"С тобой я мир обрел в разгар войны..."

      Две недели Джослин никто не трогал. Наоборот, с ней обращались очень даже неплохо. Сразу же отмыли в деревянной лохани, переодели в простое сиреневое платье, нижнюю льняную сорочку и совершенно дикие панталоны с прорезью прямо между ног — она отродясь таких не видела и не носила, намазали все синяки и ссадины, полученные в пути, едко пахнущей мазью и оставили в покое приходить в себя в маленькой комнатушке почти под самой крышей. Даже обеспечили вполне съедобной, вкусной на вид едой. Джослин пыталась бастовать, рассудив, что на полудохлую от голода девицу никто не позарится, но долго не протянула. Ее хватило на пару дней, когда в животе все просто скручивало, словно ее кишки решили сожрать сами себя за неимением другой пищи. На третий день она жадно накинулась на принесенную еду, съев все в один присест под довольный взгляд Пегги.       Владелица публичного дома оказалась дамой опытной и умной, не заставляла, не настаивала, не била и не наказывала за крики, ругань, отказ от еды и прочие фокусы и перформансы Джослин. Только продолжала мило улыбаться и закрывать дверь каждый раз, как у нее начиналась очередная истерика. И она нисколько не проникалась слезными мольбами, уговорами, торгами и угрозами. Джослин пустила в ход, все, что могла: от влиятельных родственников, которых, разумеется, у нее не было, до унизительных рыданий и откровенных оскорблений. Пегги каждый раз внимательно выслушивала ее, сочувственно кивала головой, а после говорила:       — Душечка, мне так жаль, что ты пережила все это. Поверь, здесь тебя никто больше не обидит. Все мои девочки под надежной защитой, а там ты не сможешь даже из города выехать без денег и надежного компаньона. Не говоря уже о Харперс Ферри или откуда ты там у нас. Мы с тобой подружимся. Вот увидишь.       А после уходила, закрывая за собой дверь, пока Джослин орала ей вслед, что не собиралась ни с кем дружить, что разнесет всю их богадельню, что это незаконно, что она будет жаловаться даже президенту.       — У Линкольна сейчас полно своих забот, милочка, — рассмеялась на последнее ее заявление Пегги. — И с недавних пор его слово в этом штате не имеет больше никакой власти.       Дверь захлопнулась, а имя одного из самых известных американских президентов повисло в воздухе. Джослин практически ощущала его материальность. Ей казалось, что она спала и видела бесконечный, непрекращающийся кошмар и никак не могла проснуться. Она закрывала глаза, чтобы открыть их и снова увидеть тускло освещенную комнатку с маленьким окном, в которое она едва пролезла бы, и понять, что все было наяву. Джослин кусала губы в кровь, с каждым разом больнее задевая серьгу. И плача, колотила в дверь, умоляя отпустить ее к отцу. А потом понимала, что ее отец родится только в следующем столетии, и от ужаса осознания все в ней холодело и свертывалось в тугую пружину. И так продолжалось несколько дней. Вскоре крики становились все тише, пока совсем на утихли, слезы высохли, а собственный желудок в конечном итоге предал ее, заставив съесть принесенный на третий день обед до последней крошки. И это было очень вкусно.       Из комнатки ее выпускали только в общую банную, расположенную на нижних этажах, а когда она перестала отказываться от еды — еще и на небольшую, душную кухню. Там она и увидела впервые местных женщин. Когда ей всучили твердый, неровный кусок мыла и большой отрез некрашеной ткани и провели в сырое, темное помещение, освещенное лишь несколькими керосиновыми лампами, Джослин разглядела в полумраке несколько обнаженных фигур. Здесь были еще совсем молоденькие девушки, едва ли старше ее, и взрослые женщины, годившиеся ей в матери. Они мылись в больших круглых деревянных лоханях или ополаскивались, поливая себя водой из тазов. Смеялись и шутили, болтали и напевали под нос. Джослин робко прошла вглубь помещения, пропитанного запахами трав и мыла, и остановилась возле медного таза. Ее провожали любопытными взглядами и осторожными улыбками. Одна из девушек подошла поближе, чтобы познакомиться, и тут же за ней потянулись остальные, наперебой завалившие ее вопросами и одновременно рассказывающие свои собственные истории и дающие профессиональные советы, от которых у Джослин полезли глаза на лоб, заалели щеки, а к горлу подкатила тошнота лишь при одной мысли, что ей могут когда-либо понадобиться подобные наставления. Всю ночь после этого она не могла сомкнуть глаз, не веря, что все это происходило с ней. Слез уже не было, остались лишь всепоглощающие оцепенение, отчаянье и ужас.       По утрам и днем в основном было тихо. Джослин уже на следующий день, выйдя в коридор и не заметив никого, бегом спустилась по лестнице в знакомый коридор, ведущий к выходу. Она так обрадовалась. Все закончилось — еще пара шагов и свобода. Но в следующую секунду желанный выход заслонил знакомый шкафоподобный громила. Она так и не поняла, откуда он взялся. Он не говорил ни слова, просто стоял, сложив руки на груди, и смотрел на нее в упор. Джослин потопталась в коридоре еще немного, ожидая какого-нибудь чуда, но вышибала не двинулся с места. Пришлось подниматься обратно в небольшую комнатку на самом верху. В ней она просидела, не выходя, почти весь день, пялясь в маленькое окошко, надежно запертое на щеколду. Другие женщины и девушки входили и выходили на залитую светом улицу, смеясь и болтая, словно и не работали всю ночь напролет. Джослин попыталась посмотреть, насколько высоко было ее окно и что было внизу. Но удалось увидеть только железные крючья, вмурованные в фасад здания и длинный бесцветный навес над нижними этажами.       Зато, как только наступали первые сумерки, заведение оживало. Входная дверь постоянно хлопала, открываясь и закрываясь. Осторожно высунув нос в коридор, Джослин могла слышать приглушенные звуки музыки, смех и разговоры, доносившиеся с первого этажа. Она с ужасом и отчаяньем ждала, что вот-вот придут и за ней, чтобы отвести в тот зал, который она видела вчера, разденут до нижнего белья и заставят дефилировать перед кучей неизвестных ей мужчин. Поэтому, когда на лестнице раздались шаги, она юркнула обратно в комнату и прижалась спиной к двери, готовая стоять до последнего. Но никто не вошел, хотя она так и осталась стоять, не в силах сдвинуться хоть на дюйм. Вскоре по деревянным половицам и ступеням постоянно кто-то ходил вверх и вниз, взад и вперед, а за стенами она иногда слышала звуки, которые вряд ли можно было с чем-то спутать: стоны, вскрики, деревянный скрип кроватей.       И так повторялось изо дня в день, изводя и вгоняя Джослин в еще большое отчаянье. Каждый вечер она ожидала, что в этот раз наступит ее черед, отчего не могла спать по ночам, до боли вслушиваясь в звуки за пределами комнаты. Но никто не покушался на нее. Кроме единственного раза, случившегося на следующее утро после ее прибытия. В комнатку вошла улыбавшаяся Пегги, за ней ввалилась высокая, крупная женщина в строгом черном платье и нечитаемым выражением на худом лице. Джослин забилась в угол, наблюдая, как незнакомая дама тщательно мыла руки в небольшом тазу и насухо вытирала свежим полотенцем.       — Пусть девочка подойдет, — холодно произнесла она, закончив процедуру.       Джослин не собиралась подходить, вжавшись еще сильнее в угол и замотав головой. Она понятия не имела, что сейчас с ней сделают, но ничего хорошего не ожидала.       — Давай же, милая. Это займет всего минуту. Ты и моргнуть не успеешь, — сверкая улыбкой, проворковала Пегги. — Миссис Братт просто осмотрит тебя.       Джослин даже не думала слушаться ее, вечно улыбающуюся и казавшуюся милой хозяйку публичного дома. Если честно, она даже боялась Пегги, а ее добродушное красивое лицо наводило на нее ужас.       Когда Джослин не двинулась с места, женщина в черном недовольно цокнула языком и пробормотав что-то себе под нос, сама быстрым шагом подошла к ней, не оставив пути к отступлению. Пегги неприступной скалой маячила за спиной миссис Братт. Та опустилась на колени и ловким движением запустила руки под юбку Джослин, заставив ее ахнуть и съежиться.       — Стой спокойно и расслабься, — приказала миссис Братт. — Иначе будет больно.       Ее сильные холодны руки протиснулись между бедер Джослин и нашли разрез на нижних панталонах. Она инстинктивно сжала бедра, замерев в страхе и стыдливом смущении. Пегги что-то приговаривала и гладила ее по плечу, но Джослин ничего не понимала, в ее ушах стоял громкий шум от собственного сердцебиения и притока крови к голове и лицу. Миссис Братт легонько ущипнула ее за бедро, отчего она дернула ногой, открывая доступ для этих жутких ледяных рук и длинных, твердых пальцев. Джослин судорожно всхлипнула, когда они быстрым и точным движением вошли в нее и, словно ножницы, раздвинулись внутри в одну, потом в другую сторону. Она чувствовала, как все там, в ней, растягивается и, словно пружина, снова сжимается вокруг двух твердых пальцев. Миссис Братт так же быстро вытащила их, оставив после себя непривычные саднящие ощущения и легкий холодок в промежности. Колени Джослин подрагивали, и она почти что приклеилась к стене, только чтобы не упасть от унижения и омерзения. С ней еще никогда так не поступали, беспардонно вторгаясь в абсолютно интимное пространство.       — Девственница, — сухо заключила миссис Братт и отошла от нее, снова ополаскивая руки.       Пегги выглядела довольной, поглаживая Джослин по голове, словно дочь, и хваля непонятно за что. Ей не было дело до этих пустых слов, а прикосновения к своим волосам стали неприятными. Она дернула головой, едва не плача от такой несправедливости. Все, что ей хотелось — это помыться, а потом упасть на кровать и рыдать сутки напролет. Примерно так она и поступила, когда за женщинами закрылась дверь, кое-как протерев себя влажным полотенцем, чтобы только стереть все следы чужого присутствия, и упала лицом в подушку.       Больше ее не трогали. Кроме ежедневных визитов чернокожей девушки-служанки, менявшей воду в кувшине и тазу и периодических проверок Пегги, к ней никто не приходил. Наверное, поэтому она не особо обратила внимание, когда в один из вечеров дверь к ней открылась, и вошла, как обычно, знакомая служанка, а за ней сияющая Пегги в сопровождении ещё одной женщины, местной… работницы — она несколько раз видела ее в ванной и на кухне вместе с остальными. Джослин не могла произнести даже в мыслях это слово, потому что до сих пор продолжала крохотной частичкой себя верить, что это все было нереально, не по-настоящему. Не успела она и пикнуть, как все трое окружили ее и взяли в оборот, усадив на стул. С нее сняли уже ставшее привычным платье и панталоны, к которым она так и не смогла приноровиться. Служанка обтерла ее влажной тряпицей, пока Пегги возилась с волосами, расчесывая их и довольно вздыхая. Третья женщина достала из небольшой коробочки несколько баночек и нагнулась к ее лицу, тепло и немного сочувственно улыбаясь.       — Ты и так очень красивая, — тихо сказала она. — Я только слегка подкрашу ресницы, чтобы выделить глаза.       Джослин попыталась вскочить и снова забиться в свой угол, но Пегги тяжёлой властной рукой опустила ее обратно на стул.       — Что вы делаете? Зачем? — дрожащим голосом пропищала Джослин, уже догадываясь что ее ждёт.       — Пора тебя приобщать к делу, душечка, — пропела позади Пегги, закручивая и заплетая ее волосы. — Сегодня спустишься в общую залу, походи, поулыбайся клиентам. Может, даже тебе кто-то приглянется. Я учту твои пожелания, обещаю.       Господи, вот это милость! Эта женщина, похоже, искренне считала, что делала ей одолжение. А у Джослин все внутри сжалось в маленький тугой комочек, колени задрожали, отчего служанка, натягивающая на них тонкие белые чулки, нетерпеливо вздохнула.       — Я никуда не пойду, — Джослин замотала головой. — Не сдвинуть с места.       — Послушай-ка меня, душечка, — Пегги легонько дернула ее за волосы, разворачивая лицом к себе и с улыбкой, наверное, никогда не сходящей с ее лица, проговорила, — ты ещё совсем неопытная, да ещё и девица, я вижу, что ты боишься, поэтому дам тебе добрый совет. Не сопротивляйся. Я в любом случае пущу тебя в дело и внакладе не останусь. Я знаю много мужчин, которые любят строптивых и будут не прочь объездить сопротивляющуюся лошадку. Силой тащить вниз я тебя не буду — это не комильфо, знаешь ли. Ты просто обслужишь клиента прямо здесь, — она указала на кровать, на которой Джослин спала все эти две недели, но после слов Пегги даже смотреть на нее не могла. — Выбор за тобой, милая. Можешь остаться и подождать, пока я пришлю к тебе любителя повоспитывать непослушных девочек, — она сделала многозначительную паузу, чтобы смысл её слов точно дошел, — или спускайся вниз, и тогда я постепенно и безболезненно введу тебя в дело. И, может, даже ты получишь от этого удовольствие. Иногда попадаются весьма занятные клиенты, — хохотнула она в конце.       Губы Джослин задрожали, на глаза навернулись слезы от таких кошмарных перспектив. Она смотрела на трёх женщин, приводивших ее в порядок, и читала на их лицах, что ее сопротивление бесполезно. Пегги смотрела терпеливо, служанка — равнодушно, а третья — единственная, в ком Джослин заметила сочувствие. Но никто из них не собирался помогать ей. Она осталась совершенно одна, и от этого ей стало так горько и обидно, накрыла полнейшая безнадёга. Она всхлипнула, совсем как маленькая девочка, которой она, в сущности, и была.       — О, душечка, ну не плачь, — Пегги опустилась на колени перед ней, достав из глубокого декольте белый, вкусно пахнущий платок. — Так у тебя вся сурьма потечёт, — она промокнула аккуратно ее глаза, пощипала щеки и дотронулась пальцем до серьги в губе. — Очаровательное колечко. Вот увидишь, ты будешь блистать, и мы подберём тебе самого лучшего клиента, — она поднялась и уже деловым тоном добавила: — Мэри, давай корсет. Пора приодеть нашу Вайолет.       Боже, у нее даже не осталось собственного имени. Ничего не осталось. Она мечтала, что станет архитектором, будет проектировать прекрасные величественные здания, объездит весь мир, а теперь ей предстояло познавать совершенно другое искусство. Она не могла предвидеть такое и в самом страшном сне. Ее подняли и сказали держаться за изножье кровати. Джослин сделала все, как сказали, словно бездушный робот. Пегги выглядела довольной. Мэри надела на нее корсет, такой жёсткий, неудобный, словно ее заключили в железные тиски. А потом стало ещё хуже, когда стали затягивать шнуровку. С каждым новым узлом дышать становилось все труднее, и Джослин потерла грудь, пытаясь прогнать неприятные ощущения.       — Не затягивай слишком сильно, — инструктировала Пегги. — Никто не любит долго возиться со шнуровкой.       И это было не слишком сильно? Она боялась представить, каково же быть затянутой на полную. Джослин специально заставляла себя думать о жёстком корсете, который впивался ей в ребра стальными крючьями и натирал грудь, чтобы только не представлять, что ее ждёт впереди. Она глянула вниз и выдохнула, чем Мэри и воспользовалась, завязав последний узел. Джослин, едва дыша, смотрела на высоко приподнятые круглые холмики грудей. Она никогда не думала, что эта ее часть может выглядеть такой оформленной. По крайней мере, теперь у нее будет на что падать, когда она свалится в обморок от нехватки кислорода. Может, это даже окажется наилучшим выходом.       Последним, что на нее надели, были совершенно неудобные и к тому же большие туфли и тонкое персиковое платье с настолько открытым декольте и плечами, что был виден кружевной край корсета.       — Прелестно, — заключила довольная Пегги, поправляя один из выбившихся локонов. — Ты просто чудо, душечка. У тебя есть ещё несколько минут, чтобы собраться с мыслями и спуститься к нам, — сказала она, направляясь к выходу, и с ласковой улыбкой добавила: — Если я не увижу тебя через десять минут, то пойму, что свой выбор ты сделала, и пришлю к тебе клиента.       Дверь захлопнулась, и Джослин вздрогнула. В комнате осталась только Мэри, которая смотрела на нее с печалью и сочувствием, отчего становилось только хуже.       — Все будет хорошо. Если спустишься, Пегги действительно постарается подобрать тебе хорошего клиента, постоянного и надёжного. А когда придет время, просто расслабься, будет намного легче. Закрой глаза, представь что-то хорошее. Может, тебе кто-то нравился до всего этого, симпатичный и хороший юноша… Представляй, что это он. Многим помогает.       Джослин посмотрела на нее, едва не сойдя с ума от таких слов. Она прикрыла глаза, в мыслях сразу всплыл образ Джаспера, каким она видела его в последний раз, грустно улыбающегося ей и небрежно запустившего руку в свои красиво вьющиеся волосы.       Нет, ни за что! Она никогда не будет представлять его. Это неправильно, словно она самолично осквернила бы его этим. Возможно, она представит Эштона Катчера или Брэда Питта, каким она видела его в «Интервью с вампиром», но только не Джаспера. Никогда.       — Вот держи, — вырвал ее из мучительных мыслей голос Мэри. Она достала из кармана платья небольшой стеклянный флакончик и протянула ей, а когда Джослин не взяла, аккуратно засунула его поглубже в декольте. — Это мятное масло. Намажь им там, — она помахала рукой возле бедер Джослин. — Не жалей. Будет гораздо легче и снимет боль после.       Джослин отупело смотрела, как Мэри уходит и прикрывает за собой дверь. Она осталась одна, совсем. Ложбинку между грудей холодил флакон, ребра сдавливал тугой жёсткий корсет, а на ресницах ощущалась тяжесть нанесенной сурьмы. В комнате не было даже маленького зеркала, и она не представляла, как сейчас выглядела. А даже если бы и было, не была уверена, что смогла посмотреть на себя. Она и так прекрасно осознавала, что была похожа на шлюху.       Вот, она произнесла это слово. И последние шансы на нереальность происходящего растаяли, как дым. Вместе со всеми мечтами, планами, проектами. Она больше ничего не успеет в этой жизни, не увидит больше отца, не вернётся домой. Черт, да она даже на свидание с Джаспером так и не сходит! Последнее стало каплей, переполнившей ее и без того небольшую чашу терпения.       Джослин шмыгнула носом, чувствуя, как снова подкатывают слезы, щипая глаза. Она мысленно передразнила Пегги противным голосом: не плачь, а то сурьма потечёт…       Пошла ты, Пегги!       На нее вдруг накатила такая злость, что к лицу прилил жар. Хотелось разорвать на себе платье, разгромить комнату и все это дрянное заведение. И может, тогда в суматохе ей удастся сбежать. Она обвела взглядом помещение, решая, с чего начать погром. Взгляд наткнулся на керосиновую лампу, стоящую на тумбочке. Джослин потребовалась только секунда, чтобы решиться. Она быстро схватила ее, не давая себе передумать, подняла стеклянный плафон, используя плотное полотенце и поднесла затрепыхавшийся огонек к постельному белью. Она наблюдала, как язычок пламени постепенно разрастался, становясь ярче и больше, охватывая уже подушки, набитые пухом, которые вспыхнули как спичка. Она ещё постояла, раздумывая, и вылила остатки керосина из нижней ёмкости на деревянный пол, ногой подбрасывая ближе горящий клок одеяла.       — Спалю к чертям собачьим эту богадельню!       Пламя вспыхнуло с новой силой, окрашивая комнату в ярко-красные тона. Джослин поняла, что у нее осталось совсем немного времени, схватила крепкий стул и со всего размаху выбила им небольшое окошко. Стекло громко разлетелось вдребезги, но за треском разрастающегося пожара это было почти неслышным звуком. Кое-как, на скорую руку, убрав из оконного проема самые крупные осколки, Джослин примерилась и ногами вперед, едва помещаясь в него, протиснулась на улицу. Она оцарапала руки и ноги, порвала чулки и платье, но ей было плевать. Главное — выбраться из этого ада. Туфли слетели практически сразу, пока она болтала ногами в воздухе, пытаясь нащупать один из длинных железных крюков в стене. Найдя и едва балансируя на нем, цепляясь пальцами за подоконник, она ухватилась за еще один, почти у самого окна. Посмотрела вниз и сглотнула — до земли было не меньше трех метров. Прыгать будет очень больно, повезет, если отделается парочкой вывихов. Джослин в легкой панике оглядела стену, ища, за что бы еще зацепиться. Из окна уже мерцало оранжево-красное зарево пожара. Кто-то закричал. Не мешкая, боясь, что ее схватят и тогда ей придется еще и отрабатывать ущерб до конца своей жизни, она отпустила руки и едва удерживаясь на крюке, практически падая, умудрилась ухватиться за открытый ставень соседнего окна и повисла на нем. Но долго продержать ей не удалось, и она, обдирая ладони и собирая острые иголки заноз сползла по ставню вниз, плюхнувшись на навес, по которому тут же кубарем скатилась на землю.       Удар был жестким и болезненным, но она успела кое-как сгруппироваться и перекатиться на спину, заработав, как пить дать, несколько ушибов. Губу резко дернуло, пока она барахталась на земле, пытаясь подняться. Боли она не ощутила, только что-то горячее обильно полилось по подбородку и затекало в рот. Джослин не обратила внимания, наконец, поднявшись и припустив подальше отсюда. Но не успела она сделать и пары шагов, как едва не врезалась в огромного черного коня, и тут же снова плюхнулась на свой многострадальный зад.       — Вы очень смелая леди, раз так бесстрашно спускались по отвесной стене. Это было очень занятное зрелище, — раздался сверху хрипловатый голос и за ним раскатистый смех. — Могу я вам помочь?       — Заберите меня отсюда. Пожалуйста, — в отчаянье почти крикнула Джослин, и только тогда почувствовала режущую боль в губе и прижала к ней руку. И чуть снова не закричала, ощутив под пальцами рваные края прямо по середине нижней губы, там, где совсем недавно было кольцо.       — Ты одна из девочек Пегги?       Она, наконец, подняла голову, все еще зажимая рваную рану, чувствуя, как сочится между пальцев кровь, и быстро закачала головой. Над ней высился всадник в серой форме с желтыми нашивками и широкополой шляпе, из-под которой на нее внимательно смотрели черные, как уголь, большие глаза на смуглом лице. Она снова закачала головой, как китайский болванчик.       — Нет, меня похитили и держали тут насильно. Я не шлюха! Я не хочу тут оставаться. Пожалуйста, уведите меня отсюда, — она сидела на земле, прижимая руки ко рту, и рыдала навзрыд, чувствуя липкие дорожки плывущей сурьмы на щеках.       — Дьявол, — раздался второй, более звонкий голос. — Я слышал, что некоторые публичные дома этим промышляют, но думал, у Пегги приличное заведение.       Джослин снова замотала головой, всем своим видом показывая, что она думала о приличиях, царивших в этом притоне. Черноглазый всадник спешился и присел перед ней на корточки, отнимая ее руку от лица. Поморщился, когда увидел, во что превратилась губа — Джослин не хотела даже знать об этом.       — Откуда ты? Куда мы можем тебя отвезти? — спросил он.       — Из Харперс Ферри, — ляпнула Джослин и снова зарыдала, понимая, что не могла сказать им всю правду, а значит, они не отведут ее домой.       — А по мне так, по меньшей мере, из Филадельфии, не наши словечки, капитан, — снова вставил второй, тоже спешиваясь.       — В Харперс Ферри сейчас жарко, постоянно обстреливают янки, — протянул черноглазый и встал, потянув за руку Джослин. — Ладно, разберемся.       Он подхватил ее за талию и легко усадил на своего черного лоснящегося жеребца, запрыгивая следом. Они резво скакали по мостовой, а вокруг уже вовсю кричали: пожар, пожар! Джослин оглянулась, видя, как полыхало окно ее комнаты, и ни капли не жалела о содеянном.       — Смотри-ка, это же как раз Пегги и горит. Вот черт! — второй всадник оказался рыжеволосым молодым человеком с тонкими аккуратными усиками. Он тоже носил серую форму с желтой вышивкой, высокие сапоги и длинную саблю на поясе.       — Скачи, узнай, не нужна ли помощь. Догонишь нас, — приказал черноглазый капитан и пришпорил коня. — Какое интересно совпадение. Юная леди практически выпрыгивает из окна, а буквально следом за ней бежит пламя. Ты устроила? — Джослин неопределенно повела плечами, а он недовольно цокнул. — Если огонь перекинется на соседние здания, может заполыхать весь город. Об этом ты подумала?       Конечно, она об этом не подумала! А даже если бы ей в голову и пришла такая мысль, она все равно бы поступила точно так же, потому что ее довели, лишили надежды и не оставили выбора. И все же легкий укол вины отдался где-то в груди — она не желала зла работавшим у Пегги девушкам или обычным людям. Дальше они ехали в молчании, и Джослин все сильнее нервничала и была, как на иголках. Пожалуй, все же зря она подожгла притон Пегги, могла бы просто высадить окно…       За все более мрачными мыслями она не заметила, как они выехали из города и теперь скакали по темной дороге, пока не остановились возле раскидистых кустов, за которыми начиналась густая роща. Всадник спрыгнул на землю и спустил Джослин. Она в испуге дернулась было в сторону, но он ловко перехватил ее, удерживая за локоть.       — Успокойся, — правильно угадал он ее мысли. — За кого ты меня принимаешь? Я не обижаю юных барышень. Вообще женщин не обижаю. Даже если они устраивают пожары, — он убедился, что она не собиралась больше никуда бежать, и, покопавшись в своей седельной сумке, достал какую-то одежду. — Тебе нужен врач. У меня в лагере он есть. Тут недалеко, в паре миль. Но в таком виде, — он выразительно оглядел ее, — я тебя туда не повезу, уж прости. Переоденься, — он указал на те самые большие кусты и всучил сверток с одеждой. — Меня, кстати, Джастином зовут, но как только будем в лагере — обращаться будешь капитан Маккиннон. Понятно? У самой-то имя есть? — уже с легкой усмешкой спросил он.       — Джослин Винтер, — назвалась и на мгновение ощутила настоящее облегчение, что она теперь снова она, а значит, не все еще было потеряно.       Джослин с радостью скинула с себя рваное платье и чулки, оставшись стоять босиком на колючей траве в одних кружевных панталонах и корсете. Джастин деликатно стоял за кустами, пока она кряхтела и пыжилась, мучаясь с тугой шнуровкой, но вскоре не выдержал, подошел к ней и одним движением распорол все узлы на спине небольшим ножиком, а после снова отступил назад. Джослин вдохнула полной грудью, ощущая невероятную легкость и свободу, и тихонько блаженно простонала. Нет, она больше ни за что в жизни не наденет этот пыточный корсет. Даже если ей придется прожить всю жизнь в этом времени.       — Так откуда ты на самом деле, Джослин? — спросил Джастин, пока она натягивала явно большие для нее штаны и широкую рубашку. — Мой лейтенант прав. Судя по речи, ты явно живешь гораздо севернее Харперс Ферри.       — Сиэтл, — немного подумав, сказала Джослин, припоминая, что Форкса сейчас еще не существовало.       — Сиэтл? Что-то знакомое. Где это?       — Почти на границе с Канадой.       — Далековато ты забралась, — Джастин присвистнул. — Вряд ли так просто сможешь туда добраться сейчас. Поезда дальше Манассаса теперь не ходят. Только если вручить тебя какому-нибудь отряду северян. Да где их тут сейчас искать. Как ты вообще оказалась у Пегги?       Джослин вздохнула. Он даже не мог представить, на сколько она была далека от дома, во времени и пространстве. Она коротко, морщась от боли в губе, рассказала свою историю, опустив только некоторые детали, вроде той, что она из будущего. Не хватало, чтобы ее заперли в психушке, едва она сбежала из публичного дома. Она снова вздохнула, застегивая ремень, в котором пришлось проделать лишнюю дырку. Теперь штаны держались вполне сносно. Она подкатала их и еще рукава рубашки, смотревшейся на ней, как самый настоящий парус. Но зато скрывала все ненадлежащие выпуклости. Накинула сверху плотную куртку, доходившую до середины бедра и тяжело висевшую на плечах, а в карман, подумав, спрятала флакон с мятным маслом. Мало ли, пригодится.       — У тебя есть кто-то там, в Сиэтле? Или в другом городе? Можем попробовать отправить письмо, а потом передать тебя янки.       — Никого у меня нет. Нигде.       — Совсем?       — Совсем.       Джослин снова всхлипнула, зажав нос пальцами, чтобы остановить слезы. Она все не могла принять, как ее могло так угораздить вляпаться. Она была одна посреди войны, на стороне проигравших, к тому же, и знала, чем все закончится, и не было никого, кто бы разделил с ней это бремя. И к северянам она не хотела, потому что снова быть переданной из одних рук в другие, кажется, уже в третий раз она не переживет. И не было особой разницы, будет она на Севере или Юге, когда кругом на многие мили и года не было ни одного знакомого ей человека, не было ее семьи, ее дома, и той прежней Джослин тоже больше не было. А все, что у нее было, — это мужская одежда с чужого плеча и кружевные панталоны из публичного дома под ней. Она бы посмеялась, если ей так сильно не хотелось бы плакать.       — Эй, ты чего? — раздался голос Джастина, услышавшего ее тихий плач. — Не переживай. Найдем мы, куда тебя пристроить. Готова?       Джослин вылезла из кустов, и он критично оглядел ее. Затем смочил из фляги платок, гораздо более чистый, чем был у Бауэра, и аккуратно вытер ей лицо и оставил ей, чтобы приложить к раненой губе. Достал из седельной сумки мешковатую шапку и протянул ей.       — Волосы спрячь, — он глянул вниз на ее босые ноги. — А с обувью надо что-то думать. Любой мужской сапог свалится с такой маленькой ножки.       Они снова скакали в ночи, и вскоре Джослин увидела впереди тусклые огни нескольких костров и белые пятна палаток. Они подъехали к лагерю, где их нагнал запыхавшийся, покрытый копотью лейтенант.       — Потушили. Сгорела пара соседних крыш. У Пегги никто не пострадал — все были на первом этаже. Но верхние комнаты — в хлам. Ох и много придется выложить ей, девочки замучаются работать, — хохотнул он, а Джослин вздохнула с облегчением. У нее гора с плеч упала — никто из людей не пострадал. А Пегги уж как-нибудь переживет, ее было не жалко.       Лейтенант бросил заинтересованный взгляд на нее, сидящей впереди Джастина, и приподнял вопросительно бровь, глядя на своего капитана.       — Знакомься, лейтенант, это Джо, — Джастин похлопал ее по плечу. — Побудет с нами пока. Может, мальчик на что и сгодится.       Лейтенант хмыкнул, скептически осмотрев ее, но промолчал. А через пару десятков метров они ступили в лагерь. Он был небольшим, человек пятнадцать, от силы двадцать. Она насчитала шесть палаток, несколько костров, вокруг которых сидели солдаты в сером. Поодаль паслись лошади, размахивая хвостами и изредка издавая тихое довольное ржание. Пахло приятно какой-то едой, Джослин никак не могла распознать непонятный запах, отдаленно напоминавший барбекю. Она слышала весёлый смех и разговоры, а затем кто-то запел мажорную песенку под пронзительную игру губной гармошки       Come, all ye sons of freedom, and join our Southern band       We are going to fight the Yankees and drive them from our land       Justice is our motto and providence our guide       So jump into the wagon, and we'll all take a ride       So, wait for the wagon! The dissolution wagon!       The South is the wagon, and we'll all take a ride       Певцу и музыканту подпевали на разные лады, часто не попадая в такт и ноты, но это никого не волновало. Солдатам нравилось, они одобрительно гудели, хлопали и посвистывали. Джослин с любопытством смотрела на них, различая радостные, воодушевленные лица, молодые и зрелые, но непременно полные уверенности и надежды. Ей стало не по себе видеть этих весёлых ребят, ещё полных жизни и веры. Они не знали, что их дело было проиграно, а она вряд ли могла им сказать об этом.       Они остановились возле одного из костров, и Джастин, спешившись и молча кивнув солдатам, поманил одного из них, лежащего на грубом одеяле и закинувшего руки за голову с травинкой в зубах. Тот подорвался, едва увидев капитана, и поправил съехавшие очки с маленькими круглыми стеклами. Это оказался отрядный врач по имени Билл. Он отвёл их в свою палатку, зажёг походную керосинку и под пристальными взглядами капитана Маккиннона и лейтенанта осмотрел робеющую Джослин.       — Мальчик, говорите, капитан? — хмыкнул он, бегло оглядев ее грязные босые ноги и лицо.       — Мальчик, Джо. А разве не похож? — многозначительно глянул на него капитан.       — Как скажете, кэп, — Билл поднес к ее лицу лампу и недовольно цокнул. — Где так умудрился, Джо?       Маккиннон рассказал все за нее, причем без утайки. Правда, по его словам, выходило, что в публичный дом забрали именно мальчика и решили пустить его там в известное всем дело. Выходило слегка комично, но Джослин было не смешно, особенно когда Билл смочил спиртом чистую тряпицу и приложил к губе. Она взвизгнула от сильного жжения, потом зашипела, почти как змея, а из глаз полились слезы. Снова. Она сама поражалась, сколько в ней ещё было жидкости.       — Тише, Джо, — Билл добродушно улыбнулся и приложил палец к губам, — а то ещё подумают, что ты девчонка. А это же неправда, ведь так?       Джослин усердно замотала головой, будто от этого зависела ее жизнь. Билл, между тем, достал откуда-то объёмную кожаную сумку и принялся копаться, выудив набор игл и ниток. Смочил выбранную иглу, показавшуюся Джослин крайне большой и устрашающей, вдел нить и повернулся к ней.       — Главное — не дергайся. Постараюсь зашить аккуратно. Но шрам все равно останется. Обезболивающие надо?       Конечно, что за вопросы! Она уверенно кивнула, и ей тут же всучили открытую флягу. Джослин сразу схватила ее и сделала большой глоток, надеясь, что это окажется какое-нибудь убойное снотворное, а проснется она уже с новенькой целой губой. Рану снова дико обожгло, а затем пожар вспыхнул прямо в горле. Она закашлялась, дыхание перехватило, в носу и глазах засвербело от крепости, а во рту остался ужасный горький древесный привкус самопального виски. Все трое мужчин рассмеялась, капитан похлопал ее по спине, а Билл, не теряя времени, крепко зажал между пальцами ее подбородок и сделал первый стежок.       Джослин не знала, как пережила эти минуты, пока врач медленно и тщательно протыкал ее иглой, а следом за ней шла длинная нить. Она чувствовала, как эта нить, словно острое лезвие, миллиметр за миллиметром проходило сквозь ее плоть. Она совсем не хотела остаться с уродливой кривой губой до конца жизни, и, наверное, этот страх помог ей не двинуться с места.       Единственное, что она делала, это все сильнее сжимала пальцами небольшой табурет, на котором сидела, практически до боли в суставах, которая была просто щекоткой по сравнению с тем, что творилось под ловкими руками Билла. Их хваленое обезболивающее ей ни черта не помогло, она была трезва, как стекло и прекрасно осознавала каждую секунду этой пытки.       — Ну, вот и все, — Билл клацнул ножницами и довольно оглядел свою работу и заговорщицки подмигнул ей. — Молодец, крепкий ты парень, Джо.       Он поднес к ее лицу маленькое карманное зеркальце, и Джослин увидела себя впервые с того момента, как попала сюда. Она не узнавала лицо, смотревшее на нее горящими глазами, такими же, как и у нее, но они словно стали другими. Щеки были в тёмно-коричневый разводах, скулы стали более отчётливым, а овал лица теперь четко выделялся, не скрытый вечно распущенными волосами. И конечно, губы. Джослин осмотрела их в последнюю очередь, страшась увидеть нечто ужасное. Нижняя губа распухла и выпирала сильно вперёд, как после укуса пчелы. А по середине, там, где раньше было изящное тонкое колечко, черной нитью шел ровный, но толстый шов.       — Не бойся ты так. Отек сойдёт и будет почти как новенькая, — успокоил Билл, увидев, как расширились от ужаса ее глаза, а зеркало начало подрагивать в руке. — Капитан, что будете делать с мальчиком? — сделав ударение на последним слове, спросил уже у Джастина он, пока Джослин более смело разглядывала свое лицо и губу со всех доступных сторон и пыталась оттереть грязь рукавом куртки.       — Завтра двинемся в сторону Ричмонда. Попробую там пристроить…       Но в Ричмонд они так и не попали. На утро пришло какое-то срочное донесение, и весь отряд, быстро свернув палатки, вскочил на коней и отправился на восток, в сторону Чесапика. И Джослин вместе с ними, за спиной капитана.       Так она и осталась вместе с небольшим отрядом конфедератов. На следующий день уже все солдаты знали про нее. Точнее знали про пятнадцатилетнего мальчишку по имени Джо — именно так она представилась, специально снизив себе возраст, когда увидела, как выглядели парочка ее ровесников из отряда. Она не знала, поверили ли ей, но никогда не снимала шапку, надвинутую почти на самый лоб, и плотно запахивала куртку на груди. Много не разговаривала, только слушала, сидя у костра со всеми, выбирая место потемнее или рядом с Биллом.       Через пару дней, проезжая мимо нескольких ферм, ей достали ботинки, подаренные добродушной хозяйкой, чей сынишка уже вырос из них. Они были старые, но крепкие и на удивление удобные, как раз впору. Эта же милая женщина, смотря с жалостью на худосочного мальчишку, каким и выглядела Джослин среди широкоплечих здоровых солдат и бородатых мужчин, всучила ей две пары штанов от младшего сына и плотную куртку. Теперь Джослин почти не была похожа на огородное пугало в чересчур большой одежде Маккиннона. От него осталась только вязаная шапка, которую она носила, тщательно заплетая волосы в косу и скрепляя ее на затылке с помощью самодельных шпилек, которые она согнула из кусочков проволоки, тоже одолженных на ферме. Билл, уже видевший ее без шапки, говорил, что волосы хорошо бы остричь. Если война растянется до зимы, когда возможностей помыться в реках или озерах не будет, начнется засилье вшей и блох. Она знала, что война будет идти этой зимой, и следующей, и еще одной… Но волосы так и не остригла — они были тем немногим, что осталось от прежней Джослин, из далекого будущего. Она не хотела терять ее.       Спала обычно в палатке Билла, а если не развертывали лагерь, то укладывалась рядом с ним же или Маккиноном прямо под звездным небом. Сначала от жестких поверхностей и неровной земли у нее болела спина, шея… вообще все, но спустя пару недель боль прошла, а неудобства стали привычными. Прошла и тянущая боль в губе. Билл снял швы, и теперь был виден свежий розовый шрам, образовавший небольшую ямочку на губе. С Биллом она в основном и проводила все время в отряде, помогая ему. Ни в каких сражениях, даже мелких стычках отряд не участвовал, ничего крупного еще даже не начиналось, насколько помнила Джослин, но солдаты частенько получали мелкие травмы или другие болячки вроде отравлений. Билл постоянно ругался, что война толком не наступила, а ранения они уже зарабатывали, но терпеливо обрабатывал раны, пару раз даже вправлял вывихнутые пальцы и плечо.       Когда они добрались до Чесапика, солдаты парами или тройками отправлялись в прибрежные города, переодевшись в гражданскую одежду. Часто с ними уходил и капитан или лейтенант. Они двигались с севера на юг вдоль восточного побережья Вирджинии, из города в город, из порта в порт. Сам отряд никогда в город не заходил, оставаясь в нескольких милях от него и стараясь не зажигать костры. Однажды взяли с собой и Джослин, когда лейтенант предположил, что «паренек» удачно затеряется в толпе. Маккиннон подумал и согласился, а она только обрадовалась, что будет хоть какое-то разнообразие. Когда они вошли на центральные улицы города, названия которого она даже не знала, то ее чуть не хватил удар от страха — так много вокруг было солдат в синей форме, северян. За те несколько недель, что она провела с отрядом, они стали казаться ей страшными врагами. Но их никто особо не замечал — едва взглянув на них, солдаты задерживали взгляд на крупной фигуре капитана или лейтенанта, но посмотрев на невзрачного тощего мальчишку, тут же теряли интерес к их компании. С тех пор ее стали частенько брать с собой в вылазки, для отвода глаз, а пару раз ей пришлось даже отправлять телеграммы, замаскированные под обычные сообщения, поскольку мальчик, забежавший на почту, совсем никого не интересовал, даже солдат-янки.       Тогда-то Джослин и поняла, что угодила в какой-то разведывательный отряд, чьей задачей было подсчитывать силы противника на заблокированных портах вдоль Чесапика. В начале она тряслась и дрожала, каждый раз видя северян, однажды даже хотела сбежать подальше, так и не донеся послание до почты, возле которой стояло несколько синих мундиров, потому что это все было не ее: не ее война, не ее люди, не ее страна. Но постепенно страх ушел, пришло осознание, что других людей, страны и дома у нее больше не было, отряд Маккиннона был ее единственным пристанищем. И вскоре ей даже начало нравиться, что она приносила хоть какую-то пользу приютившим ее конфедератам.       В июне они добрались до Ньюпорта, довольно крупного порта, заблокированного северянами. В десяти милях от города уже стоял внушительный полк конфедератов. Джослин рассматривала кучные ряды палаток, множество серых фигур солдат, снующих туда-сюда, пока они направлялись почти вглубь лагеря. Она еще никогда не видела такого большого количества военных, по сравнению с их малюсеньким отрядом — это была чуть ли не целая армия. Она в панике перебирала про себя даты, пытаясь вспомнить, не проходила ли какая-то битва в этом месте, но Ньюпорт ей ни о чем не говорил.       — Держись с нашими ребятами, понял, Джо? — тихо проговорил Джастин. — По лагерю не шастай. Если начнется заварушка — останешься с Биллом, — Джослин кивала, не собираясь даже на шаг отходить от знакомых лиц, а он недовольно покачал головой и продолжил совсем тихо: — Не место тебе здесь, Джо, черт возьми. Ох, не место.       Они спешились возле небольшого свободного участка и разбили свои палатки. Джослин затерялась у костра, разведенного отрядом, и старалась не отсвечивать. Но едва костер затрещал и разгорелся, как к ним начали подходить местные солдаты, завязывались непринужденные разговоры, звучали шутки, все обменивались новостями и приветствиями. Она продолжала сидеть тихо, на нее никто не обращал особого внимания.       — Маккиннон, и ты тут! Надеюсь, с новостями. Мы тут торчим уже неделю, а толку ноль, — раздался радостный громкий голос совсем рядом.       — Дженкинс, рад встрече. Значит, и Монтагю своих лошадок привел? Похоже, наконец, намечается серьезная заварушка, — ответил капитан, когда к ним подсел молодой офицер с лихо закрученными усами и шляпой набекрень.       — Очень надеюсь. Генерал хочет выдавить чертовых янки с полуострова, но они засели там крепко, кордоны такие — что просто так не просочишься, если только юбку надеть да леди прикинуться, — он громко засмеялся. — Пошли, Магрудер не мог дождаться разведки.       Капитан отсутствовал не меньше двух часов. Джослин тихо кемарила у костра, слушая треск пламени, завывания губной гармоники и уже знакомые слова песни, и даже подпевала им, стараясь подражать южному акценту, который она периодически тренировала:       Jeff Davis was a gentleman       Jeff Davis was no fool       Jeff Davis rode a dapple gray       And Abe Lincoln rode a mule       So lay ten dollars down, or twenty if you choose       For I can take the hide off the yankee that stole old Abner's shoes       Тихо подсел вернувшийся капитан, переговариваясь и споря с лейтенантом и Дженкинсом. Джослин прислушалась — это уже вошло в привычку после почти месяца в отряде разведчиков. Кажется, им надо было узнать обстановку в Ньюпорте, но они не могли решить, как пройти кордоны янки. Дженкинс предлагал в качестве отвлечения пустить небольшую группу кавалерии, чтобы разведчики смогли пробраться через посты.       — И потеряешь половину людей. У них наверняка артиллерия уже наготове, — возразил капитан. — Бессмысленная трата жизней.       — Это война. Здесь все наши жизни тратятся бессмысленно.       — Так давайте Джо сходит, а капитан? — вставил лейтенант, сидевший справа от нее. Он похлопал ее по плечу, отчего она поперхнулась глотком воды, а еще оттого, что на нее уставились несколько пар глаз.       — Джо? Что за Джо? — встрепенулся Дженкинс и посмотрел в упор на нее.       — Он у нас парнишка неприметный. Войдет днем с людьми и также выйдет. Янки и не заметят ничего.       — Одного не отправлю, — подумав, сказал Маккиннон, вопросительно посмотрев на нее. — Опасно, а он совсем молодой еще. Ты сам-то как, Джо?       Джослин пошевелила плечами, расправляя их, и медленно кивнула.       — Я могу с ним пойти, — ответил лейтенант.       Снова завязался спор, как лучше быть и кому идти. Джослин внимательно слушала каждое слово. Она уже не испытывала того сильного страха, что был в самом начале, лишь легкое волнение, тревогу, толику будоражащего испуга, отдававшегося в коленях, заставляя их слегка подрагивать. Солдаты все продолжали петь, заголосив очередную песню, в этот раз грустную, что-то о девушке, что ждала своего любимого с войны. Маккиннон, Дженкинс и лейтенант все еще обсуждали какие-то детали и тихо переругивались.       — Надо бы Джо кого-то под стать, чтобы тоже легко мог затеряться, — пробормотал Дженкинс, задумавшись, а потом резко заорал, что подпрыгнул даже капитан, а Джослин пролила на себя остатки воды из фляги: — Уитлок! Капрал!       Джослин стряхивала капли с куртки, недовольно сопя под нос, когда услышала, как к ним легко подбежал еще один солдат и встал перед Дженкинсом. Она продолжала возиться со своей промокшей рубашкой, когда он заговорил:       — Глянь, Джастин. Смахивает немного на твоего Джо и сообразительный к тому же. За братьев сойдут и легко проскочат пост. А ты со своими ребятами иди, как и планировал, через озеро. Двойная страховка.       — Как зовут, капрал?       — Джаспер Уитлок, сэр, — ответил приятный голос, отдавшийся в груди Джослин лишним ударом сердца. Или просто такое знакомое имя заставило ее вздрогнуть.       Она подняла голову и взглянула на подошедшего капрала. Высокий, светлый, очень симпатичный в шедшей ему серой форме. И такое до боли знакомое лицо. Она едва не ахнула в голос, подавив порыв вскочить и кинуться к нему. Только продолжала и дальше изучать его взглядом, не упуская ни единой детали. Это, конечно же, не мог быть Джаспер Хейл хотя бы потому, что Джаспер Хейл еще не родился. Да и фамилия была другая. И черты лица чуть мягче, чем она помнила, волосы чуть короче, кожа явно не такая бледная, а очень даже загорелая. Но она не могла отрицать, насколько он был похож на того, другого Джаспера, практически близнец. А может, он и был его далеким родственником, подумалось ей, и от невероятности подобного совпадения, у нее засосало под ложечкой. Он посмотрел на нее своими пронзительными, совсем не золотистыми, а ореховыми глазами прямо в упор, усмехнулся такой знакомой половинчатой усмешкой, и у Джослин еще сильнее забилось сердце, когда она просто потерялась в этих знакомых и одновременно совершенно других глазах.