же отползаю подальше от Кориолана. В отличие от него, у которого сейчас из-за моего удара появятся проблемы с дыханием через нос, я хорошо чувствую сырость и затхлость этого помещения, которые впитали в себя доски. — Встань, я не закончил, — мелодичным голосом с подобием спокойствия говорит он мне в то время, как сам пытается привести дыхание в норму. — Ненавижу, — вновь не подумав, говорю ему я. — Вот и отлично, тогда будет легче выдержать наказание. Моё сердце наполняется тоской. Лгу ему, чтобы почувствовать опору под ногами, цепляюсь за то, что может меня спасти, но ничего такого на самом деле не испытываю. Лишь сожаления. Сожаления, что он — такой. И сколько ещё родится безжалостных уродов, думаю, даже не сосчитать, но почему мне так обидно, что именно Кориолану выпала участь быть тварью? — Будешь считать до пяти, — молвит он, а я не могу постичь смысл сказанных им слов. Смотрю на него ошарашенными глазами с горящими щёками. Нос я ему не сломала, но травму хрящевой части с мягкими тканями обеспечила. Могу предположить, однако утверждать наверняка права не имею, так как понять по внешнему виду Сноу очень сложно, что сильная боль пульсирующего характера должна сейчас доставлять ему неудобства. Может у него просто болевой шок? Ведь иначе я не могу понять, что значит: «Будешь считать до пяти,» — и этот пронизывающий меня взгляд, готовый сожрать с потрохами. Мне по-настоящему страшно. Это настоящий ужас, который я не могу сравнить ни с каким в своей жизни. Даже, когда маленькие, разноцветные змейки заполонили арену во время Голодных Игр, я и то так не испугалась. А сейчас кровь стыла в моих жилах. — Ну же, Люси Грэй, встань, — словно отдает приказ, обращается он ко мне. Я мотаю головой, впиваясь взглядом в тонкую струйку крови, вытекающую из его носа. С одной стороны испытываю удовлетворение, с другой виню себя за такую опрометчивость. Кориолан Сноу — солдат, я же девчонка, которая зарабатывает на жизнь пением, сумевшая выжить и стать победительницей Десятых Голодных Игр только благодаря его же помощи и обычной удачи. От него мне не уйти. Но это еще не означает, что я просто смирюсь. Если Кориолан и решил не сопротивляться своей судьбе, я уж лучше умру, чем оставлю все так. Однако мои размышления прерываются, когда он хватает меня за руку, чуть ли не выдергивая конечность из сустава, и ударяет по лицу. Мне словно становится очень холодно. А когда Сноу щипает меня за сосок, чтобы обратить мое внимание на себя, я будто начинаю тонуть. Словно погрязла в болоте и с каждой секундой все быстрее ухожу на дно. Его тлетворные серые глаза убивают во мне всякую веру. Я почти не почувствовала боли от еще двух ударов, прежде, чем заметила как кровь начала застывать и вспомнила о счете. Со следующим ударом еле слышно бормочу: — Один. Сноу расплывается в улыбке. До того, как осознать происходящее, мой мозг уже успел что-то нафантазировать и в животе стало щекотно, а тело стало слишком непослушливым. И вовсе не от хороших чувств. Я боялась его. Вот он меня только бьет, а вот уже целует, не давая возможности отстраниться. Либо уверен, что я снова на него нападу, либо это его особый метод пытать меня. Даже представить себе не могу, как он дышит, ведь уста на моих и мне почти что кажется, что я чувствую вкус крови и пепла на губах, однако гортань его не имеет возможности пускать туда-обратно кислород. Кориолан жаден. Он держит мои руки своими за моей спиной, и я чуть прогибаюсь в пояснице, с приподнятой головой, в таком положение меня заставляет быть мой, в прошлом, ментор. И, конечно, я должна была ударить его коленкой между ног, бежать и еще раз бежать куда по-дальше, ведь я чувствовала себя как в клетке в этой лачуге, но в поцелуе с ним я словно познавала себя. Не знаю, как это объяснить. Еще только тогда, когда я увидела ружье в его руках, подумала, что ничего хорошего мне больше ждать от него не придется. Он жесток и его эта черта развивается каким-то своим, особенным образом. Кориолан непоследовательный, умеющий внушать страх. И хоть весь мир осуждает таких людей, мне кажется, что именно они способны что-то изменить. Как будто шанс того, что такие личности смогут стать не просто знаковыми фигурами в исторической летописи, а благодетелями и признанными общественностью героями — один на миллион, но, возможно, целуясь с ним, я в глубине души жаждала увидеть того Кориолана, который не мечется от добра к злу, от подвигов к злодеянием, а который смог найти баланс или даже вовсе забыть о всех этих навязанных миром, который постоянно находится на грани кровопролития, клише вещах, вроде хорошего и плохого. Стоит Сноу отстранится, как я получаю еще одну оплеуху. Он бьет не очень сильно, но всё в области головы у меня словно трещит и рвется по швам, я буквально не чувствую щек. Его холодные пальцы прикасаются к моему лицу, туда, где кожа особенно покраснела и гладят, я имею столько вопросов, начиная от того, что с ним происходит и что происходит со мной, что я все это просто молча терплю. — Два, — спешу я не запоздать с ответом. Но мне страшно от неизвестности, что ждет меня после всех этих ударов? За последние пять минут он и слова не проронил. Однако стоило мне об этом подумать, как он бьет меня снова, а я молвлю: — Три, — и Кориолан обводит пальцем мою правую грудь. — Ты не понимаешь, — шепчет он. Если бы он только знал, как я хочу его понять. Как весь мир хочет его понять. — Так объясни мне, — почти молю его я. И снова меня бьет. Это происходит так внезапно, что я и опомнится не успеваю: — Молчи, если не спрашиваю, — я прикусываю нижнюю губу и сдерживаю слезы. Он словно так и жаждет причинить мне как можно больше боли. Даже после всего этого кошмара взглядом упрашиваю его поделиться со мной своими мыслями. Если для того, чтобы добраться до истинной личины Сноу придется стерпеть такое — я стерплю. Ради дистриктов, ради будущего Панема, ради себя. Если мне удастся понять в чем именно заключается главная загадка Кориолана Сноу, знание это сможет помочь многии следующим поколениям в борьбе с ним. — Ты забыла о счете, — будто сам огорчился этим, напомнил он мне. — Тогда начнем с начала, — предлагаю я ему. Кажется, Сноу не ожидал такого предложения лично от меня. — Ты во второй раз заговорила без разрешения, пяти ударов по лицу уже будет недостаточно, чтобы вразумить тебя... Вот только этих самых ударов было намного больше. — Люси, знаешь, а я ведь и вправду полюбил тебя, — мое бремя становится все тяжелее. Я готова понять, но не простить. И уж точно не стану верить ему, когда он говорит про такие чистые и возвышенные вещи, недоступные его пониманию, как любовь. Он за шаг встает почти впритык ко мне и мы в середине помещения смотрим друг на друга. Я вздрагиваю от неожиданности, когда он срывает с меня платье и то, что было под ним, почти силой заставляет переступить через одежду и, отбросив вещи в сторону, начинает в открытую рассматривать мое обнаженное тело. Я вижу в нем мальчишеское волнение. Вижу, как он не может подобрать слов, чтобы описать это. Но вот если бы он перестал каждый раз мне говорить эти глупости про его разрешение, я бы уж смогла как-нибудь объединить слова в предложения и высказать ему. У меня потеют подмышки и ноги дрожат, а волосы на голове все никак высохнуть не могут после дождя. — Люси Грэй, — голос его едва заметно дрогнул, но следующую фразу он уже произнес по-настоящему уверенно, — было бы познавательно узнать, как кричат во время пыток такие воинственные и смелые девушки, как ты. Я без сил. Не могу больше строить из себя самоотверженную героиню. Пытаюсь свои возгласами и криками донести до него, что всё это безумие, а он лишь связывает меня и намочив тряпку, которая валялась в углу хижины, неким раствором, непонятно откуда взявшимся, отходит назад в тень и начинает расплываться перед моими глазами. Надеюсь, на этом все и кончится.