Часть первая.
«Здравствуй Кориолан, Признаться честно, мне удалось забыть тебя, однако этот дурень, Джон, заставил меня прибегнуть к воспоминаниям, связанным с тобой. И что ты на это скажешь? Взаимодействовать с тобой, Сноу, было самым настоящим испытанием моей выдержки…» — Дура, — шепчу я себе, отправляя желтоватый лист бумаги скользить по поверхности стола. Тот день был славный, погода так и манила выйти на улицу и провести снаружи своё время, однако Джон там, разговаривает с Кларой и поглядывает временами в сторону домика. У него густые, длинные, каштановые волосы и глаза цвета кофе с молоком. Клара же, рыжеволосая девушка ростом метр семьдесят пять, сильная и мускулинная, но при этом с миловидным лицом и элегантными движениями, словно родилась она для того, чтобы заставлять сердца биться быстрее из-за ее красоты. Солнечные лучи попадали ко мне через окно над столом и чуть касались бумаги, на которой я начала писать письмо. Я и не знаю, что сильнее нуждается в том, чтобы я прожгла это взглядом. Джон, с грустной миной, вызывающий у меня чувство жалости или мое незаконченное послание к Кориолану? Прошло девять лет с тех пор, как я в последний раз видела Кориолана Сноу. И хоть он оставил неизгладимый след на моей психике, сокрушив меня и разрушив какое-либо мое представление о добре и зле, забыть его оказалось слишком просто. И имею в виду я сейчас реальное и настоящее «слишком просто». До определенного момента я словно бы находилась во сне и никак не могла заставить себя проснуться. Если я смотрела на чистое, голубое небо, то и моя собственная кожа казалась мне того же цвета, лица, окружающие меня, словно меркли на фоне и лишь потолок над моей головой, превращающийся будто бы в полотно художника, имел значение. Мне снились кошмары, повторяющие одни и те же сцены. Все то же, что мне привиделось, когда я была связана Кориоланом Сноу. Арена Десятых Голодных Игр. Пыль, грязь, обрушенные части здания и горы трупов. Ночь над макушкой и Кориолан, насилующий меня. И хоть в моих глазах он должен был выглядеть падалью и гнидой из самых мерзких представителей людского общества, я словно бы наблюдала за эпизодом из любовной истории с запутанными и сложными событиями в сюжете, которые в конце концов сплетаются воедино, как две ядовитых змеи, чтобы придушить друг друга. И в этих снах мне казалось, что я даже дышать могу, по-настоящему, как в реальности. И воздух был для меня раскаленным, но при этом когда я делала вдох, легкие расширялись и внутри там все леденело. Кориолана понять было сложнее, чем осознать, что мир невероятно огромен. В любых случаях, девять лет — срок, за который возможно забыть о многих страшных вещах. Однако, кто бы мог подумать, что этот чудесный день будет омрачен воспоминаниями о реальном, истинном зле, которое я повстречала в своей жизни. Мне уже двадцать пять лет и вместе с другими беженцами, всего нас сейчас в нашем небольшом поселении было пятнадцать человек, я живу свою жизнь вдали от Панема и Капитолия. Оказалось, что мир намного больше, чем я когда-либо могла себе представить. Горные хребты, растянувшиеся на много миль, палящее солнце, наблюдая за уходом и приходом которого с самых высоких естественно-природных точек мира, кровь стынет в жилах, луга, где несутся во всю мочь дикие лошади, реки и озера — все это лишь малость существующих чудес. И стоит нам продолжить идти вперед, в противоположную сторону от Панема, как мы навсегда станем жить в этом. Однако, десять дней назад мы набрели на море, которое впадает в океан. Само слово «океан» я услышала впервые именно тогда, когда его увидела, и произнесла его для меня Клара. Оказалось, что она и раньше встречала соленую воду, которая покрывает землю на огромных расстояниях, но если для меня подобное стало еще одним подтверждением тому, что моя жизнь может быть прожита не зря, если я смогу каждый день натыкаться на еще более удивительные вещи, то для рыжеволосой девушки, которая, как и я, как и Джон, принадлежала к социально-этнической группе Кови, это было, как самым большим наказанием от Вселенной. И на фоне этого мы с Джоном и поссорились. Хотя, скорее всего, это я на него просто набросилась. Но у меня были причины. Если мы не найдем способ перебраться через все эти триллионы литров воды, то все так и кончится. Мы, несомненно, и так уже далеко от Панема, как никак восемь с половиной лет уже идем, едем, иногда ползем… я и не знала на сколько для меня выбрал тяжелый путь Кориолан, но я уверена, что это все равно было намного лучше, чем то, что было предначертано ему. И если сейчас мы остановимся перед этим зверем, не сумев его покорить, для нас все будет кончено. Ведь только там мы будем в полной безопасности. Может быть… может быть существует место на планете, где люди никогда не слышали о Голодных Играх, восстание дистриктов и Кориолане Сноу. Поразительно с какой скоростью ему удается взбираться по карьерной лестнице. Он на слуху даже у беженцев. И, что было вполне естественно, говоря о нем, народ не скупался на самые ужасные слова. И вот, кажись, Клара утешает Джона. «Как же вы мне все надоели,» — осознаю я. Пускай это глупо, но сейчас я нуждаюсь в ком-то, кто смог бы быть сильнее духом, чем я, Джон, Клара, Эдмунд, Том, Мира и другие вместе взятые. И пусть это будет призрак Кориолана Сноу, я смиренно приму свое собственное безумие, разговаривая с давно умершими. Перо, обмакнутое в чернила, уже в моей руке. Продолжим. Тянусь через весь стол и письмо снова передо мной… »… испытанием моей выдержки… В данный момент меня разъедают противоречия. Буду ли я говорить о любви, как наивная девочка, коей была? Наверное, буду. Ведь так или иначе, я всегда была такой. Влюбчивой. Я сама себя презираю за то, что такой являюсь, но вовсе этого не стыжусь. И знаешь, со временем я даже начала тебя понимать. Я ни в коем случае не оправдываю тебя, просто некоторые люди, как будто, заслуживают некоторых вещей. Например, я считаю, что было бы справедливо, если бы сейчас в наше поселение вторгнулись миротворцы и прикончили бы Джона с Кларой и других десятерых беженцев, которые боятся пересекать океан. Я не хочу их смерти, но у меня сердце разрывается, просто не понимаю их, Сноу. Как они могут быть такими слабовольными?» И ведь самой хочется головой об стенку биться от этих слов. Я высказываю на бумаге ровно то, что и руководит такими тиранами, как Кориолан. И, признаться честно, меня просто жутко бесит даже мысль о том, что бы было, если бы парень из Капитолия, а уже, возможно, и взрослый мужчина знал бы о том, что я думаю в настоящий момент. Что в своей голове я всегда делила людей на достойных и недостойных. Не то чтобы я считала, что кто-то заслуживает что-то, а кто-то нет, просто меня безумно раздражает, что из-за собственных страхов эти идиоты, с которыми я уже много лет делю пищу и спальное место, готовы умереть. Миротворцы вполне могут преследовать нас и до сих пор, даже учитывая от скольких мы уже смогли уйти. И в общем-то суть в том, что, если мы продолжим движение и не найдем способа переплыть море, нам конец. Перо в моей руке словно бы обрело душу и голос и я стала слышать его мольбы о том, чтобы продолжить писать, однако рациональная часть меня заметила тишину, образовавшуюся снаружи лачуги, в которой я находилась. Мы заняли заброшенную ферму, жители которой были лишены большинства современных технологий, разработанных для удобства человека. Обосновались мы на этом месте около года назад, пятнадцать человек на слишком ветхий, ненадежный домик, в коем я и находилась со своим посланием, и хорошо сделанное, выглядевшее внутри опрятнее, чем снаружи, жилище и сарай. И да, конечно, иногда и у нас все каким-то образом разом замолкали (да и в целом, когда ты беженец — быть как можно более незаметным у тебя в крови), однако случалось такое редко и ненавязчивые шепотки, звуки, которые может издавать только человек, например: как одежда шуршит или кто-нибудь начинает кашлять без остановки или чихать, если вдруг пыль попадает в носовую полость, а ее здесь было по-настоящему много. На мою долю словно бы даже выпала обязанность раз в неделю минимум ее протирать, но проделывать за раз эту грязную работу слишком выматывающее занятие и может занимать до целого светлого дня, от рассвета до заката, так что я стараюсь распределять это задание по дням. Сегодня эти полки, завтра другие, а послезавтра следующие. Так процесс идет быстрее… Я оглядываюсь назад, рассчитывая, что сейчас кто-нибудь зайдет, однако никого. Хижина, со слов Джона, которые показались мне весьма уместными и логичными, могла быть предназначена для наемных работников, которые не являлись членами семейства, обитавшего в большем доме. Джон Крон родился в семье фермеров и мог предположить с уверенностью в девяносто процентов, смотря на землю, что здесь могло выращиваться или что может дать хороший урожай. Почва на самом поле была легкая, супесчаная, рыхлая — идеально для картофеля. Однако ферму должны были покинуть задолго до нашего прихода, ведь следов от этого корнеплода совсем не осталось. «Ты таким не был, Сноу. Ты не был слабовольным…» — старательно вывела буквы, а затем криво зачеркнула последние два предложения. Мой лоб нахмурен, нет фиксации на чем-либо, ощущение, что я нахожусь где-то между реальностью и чем-то ненастоящим. — Слишком тихо, — тревожно шепчу я и вскакиваю со старого жесткого стула. Пытаюсь увидеть в окно Джона с Кларой или кого-нибудь еще. За секунду до я поворачиваюсь и Крон в этот же момент говорит мне: — Похоже, нас обнаружили, — он очень редко называл меня по имени, а когда у нас происходили стыки, то, тем более, словно забывал о нем. Его слова не вызвали у меня тех эмоций, которые я, возможно, и сама от себя ожидала. Мое лицо оставалось таким же бесстрастным, и я ничего не ответила. — Ты в порядке? — поспешно спрашивает он меня, — Почему ты просто стоишь на месте? Разве не понимаешь, что нужно идти? — у Джона была небольшая бородка, которую он не сбривал лишь потому, что ему не нравилась щетина, а следить за гладкостью в наших-то условиях было не так просто, и сам он в своей мешковатой одежде, с вязаной цветной жилеткой, казался способным постоять за себя, но на деле он был тощий, хоть это все равно не умоляло его силы. Если мышечная масса у него и не так велика, то шустрость и сообразительность может сохранить ему жизнь. Но что на счет меня? Хочу ли я сохранить свою жизнь? Не стоит думать, что я желаю умереть, просто сейчас происходит ситуация, которая вводит меня в состояние отчаяния. Словно мне руку по локоть отрубили и я должна сделать вид, что ничего не произошло. — Нужно идти…? — мой голос звучит уверенно, однако интонация у меня такая, что Джон, кажется, начинает осознавать. — Мы не можем здесь оставаться. Пожалуйста, давай же… Люси, — упрашивает меня покинуть место, которое я почти что считаю домом. Мало того, что море пугает этих идиотов так, словно они дети малые, так еще и хотят бежать, оставив эту ферму со всем нашим бытом. Крон произнес мое имя, надеясь, что это произведет на меня хоть какой-то эффект, но он может убиться прямо сейчас и я все равно не сдвинусь с места. — Уходи, трус, — кидаю ему я, — беги, пока ноги в кровь не сотрешь, — и это мое высказывание достаточно реализуемо, так как большинство нашей группы ходило босиком. Я не смотрю на Джона, так как его вид вызывает у меня раздражение, а он в это время, как рыба, выброшенная на сушу, открывает и закрывает рот, пытаясь сказать мне то, что наверняка считает очень важным, но при этом из-за собственных доводов не может. В комнату влетает, как ошпаренный, Эдмунд по прозвищу Белозуб. Лучший гитарист, которого я когда-либо знала в своей жизни, парень девятнадцати лет, высокий, немного жеманный, с белоснежной улыбкой, потому ему и дали такое прозвище парни из нашей общины, которые считают его зубы слишком женскими. Даже понять не могу этот бред. Если белые, здоровые зубы — это лишь женское, то почему и мне не могли достаться такие же, как у Эдмунда? — Почему вы до сих пор здесь? — орет он на нас, опрокидывая ногой ведро, стоящее по центру комнаты. Это я его забыла слить еще вчера, когда пыль протирала. Сероватая вода расползается по доскам. — Эдмунд, что все это значит? — задаю ему вопрос. — Мира с другими охотились на оленя, но вместо них зверя прикончили, прямо у них перед носом, миротворцы. Тех отправили за пограничную зону, чтобы разыскать беженцев… — То есть нас? Но каким образом они пришли к тому, что тут могут обитать те, что сбежали из Панема? — вступает в разговор Джон. — Да кто бы его знал! У нас мало времени! Ребята смогли сбить их со следу, но это ненадолго, — лицо Эдмунда мрачнеет, его красота становится похожа на красоту умирающей принцессы, которую вот вот и поцелует принц, вырвавший ее из небытия. — Что такое? — если это то, о чем я думаю… — Миру ранили… — подтверждает он мои догадки. — Мы должны отомстить, Эдмунд! — Ну нет… Перестань, — вмешивается Джон, который мечется между страхом за Миру и желанием по-скорее смыться. — С ума сошла, Бэйрд?! — Сколько их? — вопросом на вопрос отвечаю я. — Черт, кто воду разлил? — щебечет своим ангельским голоском девушка, которая тащит на себе мелкую (речь о росте) засранку, Миру, с перевязанной ключицей. Пострадавшая — это темноволосая смуглая двадцатисемилетняя дама с проницательным взглядом и голосом мудреца. — Мира, мне так жаль, — не растягивая время, как только две девушки появились в комнате, говорит Джон слишком поспешно, чтобы вложить в эту фразу какую-то глубину. — Пуля… застряла… в кости, — раненой тяжело говорить и я стараюсь контролировать свое лицо, так как хочу зажмуриться, ведь могу себе представить боль Миры. Ноющая, словно руку сейчас оторвет. И ведь охотница смотрит на меня так, словно это я во всем виновата, но на деле причина такого взора в другом. Она не могла услышать, о чем мы говорили, но сейчас выглядела так, словно все знала. И я убеждена, что Мира думает о том же. — Я не понимаю, почему вы трое до сих пор здесь! Мира с Роном и Алисой чуть не погибли, чтобы добраться до фермы и предупредить нас, а теперь вы хотите просто остаться тут и умереть? — яростно молвит нам Клара. — Идем, — кидает Эдмунд, помогая рыжеволосой красавице с Мирой. Джон впивается в меня взглядом. Я и сама понимаю, что время на исходе и мне нужно принять окончательное решение. Если я пожелаю остаться, не убегая, силком меня никто за собой не потащит. Одно из главных негласных правил нашей общины — свобода выбора. Однако, если останусь я — останется и Джон. Как бы мне ни казалось, но между нами и правда зародились чувства, возможно, они и далеки от романтики, но они тверды и непоколебимы. Я — его, он — мой. И мы друг за друга горой. — Эдмунд, — обращается к нему Джон загробным голосом, прикусывая губу, — сделай все возможное, чтобы Мира выжила… — Ну нет, так не пойдет! — находившаяся в дверном проеме Клара оставляет раненную на Эдмунда и подлетает к нам обоим, — Идиоты! — бросает она нам, хватая меня, а затем и Крона за руки. Я почти морщусь от ее железной хватки. — Нет, — вот я и определилась.Часть вторая.
Мира — она же Незнающая, так мы ее называли, потому что она никогда не была в Панеме. Ей не было известно даже о том, кто являлся сейчас действующим президентом этого государства и, что казалось мне наиболее странным, она не знала кто такой Кориолан Сноу. Она отличалась от нас всех, в ее глазах не было того страха, которым горели наши. Она была как чистый лист, который сама же и исписала своей собственной историей. Мира — воплощение свободы. И, думается мне, именно поэтому она и поддержала мое решение остаться и дать бой. Эдмунд с Кларой по началу противились, в то время, как Джон уже давно с этим смирился, однако Мира склонила их на свою сторону словами, что убежав сейчас, нам придется бежать всю нашу оставшуюся жизнь. В эти территории правительство Панема не протянуло свои руки и связаться с главнокомандующими отсюда, даже с самыми новейшими технологиями, было попросту невозможно. Так что, если просто прикончить ту группку миротворцев, со слов Миры их было семь, то, возможно, нам еще удастся протянуть какое-то время на ферме. Мы лишились троих беженцев, которые не пожелали вступать в бой, в их числе была Алиса, одна из охотниц, которая была в группе Миры. Эта была уроженка Двенадцатого дистрикта, четырнадцатилетняя девочка, которая видела светловолосого, с правильными чертами лица, богато, но аккуратно одетого, с серыми глазами молодого мужчину, что приезжал в их район для того, чтобы повесить ее родителей и других, нарушивших церемонию выбора участников Двадцать Первых Голодных Игр. Ей было десять на тот момент и после этого она случайным образом познакомилась с Томом, который уже много лет помогал желающим сбегать из страны. Сейчас этому великому, но незнающему известность и славу, человеку из простого народа пятьдесят с чем-то лет и он решил всех нас бросить. Для нашей общины он стал кем-то вроде лидера, которого все уважали, но имели возможность поговорить с ним по душам. Мы прождали миротворцев целый день. Было уже темно, когда некоторые стали надеяться на то, что нам не придется с ними сражаться, однако мы все так же дежурили по очереди по всему периметру фермы и ждали. Я поменялась с Кларой, которая ухаживала за Мирой, мучившейся от сильной боли. Перед тем как уйти, Том вытащил пулю из кости, она прошла не сильно глубоко, так что это оказалось возможным. Но моральная боль от потери Тома, который был ей словно отец, превышала физическую. Ей было плохо, очень плохо и сон накрыл ее с головой. Я тем временем совершенно случайным образом вернулась к своему письму, о котором совсем забыла, озабоченная чувством вины из-за Миры (можно сказать, что это фактически я оставила ее без Тома): «Я люблю тебя,» — нет, нет, нет. Почему я только что это написала? Собственные слова казались мне величайшей глупостью. Детским лепетом, обманом, притворством и шуткой. В голове стал возникать черный силуэт с прекрасными белыми волосами и холодными, властными глазами. Мысли запутались и я потерялась в них, а также в образах, которые, наверное, никогда и не видела. Это было отвратительно, но я словно бы и не осознавала, что творю… своими теплыми, но мозолистыми пальцами от грубой работы я едва коснулась внутренней стороны бедра сквозь ткань. Мое дыхание сбилось. Внутри меня словно была одна единственная белая точка, от которой шли вибрации волнами, распространяясь по всему моему телу… и точка эта было моим видением о Сноу. Мира, которую уложили на койку, была без сознания, но стоит ей проснуться… Я услышала выстрел не ушами своими, а телом. Словно бы в меня выстрелили. Все возбуждение, как рукой сняло. Меня обуял ужас, но я прогнала его воспоминаниями о всех тех бесхребетных людях, которых презирала, и которые не могли справиться со своим страхом. — Эй, Мира! — разбудила я раненную девушку. Ей не нужно было ничего объяснять. Я вручила ей пистолет для самозащиты и собиралась уже выбежать на улицу, как она внезапно здоровой рукой схватилась за мое запястье и сказала мне то, реакцию на что может описать любой другой человек, но не я сама: — Эдмунд — предатель. Он продал нас ради никчемной возможности вернуться в Панем. Ох, нет. Я выскочила на улицу, с головой, которая, как мне казалась, была готова свалиться с моих плечей. Эдмунд должен был быть с Джоном… Ох, черт… Может стреляли вовсе не миротворцы? Может это был тот, кому мы доверились слишком рано и слишком сильно? Сама идея о том, что Джон… Нет. Я не позволю себе расклеиваться раньше времени. — Клара! — зову я девушку, которая несколько раз подряд вонзает в грудь миротворца кухонный нож. Она содрала с него шлем и плюнула в его мертвое лицо. Девушка поворачивается ко мне лицом и я встречаюсь с ее заплаканными глазами. Не успеваю узнать о причине, как слышу голос, который обволакивает всю мою душу, заставляет испытывать меня экзистенциальный страх. — Притащите всех оставшихся в живых сюда, живо. Стою к нему спиной, а передом к Кларе. Я словно бы по середине моста, который сейчас рухнет. Я не хочу, чтобы это и в правду был он. Я такая глупая… Сейчас, когда это воплощение истинного ужаса смогло найти меня, я могу воображать себя лишь, как жалкую мышь, что решила, будто она царь всех животных. Клара бросается в бой, когда ее хотят скрутить и схватить. Я же выстреливаю в ее соперника из ружья, попав в его голову. «Повернись назад и прикончи Кориолана Сноу,» — твердит мне внутренний голос. Он хватает меня за волосы, опрокидывая мою голову назад и я мечтаю о том, чтобы просто потерять сознание. Вокруг нас происходит что-то наподобие битвы и я знаю, что должна присоединиться к тому, что сама же и устроила, и даже замечаю Клару, которая впивается в меня своим непонимающим, поникшим взглядом, однако что бы сделали вы, если бы главный кошмар всей вашей жизни перекрыл вам кислород? Оружие в моих руках бесполезно не потому, что Сноу поставил меня в неудобное положение для выстрела, а потому, что я все равно не смогу восстать против него. Он целует меня, проникая своим языком глубоко, сжимая до боли волосы у меня на затылке и прижимая огнестрельное оружие к моей пояснице. Я сама себе противна, но ужас, искренний ужас, который затмевает все остальные страхи в моей жизни, перебивает это чувство. «Я сейчас умру,» — думаю я от эмоций, переполнявших меня. После Кориолан, немало изменившийся после стольких лет, толкает меня в руки своего подчиненного и отдав приказ пошевеливаться со сбором, перехватывает мой взгляд в сторону хижины. Расплывается в ухмылке, которую прежде я никогда не видела у него. — Пришло время расплаты, Люси, — говорит он мне.Часть третья.
Когда Кориолан Сноу вышел из лачуги вслед за последним криком Миры, я, как падаль, недостойная жизни, подумала не о печальном конце этой таинственной для меня особы, а о том, обнаружил ли он письмо или нет. Может лишь показаться, что это мелочь, но зависит от этого слишком много. Миротворцев оказалось в два раза больше, чем было в лесу. Не считая Кориолана, их было четырнадцать. Джона, Миру, Рона (тридцатипятилетнего мужчину, молчаливого, любившего выпить и охоту, который считается нашим героем, наравне с раненной девушкой) и еще троих наших людей, с которыми я не была особа близка, прикончили. Не знаю насколько это стыдно и отвратительно, но должно было создаться впечатление, что из-за смерти Джона Крона я убиваюсь меньше, чем Клара. Но все было вовсе не так! Просто я испытывала страх, а не горе… Одно другому по сути не мешало, но это слишком сложно и непонятно даже для меня самой, чтобы обличить все это в слова. Океан… соленая вода, что взлетает к небесам и морское дно, на котором никому нет до тебя дела… Надеюсь, я встречусь именно там с Джоном после того, как… — Какая же ты дрянь, Люси, — обращается ко мне Клара, двух миротворцев, услышавших ее, раздирает от утробного смеха. Этих ублюдков Кориолана нам удалось поубивать, но количество их потерь было недостаточно… Рон и Джон перед смертью убили по одному, Мира выстрелила тем пистолетом, которое я ей дала, но оружие оказалось слишком слабым и не пробило экипировку солдата, Клара прикончила аж троих, когда ей сообщили о том, что Крона больше нет и также еще троих убили остальные. В итоге: их восемь жертв против наших шестерых. Но так как их изначально было пятнадцать вместе со Сноу, а нас двенадцать, сейчас их шесть стояло напротив нас, склоненных и побитых. Джон… я и в правду дрянь. — Свобода — это главное, — бормочу я… — Что? Повтори, сука?! — орет она на меня, — Вы с Джоном состояли в романтических отношениях, нам всем казалось, что у вас была любовь, а в итоге ты, чтоб ты сдохла, — Клара стояла на коленях со связанными руками слева от меня и ее плевок влетел в мое лицо, — говоришь сейчас о свободе? Вероятно, Тома ты совсем не поняла. Он говорил о ценности человеческой жизни, а ты несешь лишь идейную хрень! Я не могла смотреть на нее. Не могла поднять голову и из-за Кориолана, а Белозуб… Эдмунд стоял рядом со Сноу в своих мешковатых штанах и хлопковой безрукавке на белую льняную рубашку, как ни в чем не бывало. — Клара, Белозуб нас предал, не я! — пытаясь хоть как-то защититься, бросаю ей я. Да уж… Эдмунд и в правду нас предал, но выглядит он намного презентабельнее, чем я… словно бы в нем достоинства и то больше, чем во мне, которая вовсе не хотела, чтобы все закончилось… Клара открыла было рот, но когда я увидела мужской орган у ее лица, меня словно начали бить головой об стенку, заставляя судорожно думать, как ей помочь. — Бери в рот, рыжая бестия, пока я не отрезал тебе язык, — миротворец, лица которого нам не было видно, по голосу звучал на лет сорок. Эдмунд, который до этого лишь молчал, отталкивает мужика в белом, и обращается к оставшимся пятерым выжившим, не считая его: — То что Люси сказала Мира… Это не так! Мне не нужен никакой Панем! Все что я хотел — это защитить ее! Ведь, это белобрысое животное Сноу, он… Ему не дали договорить. Кориолан выстрелил Эдмунду в затылочную часть черепа. — Неееет! — заорала от горя его двоюродная сестра, Эмили. Пятнадцатилетняя светловолосая веснушчатая девчонка, на лице которой я никогда не видела такого выражения. Я же принудила себя смотреть прямо в глаза Сноу. Земля подо мной казалась мне зыбучими песками, небо, словно подчиняясь общей атмосфере, которую создал Кориолан, потемнело, затянувшись тучами. Ветер, холодный хлестал меня по лицу. Я продрогла. Но никакие природные условия не могли напугать меня больше, чем Белозуб, который замертво повалился на ту жен почву, на которой на коленях стояли мы с Кларой. — Хватит с меня этого цирка. Эту, — кинув на меня, — в большой дом, остальных убить. Нет. Что вообще произошло? Кто виноват? Неужели я? Ох, нет… Джон, Рон, Мира, Эдмунд, который видимо был влюблен в нашу главную охотницу и из-за этого пошел на предательство, и другие… — Сноу! Сноу! — кричу ему я, когда меня поднимает с земли один из миротворцев, собираясь увести в главное здание на этой ферме, — Ты ведь хотел меня, так? И сейчас хочешь, иначе не стал бы целовать! Я сделаю все, только позволь им уйти! Прошу, Кориолан! На площади между всеми строениями наступает тишина. Меня все равно уводят, но я слышу за собой шаги. Шаги Кориолана Сноу.Часть четвертая.
— «Здравствуй Кориолан,» — когда я заметила лист бумаги, который один из миротворцев передал Сноу, мне показалось, что на этом в целом может все и кончиться, — «Признаться честно, мне удалось забыть тебя, однако этот дурень, Джон, заставил меня прибегнуть к воспоминаниям, связанным с тобой.» Да ты прям поэтесса, Люси Грей-Бэйрд. Джон — это тот, который умолял одного из моих подчиненных помиловать его? Этот белобрысый манипулятор, который уселся на красное кресло, приказав мне встать перед ним на колени, провоцировал меня, однако я не совсем понимала этот мотив, слишком уж он поверхностный. С Кориоланом Сноу никогда не стоило уделять внимание деталям, в его случае необходимо было видеть общую картину. — Да, именно он, — пускай лучше думает, что Крон ничего для меня не значил, вот только я не уверена, что получиться обдурить его… Но я не стану отстаивать честь Джона, его это уже не спасет, но Сноу может воспользоваться моей реакцией, как способом психологически давить на меня. И даже если Крон и в правду так поступил, не мне его судить… Мое уважение и признание он заслужил тогда, когда решился остаться, и пускай это было ради меня, его возлюбленной, а не той цели, которую преследовала я, мне все равно хочется гордиться тем, что я была знакома с ним. Его все это забавляло, во взгляде читалось явное презрение. Но стоит мне показать свои настоящие чувства и этот взор поглотит меня без возможности вернуться. Плевать я хотела на свою гордость, не позволю вновь поверить в то, что я — особенная. Он пришел довести дело до конца, которое началось еще с истоков наших отношений, тогда, когда он должен был убить меня, а не отпустить. Единственное, что я могу на это сказать — лжец. Но не стану играть с ним в его игры. Все чего я сейчас хочу — это жизни для Клары, Эмили, Маркуса и Даниила. Забавно однако выходит, когда были живы Джон, Мира и Эдмунд, люди, чье существование имело для меня неоценимую важность, я лишь ощущала необходимость в своей жертве, но сейчас ради Клары, которая меня ненавидит, Эмили, что дела до меня не было, Маркуса, тридцатишестилетнего простодушного бывшего шахтера и Даниила, восьмилетнего мальчика, который являлся сыном мертвого брата Миры, я готова на все. И в моем случае все — это реально все. — «И что ты на это скажешь?» — решаюсь сама процитировать, прежде, чем прочитает Сноу. Линия его подбородка стала идеальной в геометрическом плане, кожа такая, словно он всю жизнь умывался лишь родниковой водой, а под формой миротворца должно было сделаться еще более сильное и накаченное тело… он возмужал, но это его внешняя сила стоила ему приобретения жестокости. — «Взаимодействовать с тобой, Сноу, было самым настоящим испытанием моей выдержки…» Вот это заявление, а мне казалось, что только я был притворщиком, — вопрос вылетает из моих уст прежде, чем я осознаю его недальновидность: — Меня хочешь лгуньей назвать? — в конце бы добавить «собака» или «тварь», однако я не в той позиции, чтобы оскорблениями разбрасываться. — Люси, — чуть наклоняется вперед, так, что его белые волосы, которые были ему по шею, свалились на его лицо, — ты до сих пор так глупа? Ты — не святоша и не милосердная, и не благородная, ты — сука, — я и не знала насколько эти слова меня заденут, но после всего случившегося… из-за меня, из-за моей идиотской фантазии о независимости нашей группы беженцев, о внутренней силы, мертвы почти все… — Но со мной тебе, конечно, не сравниться. Но мы ушли от темы. Дальше ты писала более интересные вещи… Его эти слова значат лишь одно — он читал уже письмо. Эта информация начинает душить меня. — Дальше ты пишешь о том, что некоторые люди заслуживают некоторых вещей. Например… Я хочу закричать на него, так, чтобы лишиться голоса, ведь то, о чем он говорит… я посмела себе написать, что было бы справедливо, если бы в наше поселение вторгнулись миротворцы и прикончили бы Джона с Кларой… А потом я еще их и слабовольными назвала. Но на деле-то слабовольная только я. И прикончить надо меня. — Хватит! Развяжи мне руки и я сделаю все, что ты попросишь! — Все? — уже чую, зря это сказала. Ну и поделом мне, лишь бы Клара… Кориолан встает с кресла, обходит меня и разрезает охотничьем ножиком веревку. Она падает на пол, но мне кажется, что с ней я и то чувствовала себя более свободной. Сноу стоит за моей спиной, а я разворачиваюсь к нему с едва слышными звуками дискомфорта, ведь все тело ломит от того положения, которое я занимала. Поднимаю затекшие руки, чтобы расстегнуть его брюки. В глубине души до сих пор надеюсь, что он остановит все это. Пожалуйста, Кориолан Сноу, прекрати мои мучения. — Ну же, Люси, твоя подружка уже вовсю, должно быть, работает ртом, — занавес опускается, конец моему спектаклю. Я вскакиваю на ноги, замахиваюсь правой рукой, но Сноу перехватывает ее, прижимает меня к себе, — и хоть ты вся вспотела, все равно волосы пахнут цветами и свежестью, — пытаюсь вырваться, но Кориолан лишь тащит меня на второй этаж, где есть спальная комната. Заталкивает меня туда, (я все это время предпринимала попытки сопротивления, но есть ли смысл о них рассказывать, если это все равно ни к чему не привело), кидает на кровать и сам нависает сверху. Сначала во мне оказались его холодные пальцы, затем язык, а после уже и член. Что не так? Хочу умереть. — «Ты таким не был, Сноу,»— шепчу ему я, когда его половой орган входит в меня и мне кажется, словно он рвет все на своем пути, я кажусь сама себе очень маленькой и незначительной, когда Кориолан начинает медленно двигаться во мне. Сноу сделал достаточно, чтобы мне было не совсем невыносимо, но я была в ужасе, словно в кошмаре. Мне было не до удовольствия. — «Ты не был слабовольным.» Если слабовольность для меня — это доброта, терпимость к слабым людям и наивность, то, видимо, я просто самая последняя идиотка. Страшно признавать, но Сноу привлекал меня в первую очередь именно своей расчетливостью, странным, но все же каким-никаким чувством справедливости и жестокостью. С каждым толчком Сноу словно пробуждает во мне новую мысль, новую идею. — «Я люблю тебя,» — из-за своих собственных слез я еле вижу его лица. Мои слова — это не просто строчка из письма, которое было моей попыткой вернуться в прошлое, это то, что убило всех моих друзей, но такова правда. Истинным злом была, есть и буду — я. Я та, кто полюбила зло и потому оно и есть. — Глубже, Кориолан, — говорю ему я. Моя одержимость собственной мыслью, мимолетной, но такой важной для моей собственной судьбы, затмевает мой разум, и я совсем не замечаю, как Сноу из тирана и ублюдка становится мальчиком, который хотел любви и мира во всем мире. Или это моя собственная фантазия? В моменте мне становится так хорошо… и в физическом плане и моральном я становлюсь одержима одной единственной мыслью: — Истинное зло — это… — стоны вырываются из меня, я кончаю, когда Сноу добавляет пальцы, — это я.Часть пятая.
(От лица Кориолана Сноу)
Люси Грей-Бэйрд — я мечтал о ней долгие девять лет свои жизни, фантазировал, как буду ласкать ее между ног, чтобы после услышать благодарное «спасибо, Кориолан», представлял, как заделаю ей ребенка, как буду убирать выпавшие пряди за уши, как буду срывать с нее одежду, чтобы увидеть ее смущенное лицо, однако главными моими мыслями всегда было одно и то же — я непременно ее убью. Я поимел Люси, девушку своей мечты, а после отнял у нее жизнь. Я подарил ей скорую смерть, быструю и легкую, но можно ли вообще называть какую-либо смерть легкой? Этот вопрос оставим для моралистов. Я лгал все свое существование, так и на счет рыжеволосой подружки Люси мне тоже не стоило труда соврать. После нашего с ней ухода, я приказал своим солдатам по-тихому всех их зарезать, а того, кто вывалил наружу свое мужское естество самолично кастрировал, насладившись криками его страданий, а после… в общем, это не имеет значения. Люси Грей-Бэйрд, ты любила меня, я знаю, что это было не притворство. Но что значали твои слова о том, что ты — истинное зло? Что это вообще такое? Задумалась ли ты о том, насколько это страшное слово? Я бы хотел задать тебе еще тысячу вопросов, но, увы, за свою любовь ко мне я должен был убить тебя. Прошу прощения, милая Люси, но так работает рациональная часть таких людей, как я, как ты. «Они убивают за свою любовь», — но такая падаль, как мы, лучше прикончит объект своих чувств, нежели себя самого в попытке бороться за мнимую справедливость, существование которой никогда не докажет кто-либо. Разве что, если в этот мир явится кто-нибудь, хотя бы немного похожий на тебя…