Мария Магдалина

Тут книжники и фарисеи привели к Нему женщину, взятую в прелюбодеянии, И, поставивши её посреди, Сказали Ему: Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии; А Моисей в Законе заповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь?.. Он восклонившись сказал им: Кто из вас без греха, первый брось на неё камень. (Иоан.8:1-11)

Она сидела на пыльной земле, закрыв голову руками, судорожно сжавшись в ожидании неизбежной и мучительной смерти. Словно сквозь толщу воды доносился до слуха её гул и рокот толпы, который прорывался порой обрывками отдельных фраз: — Побить, побить бесстыдную блудницу! — Кто бы говорил! Сам-то уж три дня как, вина упившись, гонялся за непотребными девками! — Кто?! Я?! — Ты, ты! А то я не видел!.. — Ууу, проклятая! Таких не камнями побивать! Таких на куски резать нужно! Мужей от семьи отрывают, сыновей с пути праведного сбивают! — Да ты посмотри на себя-то! На кого похожа стала?! Разжирела, точно свинья на желудях и хочешь, чтобы муж твой от тебя не бегал?! А сын твой еще тот кобель! Ни одной порядочной девушке прохода не дает, того и гляди, до греха кого-нибудь доведет! Пусть уж лучше по блудницам таскается!.. — Блудница, не блудница! Да какая разница? Живой ведь тоже человек! Значит, жизнь её до того довела! Пойдем отсюда, сынок, от греха подальше! Не судья я ей!.. — Что пялишь на неё глаза-то, бесстыдник?! При жене да при детях! Сын ведь на тебя глядит!.. — Ээх! Совсем ведь молоденькая! Как же ты так, дочка?.. — В Законе сказано, что нужно побивать прелюбодеек… — Ну так ты и бей! А я не стану! У меня у самого четыре незамужние дочери да три молодые невестки. Один Бог ведает, что с ними дальше станется! Голоса раздавались всё реже, становились всё глуше. Она слышала звуки удаляющихся прочь шагов, топот чьих-то бегущих ног. Наконец наступила тишина. Не раздавалось более ни единого человеческого звука, только в отчаянном, смертельном страхе звенела муха, попавшая в липкую паутину. Она сидела, не двигаясь, не смея поверить в то, что чудом избежала гибели. Спустя некоторое время подняла боязливо голову и огляделась затравленно, словно зверек, загнанный в угол охотничьими псами. Площадь была пуста. Солнце, стоящее в зените, ослепляло и выжигало злыми лучами горячую пыль; знойный воздух дрожал, казался плотным и осязаемым. Но её била нервная дрожь. Онемевшими ледяными руками подняла она упавшее покрывало и накрыла растрепавшиеся кудри. Машинально оглянулась и увидела его, того, кто спас её от смерти. Он сидел на корточках, сгорбившись под палящим солнцем, словно не замечая зноя, в светлых, покрытых пылью одеждах, и что-то задумчиво писал пальцем на земле. Волнистые блестящие волосы, рассыпанные по плечам, отливали в солнечных лучах тем цветом, какого бывает густое красное, хорошо выдержанное вино. Нерешительно шагнула она в его сторону. Он поднял голову и медленно выпрямился во весь рост, стряхивая пыль с рук и одежды. Она окинула его быстрым оценивающим взглядом опытной женщины, знавшей многих мужчин. Положительно, он не отличался броской красотой. Его вряд ли вообще можно было назвать красивым. Тёмные волосы, бледное узкое лицо с тонкими и неправильными чертами. Заострённый подбородок, обрамлённый небольшой бородкой. Чётко очерченные полные губы. Не обладал он и атлетическим телосложением, хотя был высок и строен. Но во всём облике его ощутила она какую-то внутреннюю силу, спокойную уверенность, светящуюся в глазах, и несгибаемую волю. Особенно понравились ей глаза его и руки. Глаза были такими, о которых говорят обычно «очи»: темные, печальные, с поволокой и, в то же время, ясные, излучающие некий внутренний свет, который терялся в тени длинных, загнутых кверху, как у женщины, ресниц. А руки… Она очень любила такие мужские руки — нервные, с узкими смуглыми запястьями и длинными тонкими пальцами. Они живо напомнили ей о днях её короткого и давно минувшего счастья. Воспоминание это больно кольнуло где-то в груди, и в этот момент он улыбнулся, обнажив мелкие ровные зубы. И она поразилась, как детская эта улыбка по-новому озарила лицо его, словно осветив его изнутри. — Где твои обвинители, женщина? — негромко обратился он к ней и, оглядевши пустынную площадь, добавил. — Никто из них не осудил тебя? Она опустила глаза и покачала головой. — Ну, так и я не осуждаю тебя. Ступай с миром и постарайся впредь не грешить. Он отвернулся, собираясь уходить, но, поколебавшись мгновение, остановился и, обернувшись, заглянул ей прямо в глаза: — Как зовут тебя? — Мария, — голос ее предательски дрогнул. Сглотнув слезы, она добавила почти шепотом, — Мария из Магдалы… — Мария… — Он вновь улыбнулся. — Да благословит тебя Господь, Мария! Она стояла посреди раскаленной площади, прижав руки к груди, и смотрела, как удаляется он легкой и неспешной походкой. Слёзы, не переставая, текли по её щекам и растапливали, рушили ледяную броню, в которую уже давно оделось её сердце. Впервые за много лет имя её не прокляли, а благословили! Впервые за много лет мужчина смотрел на неё с лаской и нежностью и совсем ничего от неё не хотел! Оказал ей помощь, ничего не требуя взамен! Впервые за много лет встретилась Мария с добротой и была шокирована и растеряна. Она отвыкла от доброты. Она забыла, что в мире бывает доброта. Щеки её пылали. Истерзанное сердце сладостно щемило. А душа, омытая благотворными слезами, радостно и широко открывалась, как утренний цветок, умытый росой, распускается навстречу солнцу. И, подобно этому цветку, жадно впитывающему первые солнечные лучи, душа её впускала в себя новую хозяйку, которая шла уверенной походкой, врачуя все раны на своем пути. Она впускала в свою жизнь Любовь.