Down by the river by the boats
Where everybody goes to be alone
Where you won't see any rising sun
Down to the river we will run
Вода горячая. Пенится, бросается на берег, словно зверь, раскрывающий пасть в диком реве. Он не страшится. Он уже видел свою мать в гневе. В этот раз в ее неистовости отчетливо ощущается привкус горечи. От того, что все ее старания напрасны. От того, что сейчас ей придется проститься с собственным сыном. Как Фетида ни желала уберечь его от пророчества, но на то оно и пророчество — чтобы быть неминуемым и беспощадным. И Фетида проклинает каждого, кто ей помешал. Просто потому что невыносимо осознавать, что виноватых в самом деле нет. Она проклинает Патрокла, который всегда его находит, как бы далеко Фетида ни пыталась его забрать. Она проклинает царя Ликомеда, который подвел ее, пустил в свой дворец неприятеля. Она проклинает Одиссея, который обманул ее сына и заставил участвовать в этой кровопролитной войне. Она готова проклясть даже его самого — за то, что не послушал, за то, что выбрал честь, за то, что не согласился остаться с ней и другими божествами. Он стоит на берегу — больше не в женской накидке, позволяющей ему скрывать собственную личность. Его хитон расшит золотом, а в руке зажато копье. Он смотрит прямо, не отводя взгляда от ее злых глаз. Он — лучший из воинов. Однако в этой битве ему не суждено победить.
When that old river runs past your eyes
To wash off the dirt on the riverside
Go to the water so very near
The river will be your eyes and ears
Вода теплая. Лениво омывает их стопы, пока они сидят на берегу. Он перебирает струны лиры — пальцы еще не огрубели окончательно, привыкнув к тяжелому древку копья, — и напевает услышанную еще в далеком юношестве песнь. Патрокл смотрит на него, так же, как в тот день, когда впервые узнал о его музыкальном таланте. И кажется, что не существует больше войны. Нет груды смятых доспехов и перевернутых колесниц, их руки не омыты чужой кровью, их глаза не привыкли к смерти. Лишь шелест волн и перезвон лиры. Слишком легко представить, что их мир ограничен побережьем и их сомкнутыми руками. Они все еще вдвоем, они все еще живы. И ничто не способно изменить взгляд, которым одаривает его Патрокл и которым он смотрит на Патрокла в ответ. Он еще не знает о том, что несколько месяцев спустя троянцы войдут в их лагерь. Не знает, что Патрокл наденет его доспех. Он сам поможет затянуть ремни и целомудренно поцелует в лоб на прощание. В некоторых культурах такой жест приносит удачу. В других — так целуют покойников. Если бы он только знал.
I walk to the borders on my own
To fall in the water just like a stone
Chilled to the marrow in them bones
Why do I go here all alone
Вода ледяная. Он почти не чувствует ее течения под ногами. Как не чувствует боли, голода, жажды, усталости. Он — больше не человек. Он — сгусток горя и неудежимой ярости. Он смотрит на могучую спину троянского воина перед собой. Он заносит над ним копье и бьет с такой силой, что металл скрежещет, ломается, застревает между ребер. Он не чувствует удовлетворения. Он не чувствует триумфа. Он не чувствует ничего. Вода смывает кровь — его и Гектора. Шумит так оглушительно, что в ее журчании можно расслышать смех двух счастливых мальчишек, резвящихся в реке на пологом склоне Пелиона. Но это Троя. Он стоит по щиколотку в воде, совершенно один. И волны все никак не забирают его бездушное бренное тело.