Мария Магдалина

Теперь Мария знала, кто её спаситель. Звали его Иешуа из Назарета. Он был первенцем плотника Иосифа, сына Иакова и Марии. И родился он в Вифлееме. Одни называли его Учителем и произносили имя его с благоговейным трепетом. Другие пожимали плечами, не веря в святость его и силу, недоверчиво качали головами, слушая рассказы о совершённых им чудесах, и прятали в бороды усмешки. Третьи говорили о нём с нескрываемой ненавистью и враждой, чувствуя, что колеблет он их собственный авторитет и уводит за собою всё больше людей, давая им новую веру. Мария слушала и тех, и других, и третьих. Едва только произносилось где-нибудь его имя, жадно внимала она разговорам людей. И в изумленном её воображении складывался полуреальный, полуфантастический образ, сотканный из выдуманных историй и истинных фактов. Историй таких было великое множество, и никто уже не мог определённо сказать, какие из них правдивы, а какие нет. Рассказывали, что при рождении его взошла яркая звезда. И ангелы, ликуя, пели в небесах, возвещая Пришествие Его в мир. И приходили восточные волхвы, и кланялись новорождённому младенцу, и подносили дары. Люди, ходившие с ним, сказывали, что в земле Гадаринской изгнал он нечистых духов из бесноватого и послал их в свиней, которые устремились с крутизны в море. Что в ином городе исцелил он прокажённого, очистив его от страшных язв одним прикосновением своей руки. Что во всех городах даровал он исцеление расслабленным, слепым, глухим, хромым, немощным и убогим. Благоговейным и испуганным шёпотом из уст в уста передавались слухи о том, как воскресил он единственного сына бедной вдовы и дочь начальника синагоги Иаира, и некоего человека по имени Лазарь, которого поднял он из гробов через три дня после смерти. И ходил Лазарь в погребальных пеленах перед смущённым народом. Самый юный ученик Иешуа Иоанн утверждал, что сам видел, как Учителю повинуются морские волны, когда усмиряет он бурю. И как ступает он по воде, словно по земле. Мария верила всему. Она не сомневалась в том, что человек, одним только словом сумевший спасти её от гнева обезумевшей толпы, способен совершать и не такие чудеса. К тому же, бывая всюду, где говорил он с людьми и исцелял их, сама она не раз видела, как вставали и уходили на своих ногах парализованные. Как хромые отбрасывали свои костыли. Как слепорождённые, внезапно прозрев, закрывали руками глаза, впервые увидевшие солнечный свет и, рыдая, бросались на колени, целуя края его одежды. Марии так хотелось один лишь раз коснуться хотя бы кончика его сандалий или края плаща. Но он всегда был окружён множеством больных и немощных, и не смела она отвлекать внимание его от тех, кто нуждался в нём гораздо более неё. Она лишь стояла, смешавшись с толпой, и внимала каждому его слову. Многие речи его были ей непонятны, казались странными и замысловатыми. Но порой слово его проникало ей прямо в душу, будя в ней волнение и боль. — Сказано также, что если кто разведется с женою своею, пусть даст ей разводную, — услышала она однажды. — А я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать. И кто женится на разведённой, тот прелюбодействует. Сердце Марии сжалось от давней обиды, слёзы навернулись на глаза. Она услышала слова, послужившие если не оправданием, то хотя бы частичным объяснением её горемычной, исковерканной жизни. «Кто разводится со своею женою, тот подаёт ей повод прелюбодействовать». Разве не так было с нею? Разве не жестокий и несправедливый поступок её горячо любимого и уважаемого мужа толкнул её на неправедный путь? Ведь именно от обиды и оскорблённого женского самолюбия пошла она в ту ночь в шатёр римского воина. Ведь именно Амосу хотела она досадить и причинить боль. Ей это удалось. Вновь вспомнила она побледневшее от ярости и унижения лицо мужа, его вопль, с хрипом вырвавшийся из груди, словно крик раненого зверя, когда он бросал ей в лицо оскорбительные слова: «Вон! Вон из моего дома! Грязная потаскуха! Убирайся! Не хочу больше видеть тебя и слышать позорного твоего имени!» Месть не принесла ей ни радости, ни удовлетворения. Только боль и поломанную жизнь. Мария оттерла набежавшие слёзы. Пять лет минуло с того страшного дня, когда объявил Амос о своем намерении дать ей разводную. Пять лет, полных страданий и унижений, а словно всё было только вчера. Оказывается, раненое сердце ещё не зажило, и воспоминания причиняют ей ту же нестерпимую боль, что и раньше. Она взглянула на Иешуа, стоявшего в окружении внимавших ему людей. Откуда берёт он слова, способные поднять с самого потаённого уголка души и заставить жить то, что, казалось, давно умерло и погребено под толстым слоем перегоревшего холодного пепла? Как умеет он заглянуть человеку прямо в сердце и взволновать все его чувства и мысли? Мария не могла понять, в чём заключается сила его, но верила, что не от Вельзевула исходит она, как утверждали многие, а идёт от самого Отца Небесного. И всё сильнее хотелось ей находиться рядом с ним, чаще слушать волшебные его речи и больше понимать тайный их смысл. Много раз порывалась она подойти к нему и заговорить. Задать многие наболевшие вопросы. Излить ему свою безмерную благодарность за подаренную жизнь. Но она не смела. Боялась, что не вспомнит он её. И ещё больше боялась, что вспомнит. Боялась, что ученики его, узнав, кто она, не допустят её до своего Учителя. Но однажды услышала Мария, что Иешуа со своими учениками остановился на отдых в доме фарисея. И она решилась. Отбросив прочь все свои сомнения и страхи, на последние деньги купила она сосуд с драгоценным маслом мирры и почти бегом помчалась в дом фарисея, страшась передумать. Пролетев, словно птица, мимо изумлённых хозяев дома, кинулась она к скамье, на которой возлежал он, упала на колени и, глотая слезы, принялась смазывать ноги его благовонием, вытирала их своими пушистыми кудрями и осыпала поцелуями. Ученики недовольно зароптали, а Симон прошептал Иоанну: — Неужели Учитель не ведает что за женщина касается его своими нечистыми руками?! Иешуа ласково отстранил Марию, обернулся к ученикам своим и тихо произнёс: — Расскажу я вам притчу. А вы слушайте. Было у одного заимодавца два должника: один должен был ему пятьсот динариев, а другой — пятьдесят. Ни тот, ни другой не имели денег, чтобы заплатить долг. Тогда простил он долги обоим. Скажи-ка Симон, который из должников более возлюбит его? Задумавшись на минуту, Симон ответил: — Конечно же тот, которому простил он больший долг, Учитель. Иешуа кивнул: — Ты правильно рассудил. И, обратившись к хозяину дома, сказал: — Видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, а ты воды не дал, чтобы мог я обмыть ноги. А она омыла мне их слезами и отёрла волосами головы своей. Ты целования мне не дал, а она целовала мои ноги. Ты головы моей маслом не помазал, а она льёт мне на ноги дорогое благовоние. Он вновь повернулся к ученикам своим: — А потому сказываю: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много. А кому мало прощается, тот и любит мало. Положив руку на склонённую голову Марии, всё ещё стоявшей перед ним на коленях, он промолвил: — Прощаются тебе грехи твои, женщина. Вера твоя спасла тебя. Ступай же с миром. Но она, покачав головой, схватила руку его и, припав к ней губами, прошептала с отчаянной мольбой: — Не гони меня, прошу тебя! Позволь мне идти с тобой! Я оставила позади свою прошлую жизнь! Позволь мне идти с тобой! Иешуа поднял голову её за подбородок и внимательно взглянул на неё. Внезапно лицо его просветлело, и детская улыбка появилась на губах: — Я помню тебя! Ведь ты Мария? Она еле заметно кивнула, не смея поднять на него глаз. — Я буду рад, Мария, если пойдешь ты с нами! Губы её задрожали. Еще ниже склонила она голову, чтобы никто не видел слёз, покатившихся по щекам: — Спасибо! Спасибо тебе… Учитель!