Сказка легкая эта
И ржавые мои струны
Может, встретятся где-то —
Там, где звездно и лунно,
Может, встретятся где-то
В мареве перехода
Из центра прошлого лета
К сердцу нового года —
Встретятся, улыбаясь…
(«Вышли все мои сроки», О.В. Медведев)
Небо было жемчужным, но море было свинцовым. Дул ветер, который, казалось, вот-вот распахнет солнце, и волны били в черные борта кораблей, подталкивая их к пристани – и никак не могли подтолкнуть. Он вздохнул этот ветер – колючий, стылый, разом пробирающий до костей, и не было в этом ветре ничего от пресной, заплесневелой влажности, что царила в темнице, в которую Рилан швырнул его… в которой он готов был закончить путь. Кеаллаха пробила дрожь, и он, прижав покалеченную руку к животу, отвернулся от свинцового моря. Только теперь, оглядевшись, он понял, что его окружает город. Только теперь его слух впустил множество голосов, сменивших безмолвие каменной клетки, капель в углу и глумливый смех Рилана. Широкий бульвар, весь облеплен торговыми лавками, в устье своем расширялся в площадь, а площадь впадала в порт. Другие улицы, прямые, как древко стрелы, спускались по склону пологого большого холма, и с северной стороны город ограничивала река, а южную он рассмотреть не мог. Он заметил, как испытующе на него уставились двое – в кирасах, в нарукавных повязках, но без шлемов; вместо шлемов на них были шапки, слегка подбитые желтым мехом. Он знал такие повязки – в некоторых провинциях это не прижилось, но в других бытовало не первый год. Не первое десятилетие, уж вернее. Каждый мужчина от двадцати и до шестидесяти лет, каждый год, пусть и всего на несколько дней, но надевал эту кирасу и эту повязку. Они были соседи, они были знакомцы – и это был их город, в котором они жили и собирались жить; оттого и нехватка опыта, до известной меры, уравновешивалась в них внимательным, бережным рвением. Так было в Мехте. Такая мера позволяла снизить нагрузку на городскую казну за счет меньшего количества городской стражи, а следовательно, давала возможность пустить свободные деньги на что-то иное. Нет, ему и в голову бы не пришло обвинять городских дружинников в том, что с ним случилось. В том, что его так и не отыскали – а сколько прошло времени? Неделя? Чуть меньше двух? Рилан говорил – столько дней, сколько лет предатель служил империи. Как бы он не относился к Двурогой Луне теперь, но кое-что былые друзья умели, и мешать тому, что они умели, было делом контрразведки. Он даже не знал, откуда его вывела Марэт. Он даже не знал, где… К шайтану Рилана, он свободен! Марэт шагнула вперед, подняла ладони, махнула повелительно головою – и тот, что успел подойти поближе, потянул с плеч теплый суконный плащ, снял шапку с темных, остриженных по плечи волос. Похоже, ее здесь знают, решил Кеаллах, бережно продевая руку в положенную ей прорезь. Разодранная, испятнанная бурым одежда не стояла колом лишь потому, что порядочно отсырела, и Кеаллах благодарно кивнул, раскашлялся и согнулся. – Ступайте поскорее, – посоветовал другой, оставшись при шапке и при плаще, – на центральной площади лазарет. Вас примут без платы, если хорошенько потолковать. Он встревоженно мотнул головою по сторонам, точно решив отыскать для него экипаж или что-то в подобном роде. А может, даже не для него. – Где я нахожусь? – спросил Кеаллах, устав от их сочувственных взглядов. Но вместо добрых горожан ему ответила Марэт – ее гладкое лицо осветила знакомая улыбка, в которой проявились и облегчение, и гордость, и что-то еще, ему не вполне понятное. Совсем незнакомым ему, но, похоже, привычным жестом она провернула часть широкого металлического браслета на своем предплечье, и только потом ответила. – Ты в Новой Альбе. А значит, ты в безопасности. Он оторопело приоткрыл рот, но тут же опомнился. Новая Альба! Столица заморской колонии, так вот она какова. Невелика, не Город Золотых Башен и даже не Мехт, но так и времени прошло мало, чуть больше двадцати лет… Новая Альба, подумал он, и уже поднял руку, чтоб почесать в затылке, в спутавшихся волосах. Ни один чародей, насколько он знал, не мог проложить портал через Великое Море. Они подгоняли корабли, они шли сквозь шторма – это он тоже знал. Только так и возможно было наладить регулярное сообщение с новой колонией, но оно того стоило. Покинув Рилана, они шагнули в портал. – Так это правда? – тихо спросил он, когда Марэт отослала дружинников восвояси. – По слухам, ты в этом была замешана… – Замешана… – повторила она и задумчиво осеклась, словно бы пытаясь распробовать на вкус это простое слово. – Получается, что замешана. Я ее основала. Он не был вполне уверен, но, и верно, Марэт смутилась. – Последнее время… словом, мне всерьез недоставало словесной практики, – призналась она, – я почти позабыла родной язык. Он взглянул на нее внимательно. Она была старше на пару лет, когда они расстались, и вряд ли это изменилось. Стало быть, ей стукнуло пятьдесят шесть – но выглядела она иначе. Иначе, чем женщины в ее возрасте, иначе, чем чародейки. Они выглядели молодо, упиваясь своими декоктами, даже самые безвинные из них. Но ей с равным успехом можно было отмерить и двадцать пять, и что-то около сорока, едва стоило моргнуть, и в этом было что-то неправильное, что-то незнакомое, чему он не имел слова. – Не стоит идти пешком, – заметила она, – ты едва на ногах стоишь. – Еще стою, – возразил он, опасаясь, что она вновь раскроет портал, – и чувствую, что способен дойти до центральной площади. После того, что ты со мной сделала, я бы лучше перекусил. Еще бы бритву, и горячей воды… Она улыбнулась, и блеснули глазные зубы. – Тогда пойдем. Там, должно быть, в этот час еще подают рис с морским гадами. Скорей всего, найдется и комната с очагом… Они шли вверх по улице, шли неторопливо, частенько останавливаясь и позволяя людской волне обогнуть себя. Несколько раз он заметил, как им с уважением поклонились – эти люди были, скорее, его ровесниками. Дважды на них указали пальцем. Отрывистый, привычный нильфгаардский диалект, понял он, изредка бывал расколот певучим северным говорком, невольно смягчавшим любой вопрос, любую фразу. Он прежде не задумывался о том, что в Новой Альбе бывают северные купцы. Он прежде не то, чтобы часто задумывался о Новой Альбе – только, если требовали дела. Никогда прежде за морем не бывал. Интересно, подумал Кеаллах, какой язык Марэт назвала родным? С ним она говорила не на Всеобщем. Не на Всеобщем говорила с дружинниками… Рука выглядела безобразно. Словом, все, что от нее осталось, выглядело так, будто заживало в хороших условиях уже пару недель, так что он решил, что так же выглядит и все остальное, а следовательно, в местных лекарях нужды нет. Они свернули под аптечную вывеску, покорно дождались, покуда молодой аптекарь ловко смешает нужные мази, отмерит и разольет по склянкам готовые уже настои, бережно укутает стекло в отрезы ткани, а их уже разложит в три разных бумажных свертка – и добрели, наконец, до главной площади молодого города – брел в основном он, замечая, как Марэт всякую минуту смиряет свой шаг. Новая Альба никогда не стояла на эльфском фундаменте. Новая Альба была свободна от кровавого прошлого, а местные жители, между тем, вполне походили на коренных нильфгаардцев, разве что яркие ткани, похоже, носили чаще, чем в метрополии… На главной площади был фонтан. На главной площади бил фонтан – и Кеаллах понял, что в Новой Альбе куда теплее, чем поначалу казалось из-за сырого морского ветра. С верхушки широкой мраморной колонны били струи воды, опадая в чашу, и золоченые статуи… Марэт он узнал сразу, но никогда не видел у нее такой величественной позы, такого одухотворенного лица. Чудовище в шляпе он тоже узнал. Но третьего не смог. – Губернатор, – объяснила Марэт, разглядев его замешательство, – поначалу, признаться, он хотел поднять бунт на «Императоре», но потом передумал, и… – Не похожа, – отрезал Кеаллах, и Марэт звонко расхохоталась. Да разве же он шутил? – Я рада, что успела, – призналась она, остановившись на пороге гостиницы, – бедняга пиромант все волосы сжег, покуда тебя нашел. – Какие волосы? – Твои, Кеаллах. Белые, что морская соль. Ты их, кажется, вырывал и бросал на пол. Он, было, открыл рот, чтобы возмутиться, но так ничего и не возразил. Даже для него, для мужчины, подступавшая старость не была тем, с чем оказалось легко смириться. Слишком много времени он отдал Двурогой Луне. Непозволительно много. Она оказалась права насчет этого заведения – рис с морскими гадами, приготовленный на раскаленных углях, здесь еще не иссяк. Он даже не остыл.***
Открыв глаза, он уставился на высокий потолок, крашенный маслом, и долго не мог взять в толк, где находится. По незнакомому потолку плясали рыжие блики от очага, в очаге трещали поленья, давая жар, а за окном, похоже, давно загустела ночь. Колониальные мази пощипывали тело, согретое под двумя одеялами, но большего он не чувствовал. Утром он разберется, как вернуться в метрополию. Вернуться в Мехт. А может статься, это подождет – и пару дней, и неделю, а то и месяц. Но дать знать, что он жив, что он не пропал безвестно – это другое, это необходимо сделать в самый короткий срок… У губернатора, и верно, должен, обязан быть чародей с мегаскопом! Марэт сидела у очага, на кресле, обитом порядком потертой тканью, и крутила в руках поленце с глуповатым, блаженным выражением на лице, будто это простое дело доставляло ей радость. Ее куртка, вся в оттенках земли и камня, висела на крюке, вбитом в стену, а на ней самой, кроме белоснежной рубахи незнакомого покроя, заправленной в пятнистые штаны, ничего и не было. Не было сапог на босых ногах, не было множества украшений из серебристого металла. Он точно запомнил – когда она пришла за ним, рубаха была другая, светло-коричневая, как карамель. – Отдыхай, – посоветовала она, бросив полешко в пламя, – теперь еще ночь. – Ты же хотела поговорить со мной, – улыбнулся Кеаллах, придавив зевок, – да тебя аж колотит от нетерпения... Она промолчала. – Почему ты меня искала? И как ты нашла мой дом? Нет, не пойми неправильно, я… Марэт развернула стул, оседлала его и опустила руки на высокую спинку. Руки у нее остались прежние – в белых отметинах старых ожогов, с коротко обрезанными ногтями. Руки практикующего алхимика, как сказал один краснолюд. – Ты помнишь, как все начиналось, – тихо ответила она, и ее рубашка слегка поменяла цвет, став желтовато-рыжей, как лепестки у герберы. – Не ты один, но мне показалось, что тебя найти будет проще. – Вот как? – Я рассудила так: найти тебя можно или в Корате, или в Мехте, или в могиле. Но решила вначале проверить Мехт. Он слегка улыбнулся – против этой логики, пусть безжалостной, было не погрешить. Он мог быть в могиле, мог – если б не сама она, если б не Каэл Тренхольд. Если б не Сервили, матушка… да мало ли было их? Даже Себастиану вар Ллойду, старому карателю, он отпустил часть из его грехов, стоило поближе его узнать… – Я хотела научиться тому, чего не умела. Я хотела понять то, чего не понимала. И Анна-Мария… Анна-Мария мне помогла, – она невольно отвела взгляд. – Я чему-то научилась, Кеаллах. Я кое-что поняла. И я способна на многое – но не лучше ли мне теперь, со всем моим знанием, поселиться где-нибудь на отшибе, высадить кипарисы вдоль дороги, высадить апельсиновые деревья… Ее одежда стремительно посерела, и в глазах сверкнуло замешательство, почти отчаяние. Кеаллах вытянулся на постели и осторожно, стараясь не растревожить пальцы, заложил руки за голову, глядя на потолок. – А мне помогла мать, – ответил он задумчиво, – она спросила то же самое, что и ты. Что я готов сделать для своего Мехта? Это был уже не ее Мехт. Уже нет. Он был только мой. – О, я ведь пыталась, – тихо ответила Марэт, – семью я навестила еще давно. И мы, конечно, говорили… – она невесело усмехнулась, – о том, как холодна в Ковире теперешняя зима… о том, как ложится цветная эмаль на образ святого Лебеды… о том, как ушел, не дождавшись меня, отец… – Мне жаль, – немедленно отозвался Кеаллах, – пусть Великое Солнце озарит ему путь. Он был почти честен. Он встал, он отпер деревянную дверь, закрытую и на засов, и на малый бронзовый ключ, спустился вниз и, дождавшись, покуда проснется хоть кто-нибудь, спросил сыра и какого-нибудь местного вина из тех, что получше. Он уже понял, что слушать придется долго.