исследование, но есть нюанс.

ладонь, секунду назад сжимавшая шею, слитным движением соскальзывает на плечо, и ощущение мелких выпуклых родинок под подушечками пальцев заставляет антона рвано выдохнуть и закусить губу — арсений, кажется, не дышит вовсе. это странная практика, если подумать рационально — арс просто стоит перед шастом, оголённый донельзя — и визуально, и метафорически. а тот обводит предплечье, с нажимом спускается к ладони, проходясь по линиям жизни, и вновь возвращается выше — к грудной клетке, укладывая раскрытую ладонь на сердце — ритм учащается, и арсений, до этого смотревший в пол, поднимает глаза, сталкиваясь с родными напротив — восхищёнными. антон арсения боготворит. плавным движением переворачивает руку, не отрывая от кожи ни на миллиметр, и тыльной стороной ладони съезжает к животу — тот под слегка прохладными прикосновениями чуть дрожит, и шаст улавливает каждое мелкое сокращение мышц. арсений в ответ на это только откидывает голову, прикрывая глаза, и антон мельком смотрит на натянутую кожу шеи — приходится вязко сглотнуть, чтобы удержать свойственный ему порыв укусить или пройтись языком. с трудом взгляд возвращается на собственную ладонь, пальцы которой уже оглаживают низ живота — подушечками антон чувствует мелкие волоски, неровности, шрам от вырезанного аппендицита, довольно выпуклую родинку и тазовые косточки, когда смещается чуть вбок. арсений красивый. это не новость, но антона неожиданно мыслью прошибает, как в первый раз — когда ему позволили прикоснуться к телу, обычно сокрытому одеждой. арс всегда ровно относился к физическому контакту на сцене — это часть работы, но вот так — не для всех. так — для одного антона, который воспринимает это как высшую степень доверия — арсений переминается с ноги на ногу, слегка подрагивает от скользящих по коже пальцев и покрывается мурашками от поддувающего из-под двери воздуха. шаст опускается на колени, почему-то начиная густо дышать ртом — может, подсознательно пытается согреть, а может, потому что взгляд утыкается в пах.  в глубине души антон понимает, что рассматривать чужой член, когда это даже не секс, — немного странновато, но сейчас его это волнует меньше всего. обе руки ложатся на округлые бёдра, съезжают чуть назад, чтобы легонько сжать ягодицы с ямочками, и возвращаются обратно — мышцы под пальцами ощущаются крепкими канатами — не зря арсений столько бегает. сверху слышится довольный то ли полустон, то ли выдох, и антон от этого улыбается, не поднимая глаз. арсений знает, что выглядит, как блядская греческая статуя — даже лучше. он не скрывает, красуясь перед сотнями зеркал везде и всюду, расстегивает рубашки на несколько пуговиц на съёмках, строит сексуальные выражения лица, но вот такой, как сейчас, он антона откровенно восхищает гораздо сильнее. уязвимый, открытый, довольствующийся, богически прекрасный и смущающийся. потому что в комнате кроме них никого, ни перед кем не надо играть, и антон пользуется этим, возводя в абсолют зарождающиеся в груди чувства собственничества и восторга, которые разливаются тлеющими угольками. арсений отдает себя ему в руки, позволяет провести от гладких бёдер до по-женски тонких щиколоток, обхватить их на секунду и вновь скользнуть наверх, к паху, симметрично развести ладони к подвздошным ямкам и чуть выше — на талию, чтобы так же плавно подняться самому, оказавшись на уровне лица. антон изо дня в день, из раза в раз проделывает этот путь в разных комбинациях, иногда пропуская какие-то остановки или повторяя некоторые не по одному разу, но сейчас пазл как будто складывается воедино. маршрут ощущается завершенным, когда на волне восхищения шаст прижимается губами к губам напротив, ознаменуя завершение — он соединил все линии, получив полноценную картину, как в детских заданиях, где нужно последовательно совместить цифры, проведя слитную дорожку. антон арсения боготворит. арсений под нажимом родных пальцев плавится, словно лава, и растекается такой же разгорячённой массой, когда антон целует глубже и обхватывает теперь уже не изучающе, а так, словно с неизведанными раньше чувствами присваивает себе — кожа под его пальцами белеет, точно повторяя контуры подушечек и ладони. матрас под двумя телами прогибается — прогибается и арсений. он чуть подтягивается выше к изголовью на руках, тут же вновь обрушиваясь вниз — антон руки с талии так и не убрал, и его губы наконец касаются тех же точек, которых несколько минут назад пальцы. арсений ощущает более мягкие прикосновения на выпирающих косточках, на животе и — господи, да — на вставшем уже члене, поблескивающем смазкой. антон от вырвавшегося стона наверху начинает дышать чаще и глубже, иногда отрываясь от выцеловывания доступных участков кожи, чтобы взглянуть на лицо арсения — а глядеть там есть на что; тот чуть прикусывает губу, зажмуривается, когда антон совмещает сильные нажатия пальцами и медовые поцелуи, и елозит головой по подушке, пытаясь то ли уйти от прикосновений, спрятаться, потому что слишком, то ли наоборот — подставить всего себя под родные руки, оглаживающие линии. антон картиной наслаждается. грёбаное произведение искусства. тело арсения в сексе меняется — он становится ещё плавнее, чем обычно, куда-то уходит привычная рабочая зажатость, уступая место открытости на грани с уязвимой откровенностью, и тело словно само подстраивается — позволяет больше звуков, изгибов, движений, не скованных ничем извне или изнутри. такого арсения хочется одновременно бережно держать в руках, как хрупкую декоративную куколку, и вжимать лицом в постель, надавливая на изученные точки до ощутимой боли, от которой у того глаза закатываются и отключается разум. антон арсения исследовал вдоль и поперёк, и это осознание позволяет ему подтянуть того резким движением за бёдра к себе и тут же перевернуть, чтобы под измученный стон уткнуть щекой в матрас. — невозможный ты, арс… — шёпот почти теряется в бессвязных поцелуях, оставляемых антоном на пояснице и ягодицах, от которых арсений прогибается ещё сильнее — того и гляди сломается, — и шаст довольно ухмыляется: весь из себя мужицкий мужик на сцене, соблазняющий девушек с первого ряда одним взглядом, а дома, в их постели, отключает мозг, двигаясь, кажется, на одних инстинктах — и эти инстинкты твердят ему выгнуться, показать, на что способен, сделать всё, чтобы только антон шлёпнул до растекающегося розового пятна, как сейчас, и восхищённо смотрел, на что способен мужчина, которого натурально плавит. арсений чуть крутит бёдрами, и хочется закатить глаза — ну каков наглец, и знает же, что получит своё, стоит только вот так повилять метафорическим хвостиком. — скажи, — антон наклоняется, оказываясь у уха, и наблюдает, как арс пытается собрать силы воедино и произнести ломающимся на полуслове голосом короткое: — шлёпни, — и без того глубокий бас теперь ещё и хрипит, а длинные слипшиеся и невинно хлопающие ресницы выглядят на контрасте невыносимо нежно, и антона ведёт. — хорошие мальчики не так просят, арсений, — вырывается раньше, чем антон успевает подумать и подобрать слова, но арс недовольным не выглядит — только шумно выдыхает, прикрывая глаза, пока шаст свободной рукой наглаживает его ягодицу, но больше ничего не делает, терпеливо изводя. — пожалуйста, — такое тихое и робкое, что антону на секунду кажется, что он услышал набор звуков, но арсений, видимо, тоже понявший, что ляпнул что-то едва ли внятное, чуть прочищает горло и так же робко, но уже чуть громче повторяет: — пожалуйста. и антон шлёпает, не сводя глаз с чужого лица — арсений по инерции дёргается вперёд, почти незаметно горбит спину, зажмуривается, пока удар волнами растекается по ягодице, и возвращается в исходное положение, вновь пригибаясь, как полагается — чтобы антон не переставал. тот не перестаёт, конечно, шлёпая сильнее и наблюдая, как мраморная кожа наливается розово-бордовым, а арсений вытягивает руки вперёд и утыкается в них лицом, приглушённо скуля и едва не разъезжаясь по кровати. красивый. антону сравнение, пришедшее в голову, кажется настолько же пошлым, насколько нежным: арсений напоминает сочный персик, более насыщенно-розовый с одного бока, кожица которого прогибается от самого невесомого нажатия. антон не видит красных щёк, но почему-то уверен, что они именно такого цвета, а ещё уверен в том, что хочет видеть чужую мимику — не только слышать стоны, тонущие в пышном одеяле, и этот импульс заставляет его убрать руку от ягодиц.  — смотри на меня, — арсений в ответ только скулит громче и елозит головой вправо-влево, что, очевидно, означает невербальное «нет», но антон упрямый. — арсений, я не продолжу, пока ты не посмотришь. наверное, он звучит достаточно убедительно, потому что чужая голова медленно поворачивается, вновь укладываясь щекой на вытянутые руки, и арсений наконец скользит смущённо-стыдливым взглядом по антону прямо к глазам — тот смотрит в ответ внимательно, изучая покрывшееся испариной лицо и подтверждая свои догадки. он сохраняет зрительный контакт и улыбается коротко, чтобы следом, не успев дать достаточно времени, обрушить звонкий удар на правую ягодицу и закусить губу от открывающейся картины: арсений хочет было вновь спрятаться, но — это видно — силой возвращает себя на место, потому что ему так сказали, и только на секунду жмурится, тут же распахивая глаза, похожие на тёмный океан — антон тонет. — нравится тебе, да? — ухмылка расцветает на губах от того, что арс не может выдавить из себя даже банальное «да» и только скулит на одной высокой ноте, потому что размеренные шлепки не прекращаются, и он всё дальше уползает от руки — кожа наверняка начинает ощутимо гореть.  — на место вернись, — арсений просьбу — приказ — выполняет безоговорочно, то и дело облизывая губы, — вот умница. антон с упоением рассматривает уже ярко-бордовые следы по очертаниям собственной ладони, которые украшают обе ягодицы и выглядят, надо сказать, так лично, что хочется взвыть. чужая спина от вдохов и выдохов ходит ходуном — арсений дышит слишком часто, и это по-своему красиво — несколько капель пота стекают по бокам и, наверное, падают на одеяло, но этого антон уже не видит, да ему и не надо. двумя руками он крепко сжимает обе ягодицы, обманчиво делая их вновь бледными, и разводит в стороны: арсений гортанно стонет, прогибаясь сильнее — так, что видно подвижные позвонки.  от вида пульсирующего входа рот невольно наполняется слюной, и антон себя не сдерживает — прижимается губами, а после, не дав опомниться, проникает языком внутрь, отчего арсению приходится податься впёред и разъехаться практически плашмя — сил удерживаться на подргаивающих ногах в него не осталось вовсе. арсу кажется, что ещё немного, и он отключится, потому что антон, будь он проклят, на секунду отрывается от поблёскивающей дырки и, приподнявшись, сплёвывает прямо на неё — так, что слюна стекает вниз по яичкам и капает на одеяло, оставляя небольшое мокрое пятно. следом по ягодице прилетает одиночный удар, и шаст вновь возвращается к своему занятию, вылизывая сочно, не скупясь на движения и напор. собственный стояк беспокоит уже давно, но антону жизненно необходимо довести арсения до точки кипения, чтобы больше ста градусов по цельсию, чтобы взрывались сверхновые и перед глазами сверкали сотни искр. он со своей задачей справляется великолепно, потому что между не прекращающимися стонами слышит обрывистое: — пожалуйста, шаст, мне… — договорить арсений явно не способен, но антону и не надо — он понимает, усерднее действуя языком и обхватывая чужой член, который кажется обжигающе горячим: даже сейчас шаст улавливает любимые тактильные ощущения в виде выступающих венок под подушечками пальцев. арсений стонет на одной ноте, всё-таки зарываясь лицом в подтянутую к себе подушку, когда антон дрочит ему в едином ритме, грубо, иногда хаотично обводя головку пальцами. сперма брызгает в руку, и обессиленный арс, сжимаясь на языке, стонет оглушительно громко, в секунду окончательно размазываясь по кровати — антон падает сверху, загнанно дыша, пока лежит головой на его ягодицах без возможности сдвинуться. мыслей нет, кроме одной единственной и общей: «хорошо».