Капучино, сдачи не надо

      — Вы чё тут забыли? — в который это раз он уже разбивает челюсть об пол, напомните?       — Тебя, — лаконично отвечает собственной персоной Ким Тэхён, закинувший ногу на ногу сразу же, как занял место у одного из ближайших к кассе столиков. В деловом костюме, с иголочки! Под брюками удлинённые чёрные носки, на ногах — деловые туфли. Значит, добрался на машине, раз не позаботился о зимней обуви. Ишь, пришёл тут, царь. Расселся ещё главное так нагло, скинув куртку на кресло подле себя, что злость берёт. — Мне больше интересно, что ты тут забыл, — выделяет, и смотрит из-под чёлки настолько сурово, что внезапно сводит желудок. И ногой ещё, в качестве добивающего манёвра, непринуждённо покачивает.       Гадёныш.       Привычный распорядок рабочего дня Чон Чонгука был нарушен одной такой богатой и напыщенной занозой в заднице. Хорошо же работалось: в тишине, когда за окном метель и опустившаяся на снег вуаль ночи, а внутри запах кофе, незатейливые мелодии из радио, в кармашке формы шуршание сладких леденцов-апельсинок, и под носом напевание популярных мелодий из рилсов.       Но нет, звон колокольчиков над дверью, вход в кафе едва ли не с ноги и низкий голос, пропитанный уже знакомыми до дыр капризными жеманными нотками, должны были нарушить идиллию очередного рутинного дня.       Ким. Мать твою. Тэхён.       — Работаю я, не видно, что ли? — гаркает Чонгук и хмурит брови, непроизвольно хлопая от раздражения тряпкой по столу. Решился он тут прибраться, видите ли.       — Я тебя вроде всем обеспечиваю. Неужто денег мало? — выгибает бровь Ким, прикладывая задумчиво палец к подбородку. Склоняет голову чуть вбок, наблюдая за Чонгуком, что носится по кофейне в фартуке, протирая столики.       Двадцать минут до закрытия, а уже все вымерли — ни одного посетителя.       — Ну не могу же я вечно сосать из Вас… — на слове запинается, нахмурив задумчиво брови. Получается, если так подумать, то может. Сосать-то. За денюжку. — деньги… — менее уверенно заканчивает, и по его лицу видно, что обдумывает ситуацию.       Тэхён хмыкает.       — Я ещё в первую нашу встречу понял, что ты странный, но чтобы настолько… — окидывает оценивающим взглядом чужой задристанный вид, и губы его искривляются в брезгливости. — Я обеспечиваю тебя не для того, чтобы ты выглядел, как котёнок с помойки.       — Что не так с котятами с помойки? — Чонгук кидает тряпку на стол, нахохливаясь недовольно. — Они весьма милые, просто их судьба сложилась не так удачно, как могла бы.       — Ты посмотри на него, — Тэхён пихает язык за щёку, явно на что-то разозлившись. — Я ему предлагаю сделать так, чтобы судьба сложилась удачно, и чтобы на причастность к помойке не было и намёка, а он всё носится, как курица вокруг столиков, — скрещивает руки на груди, прищуриваясь презрительно. — Кудахтать только бы не начал, — от возмущения аж вздымаются плечи, а взгляд становится всё надменнее.       — Ссэм, говорить обо мне в третьем лице, пока я перед Вами стою — некультурно.       — Знаешь, что действительно некультурно, зайчик?       Чонгук закатывает глаза, закрывая себе уши.       — Я ничего не слышу, мистер «извращенец, который называет меня зайчиком».       — Некультурно выглядеть оборванцем, пока я твой любовник.       Чонгук поворачивает в сторону Тэхёна голову, выпучивая глаза. Его брови взметаются вверх, а рот в привычной комичности раскрывается от шока. Спустя секунды тишины молчание прерывается голосом, интонация которого достигла пика обескураженности:       — Я даже не знаю, с чего охреневаю больше: с того, что Вы назвали меня оборванцем, или с того, что Вы возмущаетесь тому, что я не соответствую статусу любовника супермодели… — прикладывает ладонь ко лбу, и весь его вид говорит о крайнем недоумении. — Напомню: я студент-придурок, мне до Ваших инфарктов от своего внешнего вида, как до лампочки. Не знаю, что за тараканы пляшут сальсу в Вашей голове, но уговора мне выглядеть на сто из десяти, вроде как, не было.       Тэхён фыркает:       — Хотя б на пятёрку выглядел, другой разговор бы был, — сквозь стиснутые зубы бормочет, что плохо разобрать. Вскидывает взгляд, начиная причитать громче. — Прости, конечно, но ты не выглядишь даже на троечку, — воротит в сторону нос, искоса смотря на лохмотья, в которые облачился Чонгук. — Если тебе не нравится секс со мной, и подобным… — глаза бегают сверху-вниз, оценивая, — ты протестуешь, пытаясь вызвать у меня нервный тик — поздравляю, у тебя прекрасно получается.        — Это Вы вызываете у меня нервный тик! — срывается на возглас Чонгук, топая рассерженно ногой. Тэхён после этого удовлетворённо расслабляется в кресле, и на лице его возникает тот самый доводящий до белого каления тип ухмылки. Как будто только и добивался, как убийства чужих нервных клеток, а теперь наслаждается, словно садист. — Чё припёрлись сюда? Мёдом, что ли, намазано?        — Что за тон, зайка? — с обманчивой ласковостью и словно со снисхождением в голосе. Приторности столько, что не вмещается в пространство кофейни. — Какого-то чёрта здесь намазано тобой, вот и «припёрся», — передразнивает, закатив глаза. — Меня оскорбляет то, что ты продолжаешь работать, хотя я стабильно плачу тебе за каждый секс, не говоря уже о том, что ты периодически ночуешь у меня. Ты такой ненасытный до денег? Только скажи, я буду платить больше.       Чонгук за время чужих душеизлияний поделал дыхательные практики, чтобы ненароком не засунуть Тэхёну в жопу ту старую швабру, стоящую у входа. Медленно снял фартук, подышал ещё. Сложил аккуратным квадратиком тряпочку, почесал нос. В конце концов произнёс:        — Если Вы продолжите нести эту чушь, — поворачивается к Киму лицом, — вон та швабра, — показывает пальцем в сторону покоцанной палки с серой от грязи тряпкой на конце, — будет засунута Вам в задницу. Я ясно изъясняюсь?        — Что не так я сказал? — скривился после своего же вопроса. Словно удивился, что вообще уточнил, не продолжив гнуть свою линию, как делает обычно.        — Вам никогда не приходило в голову, что мне может нравиться здесь работать?        — Здесь живых посетителей, как в морге, — кидает Тэхён, обводя рукой кофейню. — Нихрена.        — А вы бы хотели проходной двор, как на кладбище? — парирует Чонгук, фыркая. Смотрит на Кима, что своим пафосным роскошным видом не вписывается в уютный дизайн кофейни, и кривит брови, цыкая под нос. — В чём Ваша проблема, я не понимаю?        — Да в том, что я всё делаю для тебя, а ты продолжаешь осквернять мои наичистейшие помыслы, даже не удосуживаясь купить себе брендовую качественную шмотку! Глаза уже вытекают от футболки с этим… как его там, Бубкой Гомом, — заканчивает ворчливо, скрещивает вновь руки на груди, отводя взгляд в сторону. — Мне же тоже хочется увидеть, как на тебе смотрится хорошая одежда.       Пыл Чонгука после этих слов немного остывает, и он даже успевает умильнуться чужим намерениям, но лица не теряет, произнося:        — «Бубка Гомо» — это Вы, — тихо так, что до Кима его слова не долетают. — Губкой Бобом, — с важным видом поправляет уже громче, будто от этого действительно что-то зависит. — Это во-первых, — пауза. — Во-вторых, при чём тут тогда моя работа?        — При том, что я плачу тебе не для того, чтобы ты скопытился в этом захолустье. Тебе ещё учиться, зачем комбинировать это с работой?        — Вы удивительно заботливы, — искренне произносит Чонгук, и его брови взлетают в полнейшей ошарашенности наверх. Он даже не думал, что Тэхён так капризничает только потому, что переживает за его учёбу и здоровье.       Что ж, это правда мило с его стороны.        — Тем не менее, отстаньте, — уже более мягко произносит, и Ким закусывает недовольно губу, явно сдерживая себя от комментария. — Хватает мне Ваших денег, не переживайте. А на брендовый шмот мне насрать, бедность из меня так просто не выкорчевать. Я что, зря, по-вашему, учился экономить, примеряя вещи, стоя на картонке за простынёй, которую держала для меня продавщица?       У Тэхёна, кажется, свело пару лицевых нервов, иначе почему его выражение лица выглядит так, как будто у него инфаркт от услышанного?        — У тебя ужасный характер, — всё, что способен выдавить из себя в ответ. Встаёт с кресла, вздыхает разочарованно, пока смотрит на Чонгука, а тот веселится, пытаясь не смеяться в голос. — Вот на секс со мной мозгов хватило, а работу бросить — не хватило… — бубнит, повязывая поэтичным бантом на себе шарф. — Чучело! — ругается громче, хотя сам выглядит больше комично, нежели грозно.       Вот как только зашёл — да, выглядел страшно, а сейчас — смешно.        — А Вы Бубка Гомо, — хохочет уже в открытую, и Тэхён фырчит, задирая нос. На шее его по-прежнему поэтичным бантом завязан шарф, хотя от раздражения, кажется, он им чуть себя не удушил. На носу его смешным образом собираются недовольные складки. Вот когда он начинает капризничать, то молодеет лет на десять, потому что становится похож на мини-поросюшку, визжащую по поводу и без.        — Так меня ещё никто не оскорблял.        — А что, боялись? — хихикает, прикрывая ладонью рот, чтобы не выглядеть совсем уж бескультурно.        — Просто ты с приветом.        — По планетам?        — Каким планетам? — не понимает Тэхён, нахмурив брови. Встаёт немного полубоком, так как собирается выйти, но Чонгук по-прежнему за ним не следует. И стоило бы его уговорить, но тот переводит тему. — Никогда не слышал, чтобы зайцы по планетам прыгали, — говорит с абсолютно серьёзным лицом, хоть и чувствуется, что это у него такой юмор.       Чонгук едва не фейспалмит. Боже, даже юмор, как у его почившего деда.        — А волосатые рыжие ложки?        — Что? — совсем уж удивляется, в защитном жесте хватаясь за свой несчастный шарф. Ну точно такими темпами сейчас удушится на нём.        — Вы мультик этот не смотрели?        — Какой мультик?..        — Приплызд. Это фиаско, братан.        — Старый мем.        — А за мемы, значит, шарите? — Чонгук усмехается. Снимает с себя фартук, и в помещении поселяется тишина. Тэхён пытливо наблюдает за чужими действиями, каждую секунду поглядывая на наручные часы. Он ненавидит тратить время попусту, потому как то всегда расписано у него поминутно, но, отчего-то, всё ещё стоит здесь и прожигает драгоценное время сна рядом с этим несуразным пацаном.        — Я сегодня лягу спать позже, потому что мне нужен секс, — находит своему поведению оправдание Тэхён, а Чонгук, стоя к нему спиной, закатывает с улыбкой глаза, словно обо всём знает или догадывается. — Поэтому, будь добр, поторопись. Я и так потратил на тебя кучу времени.        — Ваши проблемы, — пожимает плечами, начиная, наконец, одеваться. — И, вообще, — застёгивает неторопливо куртку, — в вашем-то возрасте разве не принято сексом по любви заниматься? Потеешь, пресс болит, поясница, давление шарашит, ногу сводит, пульс под двести, голова кружится, и это только футболку снял с носками. Такой риск может быть оправдан только большой любовью, — подмигивает, а у Тэхёна заметно портится настроение.       На серого волка похож — нелюдимый, насупленный, с небрежно лохматыми слипшимися чёрными волосами после долгого рабочего дня. Причём, Чонгук так всё в толк и не возьмёт, что за мода такая на мокрые волосы-сосульки. Ну точно, серый волк, промокший под дождём и извалявшийся в грязи. Хотя, нет, серебряный — на щеках играют блёстки, которые не были смыты после очередной странной фотосессии.       Чонгук вообще не понимает всю эту моду. То в пакетах модели на подиум выходят, то с мебелью на голове. А про фотографии так и вообще лес тёмный — поз таких ни в одной камасутре нет.        — Долго ещё? — исподлобья смотрит Тэхён, пока Чонгук лениво поправляет рукава, зевает, звякает ключами и, наконец… — Ты, ядрёна-макарона, издеваешься?       Начинает готовить кофе.        — До закрытия пять минут. Что хочу, то и делаю, — пожимает плечами, внутри себя злорадно посмеиваясь. Ох, чужое страдание на лице, как бальзам на душу — хорошо так сразу становится.       И готовит неторопливо. Ходит туда… сюда… А потом протягивает стаканчик Тэхёну, тыкнув пальцем ему в нос. На подушечке удивительно толстым слоем остаётся пудра и тональный крем, но Чонгук решает их обтереть об куртку.        — Вы кислой миной тут мне распугали всех, — поясняет за стаканчик кофе. — Может, хоть мышцы от яда в улыбке сведёт, заодно и бодрости прибавится. Хоть кончить успеете.        — Я говорил, что у тебя ужасный характер?        — Примерно раз сто? — чувствует прожигающий у затылка взгляд и загадочно улыбается.        — Так вот, скажу ещё раз: у тебя ужасный характер.        — Увы.        — Ненавижу тебя.        — Да-да.

* * * * * *

      Тэхён просыпается медленно. Из вороха подушек выползает с трудом, растирает глаза, перед которыми чёрными вспышками возникает боль (что это, давление или мигрень?) и вздыхает. Кладёт щёку на своё колено, поворачивая голову в сторону соседней части кровати.       Предсказуемо пустая. Ким проводит ладонью по смятой простыне, и не чувствует даже остаточного тепла. Сегодня у него выдался относительный выходной. В первой половине дня. Сколько сейчас, десять?       Берёт с тумбочки телефон, и действительно — десять утра.       На душе кислой плёнкой оседает меланхолия. Как-то грустно просыпаться утром одному. Не то чтобы не впервой, просто когда есть человек, с которым можно было бы проснуться, расстраиваешься, что его нет.       И как будто бы хотелось.       «Глупости», — обиженно про себя думает, вспоминая вчерашнюю ночь. Как всегда прекрасная. Настроение продолжает портиться. Хоть какой-нибудь бы в Чонгуке изъян, так нет же сердце сочло его «тем самым», с которым можно.       Что можно — загадка, но, наверное, чувствовать.       Сколько бы ни долбил, что привязываться к человеку, который ходит к тебе, как на работу — отстойный вариант, из множества других вариантов случился именно этот. Конечно, ведь никогда не бывает достаточно больно — надо ещё подкрутить кнопочки. Ну так, для профилактики.       По спине пробегают мурашки. Холодно. Он заворачивается в одеяло обратно, открывая инстаграм. Просматривает некоторые комментарии к своим постам, игнорирует количество лайков и вздыхает, откладывая телефон в сторону.       Что-то слишком внутри кошки заскребли. Будет ещё грустнее, если он сейчас встанет, а на кухне приготовленный для него завтрак, давно остывший. На одного. Конечно, на одного. Он же всегда один.       Тэхён находит в себе силы встать. Обнажённый, подходит к окну, расшторивая его. Раньше он никогда не прятался от света, но Чонгук научил, что спать нужно в полной темноте, чтобы организм отдыхал. И неясно, чудо ли это закрытых штор или самого Чонгука, сопящего рядом, но сон улучшился.       Ну, да, у него по-прежнему без макияжа бездонные дыры под глазами, но хотя бы в голове процент глухой боли и в глазах песок недосыпа стали меньше.       По полу валяются тетрадки. Тэхён привычно обходит их, и горько усмехается при мысли, что Чонгук даже не догадывается, что он не ругается за этот бардак исключительно по той причине, что так ощущается его присутствие здесь.       Его вещи. Маленькие привычки. Мысли. И уже как будто не такая уж глубокая дыра в сердце. Пластырями прикрытая. Тетрадками этими.       Да даже завтраком на одного. И листочком с корявым донельзя почерком: «Обед приготовлю, когда приду, сегодня одна пара».       Курица, ну кто так пишет? На лице невольно появляется усталая улыбка. Естественно. Конечно, куда ж без слащавой радости от мысли, что он придёт сюда ещё.       Отчего-то, становясь старше, погружаясь в моделинг, он разучился людям верить. И Чонгуку он не особо верит, по правде говоря, хотя тот и вызывает маленький давно позабытый трепет. Раздавленный. Как будто на него ногой наступили, и он чертыхается, и вроде приятно, но вместе с тем — тяжело и больно. Но, даже с таким ощущением, трепетом это быть не перестаёт.       Сложно сомневаться в человеке, который приходит с универа, занимает телевизор в гостиной и включает на нём мультики, подпевая, пока переписывает очередной конспект: «Ведь я принцесса хоть куда, я всех сильней…». Тэхён уже даже почти выучил персонажей из Бубки, про которых Чонгук так часто говорит.       Ещё осталось узнать, кто такая волосатая рыжая ложка, принцесса с рожками и умник с созвездием малой медведицы на лбу.       Будучи младше, у него не было времени на то, чтобы смотреть фильмы или мультфильмы, читать книги или комиксы. Всё, что его заботило — как выжить, пробиться, обрести известность. Он ненавидит читать, а ещё тратить время на вещи, которые не касаются работы. Ведь всё, что не касается работы, можно не делать.       Из-за этого на интервью ему часто прописывают ответы на вопросы из разряда: «Какой фильм посоветуете посмотреть?». Последний раз он отвечал «Барби», хоть и понятия не имеет, как детская кукла причастна к кинематографу.       Ну, с Чонгуком, возможно, и узнает.       Страшно, что в один момент он возьмёт и решит уйти. Надоест, деньгами пресытится. И удерживать его будет больше нечем. Тэхён не против того, чтобы Чонгук работал, ему было бы всё равно, если бы не тревожила мысль, что тот по-прежнему от него независим. Или копит на что-то, на что когда накопит, уйдёт.       Наверное, можно напрямую спросить, какие у него планы, но это так уязвимо. А Тэхён не любит себя чувствовать перед кем-то уязвимым, потому что в шоу-бизнесе таким быть нельзя. Увидят личину — считай, в СМИ уже узнали о твоём ранимом сердце и очередном сбежавшем любовнике или грешке в виде пускания слюней на студента, разница в возрасте с которым шесть лет.       Наверное, его чувства — это большой риск. Конечно, риск. Да, он всего лишь модель, но очень известная, с большой фанбазой. «Одиночка». Вопросы про даму сердца не то, что нервный тик вызывают, там уже полноценный синдром невротического дрожания конечностей от злости.       Что и не дама, и не сердца, а вообще — пустота. Или один студент с аляпистым носом, широкими передними зубами, акне и ужасным вкусом в одежде. А ещё с милой улыбкой, мягкими губами, спортивным красивым телом больше его собственного и отзывчивостью в сто крат по сердцу бьющей сильнее, чем какие-то вопросы про отношения.       Конечно. Вот они — «отношения». Трахаются за денюжку красиво, с комфортом, и иногда сдерживается порыв подойти, когда Чонгук лежит на полу, делая домашку, и оставить поцелуй в его сухих спутанных волосах (и для кого придумали расчёску?). И на фоне всё ещё будет что-то детско-яркое, очередной мультик, с которым в чужом гардеробе обязательно найдётся футболка.       Дурак, каких поискать. Но с ним так тепло.       Тэхён принимается за завтрак, и уже не обращает внимания на то, что улыбается, пока думает о Чонгуке и его странном внешнем виде.       Перестаёт в какой-то момент жевать, потому что нет, реально странном. Его дизайнер бы повесился на своём галстуке, если бы увидел, с кем главная модель страны водится.

* * * * * *

      Чонгук скидывает свой портфель небрежно на пол, туда же отправляя куртку. Он уставший после пар студент, поэтому имеет право на слабости.       Правда, был бы это ещё его дом. Тэхён после съёмок приходит ещё более уставшим, смотрит на разбросанные вещи с осуждением и… перешагивает, направляясь грозовым облаком в кровать. У него нет сил даже на то, чтобы возмущаться, поэтому последнее время по полу его сопровождают тетради и учебники, а также деградирующий за тик-токами Чонгук, хихикающий в соседней комнате вместо того, чтобы делать в универ домашку.       Ответом ему, как правило, уже минут через десять, служит храп. В интернете Чонгук видел пост одной фанатки о том, что вокруг Тэхёна вертится молодой парень. И в скобочках, мол, (информация от сасэн-фанатки). Так-то оно так, да только в интернете не верят слухам.       Что, собственно, правильно, но это не значит, что некоторые слухи не могут являться правдой.       Поначалу Чонгук думал, что его эти слухи должны парить, а потом просто начал выходить из чужого дома в капюшоне и маске, дабы не открывать лицо. Ежели на Тэхёна и обрушится какая-нибудь фанатка, то его хотя б в лицо не узнает, что б сказать, с кем таким загадочным проводит время Ким.       Да и вообще, наверняка агенство уже разорвало Тэхёну мозги по этому поводу, но всё равно не сможет ничего сделать, кроме как усилить защиту его частной жизни.        — Пришёл? — Тэхён выходит в коридор, сонно моргая. Опирается о дверной косяк, скрещивает руки на груди и шаркает тапочкой по полу, зевая.        — А что, не видно? — с усмешкой спрашивает Чонгук, и ему в ответ, почему-то, улыбаются. И загадочно молчат. — Ты чего?       А теперь уже не улыбаются. Тэхён просыпается мгновенно, вся сонная дымка спадает с его слезящихся глаз, и он аж весь подтягивается, будучи не то в ужасе, не то в страхе. В его глазах читается немой вопрос, и сначала Чонгук не понимает, что случилось.        — Хватит так смотреть, что я сделал? — Чонгук оглядывает свои джинсы, невольно подумав, что где-то по дороге успел так изговниться, что у Кима произошёл инфаркт жопы. Но, нет, вроде грязный не более, чем обычно.        — Правда не понимаешь? — Тэхён смотрит в упор, и в иную секунду может показаться, что его глаза сейчас вылезут из глазниц — настолько он удивлён.        — Перестань так на меня смотреть.        — Вот, опять, — уже более спокойно и… как будто с ноткой удовлетворения.        — Да что, я не понимаю? — Чонгук прикладывает ладонь к своей щеке, но не находит на ней признаков соуса из бургера, который он схомячил часа два назад в макдаке. — Ты странный.       Замирает, прикусывая случайно себе язык.       Доходит.        — Ё-маё… — теперь и сам ошарашен выясненной только что информацией. — Оно само вырвалось.        — Я теперь в твоих глазах не такой старый, раз ты начал мне «тыкать»? — приподнимает уголок губ в улыбке, и Чонгук ему в ответ, но больше нервно.        — Простите.        — Нет, давай-ка без этих вот твоих уважительных, — отмахивается Тэхён, разворачиваясь обратно в комнату. — Каждое твоё «Вы» порождает на мне седой волос, понял? Не старь меня раньше времени.       Чонгук в ответ хихикает, а когда проходит на кухню, чтобы налить себе в стакан воды, едва его не роняет из рук, бросая взгляд на стол с ужином. На двоих.       Одна тарелка уже пуста и, видимо, Тэхён ждал его весь день, а он как раз решил побродить по городу подольше и пропустил с универа последний автобус.        — Чего ты тут… — Тэхён за спиной замирает также. Он бросается спешно к столу, мысленно проклиная себя за то, что уснул и забыл убрать этот позор. Да, он ждал. Он ждал Чонгука весь день, впервые приготовил ужин сам, хоть и скверно, и, не дождавшись, съел свою порцию, заглатывая вместе с тем неприятную горечь одиночества.       Он подумал, что такой порыв был безумно глупым, и сейчас чувствует себя ещё глупее прежнего.       Чонгук вообще не должен был это видеть.       Тэхён неловко пытается прибраться, в торопях, роняет на пол вилку и краснеет, пытаясь придумать какую-нибудь отмазку. Нервно смеётся, и Чонгук поджимает губы, не в силах на это смотреть. Подходит, берёт аккуратно за руки, останавливая.        — Ты ждал меня весь день? — спрашивает обеспокоенно, поглаживая пальцами костяшки чужих рук.        — Нет, я… — судорожный вздох. Отводит в сторону взгляд, и Чонгук замечает на чужом лице слёзы. И, отчего-то, так горько на душе становится. Молчит, решая не комментировать. — Я просто… был голодный после фотосессии, но вторую порцию не осилил, — смотрит в сторону, у него дрожит нижняя губа, но он старается говорить спокойно, хоть по отрывистому дыханию и ясно, что он чувствует.       Что-то определённо нехорошее.        — Ты, — поворачивается к Чонгуку, заглядывая ему в глаза. Надеется, что блестящих слёз в темноте не видно, — можешь съесть… вторую порцию. Я сейчас пойду спать. И…       Чонгук прерывает его простым прикосновением губ к губам. Отстранившись, говорит вполголоса:        — Если бы я знал, что ты ждёшь, то пришёл бы как можно скорее, — обнимает, и грустно раскачивает их с Тэхёном в этом объятии, внезапно задумываясь о том, как тому, наверное, было тяжело.       Ему никогда никто не пишет, кроме менеджеров. Никто не звонит, кроме людей из агенства или сасэнов, он не упоминает никого из знакомых, в то время как Чонгук без умолку тарахтит о друзьях с универа и общих вечеринках.       Он не говорит ни о ком, потому что в его жизни никого и нет.       Тэхён зарывается носом в чужие волосы и расслабляется. Уже не плачет, потому что умеет быстро успокаиваться — не первый опыт же такой со срывами, и притирается поближе, обнимая крепче. Чувствует себя снова глупо, но на сей раз не так больно. Потому что хотя бы не отвергают.       Можно было бы подумать, что Ким виноват сам, раз оброс скорлупой и никого в неё не пускал, но, по правде, никто туда пускаться и не хотел. Да и, что такое «друзья», когда тебе уже не десять лет, и работаешь ты там, где от тебя людям нужен не ты, а то, чем ты полезен.       Как будто бы с Чонгуком другая ситуация, но, если так, чем она отличается? С ним по-прежнему остаются рядом потому, что он за это платит. Отчаялся, видимо.        — Перестань думать о всякой ерунде, я прямо слышу, что у тебя там какой-то старческий бред, — разряжает обстановку Чонгук, и Тэхён благодарно ему улыбается, оставляя тёплый поцелуй на шее.       Вроде не запрещает себя касаться вне постели — уже радует.        — Глупо, да? — спрашивает Ким негромко, не веря сам, что способен был на нечто подобное. На какой-то там ужин на двоих. Какую-то… романтику, да? Так она называется, странная. Этот порыв был импульсивным и детским, совсем незрелым.        — Уметь готовить вообще не глупо. Особенно тогда, когда у тебя от природы руки из жопы.       Тэхён хмурится:        — На что ты намекаешь?        — На то, что ты — принцесса-белоручка, ко всему ещё и капризная. Для тебя — седьмое чудо света приготовить что-то самостоятельно.        — Получилось невкусно, — признаётся. — Не совсем плохо, но мясо я пересушил, и картошка пересолена…        — Бывает, — похлопывает успокаивающе Чонгук по спине, хотя с улыбкой в интонации это больше выглядит, как маленькая издёвка. — Не знал, что в сером волке живёт романтик, — смеётся, оставляя на лбу Тэхёна щелбан. — Не хмурься, а то морщин больше станет.        — Я тебя ненавижу, — бурчит, потирая ушибленное место. Чонгук же, почувствовав пробудившийся аппетит, ставит тарелку, предназначенную изначально ему, в микроволновку, желая попробовать, что же такое Тэхён наготовил.        — Правда? — с наигранным удивлением спрашивает Чонгук, домывая за Кимом брошенную пустую тарелку. — Я уж думал, лёд тронулся, ждал, надеялся… А вон, как. Не любишь меня, значит? — театрально смахивает с щеки слезу.        — Я спать, — раздражённо от Тэхёна, уже было покидая кухню, как Чонгук хватает его за руку, едва не закатывая глаза.       Ну, точно, капризулька.        — Ну, не обижайся.        — Я чувствую себя дураком, — вырывается из хватки, уже начиная жалеть обо всём, что только что произошло.        — Я безумно долго ждал, когда что-то поменяется, но мне было страшно, что ты выгонишь меня сразу после того, как я признаюсь тебе в том, что ты мне нравишься.        — С чего бы? — выгибает бровь, и Чонгук цыкает, мол, «серьёзно?».        — Ты как-то упоминал, что действительно однажды выгнал одного из своих любовников, потому что тот тебе начал клясться в любви.       Тэхён возводит глаза к потолку. Произносит устало:        — Зайка, ты дурак? Конечно, я выставил его, потому что он рассчитывал повысасывать из меня ещё денег. У него уже был свой молодой человек, и он, отчего-то, думал, что я об этом не знаю, — кривит губы, вспоминая об этом без особого желания. Опускает в итоге на Чонгука взгляд, заглядывая прямо в глаза. — А ты напридумывал себе чёрте что.        — А как я должен был это понять? — пищит микроволновка в ту же секунду, сообщая, что еда разогрелась. Чонгук вздыхает, отступая. — Посажу тебя под арест, если будешь бесить: устрою безостановочный марафон мультфильмов, — бубнит, кажется, действительно рассчитывая воплотить этот план когда-нибудь в жизнь, если Тэхён будет ляпать всякие глупости.        — Я веду себя с тобой, как идиот последний. Так и должен был понять.        — А, так то, что ты идиот, полностью моя ответственность? Я думал, ты всегда такой, — невольно смеётся, и Ким садится на стул, упираясь лбом в ладонь утомлённо. Пытается скрыть, правда, что ему тоже смешно, но не получается — плечи начинают от хихиканья подрагивать.        — Что я в тебе нашёл… — смотрит на Чонгука и, на самом деле, понимает, но не озвучивает.        — Знаешь, я, пожалуй, аналогичным вопросом задаюсь. Видимо, у идиотов участь такая — находить друг друга. Ну, знаешь, рыбак рыбака…        — Ебёт у стола. Я ждал тебя, и теперь не планирую, коли у нас всё взаимно, отпускать, понял?        — Ну, давай уж не прямо у стола… Ты старенький для такого, вдруг поясницу потянешь или колени хрустнут.        — Завались.        — Ну правда, я переживаю.        — Снимай штаны.