Этот слёзный день настанет,
Как из праха вновь восстанет,
Человек виновный тоже,
Пощади его, О Боже.
Иисус — Господь благой,
Ты пошли Им упокой. Амен.
Небольшое трёхэтажное здание, состоящее из двух корпусов, находилось далеко за пределами центра Йокогамы. Его окружал парковый лес, который отделял частную психиатрическую лечебницу от маленького Тосима-мура¹. Лечебница имени Мори Огая была ограждена высоким железным забором, сохраняя часть парковой зоны на территории больницы. В тёплые времена года территорию украшали: ровно выстриженные в круглой, или же прямоугольной форме кусты, аккуратно высаженные, разноцветные цветы, среднерослые деревья с густой кроной, спасающие своей тенью в жаркий летний день. Металлические скамейки, что стояли вдоль тропинок, были покрыты белой краской, спинки которых имели полукруглую форму с красивыми рисунками внутри. Округлые ножки, вкопаны небольшой своей частью в землю, и залиты бетоном для устойчивости. Когда на улице смеркалось, по территории больницы загорались редкие уличные фонари, которые, в основном, были расположены по центральной части, и у ворот для въезда. В холода красота не увядала, а обретала дополнительный шарм тоски и без того печального места. Сперва пожелтевшие и опадающие листья с крон деревьев говорили о том, что ничто не вечно и всё когда-нибудь зачахнет. Затем и вовсе нагие кусты, стволы, пустые палисадники и одинокий пруд, что был досягаем взору лишь из нескольких комнат, ограждённый от здания сперва забором, а вслед за ним, редкими деревьями, сливающимися в густой лес, скрывающий горный массив. Кажется, таким видом можно наслаждаться вечно. Но стоит вспомнить, что ты не на курорте, а в психиатрической лечебнице, и всякая краса теряет свой превосходный вид. Всё блекнет, прячась в тёмно-серых тонах печали сознания. Утопая в собственных мыслях, или же, вовсе, в уголочках неосознанности, втягивая чёрными, вязкими и бесформенными то ли руками, то ли щупальцами в болото уныния. С последней неудачной попытки суицида Дазая прошло несколько недель восстановления, но коллег подобное уже не удивляло, а только утомляло. Если быть более точным, то выматывал именно страх, — страх того, что коллега в какой-то день просто не выйдет на работу, перестанет отвечать на звонки, смс и электронные письма. Тревожились не только сотоварищи, но и близкие знакомые Осаму. Друзьями всерьёз Дазай никого не считал — он предпочёл отказаться от этой участи, объясняя всё тем, что он всегда лишается того, что не желает терять. Из чего сделал вывод, что именно близкие отношения с ним приносят горе не только в его мир, но и в жизни других людей. Фукудзава Юкичи был директором детективного агентства, в котором работал Осаму, и стоит сказать, что он больше всех тревожился за своего сотрудника. Ведь, по правде говоря, Фукудзава для Дазая был больше, чем просто начальник. Около десяти лет назад, Юкичи по доброте своей душевной подобрал потерянного, побитого не только жизнью, но и жестокими сверстниками, возможно, даже родителями, о которых по сей день ничего не известно, парня. Директор детективного бюро считал Осаму своим сыном, который ему очень дорог. Сострадание, желание помочь, ум и смышленость ребёнка сыграли своё дело, и пленили сердце Серебряного Волка, привязывая к себе. Сложно сказать, какая была по счёту эта попытка Осаму укоротить себе век, ведь, даже если кто-то вёл счёт, то должен был сбиться с него уже давным-давно. Нельзя сказать, что Дазай выживал только по своей удачливости, ведь уже не раз его вытаскивали то с петли, то с окровавленной ванны. «Если совершать суицид, то только парный, с красивой девушкой!» — Главный принцип Дазая Осаму… Но, если честно, то нет. Всё совершенно иначе. Каким бы парень с суицидальными наклонностями и привычкой причинять себе боль не казался эгоцентричным, он такой лишь отчасти, и не стал бы по собственной прихоти взаправду подбивать кого-то на парное самоубийство. Ведь, на самом деле, главный устав жизни, а точнее, смерти, заключался в том, что если уж ты решился убить себя, то делать это нужно с наименьшим вредом для окружающих. Именно поэтому он никогда не бросался под машины, поезда, не пытался спрыгнуть с крыши высотки. Он терпеливо дожидался момента, когда останется один, не важно, днём или ночью, дома или на улице. Главное — совсем один. Ведь только так есть вероятность, что тогда точно повезёт, в этот раз он точно сможет убить себя, и пустота внутри грудной клетки перестанет терзать и без того измученный разум. Так было и в тот раз… По окончании рабочего дня Осаму отправился домой, в квартиру, которую делил с Рампо. Хоть Эдогава и был младше шатена с перебинтованным телом, он, всё же, служил ему не только соседом, «другом» и коллегой, но и так называемым «спасательным кругом», который уже не раз прекрасно выполнял эту функцию, прямо, как и в крайнюю, нет… не в крайнюю, а в последнюю попытку самоубийства Дазая Осаму, причём почти удачную. Хотя, «почти» — не считается… Домой Дазай шёл не спеша, позволяя мыслям в голове бушевать, ударяя по сердцу больнее, чем преступник ножом под ребро, когда он раскрывал своё первое самостоятельное дело. Хоть путь был недолгий, он успел выкурить пару сигарет подряд. Дойдя до подъезда, он затянулся последний раз, и бросил окурок сначала на землю, но затем, недовольно покачав головой, будто мысленно ругая себя, поднял бычок и выбросил его в урну. Оранжево-розовый закат обрамлял серые облака. Осаму поднял голову, и некоторое время стоял. Просто грустно смотрел на небо. — Почему все вокруг меня умирают? — Прошептал он, словно спрашивая у заходящего солнца. Смерть его верного товарища, сколько бы времени ни прошло, никак не может покинуть чертоги его разума. Если бы он только успел тогда прийти хоть на минуту или две раньше, то его товарищ, коллега, друг… Был бы жив. — Неужели, и правда дело во мне? — Вновь он спросил, непонятно к кому обращаясь. Но затем он ощутил, как продрог от холода, да и шея затекла от неудобного положения. Самоубийца опустил голову, смотря на входную дверь подъезда, затем, вновь бросил короткий взгляд на небо и, зажмурив глаза, снова отрицательно мотнул головой, отгоняя какие-то мысли. Прежде, чем открыть дверь, он глубоко вдохнул. Холодный, свежий воздух наполнил его легкие. Осаму натянул на лицо, казалось, искреннюю улыбку и вошёл в подъезд. В этот момент любителя драмы ожидало главное предательство за сегодняшний день. «Чёртов лифт», — подумал он, переводя взгляд с листа формата А4, который текстом кричал на него: «ЛИФТ НЕ РАБОТАЕТ!» на лестницу. По ней ему пришлось подниматься аж на третий этаж. Состроив страдальческое лицо, он позвонил в звонок, создавая при этом вид, будто так утомился от прогулки по лестничной клетке, что даже не в силах достать ключ из своего пальто. Но ему так никто и не открыл. — Значит, ещё не вернулся… — Пробормотал Дазай, доставая ключ и проворачивая его в замочной скважине. Когда дверь открылась, его встретила пустая, тёмная квартира. Осаму то ли с облегчением, то ли с печалью вздохнул, и поплелся вглубь жилища, даже не удосужившись включить свет. Страх, сковывающий сознание — один из самых разрушительных чувств. Он ограничивает возможности, и мешает разумно мыслить. Это может привести к принятию ошибочных решений, особенно, если будет сопровождаться паникой. О чём думают люди с суицидальными наклонностями, прежде чем совершить то, что наполняет их мысли каждый миг и сопровождает каждый шаг? Вероятнее всего, об этом знают только те, кто добровольно ступал за пределы досягаемого здоровому человеку. Стены пустой квартиры давили, разрывая опустевшую душу на ещё более мелкие кусочки. Душно и страшно. Плакал ли он? Нет. Он улыбался. Улыбался, как в последний раз, наполняя ванную едва тёплой водой, параллельно снимая с себя одежду и бинты. Его всегда так забавлял тот факт, что бинты не стали частью его кожи и тела, а всего лишь были элементами одежды, которые скрывали от любопытных глаз многочисленные порезы. Те в свою очередь были покрыты защитной корочкой и сукровицей, шрамы, поверх которых, собственно говоря, и красовались те самые, не такие давнишние, но и не слишком свежие порезы. Дазай то насвистывал что-то, то напевал, хотя это было больше похоже на мурлыканье кота, который ластится, чтобы его то ли покормили, то ли приласкали, почесав за ушком. Только вот, это всё не важно… Просто не важно, ему и так нормально, ему и так прекрасно. Прежде чем погрузиться в ванну, Осаму с отвращением взглянул в туалетное зеркало, что висело над умывальником. Временами ему даже казалось, что его отражение говорит с ним… К несчастью, подобное повторилось и тогда… — Знаешь, а звучит довольно прозаично, и даже драматично. С каких пор тебе стало свойственно что-то чувствовать? — С отвращением и презрением, спокойным голосом, начало вещать отражение. — Заткнись! Ты ничего не знаешь! — ответил Дазай, закрыв уши, и схватившись за голову, лишь бы этот противный голос перестал говорить такие жуткие, но, к сожалению, правдивые, по мнению Осаму, вещи. Молодой детектив понимал, что каждый раз его отражение не врало, а говорило очевидные факты. Только вот, шатен всё никак не хотел этого признавать. — Я то не знаю? Хватит себе лгать. Я - и есть ты, и мы всё знаем, — с лёгким раздражением говорило отражение. — Это ты — причина всех бед. Всё время во что-то играешь и что-то придумываешь, и вместо того, чтобы жить настоящим, наступаешь на грабли прошлого. Одасаку умер из-за тебя. Так почему ты всё ещё жив? — Отражение самодовольно усмехнулось, презрительно смерив Дазая взглядом. — Помнишь, что он сказал? Ты никогда не сможешь заполнить пустоту внутри себя. Просто умри. Ты жалок… Отражение Дазая стало прежним. Он в панике и страхе осел на пол. Как же ему хотелось бросить камень или хоть что-то, чтобы это безобразное отражение никогда больше не смотрело на него. Но не было смысла портить имущество Рампо. Был иной вариант, как больше никогда не видеть себя ни в зеркалах, ни в витринах, ни в глади воды… Эдогава совместно с Фукудзавой уже не раз избавлялись от острых предметов, но это не помогало. Казалось, Дазай покупал новые лезвия так же часто, как и бинты. Когда ванная наполнилась наполовину, кареглазый парень напоследок кинул взгляд в зеркало, но тут же отвернулся, кривясь, будто ему вонзили нож в спину. Ванна была набрана, лезвия лежали у изголовья в небольшой пластиковой коробочке. Тревожность, смешанная с упокоением души, вызывает тошноту во всём организме. Дазай Осаму больше не улыбался — не было смысла отыгрывать спектакль, ведь зрителей нет, а отражению, что, казалось, продолжало смотреть на него с отвращением, была больше по душе трагедия. Трагедия, которую Осаму звал комедией в один акт. Это всё значило только одно — пути назад нет. Дазай являлся настоящим знатоком в искусстве суицида. Он прочёл огромное множество литературы, но, что более важно, некоторую часть из изученного он проверил на практике. Опыты, хоть и оказались неудачными из-за нелетальности исхода, тем не менее, дали пищу для размышлений. Из него бы вышел неплохой суицидолог². Прежде, чем погрузиться в прохладную воду, детектив достал из тумбы под раковиной упаковку обезболивающих таблеток, на которых красовалась надпись «Бупренорфин». Было бы интересно узнать, где их Осаму достал без рецепта, хотя… Зная способности Дазая, тут и удивляться нечему. Парень очень не любил боль, поэтому и принял сразу целую пластинку, не запивая. Погрузившись в ванную, он сперва посидел некоторое время, но так и не смог привыкнуть к прохладной воде, оттого погрузился в неё с головой, задержавшись на несколько минут в таком положении. Тело била дрожь печали и холода, побуждая Дазая вынырнуть и потянуться за лезвиями. Из-за дрожащих рук он не сразу смог взять одно. Однако, со второй попытки, он «справился» с задачей, только все остальные острые, металлические прямоугольники, вместе с коробкой рухнули, усеивая пол ванной комнаты. Дазай сделал глубокий вдох, а за ним выдох, пытаясь успокоить учащённое сердцебиение и дрожь. А за этим действием и препарат, а точнее, его переизбыток, начал влиять не только на организм парня, но и на сознание. Тело расслабилось, дрожь уже покидала то, не спеша. Осаму взглянул на лезвие в правой руке, и полоснул горизонтально им по левой, но скорее просто царапая, чем действительно нанося глубокий порез. Однако, какой-либо боли за этим не последовало, лишь слабое покалывание и пощипывание, которые сопровождались едва заметно просочившимися алыми каплями. Дазай одобрительно кивнул и провёл ещё раз, надавливая лезвием по той же левой руке, но уже вертикально. Боль от этого была практически не ощутимая, препарат действовал хорошо. Кровь стекала по руке, окрашивая воду в алый цвет. Карие глаза с усталостью взглянули на порез, рука немела, и пока в ней остались силы, Осаму переложил лезвие, и с той же силой полоснул вертикально по правой руке. Цвет воды сменялся с прозрачно-красного в насыщенно-кровавый. Теперь сложно было сказать, кровь это была в воде, или вода в крови… Ужасный холод начал окутывать тело Дазая, заставляя губы синеть. Он погрузил обе руки в воду, чувствуя, как силы покидают его. Теряя координацию, голова стукнулась об спинку ванной, веки закрылись, но не надолго, ведь за всем этим последовал приступ тошноты и рвоты от сильного наркотического анальгетика. Сознание было настолько мутным, что суицидник не понимал, что его рвёт в ванную, в которой он лежит. Вода смешивалась с кровью, какими-то непонятными кусочками не переработанной в желудке еды, и жёлчи. Перед тем, как окончательно окунуться в тьму небытия, до одурманенного и испуганного разума донёсся щелчок двери, быстрые шаги и голос, что звал его по имени. — Дазай..? Осаму? Ты дома? — Кто-то звал суицидника извне того места, где тот пытался обрести вечный покой. Тишина. Тьма. Мрак. Лёгкая улыбка. Крик. А затем, лишь пустота. Ничего, кроме пустоты. Очнулся Осаму уже в незнакомой обстановке больничной палаты, в которой провёл около двух недель. Время от времени, его навещали Рампо, Юкичи и другие коллеги. Никто не задевал тему того, почему он в больнице, беседы велись на нейтральные темы. После выписки, Фукудзава провёл серьёзный разговор с Дазаем, на тему его самочувствия, и сообщил, что ему удалось договориться со своим старым «приятелем», и кареглазый детектив будет отправлен на лечение в психиатрическую лечебницу имени Мори Огая. Дазай, конечно, отнекивался и утверждал, что с ним всё хорошо, вкидывая идиотские шуточки, но начальник был настолько серьёзен в своих намерениях, что ему пришлось согласиться. «Не так уж и плохо». — Подумал Осаму, глядя в окно машины, на которой его вёз Фукудзава. Рядом с шатеном сидел Рампо. — «Может быть, это всё и правда к лучшему. Возможно, они смогут залечить мою пустоту… Пх, глупости». — Чего задумался? Не переживай, всё будет хорошо, — перебил ход мыслей рядом сидящий Рампо. — Я и не переживаю. — Лучезарно улыбаясь, подмигнул Дазай Эдогаве. — В смирительных рубашках и окружении психов есть свой шарм! — Воскликнул он в своей привычной манере веселья. — На тебя никто не будет надевать смирительную рубашку. — Строго, но с некой аккуратностью в голосе, отозвался Фукудзава, не отвлекаясь от дороги, иногда поглядывая на экран навигатора. — Эх… А я уж надеялся! Какая досада! — Изображая грусть, ответил Дазай. Остаток пути прошёл в тишине, которую сопровождал едва ли слышимый женский голос из радио, вещающий о прогнозе погоды на день.