На твоей стороне

Я хочу защищать тебя

      — Привет, — она скорее угадывает, чем слышит эти слова, темнота накрывает пуховым одеялом, и нарушать эту тишину никак не хочется, парень стоит, привалившись плечом к каменной кладке и тянет губы в виноватой улыбке, — я опоздал, да? Ей хочется рассмеяться в лицо, опоздать – это про потерянные полчаса в пробке, – а не явиться спустя пять часов, уже к ночи. Но взгляд, всегда чёртов взгляд – больной, измученный, чего не было в нём ещё вчера. И она игнорирует недовольное пыхтение замершей в тени лестницы Василисы, стянув плед у горла Тая протискивается на улицу, взмахом уводя за собой в глубь тёмного сада.       Сесть ей не дают, Ян возится с кожанкой, перекладывая шуршащее нечто из руки в руку и успокаивается только бросив куртку на сидение качели, театрально махнув рукой. Разговор не клеится и Костова запрокидывает голову, вглядываясь в подсвеченные луной контуру облаков, в куцых огрызках которых сиротливо выглядывают звезды-осколки.       Парень мнётся, протягивая два свёртка, пытаясь удержать один из букетов на сгибе локтя.       — Это тебе.       — Оба? — фыркает, стискивая хрусткую обёртку. Лилии пахнут дурманящее сладко, и девушка давит детский порыв ткнуться носом, чтобы пыльца окрасила кончик. Сжав лепесток между большим и указательным пальцем Тая наконец поднимает взгляд на пихнувшего второй букет на столик Яна. — Расскажешь?       Только головой качает, виновато потирая шею и плюнув на всё садится на корточки, обняв колени и уложив голову поверх. Тая уже привычно ерошит тяжёлые светлые кудри, только и гадая, что в этой голове твориться. Темноту разбивает полоской света из-за вновь открывшейся двери, где-то там зажигаются окна и дом просыпается вновь, вместе с громогласным:       — Как по углам лазить и будете? — голос капитана, разнесшийся над садом, заставляет дернуться и отстраниться.       Парочка переглядывается, звонко фыркая, дети военных, они оба отлично понимали, как легко те забываются и начинают командовать, пока домашние не встанут в позу. Злиться не выходит, и девушка принимает протянутую ладонь, переплетая пальцы. Помолчит и скажет, но гнать такого потерянного Рокотова было почти преступлением. Было что-то странное в этом ночном визите, Тая ждёт, пока парень заберёт второй букет и чуть ли не на цыпочки привстаёт в попытке разглядеть белую крышу машины, но за воротами пусто.       Плед от холода осенних ночей не спасает, и девушка довольно жмурится, ныряя в теплое нутро, пока Ян замирает на пологе, неловко пожав руку своему командиру и качая головой на какой-то вопрос. Мама спустившаяся вниз мягко отодвигает готовую вспылить Василису в сторону и заглядывает дочери в глаза, точно обмениваясь беззвучным: «-Он? -Он».       — Кость, — в голосе скрытая насмешка, женщина отлично понимает, хоть муж и рассчитывал, что солдат дочери понравиться, но к очередному знакомству с Рокотовым в такой роли оказался не готов, — гостя на пороге не держи, проходи, Ян.       Лëгка полная голубоглазой блондинке, встретившей его улыбкой, идёт и обогнув напрягшегося мужчину Ян невольно сравнивает мать и дочь, находя общим лишь небольшой рост, да курносые носы.       — Теперь понятно к кому наш кэп так торопиться каждый день, — не улыбнуться в ответ не выходит, и Ян протягивает букет, — чудесно выглядите, — и отмахивается от стеснительного «не стоило». Потому что стоило.       Не зря же узнавал у Василисы – та после драки относится стала не лучше, но посоветовала – любимые розы Костовой-старшей. Как и довольная улыбка закрутившейся в поиске вазы Таси и подбадривающему хлопку по плечу от Косты.       В растянутой пижаме с потертыми черепами остаётся только Василиса, девушка широко зевает, наблюдая за общей возней из глубокого кресла, где как-то бесконечно давно – едва ли три месяца прошло – рыдала – рушилась на глазах подруга в её объятиях. А сейчас вполне живенько скачет между залом и кухней, передавая недо – парню тарелки и бокалы. И от этого шума: звона, веселых голосов и запаха горячего Воронцовой хочется спать.       Рокотов неожиданно приносит с собой покой.       — А с утра шашлык пожарим, — громыхает Костов – старший, строго поглядывая на резко замершего посреди комнаты блондина, — и не надейся, что я тебя в ночь куда-то отпущу. — Парень осторожно кивает, умолчав, что собственно «в ночь» он в гости и заявился. Василисе бы задуматься, слишком напрягается спина солдатика, вон как под водолазкой мышцы напряглись, да взгляд он на окно бросил тревожный, отходя от того подальше, но слишком хочется спать, потому девушка лишь щекой в коже кресла прижимается, из-под полуприкрытых ресниц наблюдая за этим семейным очагом, к которому прибился бродячий пёс.       — Я могу спать на полу, — волосы после душа мокрые и Тая, ворча под нос заболеешь, же отбирает полотенце ещё на пороге комнаты, пользуясь тем, как крутит головой Рокотов, разглядывая полутемную комнату темно-фиолетовую в отсвете лавовой лампы. Ян жмурится, голову в плечи вжимая, пока ткань жестко проходится по волосам, мажет по плечам, стирая лишнюю влагу, эта его дурная привычка не вытираться досуха Таю бесит, как и это потерянное состояние и ответы невпопад. Стоило встряхнуть потерявшегося в своих мыслях парня.       Второй этаж, оставшийся с переезда сестры в единоличном пользовании, подстёгивает на дурость. Лишнюю. Торопливую. Но дурость, которую хочется сделать и по возможности не пожалеть. В этот раз собирать её в случае чего будет некому.       Языком по плечу проводит, подхватывая мокрую каплю и перехватывая снизу – вверх взгляд серых глаз. Мышцы под рукой каменеют, и блондин перехватывает, хмурясь.       — Не дури, — приподняв сжатую кисть на уровень лица целует выступающую косточку, извиняясь, не так всё должно было быть. С ней не так, когда его мысли, где угодно, но не рядом.       Чёртово полотенце валится к ногам, пока в зеленых глазах напротив черти пляшут.Она рукой по щеке проводит, всматриваясь, взвешивая, и кивнув, что-то для себя решая.       — Говорить, что случилось ты не хочешь, — губы складываются в наглую, полную вызова улыбочку, — значит будем пытать.       Смешок почти прорывается. Пытать она его будет, наглая мелкая девчонка, у которой в первые дни знакомства ноги от страха подгибались. Вон как кулаки сжала, вцепившись в горловину черт знает откуда взятой майки, дернув на себя и глядя до смешного серьёзно. Вглядываясь. Точно в нём его же выискивая.       Губы замирают в считанных миллиметрах друг от друга, согревая чужим дыханием и- это чертова капитуляция. Крушение по всем фронтам. И Ян поддаётся, на это деланно решительное лёгкое касание, перехватывая, сплетая, зарываясь пальцами в волосы, поглаживая затылок. Они перецепляются через клятое полотенце, отстраняясь и улыбаясь друг другу от нелепости. Тёплая. Поцелуй в скулу выходит смазанный, пока ледяные пальцы пробираются под майку, царапая между лопаток.       Кончиком языка касаясь мочки уха, а потом и вовсе прикусывая, вместе с памятной сережкой, и заслуживает лишь стиснутые губы и возмущенный взгляд. Правильно. Громкими быть было нельзя, даже если все спали внизу.       Пальцы сами собой тянут кофту вверх, щекотно скользя по ребрам, отчего Тая лбом в плечо упирается, кусая до боли, но приседает, выпутываясь из плена одежды. И Ян не выдерживает, отступает на шаг, оценивая хрупкий вид, ещё один вызов, который девушка принимает, требовательно вскинув подбородок. — Красивая…       Вырывается само по себе, но Тае это задушено–восхищенного на выдохе хватает, точно внутри стянутый узел распутывается окончательно       Мысли проходят сами – прикусить выступающую ключицу, огладит позвонки и крепче прижать в попытке вплавить в себя такую – гневную от отказа, готовую как угодно вытащить из омута мысли. Поцелуй в плечо мокрый, хочется, хочется проследить цепочку созвездий – родинок, особенно те мудреными линиями складывающиеся на правой груди. Сжать и лизнуть, улыбнуться на приглушенный всхлип в ладонь и подняться снова – поцеловать крепко, облизнуть напоследок губы и потянуть на не расправленную кровать.       Пробираться в утренних сумерках по чужому дому тихо не выходит, Север увязывается следом, бросаясь в ноги и парень почти сваливает какой-то цветок, в попытке отпихнуть разошедшегося щенка. И старший Рокотов сидящий на кухне – поджидающий прям, заставляет попятится назад в попытке понять, были ли они правда громкими.Но капитан только рукой на стул напротив указывает, услышь командир что едва ли сидел так смирно, внимательно глядя на сына друга.       Второе за ночь «поговорим» заставляет Яна поперхнуться водой, косясь на мужчину, разговоры в этой семейке вели очень оригинально. Но Рокотов садится, приглаживая пятерней волосы и радуясь скромности малышки – меток та не оставила – и смотрит выжидательно. С Костой теперь можно было и поговорить.              Рассвет только-только занимался, когда Ян, крутя в руке ребристый бокал из-под виски заставлял себя вспоминать утренею встречу.       — Ты же знаешь Вадима…       Костов мог выгнать его после этого откровения, мужчина насмотрелся на страдания дочери и рисковать втянуть её в очередную историю не станет.       — Ведешь себя как ребёнок, — чужое осуждение бьет в спину, жмёт к полу, и рука нервно сжимается на ручке, дергая дверь на себя.       Нормальные люди в пять утра не ломаться в чужие двери. Стоило помнить.       — Конечно, проходи, чувствуй себя как дома, я же вообще не против.       Сдержаться не выходит и Ян, стиснув зубы проводит рукой по лицу, собираясь с мыслями пытаясь- собраться. Тот, как из кошмаров вылез, разве что совсем живой, плечом прорываясь в квартиру двинули вполне реально. Вон стоит, со всей своей дурацкой адмиральской выправкой, заложив испещренные старческими пятнами ладони за спину и смотрит так, что на плечи давит лишь сильнее. Взгляд серых глаз, такой, с каким он каждый раз пересекался в отражении, до жути пустой, скользит по жалкой обстановке и только тонкие губы поджимаются в сплошную линию.       — Поиграл и будет, — гневные прищуры и вызов в глазах юнца не трогали, Вадим знал это упрямство, слишком знакомым то было, — пора домой, Ян.       Парень только челюсть сильнее стискивает, так, что желваки обозначаются и старик не может не отметить – выдержки у юнца за последний год прибавилось. Мало. Слишком мало для него.       — В самоволку маните, товарищ–адмирал? Я не сбегал и обещал приехать через месяц, что за срочность? — с ним иначе никак, мысли мечутся, не давая ухватиться хоть за одну. Слишком уверен. Не был бы уверен, не приперся бы. И это пугает, ловушка грозила захлопнуться с лязгом.       — Правила изменились, дорогой. Спасибо Юре – сообщил, что ты устроил. — прапорщик, штабная крыса, Ян и видел его от силы раз пять, а туда же, — какой мог бы быть скандал, ты подумай!       Хочется смеяться в голос – истерично, громко, свалить, например, вот эту вот намертво вросшую советскую стенку. Грохнуть хозяйский сервант – те о нём очень пеклись при переезде. Сделать хоть что-то, лишь бы стереть это «всё будет как я хочу» выражение с лица напротив. До боли знакомого лица.       Перед дедом он сам себе всегда кажется ребёнком, тем испуганным жалким мальчишкой, втянутым во взрослые игры с затянувшимся разводом и пестрой чередой измен. И выпутаться было никак.       — … машина ждёт внизу…       Тянет спросить, чью нагулявшуюся дочурку спешат женить, лишь бы не «замараться» и что за эти живые торги перепадёт любимому родственнику.       — Так езжай, — советует почти ласково, плечами пожимая, — а как я приеду так уже ясно будет, кто у «меня» будет, правда? А я остаюсь.