Натурщица

Легкий снег. Автобусная остановка. Холода. Люди кутаются в шарфы, толкаются. Йеджи такая же обычная незнакомка, у которой из-под упрямо надвинутой на самые брови шапки, выбивались волосы рыжие, словно пожар. От неё чуть-чуть повеяло вишневой кислинкой, и кто знал, духи это были или её настоящий запах. Случайный незнакомец, стоящий на автобусной остановке машинально обернулся, но в секунду забыл ту, что невидимо мелькнула на периферии, обдав его ярко-кислой аурой. Хван ненавидит зиму. Эти нелепые пуховики, шарфы, что норовят смазать помаду, шапки, не оставляющие шансов сохранить на голове что-то, кроме «гнезда». Хван ненавидит и свою импульсивность и спонтанные решения, что привели её в этот таинственный район. Все было просто — Йеджи нужны были деньги, хоть и не очень срочно. Из-за количества тренировок и учебы эта затея откладывалась на долгие месяцы, настойчиво задвигалась в самый дальний край, где позже бы просто заросла паутиной и плесенью. Если бы не Юна, что со своей заискивающей улыбочкой шепнула ей на ухо «Эй, я слышала одной синеволосой художнице жизненно необходима натурщица. Понимаешь к чему я клоню, а?» Все, казалось, просто – Рюджин нужна натурщица, а Йеджи нужны деньги. Но казалось ровно до того момента, как темные глаза, что в полумраке казались совсем черными, с научным любопытством обвели её силуэт, забираясь под слои одежды, и Йеджи поняла, что встряла по полной. Хван думает, что это иронично — пропадать в чужих глазах, затягивающих глазах, манящих своей густой, как горький шоколад, тьмой. А еще ироничнее позволять себе быть такой открытой перед этим взглядом. Открытой во всех смыслах Хотя казалось бы, чего ей стоило раздеться? Йеджи не была из легкосмутимых. Каждый день начинался в раздевалках, в ожидании очередной тренировки, так что чужие липкие взгляды на себе стали обыденными, привычными, ровно как и вечно перебинтованные пальцы. «Лидер волейбольной команды» – даже вспоминая собственный титул, Йеджи слегка улыбается и упрямо прямит спину. Но Хван все еще чувствовала себя безумной или глупой, бредя по тонкому слою сеульского снега к дому девушки, которую едва ли знала. Минимальные сведения о Рюджин были получены из рассказов Юны и двух случайных пересечений. Из основных познаний Хван, Шин – задиристая художница, любившая доставлять людям неприятности. Из последнего, она, назло всем вокруг и наперекор строгим преподам, покрасила волосы в синий, ножницами отстригла каре, затянув себя в огромную сеть вызовов родителей, скандалами и разборками. Эдакую дерзость Йеджи находила довольно безрассудной, но молчала, ведь Юна просто обожала эту историю. И все это не считая абсолютно нескромного рта, из которого иногда вылетали такие слова и мысли, что уши приличных набожных граждан сворачивались в трубочки. Впрочем, Шин было плевать, и Йеджи это нравилось. Только в свете фонаря, Хван обращает внимание, что снег блестит так мелкодисперсно и остро. Так же остро как блестели блики в глазах Рюджин, когда она, лукаво улыбнувшись, подошла с Йеджи с заискивающей фразой: «Эй, красотка, тебе работёнка не нужна?». Хван помнит, как прищурила свои глаза, что наверняка сделало их похожими на полумесяцы и кивнула в непонимании и смущении от этого заевшего «эй, красотка». Сразу после краткого объяснения Шин, захотелось отказаться, но, пока Йеджи решительно думала лишь о том, как выглядит в данной позе со властно скрещенными руками, язык сам собой выдал «да». Хван хотела было поправиться, но кончики губ синеволосой самодовольно поползли вверх и на щеках появились очаровательные ямочки, так что Йеджи просто замерла, не в силах сдвинуться. К тому моменту, как наваждение прошло, Рюджин уже отошла, а люди, копошившиеся вокруг нее, полностью закрыли своими телами синюю макушку. «Я просто не люблю разочаровывать» – именно так Йеджи оправдывала свое согласие Юне, что довольно лыбясь, трясла рыжеволосую за плечи. Возможно, Йеджи просто хотела еще раз услышать это присловутое «эй, красотка», что вкупе с низким голосом Шин заело на самой подкорке, как заедают самые попсовые и бессмысленные песни. Крыльцо освещала лишь одинокая лампочка, чей свет был так же холоден, как и нынешний декабрь. Йеджи в нерешительности набрала на домофоне «12», пытаясь убедить себя, что дрожит всего лишь от мороза. Снежинки окончательно выбелили ресницы, продолжали падать на лицо, волосы. Приятный бархатный голос из домофона спросил с украдкой: «Хван Йеджи, ты?». Ответила та лишь скупым «Ага», смотря как с выдохом изо рта вырывается клочок пара, быстро растворяется в морозном воздухе. Домофон пискляво завибрировал, пуская внутрь. «Браво Йеджи, назад пути не будет. Ну и где же теперь твоя смелость?» Последние следы зимнего холода кусают шею, пока Йеджи поднимается по лестнице. Шин ждет её с улыбкой, лениво опираясь на дверной косяк. Рюджин довольно красивая. Возможно даже слишком. У нее короткие синие волосы и большие, круглые глаза, чёрные, словно Лавкрафтовская Бездна. Совершенно точно, Рюджин её заметила, слегка повеселев, а может это Йеджи лишь показалось. Теперь уже не повернешь назад, не пройдешь мимо, сделав вид, что приняла Рюджин за очередное дерево. – Долго меня ждешь? – слегка виновато спрашивает Йеджи. – Всю жизнь, – насмешливо тянет Рюджин, пропуская гостью внутрь. – Сильно замерзла? – Неа, по ощущениям лишь получила легкое обморожение, не бери в голову, – иронизирует рыжая, не понимая с каких пор ведет себя так легко с незнакомым человеком. – Вот-вот, назад можешь вообще без куртки идти, мне оставишь, – подхватывает Шин, а ловя на себе наигранно неодобрительный взгляд, продолжает: – что? Мне так идет белый цвет, ты бы видела, – кокетливо подмигивая. То, с какой легкостью ей давался флирт, эта ленивая, но дерзкая манера речи… Все же, Шин Рюджин была уникальна, точно чертова аномалия. – Завали, Шин, – Йеджи мягко увиливает от пристального взгляда. Что-то внутри шепчет, что играть с Рюджин опасно. Хван себе верит, покорно уходит осматривать гостиную. Здесь был уют и творческий беспорядок. Мольберт в самом центре, столы, заваленные карандашами и фломастерами, плакаты с рок группами - это первое, что бросилось в глаза. Взгляд отскакивал от стен, не зная за что зацепиться. Настольная лампа держалась на честном слове, увешенная всякими кулонами и браслетами, а на двери мишень с дротиками. Палитра с маслом, пестрящая всеми оттенками серого и пыльного, довольно милые кисейные занавески, а в дальнем неприметном углу, куда (как скорее всего предполагалось) не упадёт любопытный взгляд, пылилась красная гитара. – Ты играешь на гитаре? Я не знала. – Ты много обо мне знаешь, – в ответ снова эта вибрирующая усмешка, забираюшаяся под самую кожу. – Там твоя комната? Мы в ней расположимся? – Хван ненавязчиво подползает к самой двери, пока чужая рука настойчиво не одергивает её за талию. – Не думаю, что стоит туда ходить, – тот же натянуто-вежливый тон, что был у Йеджи, обаятельная, но властная улыбка, аккуратное, но настойчивое движение, ненавязчиво уводящее от заветной двери. Цепкий взгляд рыжеволосой заметил все, но не в приоритетах Хван состроить из себя наглую стерву, так что она позволяет себя обманывать. Пальцы понемногу стали отмерзать, приобретая естественный оттенок. Йеджи в нерешительности повернулась к синеволосой, что за которую паузу успела осмотреть ее как-то слишком внимательно. Эта неловкая тишина, тяжелые взгляды – все выдавало зависшую в воздухе нервозность. – Напомни, что я должна делать? — Хван обезоруживающие улыбнулась, слегка наклонив голову. Рюджин впала в ступор на мгновение, слишком пристально вглядываясь в родинку на кончике чужого носа, но через секунду отвела взгляд, уткнув его куда-то в кисейные занавески. – Тебе нужно просто раздеться и позировать мне так, как посчитаешь нужным. Если устанешь или мышцы слишком затекут всегда сможешь уйти, я тебя не держу. – Шин спокойно заглянула в чужие глаза, продолжила, — Ты боишься, что я окажусь маньячкой-извращенкой? – Рюджин заметила как Хван слегка напряглась, – Не переживай, можешь не снимать лифчик, недотрога. Как только дверь за Шин закрылась, Йеджи обессилено упала на кровать. Все слишком легко, слишком подозрительно, Хван, должно быть, подписала контракт с дьяволом еще тогда, когда оказалась с Рюджин в одном помещении. Сильнее встрять было некуда. Некуда было и бежать. Из окна на нее смотрели своими пустыми глазницами-окнами еще шесть этажей вниз. А устраивать сейчас догонялки или прятки было бы попросту инфантильно. «Где твоя смелость теперь, Хван Йеджи?» – подбадривающе воскликнуло сознание. «Наверное там же, где и съеденный по пути батончик» – рыжеволосая дерганно усмехнулась, смотря на себя в отражении оконного стекла. Ну какая из нее натурщица? Ярко-рыжие волосы, беспорядочно раскиданные по плечам, залегшие под глазами тени, нервная гримаса, лукавый пришур, а в глазах – тупая загадка. По собственному разумению: она выглядит неплохо, но нечасто. Ну и зачем художникам такие модели? «Ты точно проебалась» – обречено подытоживают остатки разума, когда на пол спадает рубашка, а за ней и теплые штаны. Холод слегка кусает и щиплет оголённую кожу. Даже при наличии нижнего белья менее неловко не становится. Позу она решает выбрать не слишком экстраординарную, так советовали на тех душных подкастах, за которыми она и провела примерно полночи. Уложившись на диван, одну ногу она оставила полностью прямой, а вторую согнула в колене. Руки покоились на впалом животе, не перетягивая внимание с молочных бедёр. Растрепанные, спутанные волосы лежали как можно более аккуратно, а лицо было решено отвернуть к стене. – Хей, ты можешь зайти, – Йеджи показалось, что Рюджин не услышит её, более того, она надеялась, что не услышит, но синяя макушка моментально появилась в дверном проёме, – Так нормально? – почувствовав, что Шин замерла, Хван оцепенела, но чужой лелеющий тембр успокоил: – Более чем, – Хван слегка жалеет, что не видит чужую реакцию, а продолжает бессмысленно рассматривать орнамент обоев, – я включу музыку? Получив согласное мычание в ответ, Рюджин копошиться в телефоне, и уже через секунду, комнату сотрясают дерзкие, под стать самой Шин, мотивы. Чуткий слух улавливает шуршание бумаги, как карандаш быстро скребет по белому листу. Хван безумно хочет заглянуть в чужие глаза. Что же в них теперь? Всё та же дерзость и наглость? Может, презрение и равнодушие? Последнего бесстрашная Йеджи необъяснимо боится. Иррациональный интерес искорками щекочет кожу. Неужто, всему виной желание потешить самооценку? Всего лишь небольшой поворот головы, всего лишь… Но она продолжает лежать на месте, слыша размеренный скрежет карандаша о бумагу. В любом случае, Рюджин платит ей деньги, чтобы она просто лежала и не мешала работе. Одна постановка длилась сорок пять минут, так что можно было бы и подождать. Молчание Шин хоть и было естественным для данной ситуации, но ужасно напрягало. Хоть Хван и знала о Рюджин и мало, но, по рассказам Юны, она была душой компании и никогда не затыкалась, так что сейчас тишина от неё казалась громкой. Всю комнату заполнял запах Рюджин - жженые спички, дешевый пакетированный кофе и сладкая ежевика. Йеджи блаженно глаза закрывает, вдыхая приятный запах, что грозил остаться и на её коже, до того уж был едкий. Хван вполне может стать зависима от этого аромата, уж очень он дурманящий. Как и ожидалось, работа натурщицей безумно скучна. Йеджи вновь и вновь елозит взглядом по орнаменту обоев. Более того, мышцы начинают неслышно пульсировать от тупой, разливающейся боли. А к боли, Хван уж точно не привыкать. Боль - норма спорта. Интересно, Рюджин нарисует ее перебинтованные пальцы или просто обойдет стороной эту деталь? Хван помнит каждый свой шрам, каждую травму, полученную на волейболе. Сейчас уже перевязки и синяки стали чем-то обыденным, но в детстве, Йеджи долго привыкала быть не феей и принцессой, а «девочкой с разбитыми коленками». Скоро продолжатся соревнования, что означает то, что тренировки станут чаще и жестче, а на теле появятся новые синяки, расцветут сиренью под ключицей и ребрами. Этот сезон всей их команде даётся не очень просто. Даже его начало ударило по всем сильно. Ничего не скроется от внимательного взгляда лидера, на то она и лидер. Даже то, что улыбки их либеро, Лии, стали такими же фальшивыми, как алмазы в ушах Йеджи. Казалось, жизнь становиться проще. С самоконтролем все тоже становиться лучше. Раньше Йеджи тяжело переносила резкие вспышки гнева, когда пальцы выгибались от желания вгрызться пальцами в чужой скальп. Сейчас же агрессия осталась только на волейбольном поле. Из мыслей её вытаскивает поток вполне реальных матов, раздающихся рядом. Йеджи непонимающе поворачивает голову в сторону источника звука, не до конца понимает можно ли ей менять позу. – Эй, Йеджи, все в порядке, я просто перестаралась. – Рюджин показательно приподняла карандаш с обломанным грифелем. – Осталось минут двадцать где-то, я сделаю в перерыв чай. – По рукам. Остальные двадцать минут пролетели менее стремительно. Йеджи неосознанно вслушивалась в каждый штрих, пока внизу живота разрасталась неясная тревога, чавкала черным мазутом. Мысли копошились самым темным роем, но одновременно думать было не о чем. Альбом, играющий на фоне сменился с тяжелых мотивов на лирические, заунывные любовные. Йеджи незаметно фыркает. Она никогда не любила подобное. Выжать из себя все эмоции, а потом петь для пьяной и жадной до страданий публики на концертах или корпоративах? Все напоказ – все калеки с разбитыми сердцами, продающие их практически задаром на музыкальных площадках. Торговля душами значительно упростилась, не так ли? Узор на стене уже прилично замылил глаза, надоел. Эти однообразные рисунки на бежевом фоне. Йеджи отводит глаза, вновь натыкаясь на них же. Проще просто закрыть их. – Красотка? Ты не уснула? – снова эта прилипшая «красотка», что именно от Рюджин почему-то звучит так легко и смущающее. Йеджи же медленно отлепляет взгляд от стены, пару раз заторможенно моргает и выдыхает с усмешкой. – Решила украсть меня? – Йеджи по-лисьи ухмыляется, а у Рюджин появляется тот же долгий-долгий застывший взгляд. Хван поспешно прерывает зрительный контакт, вспоминая, что вообще-то все еще лежит полуобнаженная. Она торопливо накидывает длинную рубашку на плечи, застегивает пуговицы. — Ты мне чай обещала, помнишь? — О таком не забывают, — многозначительно тянет Рюджин, проходя вперед. Они сидят на теплой кухне, грея о кружки замерзшие пальцы. Хван ногу на ногу закидывает, посмеиваясь над тем, что никогда так не радовалась простой свободе действий. Йеджи с трудом вспоминает, когда в последний раз чувствовала себя так хорошо, потягивая обычный чай на самой обычной кухне. Они сидят друг напротив друга за деревянным столом, уютно молча. Рюджин предлагает порезать ей в чай яблок, а Йеджи, хоть и смотрит непонимающе, но соглашается. И не жалеет, ведь так правда вкуснее. Рюджин сжимает в ладонях белую фарфоровую чашку с пакетированным кофе без сахара. Это уже третья, и Хван почти пугает её пристрастие к настолько крепкому кофе. Йеджи слегка морщится, растирая ногу, и конечно Шин это замечает. – Хей, все в порядке? – нотки участия в её медовом альте звучат поистине невероятно. – Ага, я на тренировке травму получила и заняла позу, где травмированная нога была под напряжением, — Хван жмурится слегка сильнее, когда нащупывает болевую точку. – Не бери в голову, я сглупила. – Почему ты не сказала? Мы могли бы сменить твое положение. – «И правда почему, Йеджи?» – поддакивает сознание. Рыжая и сама не знает. Это хрупкое спокойствие в комнате, пахнущее кофе и ежевикой, казалось, способно разрушиться даже от слишком громкого шороха, что было иронично, вспоминая то, что параллельно играла жесткая и громкая музыка. – В любом случае, спасибо за твое терпение. Мне кажется, кофе после пар смог бы сгладить эту ситуацию с ногой? – Тон Рюджин не терпит отказов. Йеджи кивает. Не то, чтобы она любила кофе, но возможность встретиться с Рюджин снова казалась довольно заманчивой. – Ты занимаешься волейболом? – неожиданно выдает Шин. – Почему ты так думаешь? – вопросом на вопрос, Йеджи ужасно неоригинальна. – У тебя перебинтованные пальцы и сбитые косточки, вот тут, – Рюджин мягко ведет по предплечью, пока Йеджи таращится на нее, как на восьмое чудо света. – Ты что-то типа реинкарнации Шерлока? – Йеджи подозрительно глаза щурит, пока Шин лениво опирается щекой на кулак, смотрит долго-долго, издеваясь. — Как минимум из нас двоих Шерлок точно не ты, раз уж не рассматриваешь вариант того, что Юна чертовски болтливая, – вероятно, лицо Йеджи сейчас выражает целый калейдоскоп эмоций, раз уж Рюджин начинает беззвучно закисать от смеха. – Раздражаешь, – резюмирует рыжеволосая, отворачивается к окну, ударяя по столу кулаком.«Остынь» — всплывает в голове. Как часто она это слышала. Еще немного — и это станет ее вторым именем. Шин прикусывает щеку, чтобы смеяться менее очевидно. – Как вы вообще познакомились с Юной? – Мы ходили в одну художку. В подростковые годы я переживала панковски-рокерский период. Как видишь, он все еще не прошел. — Рюджин показательно проводит по своим синеватым волосам, — тогда я постоянно таскалась с наушниками на шее, отчасти назло учителям. В один день, наша преподша затошнила, что ультразвук уничтожит мою щитовидку, что я должна немедленно их снять, а я ответила ей, что хочу стать мутантом, – Йеджи смеётся, и Рюджин аккуратно наклоняет голову, будто наслаждаясь её видом. От нежности и теплоты в её взгляде у Хван перехватывает дыхание. – И Юна предложила тебе быть мутантами вместе? – догадывается рыжеволосая. – Бинго, - на спокойном лице Рюджин играет улыбка. Красиво – мягко сказано. Такое зрелище незаконно. — Почему ты предложила мне эту работу? Разве у вас в универе нет занятий с натурщиками? – этот вопрос давно царапал горло. Йеджи не понимает, как он не вырвался раньше. – Натурщики приходят со второго курса, а мне практика неплоха и сейчас. – Рюджин пожимает плечами, а Хван чувствует себя довольно глупо, раз уж все и правда так уж просто. – Почему ты решила стать художницей? — Йеджи вяло крутит ложкой в чае, наблюдая, как от такой махинации и сами кусочки яблок начинают кружиться, будто в хороводе. – Это допрос? – Рюджин опирается головой о руку, в чужие глаза заглядывает, заставляет оторваться от созерцания кружки. В воздухе вибрирует усмешка, когда Хван вблизи сталкивается с этими терпкими солодовыми глазами, внутри которых разливается чистейшее электричество. Рюджин абсолютно безупречная, – так думают все, кто её видит, так что Йеджи не чувствует себя слишком виноватой, когда в голове пролетают мысли, что она довольно горяча. — Я рисовала с детства и у меня это выходило неплохо. Я никогда не занималась тем, что у меня не получалось, ведь зачем стучаться в закрытую дверь? — Горе-философ, лучше покажи результат твоих "стуков в открытую дверь", — Йеджи кивает в сторону скетчбука, Рюджин без лишних слов подталкивает к ней работу. Нервные, но четкие линии складываются в силуэт Йеджи, который, говоря честно, похож больше на античное божество. Хван слабо верит, что на самом деле выглядит так, вновь и вновь елозит по безукоризненному полотну, выискивая несоответствия. И не находит. Мельчайшие шрамы, короткая цепь родинок, рассыпанных по животу, пластыри на коленках, перебинтованные пальцы – все прорисовано идеально точно, детально. Йеджи даже находит место, где по-видимому сломался карандаш, ведь на линии талии акцент получился слишком оборванным, но это не делает работу хуже, а лишь придает ей дерзкого шарма. – Это невероятно, Рюджин, — Йеджи по-детски забавно подносит лист к самым глазам, пытаясь рассмотреть самые мелкие детали. – Я знаю, красотка, – Шин думает, что ей нравятся её глаза, – такие же она видела у лис-оборотней Кицунэ из книг. Не нарисовать их в следующей работе было бы настоящим упущением. – Кстати, – Хван поспешно встает, роется в своей небольшой сумке, пока не вытягивает из нее заветный предмет квадратной формы – Это альбом Måneskin, я нашла его пока разбирала шкаф, а Юна сказала, что ты любишь эту группу, – почему-то Йеджи не хотела признаваться, что убила кучу времени, пока искала его по всем гиковским магазинам. – Ого, – Рюджин и правда выглядит удивленной. Ее длинные пальцы бережно проходят по обложке, а в голове зарождается не самая приличная мысль о том, что Йеджи была бы не против ощутить это касание на своей шее. – Ты пытаешься меня умаслить, Хван Йеджи? – снова насмешливый взгляд, острый, как бритва угол улыбки. – Я разбирала шкаф, а не мечтала о невозможном, – делая акцент на первой части предложения, Йеджи встает. Их перерыв подходит к концу. Второй академический час Йеджи решает провести уже не в компании изрядно надоевших обоев. Она скрещивает ноги, как в позе лотоса, а рукам позволяет лежать свободно, будто бы непринужденно. Голова опирается о стену так, что рыжеволосой открывается идеальный вид на Шин. – Хван? Я могу начинать? – рыжеволосая кивнула, улыбнувшись, и отвела взгляд, словно стыдясь необоснованного счастья, загоревшегося в глазах. Йеджи наконец выпадает шанс заглянуть в солодовую тьму чужих глаз во время работы. Шин меняется, как по щелчку. Глаза практически не бликуют, что делает их топкий мрак глубже, но больше Йеджи удивляет сам взгляд. Нет-нет, там нет ничего, что Йеджи опасалась – никакого презрения, никакой похоти. Взгляд лишился ленивой типично-Шиновской усмешки, там нет той власти и задора. В глазах Шин – хладнокровный расчёт, беззвездная глактика, пустота. Взгляд бесстрастно обводит ноги рыжеволосой, будто бы она и правда стала для нее объектом, на подобии куба или шара. В ее руках короткий огрызок от карандаша, на лице — смазанной тушью очерчивает эпитафию смертный приговор всем попыткам Йеджи держаться непринужденно. – Ты пялишься, – качает головой Шин. – Я знаю. - исчерпывающий аргумент. – Нравится вид? - брошено небрежно, необдуманно, этим же холодным тоном. – Более чем, – Йеджи сама не понимает, что сказала, пока по лицу Шин на мгновение не расползается горделивая усмешка, быстро сменившаяся тем же академическим бесстрастием. Воздух в комнате резко нагревается, словно раскаляется вокруг них и переходит в состояние плазмы. *** После пар Рюджин уже ждёт её у главного корпуса, оперевшись на стену в своей типично-Рюджиновской позе. Грязно-серое небо смешивается с молочной снежной пургой, осыпается белой пудрой на асфальт. – Что ты тут делаешь? - Йеджи подходит ближе, руку на плечо кладет. – Вычисляю массу Юпитера, незаметно? – Шин губы в издевательской усмешке тянет, так что Йеджи даже не может хотя бы изобразить осуждающий взгляд. В своих старых, но самых крутых ботинках, синеволосая определенно блистает. Мимо ходят однокурсники, не забывая оборачиваться на незнакомку с волосами цвета яркого кобальта. Рюджин, вероятно, имеет иммунитет ко всем прямым взглядам, рассматривающим чужеродный организм в налаженной системе. Шин крутая, другого слова и не подберешь. Казалось, вся эта самоуверенность давалась ей легко, что вызывало в Йеджи микроскопическую долю зависти. Вот они – жертва системы и героиня-бунтарка – не иначе. – Почему ты не на парах? – Рюджин закатывает глаза, но что поделаешь, раз уж в этой ситуации именно она прижата к стене во всех смыслах, словно чертова бабочка, пришпиленная булавкой к доске. – Прогуливаю. Там все равно ничего интересного не будет. Юне не говори, а то мозг вынесет, – Шин плечами пожимает, пытаясь выскользнуть из «плена» Йеджи, но замечает ее взгляд. – Ой ну и ты туда же. Тоже мне, мамочки нашлись. – Не надейся, Шин. Я просто не хочу, что бы тебе за это влетело, – вылетает слишком резко. Даже тут пролезает эта сторона Йеджи – лидерская, властная, не терпящая отлагательств. «Остынь» – Ой-ой аж боюсь. Хван, тебе говорили, что ты рельса? А еще и шпала, в одном лице. – Йеджи замирает, мечась от тотального раздражения до истеричного смеха. Шин выжидающе склоняет голову, а потом хватает рыжеволосую за руку и тянет за собой. Ее усмешка такая же жалящая, как прощальный воздушный поцелуй – Пошли уже, блюститель правил, кофе нас ждать не будет. Рюджин первая на кого не действуют все эти приемы: пронзительный взгляд, сжатые в тонкую линию губы, бодливо наклоненная вперед голова. Это раздражает. Но в то же время в этом есть что-то неизведанное, удивительное, что абсолютно ставит в тупик, точно самая настоящая аномалия, которую Йеджи хочет исследовать вдоль и поперёк. Они идут так близко, что Йеджи может задеть мизинцем мизинец Рюджин и притвориться, что это всего лишь случайность. Рюджин будет прятать ухмылку — притворяться, что не заметила. – Как твой день? — оборачивается на нее Шин. – Выбила автомат по философии. – Шин многозначительно мычит в неком одобрении, а кончики губ Йеджи механически взлетаю вверх от такого простого действия. Хван бы хотела рассказать ей больше, если бы не противно завибрировавший телефон. На экране высветилось фото Юны. – Черт, секунду, Рю. – Рю? - её брови насмешливо взмыли вверх, но Йеджи, не демонстрируя своего смущения, показывает жестами заткнуться. Сейчас, слава Богоматери, синеволосая повиновалась, лишь равнодушно пожав плечами. – Хван, мать твою, Йеджи, каким ураганом тебя унесло? Ты вышла из универа на минуту раньше, чем я. – раздался из динамиков звонкий, раздраженный голос. Хван отодвигает от уха телефон, сбегая от этих пронзительных интонаций. – Да так, одним синеволосым, – косясь глазами на Рюджин так, будто Юна способна увидеть, тянет Хван. – Рюджин? Какими судьбами? - Тон подруги смягчился, стал менее назидательным. – Хей, я обещала твоей красотке кофе, прости, что пришлось её выкрасть, но по-другому мне ее не выловить. – в голове снова приятно зависает эта «красотка». Остается только надеяться, что лицо сейчас не выражает ничего радикальнее приличной постной мины. – Серьезно? - Хван слышит в тоне Юны беззлобную усмешку, такую, будто бы она сдерживает смех. – А я думала, что ты, Йеджи, терпеть не можешь кофе. – Но я люблю кофе с сиропом. – Неа, не любишь. Рюджин, я не знаю, что ты с ней делаешь, но продолжай в том же духе. Это круто. – Рюджин поднимает глаза на рыжеволосую и снова улыбается так сердцеразбивающе. Хван предполагает, что вполне могла бы стать зависима от этих улыбок, даже вынесла бы подобный критерий в свой мнимый список «Топ три необходимые характеристики потенциального партнера», если бы конечно придерживалась подобных рамок. Но и тут была проблема: Йеджи уже успела мысленно примерить эту улыбку самым красивым людям, но никому она не шла настолько, насколько шла Рюджин. Было в её внешности что-то завораживающее, чарующее, куда хотелось смотреть так же неоправданно, как в бездну. В кофейне тепло, пахнет корицей и чем-то сдобным. Резкий запах парфюма Хван сюда не вписывается, он залезает в каждую трещину, проникает в каждую поверхность. Темнеет в феврале быстро, но за окном еще не зажёгся ни один фонарь. – Может присядем? – неожиданно предлагает рыжеволосая. – Напрашиваешься на небольшое свидание? – усмехается заговорчески Шин. – А ты приглашаешь? – передразнивает её манеру Йеджи. – Даже плачу. – Понятное дело. – победно улыбается Йеджи и глаза Рюджин снова немигая останавливаются на её лице в этом долгом, изучающем выражении. – Что обычно спрашивают на свиданиях? – Не знаю. Какую-то приторную херню по типу «что делает тебя счастливой?». – безразлично пожимает плечами Рюджин, но, замечая на себе внимательный взгляд раскосых глаз, обреченно вздыхает и закатывает глаза. – Нет, Йеджи, уволь меня от этого. – Ты сама начала. – напирает рыжая, а Шин корчит самое страдальческое из возможных выражение лица. – Начни ты, а? – молельным тоном протягивает Рюджин, за ухо убирая синий локон, что в ярком свете отливает чистейшим кобальтом. – Ну если уж так, – Йеджи задумывается буквально на секунду, пока Лавкрафтовская бездна чужих глаз продолжает следить за каждым ее движением. – Наверное чувство того, что я нужна. Чувство лидерства, команды. Меня заряжают наши победы, то, как мы близки. Мне нравится шум трибун и свист толпы, нравится отпускать себя впервые за долгое время, не сдерживать эмоций и… наверное это и делает меня счастливой. – кончики губ дергаются вверх, а Рюджин так и замирает, лисью улыбку глазами впитывая, как губка, по-глупому ресницами машет. Шин молчит где-то с полминуты, прежде чем ответить. – Мне нравится, как бликовали твои глаза, пока ты говорила это. – полушепотом выдает Рюджин, совершенно ставя Йеджи в тупик своей честностью. – Я не знаю, что ответить, мне жаль. Я планировала соврать что-то про рисование или гитару, но почему-то подумала, что ты бы меня раскусила. – Я уверена, что у тебя есть, что-то, что делает тебя счастливой, ты просто не видишь этого. Хочешь, я помогу тебе это найти? – сарказм, проявившийся на лице Шин не сулит ничего хорошего. Ее губы трогает издевательская усмешка. – Говоришь, как в идиотских мелодрамах. – Йеджи кусает внутреннюю сторону щеки, стараясь не сорваться. Чужое спокойствие лишь усиливает горечь обиды, что расцветает под самыми ребрами. – Ты умеешь испортить момент. – Хван крутит огненно-рыжий локон на пальце, вперив в него свой взгляд, глаз на Рюджин не поднимая. – О да, это моя фишка. – Рюджин улыбается так сердцеразбивающе: растерянно, слегка виновато, но обаятельно. – Но окей попробуй. Хочешь подпишем договор? – Шин весело подмигивает, вытягивая из кармана ручку. Они подписали договор на салфетке в обычной кофейне. Это было глупо и очень весело. Кто знает, кто не сдержит свое обещание первым?