Истинное зло

Если бы я была в сознании, то могла знать наверняка, что происходило с Кориоланом, но мне оставалось лишь предполагать, да и из этих смутных догадок складывалась лишь странная картинка, как Сноу от чего-то очень сильно страдал. Можно было бы сказать, что я просто проспала всё то время, однако ощущения были более извращенными и необычными, при этом, в определенном ключе, пугающими. Будто моё эго отделилось от тела и повисло над потолком. Тьма иногда расступалась перед мной, позволяя видеть прекрасный силуэт, с идеальными пропорциями тела, казалось, что голова этой личности должна быть именно такого размера, какой имела, что руки, если опустить их вдоль туловища, находятся на своём месте и даже, когда человек в прямом смысле бился головой об стенку, после морщив лоб и сжимая черепушку руками, вероятнее всего, из-за тупой, раздражающей боли, он всё равно казался всемогущим и всесильным. Вот только так, наверное, и происходит. Стоит какому-нибудь индивиду лишь на секунду продемонстрировать своё могущество и превосходство над другими, как ты начинаешь верить, что он весь такой. Что он не может быть слабым и бессильным, поэтому его стоит бояться. Ведь если боишься — значит подчиняешься, а потому ты должен быть вне опасности. Но имеем ли мы какое-либо право говорить и обобщать, что всеми людьми на планете, которые не наделены властью (а ведь таких большинство), движет только желание защититься? Если я начинала приходить в себя, тут же чувствуя ноющую боль из-за жестких веревок, коими мои руки и ноги были связаны и обездвижены, я с трудом старалась анализировать происходящее. Конечно, все было слишком запутанно и мозг мой мог что-то приврать, но из следующего я смогла прийти к одному выводу... В хижину не было проведено электричества, но там были восковые свечи, однако света от них шло немного, либо же я так воспринимала действительность, когда мне удалось выбраться из оков небытия в первый раз. Как только Кориолан услышал, как я начинаю вошкаться и мотать головой, стараясь распахнуть очи, он подлетел ко мне и сел передо мной на колени, обняв мою ногу. Я почувствовала, как в горле застрял ком, вот только от чего мне было неясно. Своими длинными пальцами Сноу подцепил веревку, которой была привязана моя левая нога к ножке стула, видимо, поднеся свечу, которая стояла рядом со мной и моим сиденьем на полу, смог разглядеть покраснения и натертость. Не знаю в какой момент это произошло, но Кориолан одел меня, облачив в мой наряд, в котором я пришла с ним сюда. Ночью определенно становилось холодно и, скорее всего, это была какая-то странная разновидность заботы Сноу обо мне. Он нашел шкурку какого-то дикого животного и попытался укрыть меня ею, накинув на плечи, но при почти любом моем движение она спадывала на пол, поэтому он остановился на том, чтобы просто бросить это мне на бедра. Но даже так, эта шкурка меня и правда согревала, хотя меня и отталкивала моральная сторона этого вопроса. Так, в мое первое пробуждение, он прижался к моей ноге и обнимал ее. Должно быть, он думал, что я до сих пор без сознания и на деле это почти так и было, однако какие-то обрывки его исповедей я все же слышала: — … и я также не хочу быть убийцей, — голосом полным сожалений, а затем уже менее извиняющимся тоном, — … я буду самым ужасным человеком на планете, если посчитаю, что так будет правильно, — и после будто проливая горячие, злостные слезы, — ты не соответствуешь и должна быть наказана, Люси, за это. Он попытался поцеловать меня без сознания, а затем я перестала ощущать его присутствие. Чтобы он не сделал потом, да даже в тот момент, будто уже перейдя грань дозволенного со всех нравственных сторон и позиций, я еще смела предполагать, что до точки невозврата далеко. Но мне нужно было очнуться, чтобы поговорить с ним. Нужно было прийти в себя. И я отчаянно этого хотела. Хотела вновь соприкоснуться с реальным Кориоланом Сноу, а не образом в голове, который создавался мною, как слепой, способной только слышать. После этого, как Сноу куда-то исчез, мы с ним оказались в темном, мрачном месте. Не знаю, что это было, сон или галлюцинация. Пространство напоминало арену, все эти обломки, грязный песок и куча трупов. И мы оба знали, что смерть этих мертвых на совести обоих. Над головой глубокая ночь и вокруг тишина, если не считать просьбы и мольбы добить до конца тех, кто лишился конечностей или получил сильную травму. Но мы с Кориоланом настолько мерзкие, что нас не заботят страдания других. Мы полностью вовлечены в процесс. Во всей этой грязи, крови и пыли мы растворяемся в друг друге. Руки Сноу исследуют мое тело, не пропуская ни единого участка моей смуглой кожи. Его пальцы проникают в меня и от этого мне становится неловко, но он орудует ими, как самый искусный убийца своим оружием, и мне удается забыть о стыде. Уровень развратности всего этого не описать словами. Звуки, запахи и ощущения. Все становится каким-то безумием. Кориолан говорит мне смотреть на него, но я не хочу его видеть. Он расстегивает брюки своей красной формы ментора, это можно понять, даже не смотря на него, и его член чуть прикасается к моему лону. Я возбуждаюсь, но вместе с этим, сжимаю коленки и хочу встать, уйти. Но меня словно что-то держит, не дает покинуть арену. Я думаю, что это что-то внутреннее, однако это руки Кориолана. — Постой, — шепчу ему я, когда он проникает в меня и перед глазами всё тускнеет от боли. Во второй раз я уже окончательно пробуждаюсь, вся в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем. «Нет, нельзя оставаться,» — наконец что-то здравое начинает мной руководствовать. Я не святая и не герой-спаситель, если кому-то и будет суждено сразиться со Сноу и попытаться пробудить в нем человечность, то не мне. Я Люси Грей Бэйрд, я лишь жертва обстоятельств и глупая девчонка, что влюбилась в тирана. Я могла бы оставить Панем с его жестокостью и ужасами в нескольких тысячах километрах за собой и прожить свою жизнь в безызвестности, быть может когда-нибудь встретив юношу, с кем могла бы создать небольшую семью, но перед тем этим мы обязательно распробовали бы все прелести человеческого существования. Я бы продолжила создавать музыку и может мне бы даже удалось внести свой небольшой вклад в мировое искусство. Кто знает… Жажда вцепилась в меня своими когтями. Где Кориолан? Он просто ушел? Может он решил сдать меня миротворцам, чтобы самому отогнать от себя всякие подозрения? Что-то мне подсказывает, что он прямо за моей спиной. — Я могу прострелить обе твои коленки и оставить истекать здесь кровью, думаю, это будет справедливым наказанием для тебя, но я хочу проявить к тебе милосердие, Люси, — говорит он мне, держа кувшин с водой у моего лица, пытаясь утихомирить мою жажду. Вкус воды сводит меня с ума, я пью почти без остановки, но Кориолан время от времени отстраняется и напоминает мне, что пить надо небольшими глотками, не торопясь и не спеша. Его глаза старательно выискивают мои, но я не хочу пересекаться с ним взглядом. До сих пор вижу перед собой эту сцену… Мне вдруг кажется, что я очень грязная. И в прямом, и в переносном смысле. — Пока ты была без сознания, — и пока ты, Кориолан, обнимал мою ногу, ревел и сходил с ума, — я успел немного порассуждать и пришёл к тому, что если просто причиню тебе боль — это будет слишком просто. Ты должна искупить свою вину. Сноу ведет слишком пространственные речи. Не уверена, что вообще, когда-либо, слышала от него конкретику. И сейчас мне бы очень хотелось плюнуть ему в лицо. Фантазия, где я это и делаю, так и лезет в мою голову. Мне пресытило это место, если я не уйду прямо сейчас, то уже никогда не выйду. Делаю как можно более глубокий вдох, стараясь быть бесшумной, чтобы Сноу не понял, что так я стараюсь привести мысли в порядок. Грудная клетка расширяется и вместе с ней я стараюсь избавиться от ощущения, что вся моя жизнь заключена в этом мгновение, в этой хижине и в Кориолане. И что он имел ввиду, говоря, что я должна искупить свою вину? Да и перед кем? И, если уж на то пошло, за что? До меня внезапно доходит, что я со своего пробуждения и слова не вымолвила. Но я просто не знаю, что ему сказать. У меня было что-то, что мне хотелось ему предъявить, но после отключки я всё забыла. Лишь бы уйти. — Люси, скажи что-нибудь, — просит он меня, когда его длинные, холодные пальцы взбираются вверх по моей ноге от самой лодыжки. Меня пробирает холод. Не могу пошевелиться. Страх. Вот что я чувствую. Страх из-за дурацкого чувства, что он со мной лишь играется. И ладно бы, если только так. Но это нечто более пугающее. Ощущение, что я в сравнении с Кориоланом Сноу пустое место. Что, если я и в правду ничего не значу? Что, если все мои переживания и страдания не стоят даже упоминания о них? Я рвусь в своем странном порыве вперед, руки сжимает веревка, а шея напряжена до предела, когда появляется возможность заткнуть Кориолана поцелуем. Не знаю даже какого чувства во мне больше. Омерзения или страха. Его язык теплый и тягучий, он словно сливается с моим и проваливается в мою глотку. Ладонь Сноу почти наполовину обхватывает мое бедро, сдавливая кожу. По тому, как его рука расположена на внутренней части моей ноги, становится ясно, что он и сам испытывает двойственные чувства. Ведь невозможно так нежно целовать меня, словно бы вдыхая жизнь в мое тело и, при этом заставляя сжиматься меня от боли. Я словно бы попала в шторм, находясь на палубе небольшого судна, и стараюсь не выпасть за борт. Но в итоге все равно начинаю тонуть, сколько бы усилий ни прилагала. Вскрикиваю от боли, когда ощущаю, как Сноу начал царапать мне кожу. Поцелуй прерывается и Кориолан, отодвигая ткань нижнего белья, осторожно прикасается к большим половым губам, раздвигая их. Я не могу справится со стрессом и начинаю невнятно просить его остановиться. — Ты ничуть не возбудилась, — говорит он мне, хмуря лоб на мои слезы. Его руки больше нет на моем теле, но мне до сих пор слишком тревожно. Это не то сладостное ощущение «бабочек в животе», это реальный страх того, что тебя изнасилует. Большим пальцем левой руки он пытается стереть с моего лица слезы, но их слишком много. Это самый ужасный момент в моей жизни. — Оста-а-авь м-м-меня… в покое, — дрожащим, хриплым и слабым голосом молвлю ему я, смотря в его серые, глубинные глаза. — Люси, почему ты плачешь? — спрашивает он меня, будто не понимая. Но он все прекрасно знает, просто хочет, чтобы я сама произнесла это вслух. Но я не стану этого делать. — Чем я заслужила изнасилование? — срывающимся от паники голосом бормочу ему я в лицо. Коричневый цвет дерева, из которого почти все сделано в этой хижине, начинает зеленеть у меня на глазах, а затем становится серым. Все словно вращается, и я никак не могу найти баланс. Пускай долбанный Кориолан Сноу ответит мне, что я сделала. Пускай он ответит, что сделают все те люди, что в итоге получат плату за свои проступки в триста раз страшнее, чем он за свои. Что сделало человечество, что заслужило Голодные Игры? В ЧЕМ, ВООБЩЕ, ВИНА ТАКИХ КАК Я? — Изнасилуй, а затем убей, давай же, мразь ты эдакая! Только на это ты и способен, — ору ему я прямо в лицо, наполняясь энергией. Могу вполне сравнить это с тем, как умирающий признается в своих самых жутких грехах родственникам или, как животное, загнанное в угол, совершает последний бросок на своего противника. Если мне и суждено здесь сдохнуть, то хоть полностью опустошенной, а не полной невыраженных чувств. Кориолан сидит передо мной и не уходит, лишь смотрит в пол. — Давай же, паскуда! Сделай это, ты можешь, я знаю. Ты многое можешь. Не так ли? Скольких человек ты уже убил и скольких еще прикончишь? — знаю я и свои прегрешения, но они ничего не стоят по сравнению с его. Моя жизнь кончится на сожалениях, а его на злорадной ухмылке. Он будет горд своими злодеяниями, в то время как нормальные, обычные, не такие уж и великие, но человечные люди устыдятся и покаются. Пускай убьет меня. Я уже словно и сама этого хочу. Кориолан куда-то уходит. Я в это время, как разъяренный зверь мотаюсь из стороны в сторону и в итоге падаю вместе со стулом. Моя голова сейчас взорвется от удара. На ребрах будет здоровенный синяк и хорошо, если только так, а не ушиб. Меня клонит в сон. Пожалуйста… заснуть лишь бы сейчас, а проснуться с любимым человеком в одной кровати и готовить вместе завтрак. Пожалуйста…

* * *

И вновь речь пойдет о слезах. Уж видимо, в моей исповеди так завелось. Прохладный ветерок после ливня щекочет мне кожу, вдыхаю я аромат древесины хвойных пород вокруг меня и под ногами у меня иглы, земля, да камни, я босиком. Кориолан отпустил меня. Конечно, когда он вернулся с ножом в руках и с обеспокоенностью и проклятиями стал резать веревки, я думала, что он все же убьет меня, но, как оказалось, нет. Между нами не произошло разговора, да он был и не нужен. Сноу позволил мне жить, но не потому что хотел быть хорошим человеком, просто он знал как должен поступать и что должен делать. Его ждет заросшая, темная тропа в будущем, но он пожелал, чтобы и мой путь не был таким же, поэтому позволил уйти. И я смогла с облегчением выдохнуть. И прийти я смогла к такому выводу: как бы он ни старался, но со мной он не смог поступить не по совести. И пусть я одна такая на всем белом свете, но я есть. Однако его злосчастным делам и счету нет, так что забыть про меня будет логичнее всего…