Натурщица

Хван Йеджи слабо замечает то, как легко и ненавязчиво Рюджин становится частью ее скомпонованной и упорядоченной жизни. Еще пару раз Йеджи приходит к ней попозировать и каждый новый рисунок получается детальнее и причудливее предыдущего. После последнего из таких визитов Рюджин и оказывается на чертовски огромных трибунах, окольцовывающих волейбольную площадку, плотностью задавленная фанатами, что ожидают игры. Это началось и закончилось фразой Хван: «Хей, Рю, я не смогу к тебе придти в пятницу, может тебе будет интересно поделать наброски во время матча, что думаешь?». Возможно, была бы тут Юна, было бы веселее. Но увы, она безбожно слилась на какую-то пересдачу, слезно обещая успеть на следующую игру. Предательница. Хотя отчасти она и была рядом, строча каждую секунду довольно бесячие сообщения: Юна: Держи юбку, Шин Рюджин, сегодня играет твоя благоверная! Рюджин: Я не ношу юбки с седьмого класса, дурилка ты картонная. Юна: То есть «благоверная» тебя вообще не смутило? Рюджин: Тебе показалось. Меньше дорам смотри, может мозги на место встанут Юна: Фу какая ты грубиянка! Как тебя Йеджи терпит, она же просто святая Рюджин: Я атеистка. Юна: Душнила - вот кто ты. Их перепалку прервал выход игроков на поле. Рюджин быстро прячет телефон в карман, взгляд бродит в поисках знакомой рыжей макушки, тут же цепляясь за нее. Рюджин никогда не любила спортивные игры, как концепцию, а командные игры уж тем более. Серьезно, ты же можешь выложиться на сто, согнуться в три погибели, а все равно твоя команда проиграет из-за одного излишне ленивого мудака. Но в этом матче не было такого даже близко. Команда Йеджи работала как единый организм. Они понимали друг друга с полукивка, мгновенно перестраиваясь или перекидывая друг другу мяч. И центром этого организма, главной шестеренкой была Йеджи. Ее рыжие, словно пожар, волосы мелькали то в правом, то в левом углу сетки, она шла напролом, подставляя себя под удар, ловко отбивала мяч, не оставляя ни единого шанса соперникам. Её взгляд стал сосредоточенным и агрессивным, а вкупе с цветом волос, она больше походила на разъяренную фурию. Рюджин поймала себя на том, что ей правда не все равно на счет. Только когда команда Йеджи вырвалась вперед и трибуны разразились подбадривающим улюлюканьем и свистом, от которого заложило уши, Шин вспоминала, что совершенно забыла о своем скетчбуке и о цели нахождения здесь. Когда синеволосая вновь вернулась к созерцанию Хван, та приподняла футболку, стирая со лба пот, обнажая атлетичную фигуру, которую Рюджин успела изучить вдоль и поперек, включая мелкие царапины, родинки и синяки, которые синеволосая не избегала на каждой своей новой работе. Толпа дружно присвистывает, также устремляя взгляды на Йеджи, которая, казалось, перестала быть восприимчива к такому вниманию, но все равно в душе Шин тихо заскребло гаденькое чувство, подталкивающее к тому, чтобы лично придушить всех, кто посмел смотреть так на Хван. Спокойствия не прибавляют какие-то девушки, что шепчутся о бедрах Йеджи на местах сзади. У Рюджин пальцы сводит от желания вставить им их пустые головы на место, с размаху захлопнуть распахнутые рты. «Это крипово» - говорит сама себе Рюджин, раздраженно царапая бумагу слишком уж резкими линиями. Шин плевать крипово ли это, она обдумает это когда-то потом. Если вообще обдумает. Тем временем, Йеджи что-то кричит членам своей команды, на что те с абсолютно непроницаемыми выражениями лица кивают, выстраиваясь снова. Игра становится жестче, никто не на намерен сдаваться. Мяч летит слишком быстро, за ним тяжело уследить. Игроки с готовностью целуются с полом, лишь бы не допустить изменения счета не в их пользу. Рука машинально выводит на очередной странице силуэт Хван. Рюджин сама не понимает, как делает это так быстро, практически не следя за процессом: вот Йеджи пригнулась, сложив руки «треугольником» отбивая, вот она же подает, вот снова подлетает, чтобы отбить… Шин сама входит в этот ритм, абсолютно не понимает что именно больше ее затягивает: сама игра или присутствие в этой игре Йеджи. Как раз от рыжей Рюджин и не может оторвать взгляд. Может, дело в ярко-зеленой форме, может в не менее ярких волосах, а может в факте того, что это Йеджи, как бы банально это не звучало. Синеволосая невольно засматривается на то, как та командует, норовя и самой принять эти команды в ответ. Все же, Хван чертовски к лицу быть лидером, быть такой жесткой и несломимой, Шин невольно залюбовалась. – Десять секунд! – раздается как гром среди ясного неба. Рюджин чувствует общее напряжение, то как трибуны замирают в тихом предвкушении, ведь на табличках красуется равный счет. Она и сама замирает, стараясь не обращать внимания на то, как трясется от напряжения карандаш в её руке. Синеволосая никогда не верила в Бога или судьбу, ведь это больше напоминало слепую надежду на «абы что», или на «авось». Мол, судьбу не обыграешь, не подчинишь ее своим правилам, ведь «если судьба, то бум – тупик» и никак иначе. Подобная рефлексия бесила Рюджин, глубоко убежденную, что каждый способен влиять на свою жизнь. Такой тип мышления был присущим ленивым – так всегда считала Шин. Но сейчас, когда нервы натянуты до предела, а игра и настроение ее рыжей бестии на ближайший месяц зависят от одного мгновения, губы сами пытаются сложиться в подобии известной молитвы. Ничего не выходит, ведь вряд ли в священных строках должны проскальзывать маты. Рюджин отметает эту идею, вновь впиваясь взглядом в центр поля. Мяч оказывается на стороне Йеджи. Их либеро, Лия, подлетает к нему, отбивая, но тот натыкается на секту, готовясь упасть на сторону их команды. «Не словить» – словно шальная пуля, пролетает горькая мысль. Секунда длится вечность, время течет, как расплавленное стекло, но вот рядом мелькает знакомая рыжая макушка. Миг - и мяч перелетает через сетку, отскакивает от пола, смещая счет. Трибуны ревут, Рюджин подлетает с ними, не обращая внимания на то, что карандаш улетает куда-то в пучину рядов. Знакомую рыжую макушку не видно за зеленой формой игроков команды Хван. Они облепляют её, полностью скрывая от чужих глаз. Когда общее ликование спадает хотя бы на йоту, Рюджин уже торопится к площадке, где Йеджи только-только опускают на пол. Только вот не успевает синеволосая ее окликнуть, как в Хван снова врезается Лия, приобнимая за талию и что-то шепча на ухо, пока рыжеволосая отвечает ей чем-то подбадривающим и успокаивающим, убирает прилипшие светлые волосы. Рюджин сильно сжимает ладони, морщась и пытаясь подавить неприятное чувство, разгорающееся внутри при виде этой картины. Стоит подойти на шаг ближе, как рыжеволосая замечает её, говорит что-то Лие, вылезая из кольца ее объятий. Рюджин давит то чувство, ведь Йеджи, вся горячая и уставшая, уже подлетает ближе. Она прекрасна, – и со спутанными волосами, и в мятой ярко-зеленой футболке, и в вечернем платье. – Эй красотка, – Шин без усилий подхватывает ее за талию, приподнимая над землей и кружа в воздухе, – посмотри-ка, теперь ты еще выше меня, – недовольно цокает языком Рюджин, пока Йеджи смеется. – Как ты себя чувствуешь, победитель? – Весьма необычно, учитывая то, что ты все еще держишь меня над землей, - увертливо отвечает Йеджи. На её лице больше нет того напряжения, той азартной злости. Рюджин подмечает, что Хван выглядит чертовски невероятно в любых своих амплуа. - Как я играла? И ты не планируешь меня отпустить? – Нет, а ты против? А играла ты просто божественно, – Шин закрывает глаза, позволяет себе насладиться ее запахом – кислая, резкая вишня с чем-то терпким или мускатным. Решив, что Йеджи уже достаточно почувствовала себя феей, Рюджин все же опускает ее. – Покажешь что у тебя получилось? – Сейчас. – Шин выуживает из своего бездонного шоппера заветный скетчбук, протягивает рыжеволосой. В своих самых крутых старых ботинках она выглядит как самая настоящая темная фея, сбежавшая из царства соплей и цветастых леденцов. Хотя даже не так, как темная фея, разрушившая к чертям это царство со всеми его устоями. – Ого, я реально так круто выгляжу? – Йеджи вытягивает скетчбук из рук художницы, крутит его, рассматривая. – Более чем. – Кто из нас еще подлиза. – Рюджин в ответ ставит ей легкий щелбан, на что Йеджи довольно наигранно кривится, будто бы не щелбан это вовсе, а что-то вроде хука. – Мда, в актерское тебя бы не взяли. - смеется Шин, видя, как Йеджи кривит лицо. – Ну ты чего так скуксилась, мне больше нравится когда ты улыбаешься. — Шин ладонью касается щеки младшей, поглаживая. – А я туда и не метила. Я в душ, подождешь? – Могу пойти с тобой. – даже несмотря на явную иронию в тоне Рюджин, лицо Йеджи становится еще более красным. Она упрямо смотрит ей в глаза своим глубоким солодом, цедит самым вкрадчивым тоном: – Шин Рюджин! – Ну что? – Йеджи коротко щелкает ей по носу, с усмешкой наблюдая как синеволосая начинает пародировать хромую карусель. – Это было жестоко. – театрально тянет Рюджин. – А то. – её блестящие от вишневого блеска губы неторопливо растекаются очередной лисьей усмешкой по лицу. Йеджи, победно хмыкнув, отворачивается и исчезает в дверях раздевалок, нагло виляя бедрами, а Рюджин так и стоит, по-глупому холопая ресницами ей вслед. Шин ненавидит становиться такой завороженной. Она недовольно треплет себя по волосам, зачесывая их назад, – отгоняет наваждение. Возможно, эта чертовка личная погибель для Шин Рюджин. Вероятно, она и не против.

***

Впервые на неделе выдается относительно свободный день. С последней пары отпускают, так что Йеджи, схватив в охапку Юну, целлеустремляется к универу Рюджин, по пути заглянув в знакомую кофейню. У Шин сейчас экзамены, так что мешки от недосыпа под её глазами стали заметны даже под слоями консилера. – Когда вы успели так сблизиться? – усмехается Юна, пока Йеджи старательно всматривается в меню, наскоро прикидывая какой из напитков содержит больше кофеина. – Эй, давай быстрее, мне жарко в этой куртке. – Окей, возьму ей эспрессо, а то она стушуется на своем черном пакетированном. – на лице Юны снова появляется это не обещающее ничего хорошего выражение, – Что? – Такие милые, аж противно. – Юна снимает свои конфетно-розовую шапку, слегка ерошит черные, слегка кудрявящиеся на концах, волосы, глаза закатывает. – Юни, и не ревнуй. – в ответ, черноволосая показывает язык, отнимая из рук Хван свой латте с лавандовым сиропом, – Такими темпами ты сама лавандой станешь. У тебя с ней все, начиная от духов, заканчивая освежителем в туалете. – Ты бы, вишенка, вообще молчала. Тебе только в красный покраситься для полноты картины не хватает. – Йеджи, гримасничая, придерживает ей дверь, подставляя лицо острому потоку снежинок. – Я кстати смогу с вами побыть подольше сегодня. Мое платоническое свидание с итальянской едой и той блондоской с потока накрылось медным тазом. — уже стоя у места назначения меланхолично начинает брюнетка. – Очень жаль, она казалась…милой? Как вообще её звали? – Юна смотрит на нее с нескрытым неодобрением. Йеджи хочет всплеснуть руками, отмахнуться, но как назло ладони заняты двумя дымящимися стаканчиками. – Ну что? – Йеджи! Это имя из пяти букв, я в шоке, что ты еще мое запомнила. – рыжая закатывает глаза, наконец натыкаясь взглядом на поверхность, куда можно водрузить их благоухающий кофе. – Ну твое-то из трех… – Юна всплескивает руками, складывая их на груди, будто обиженно. Но в глазах её пляшут эти задорные огоньки, что выдает ее с потрохами. Неожиданно, Йеджи чувствует, как чужое лицо утыкается в шею. Рюджин окольцовывает ее талию, прижимается сбоку, нос зарывается в рыжие волосы. Губы случайно мажут по шее, Шин что-то бурчит, сонная и уставшая. Йеджи, конечно же, с непривычки хочет отшатнуться в первую же секунду. Во вторую - она проваливается в болезненный ритм её гулко бьющегося под шуршащей курткой сердца. В третью - задыхается от ее обжигающего тепла, запаха резкой и приторной ежевики, дешевого пакетированного кофе и жжёных спичек, и фантомного ощущения синих волос, щекочущих ее щеку. — Батарейка села? Что ты там булькаешь, я не слышу. — В ответ Рюджин лишь легонько сжимает кожу на шее зубами, отчего Йеджи стонет. — Я пошутила, что ты сразу. Рыжеволосая надеется, что её лицо не прибрело оттенок, который сама Хван могла бы окрестить «чертовски неловким». В голове образуется приятная пустота, благоухающая ежевикой, а внизу живота что-то неприятно вяжет, не давая шелохнуться. Йеджи сжимает руки в кулаки и опускает вдоль тела прежде, чем сделает что-то глупое — например, обнимет девушку, которая продолжается сонно утыкаться ей в шею. Максимум, что может сделать Хван - отставить излишне целомудренное касание губами на щеке. Но нет, друзья себя так не ведут. – Не пытайся комментировать мой видок, – Рюджин выплёвывает вместо приветствия, вжимается в шею рыжей сильнее. Йеджи, вскинув брови, флегматично осматривает художницу. Точнее, "флегматично" – это только она пытается. Благо за её жалкими попытками наблюдает лишь Юна, что осторожно пинает носком по ноге Йеджи, ведь, наверное, она чертовски сильно краснеет. – Ты только что лишила меня занятия на весь день, Шин. – за это Хван награждается еще одним несильным укусом. – Я иногда думаю, что у этих мудаков нарисованные не только дипломы, но и мозги. – бурчит Шин. Юна усмехается, начиная растрясывать Рюджин за плечо, так как Йеджи, очевидно, не справлялась в одиночку с этим натиском. Синеволосая отстраняется от Хван, забирая с собой и запах ежевичного шампуня и кофейных зерен. Чувство тепла, неторопливо растекающегося по венам густым мёдом. Таким же густым, как и её хриплый, заспанный альт. – Дипломы-то у них и правда нарисованные, они же художники. – рассуждает Юна, совершенно игнорируя то, что Рюджин недовольно мычит от её энергичных потрясываний. – Не раскисай, слабачка, я разочаруюсь если тебя сломают какие-то экзамены. – Не думала работать пыточником? Нашла бы работу по душе. – лениво тянет Рюджин, принимая из рук Йеджт кофе. – Спасибо, Хван, с тобой и в рай поверить несложно, ведь ты такой ангел. – Шин Рюджин! – Йеджи остолбенело хлопает ресницами, с трудом сдерживая наступающий хохот. – Какого хрена?!  – Это было круто. - её губы растягиваются в издевательской, но все такой же сонной, усмешке. Ни один мускул на её лице не выдает минимального смятения, пока Юна рядом уже покатывается от смеха. – Нет, не было! – Рюджин пожимает плечами, Йеджи закрывает горящие уши волосами, пока Юна продолжает киснуть от смеха. – Вы просто невыносимые, – подытоживает черноволосая, пока её вновь не разрывает приступ истеричного хохота. Возможно, Йеджи была бы не против провести так и оставшуюся вечность.

***

Хван Йеджи слабо замечает то, как легко и ненавязчиво Рюджин становится слишком большой частью её скомпонованной и упорядоченной жизни. Хотя с ней такие понятия, как «скомпонованная» и «упорядоченная» летят к черту, ведь с такими, как она, так не бывает. Рюджин еще несколько раз прогуливает пары, еще несколько раз делает подробные зарисовки Йеджи и все равно скидывает за это деньги, хоть рыжеволосая и отнекивается, присылает назад. Снег слишком быстро тает, также быстро пролетает и начало марта. За окном беснуются и расцветают легкие мартовские грозы, воздух пахнет сладкой свободой от предрассудков, первой зеленью и слякотью. С погодой в этом году всем любителям солнца, по типу Юны, не везет. Зато таких вампиров, по типу Рюджин подобное устраивает и более чем. Ещё Рюджин устраивает то, что она становится редким инициатором прогулов Йеджи по каким-то своим «важным» поводам. Вот и сейчас на телефон последней приходит сообщение: Рюджин: У вас сейчас случаем не этика? Йеджи: Ты сегодня слишком догадливая, я уже боюсь. Рюджин: Ты разве не отпрашивалась с сегодняшнего урока заранее на тренировку по волейболу? Йеджи: Но я же говорила тебе, что она сорвалась и я пойду на урок. Рюджин: Но ты не говорила преподам. Йеджи: Нет, Рюджин, не думай, что я буду прогуливать. Рюджин: А я не думаю, я знаю. Ну же, тебе понравится. – Невыносимая, – цедит Йеджи, туша экран. Не очень долго колеблясь, рыжая все же наклоняется к Юне, шепчет ей на ухо то, от чего у последней лицо планомерно кривится. – Я, конечно, не скажу профессору, но это пиздец как несправедливо. – черноволосая обижено губы дует, до того момента, как Хван примирительно обнимает её и обещает помочь с зачетом по философии. Это заклинание срабатывает, и Юна, моментально просияв, обещает в случае чего прикрыть, а Йеджи, расцеловав подругу на прощание, торопится за плащем. Налитый сыростью тягучий воздух отдает легкой весенней гнилью. Ветер колышет траву, своим шорохом напоминая шепот тысячи неразборчивых голосов. Обладательница неизменно-синих волос ждёт её там же, привычно оперевшись о стену. – Это разовая акция, Шин Рюджин. – стараясь выдавить из себя недовольство, бурчит Йеджи. Ее тон не пугает синеволосую, напротив, задорит, словно какие-то детские угрозы. — Естественно, только разовая акция, – Шин весело подмигивает, сгибаясь в полупоклоне и протягивая девушке приветливо раскрытую ладонь. – Что за галантность, хочешь со мной станцевать вальс? – ёрничает Йеджи. – Не сегодня, у меня на тебя другие планы. – Шин сегодня слишком веселая. Нехороший знак. Она так и сияет, напевая под нос какие-то задорные мотивы. – Просвятишь? – с долей надежды спрашивает Йеджи, заведомо зная ответ. – Нет конечно, это было бы скучно. – Рюджин игриво утягивает ее за собой в закаулки кварталов. Хван думает, что она и вправду дура, ведь доверчиво плетется рядом, в тьму неизвестных и пустынных узких улочек. Если бы Шин решила бы ее убить, то сейчас бы выдался прекрасный момент. Но ничего такого не происходит. Они выходят к пожарной лестнице белой непримечательной многоэтажки. Рюджин смеется, ловко взбегает вверх, маня Йеджи за собой. Можете считать ее идиоткой, но она идет, руками водя по местами ржавым перекладинам. – Не догонишь! – весело восклицает Шин вслед рыжей. – Еще как догоню. – принимает правила её игры Йеджи, срываясь на бег. Рюджин не поддается, сопровождая их баловство своим безумно мелодичным хрипловатым смехом. У Хван от него даже слегка подгибаются колени, но она продолжает бежать, не отставая. И вот, они стоят на краю пропасти. Дыхание у обеих сбилось от погони. Под ними - девять этажей, под ними - город миллионник. Миллион проблем, да миллион мудаков. А они по-прежнему - жертва системы и героиня бунтарка. Шаг - и свалишься в пустоту, что пахнет как ржавчина и весенние грозы. – Поймала. – Йеджи выбрасывает ладонь, цепляет девушку за джинсовку. Выше них – только хмуро нависающие небоскребы, по бокам которых ползают легкие струйки облаков. – Мы уже добежали, конечно, но хорошо, ты выиграла. – Хван улыбается в сто сорок солнц, краешки губ Рюджин от такого тоже норовят подпрыгнуть так, чтобы треснуло лицо. – Как тебе? – Прогулка по крышам? Нам конечно не по шестнадцать, но это все еще в твоем стиле, – Йеджи подмигивает ей и даже это делает как-то по-своему – солнечным зайчиком на белой стене. – Комплимент принят. На четверочку сойдёт. – флегматично тянет Рюджин нотками напускного цинизма. – На четверочку? Ты меня недооцениваешь. – Хван наигранно губы дует. – Маловато практики. – этим Шин окончательно выбивает из легких воздух, ведь вкупе с ее вкрадчивым тоном, это звучит слишком горячо. Йеджи откашливается, ненароком закрывая ладонями пылающее лицо, стараясь не выдать себя с потрохами. – Ой ну извините, что не угодила вашему высокому вкусу. – вернувшись в норму, Хван продолжает их перепалку. – На первый раз извиняю. Пойдем уже, а то замерзнешь, – Рюджин просто не может не выглядеть запредельно круто в любом своем амплуа – даже со слегка осыпавшейся тушью или местами облупившимся черным лаком. Рваные джинсы, кожаные куртки и растянутые футболки, короткие топы – во всём этом был протест, во всём этом была она, всё это стало для Йеджи чем-то типа фетиша. Шин тянет её за руку. Их в спины бьет промозглый ветер, но так даже веселее. Волосы неприятно липнут к вишневому глянцу губ, путаются, а Йеджи не замечает это, пока Рюджин проводит ее по узким бортикам – по самому краю. Дымчато-серое небо непривычно близко. Казалось, что если встать на носочки, то можно кончиками пальцев коснуться плюшевых облаков. А подпрыгнув, даже забрать себе кусочек неба, а потом провалиться в бескрайнюю темноту сеульских переулков, улиц, кварталов. Мозги вновь запудрены сочетанием их с Рюджин духов – кислая вишня и сладкая ежевика, пакетированный кофе и терпкий мускат. Хотя, в случае Шин, рыжеволосая бы не удивилась, если бы та совсем и не пользовалась парфюмом, ведь создать что-то настолько подходящее конкретному человеку – за гранью возможного. Наконец, они останавливаются на очередной плоской крыше. Шин садится, жестами указывая Йеджи сделать тоже самое. Вокруг было так тихо, что по жужжанию комара можно было следить за его полетом. В этой тишине уютно, они будто делят молчание на двоих. – Знаешь, я сегодня поняла, что ничего о тебе не знаю. – рыжая наблюдает, как внизу спешат куда-то люди, маленькие настолько, что Хван могла бы раздавить их подошвой своих мятных кед. – Йеджи-Йеджи, неужели ты так воодушевилась поисками моего счастья? – Рюджин качает головой. Казалось, ее совсем не интересует пейзаж города, что раскинулся у самых её ног, будто он был чем-то обыденным по сравнению с Йеджи, на которую и был направлен терпкий солодовый взгляд. – Мы подписали договор. – Хван и самой смешно от этой фразы, она смотрит на Рюджин с иронией, и та ловит ее настрой. – На салфетке. – продолжает фразу Шин, делая её еще более абсурдной. – Отстань. У тебя появились какие-то идеи? – без особого интереса спрашивает Йеджи, не ожидая чего-то кроме привычного «не знаю». – Мне кажется мы должны искать где-то на поверхности. – Хван в ответ пожимает плечами. – Что бы ты хотела узнать? - ее вибрирующая усмешка звучит ужасно залипательно. – Не знаю, твоё детство? - Как только Йеджи говорит это, на лице Рюджин проскальзывает какое-то абсолютно новое выражение. Это… смятение? По лицу синеволосой ползают незнакомые гротескные тени, а на скулах играют желваки. – Ты можешь не говорить, я не имею право продавливать тебя. – Ничего, я говорила об этом только с Юной и Черён, но думаю, что ты заслуживаешь знать. – Рюджин сосредоточенно смотрит в монохром дымчато-серого неба, мысленно считает до десяти. – Когда отец ушел из семьи нам с матерью пришлось несладко. Денег хватало, но так как мать привыкла быть невинной розой, всю ответственность пришлось брать мне. Поэтому я с детства начала нести этот вечный протест, так как боялась оказаться такой же слабой и несомостоятельной, как мать. – ни один мускул на лице Рюджин не дрогнул, пока она говорила все это, создавая впечатление, что Шин плевать на свою историю так же, как и на чёртов город, что, казалось, завис, застыл, вслушиваясь в их разговор, или на неизбежно сереющее небо. Но что-то подсказывало Йеджи, что это все безразличие такое же ненастоящее, как и её покрашенные синей-синей тоникой волосы. – Рюджин, – Хван смотрит на нее спокойно и властно, подталкивая поднять взгляд в ответ. По правде, рыжая не знает как себя вести в подобных ситуациях, не знает надо ли делать сочувственные глаза или подбадривающе улыбаться. Что-то подсказывает, что не надо. – Ты никогда не станешь беспомощной или зависимой, потому что это просто ты. – в ее словах сквозит улыбка, Рюджин выжидающе поднимет на нее свои солодовые глаза, глубокие словно два колодца, а Йеджи продолжает: – Ты, вероятно, самый сильный человек из всех, кого я знаю. Все вокруг это чувствуют. Тебя, твою харизму, твою энергию. Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти, но нет смысла обижаться на прошлое, ведь это сделало тебя тобой. Йеджи мягко ведет по предплечью Рюджин, не прерывая зрительного контакта. В глазах синеволосой нет страха или боли – там спокойная пустота, беззвездная бесконечность. – Знаешь, немного непривычно выворачивать душу кому-либо, особенно когда я знаю человека от силы месяц. – Рюджин усмехается, нервно по волосам проводит, зачесывая назад. – Я всегда ненавидела подобные мероприятия, но я рада, что сказала именно тебе — от слабой улыбки Шин, все внутри сжимается и холодеет. Для Йеджи, любые её эмоции, словно глоток неразбавленного кристаллизованного воздуха. Как сладкий яд, отравляющий плоть. – Ты понимающий человек, спасибо тебе. Ты понимающий человек, сказала ей Рюджин. Йеджи могла бы попробовать им быть.