Говори

                  Расскажи, что моря не кончаются,                   Как любовь - никогда не закончится,             И мечты, ну конечно - сбываются,             Если этого сильно захочется!             И мечты, ну конечно - сбываются,             Если этого сильно захочется!                   «Говори» (Звери) Серёжа приехал после первого звонка. Было ли это что-то важное? Нет, конечно нет. Простые три слова: «Ты. Мне. Нужен.» И уже не важно, зачем нужен, уже не важно, что-то это срочное или Олегу просто приспичило поговорить. Он никогда не звонит просто так и даже если это просто желание увидеть Сергея, то это желание очень важное. Это Безруков выучил. Он был внимателен и нежен к каждой детали о партнёре. Кажется, у него в голове была отдельная папочка: «Мелочи и только важные мелочи о Меньшикове». Ноябрьская ночь окутывала почему-то невероятным теплом для этого месяца. Не то, чтобы было плюс пятнадцать, всё же прохлада обдувала, однако всё ещё слишком приятно для последних недель перед целым сезоном апатии, и то кажущимся вечностью. Услышав звонок, Олег открыл дверь, даже не интересуясь, кто за порогом. Он знал. Он ждал только одного человека. До боли знакомый человек с зимним вечером вместо глаз. И ласковая улыбка, не удержавшись, соскакивает с губ Меньшикова. Ничего не говоря, Сергей раздевается, проходя на кухню. Олег же просто стоит у окна, облакатившись на подоконник. Напряжённости в нём нет. Значит позвал просто поговорить. Безруков уже знает квартиру Олега также хорошо, как его собственную, и потому быстро достает коньяк и два стакана, разливая алкоголь. Тихий стук от слегка неаккуратного соприкосновения стекла с пластиковой поверхностью подоконника не нарушают идиллии. Мужчины пьют коньяк в тишине, смотря в окно. Не то, чтобы там увидишь очень многое, только если всматриваться, иначе просто отражается кухня. Серёжа как раз таки всматривался, наблюдая за машинами и редкими пешеходами. Часто это были пьяные компании, что ярко смеялись. Иногда и просто… Кто-нибудь. Почему же «кто-нибудь» не могут ходить в половину двенадцатого? Могут. И в круглосуточные заходят один-два человека. Немного мерзко, когда достаточно молодой парень выходит оттуда с бутылью в руках, сразу открывая и делая огромный глоток. А вот Олегу под руку то, что, если не всматриваться, в оконном стекле увидишь лишь отражение. Он и смотрит. На Серёжу. Медленно потягивает коньяк, рассматривая каждую морщинку, каждую неровность, пытаясь в сотый раз запомнить каждую линию и каждый переход оттенков в глазах. Пусть портрет в окне отражает далеко не всё, пусть, ему не важно, ему важно только то, что это Серёжа, его Серёженька рядом с ним. Ему больше ничего не нужно, когда весь день на душе такая пустота, как сегодня. Он из кухни практически не выходил, почему-то сегодня Меньшикова манило именно сюда. Тишина обрывается с предыханием Безрукова. — Я дня три назад твою любимый вид картошки научился делать… И настолько это было просто, но ласково, что Олег не смог не рассмеяться. Нежно так, совсем не зло, медленно кладя голову на чужое плечо. — Горжусь тобой. Серёжа смутился на это. Пусть и не вечно краснеющие подростки, а всё равно Серёжа иногда смущается от таких мелочей. …Нет. Нельзя. — Извини. — За что? — поднимает бровь Олег, потянувшись за тем, чтобы поцеловать партнёра в щёку, но тот только отворачивает голову. — Да за всё. Я не идеален. Я… Человек-то слабый. — Ну хватит. — Меньшиков гладит тыльной стороной ладони чужую скулу, всё же целуя хотя бы плечо, — для меня ты сильный. Правда. Они совсем не такие друг с другом, как обычно. Особенно в приливы нежности. Это странно, но уже стало родным. Серёжа только кивает. Правда благодарно. — У меня сегодня пустота в душе весь день. Аж противно, — отстранился Олег, вздрагивая, — вновь думаю о ней. Прошло уже пару лет, как Меньшиков развёлся с женой. Тяжело. До сих пор тяжело. Всё ещё вспоминает её и думает, что она была прекрасна и, может, тот шаг был зря. Но это всё вновь перекрывает агрессия. — Это нормально, просто постарайся меньше думать, что она была слишком хороша или плоха. Она тоже человек, и… — Не лечи советами. — выпалил резко Олег, взяв стакан. Отойдя в другой конец кухни, он залпом выпил содержимое. Почему-то такой Меньшиков показаля Сергею очень красивым. Он любой ему кажется до одури красивым. Оставив стакан на столе, Олег подошёл вновь к Серёже, кладя руку на его: — Расскажи лучше… Что-то хорошее. — Как картошка? — Как картошка. — и оба смеются. Бархатно, нежно. Весь этот вечер — безумно нежно. Безруков достаёт из кармана тёмный портсигар, закуривая сигарету и предлагая Олегу, на что тот быстро соглашается. — Мне иногда всё-таки кажется, что моря никогда не кончаются. Я множество раз видел карты, но всегда хочется верить, что они врут, что какая-нибудь ласковая синь не оборвётся и так и будет вечно уходить куда-то в горизонт. Как любовь — никогда не закончится… Сергей повернул голову на Олега, и когда те столкнулись взглядами, Меньшикову показалась, что вся та нежность, одновременно и сила, и всё-всё-всё, что только может таится в морях, сейчас смотрят на него глазами Серёжи. Окутывают, погружают в себя, но не на дно, а скорее в вечер с относительно сильными волнами. Когда на душе безумно спокойно. — Однажды уедем как-нибудь с тобой далеко-далеко, на море. И будем только вдвоём… — совсем тихо прошептал Меньшиков, слегка улыбаясь. — Я буду безумно счастлив, — послышался родной голос ещё тише своего же. — Лишь бы нормальный отпуск дали… — Мечты сбываются, ес-- — Если этого сильно захочется? Вновь ласковые улыбки. И не хочется, чтобы эта ночь заканчивалась. Безруков последний раз слегка ударил пальцами по сигарете, наблюдая, как серые ошмётки осыпаются в стеклянную, с синим донышком, придающим очередную изюминку чужой квартире, пепельницу. Олег не скурил и половины сигареты. Серёжа тушит остатки своей. В тот раз он оставил у Меньшикова гитару. Уже не первый случай, это нормально. И, вспомнив про этот очередной «случай», Безруков скрывается за дверьми. В начале кухни, а потом и гостиной. Однако не проходит и трёх минут, как тот возвращается с гитарой в руках и улыбкой на лице. — Я тихо, правда. Олег только цокает, улыбаясь. «Это за окном рассвет» сменяется его собственной песней. И в обе Меньшиков вслушивается безумно внимательно. На первой докуривает сигарету. Олег любил курить медленно, вдумчиво, особенно в таком состоянии, просто наслаждаясь действием никотина в голове, и чтобы большая половина сигареты тлела сама. На второй же задумывается, запрыгивая на подоконник и подгиная под себя одну ногу. Когда Меньшиков вот так красиво сидит, хочется его запечатлеть на все фотоаппараты мира, всеми красками, что только есть, на любые холсты, написать тысячи стихов и песен. И лишь бы такой красивый остался на век. Песня замолкает и Безруков только терпеливо выжидает, когда Олег начнёт рассказывать свои мысли, сам пока кладя голову на гитару. — Вновь в делах на ближайшие дни? — Да, — Серёжа вздохнул, смотря куда-то в потолочный угол, — проблем навязалось куча, ещё с человеком одним напряжёнка, не знаю, куда деваться и что делать. Как бы и дорог, но уже так раздражает, я бы его, — растягивая «з» Безруков зажмуривается, медленно, словно прикладывая для этого такие же усилия, как когда бы душил того самого человека, сжимая руку в кулак. — Почему ты мне никогда ничего не говоришь? Сергей приоткрыл один глаз: — Тебе напомнить, чего я ужасно боюсь? — Закрой обратно. Безруков опускает веко, сам еле сдерживая смех. А ужасно боится он только двух вещей: вечного одиночества и показаться слабым. И именно о второй в подобных разговорах всегда шла речь. Он считал слабостью и говорить об этом, но с Олегом всё было по-другому. Олегу можно. — А у тебя. ничего? — после непродолжительной паузы спрашивает Серёжа. — На ближайших три — ничего. — Ну и славно. Вечная беготня тоже плохо. Меньшиков лишь усмехнулся и вновь заиграла гитара. Вслушиваясь в строчки, губы Олега не смогли не дёрнуться в лёгкой улыбке. Расскажи, что моря не кончаются, Как любовь — никогда не закончится, И мечты, ну конечно — сбываются, Если этого сильно захочется! И мечты, ну конечно — сбываются, Если этого сильно захочется! Красивый перебор, бархатный тихий любимый голос, и текст, уж очень напоминающий их разговор. Что-то в сердце наконец двинулось. Впервые за сегодняшний день. Но музыка медленно, словно её исполнитель очень не хотел того, заканчивается. Они вновь сидят в полнейшей тишине. Почему-то на этот раз эта тишина кажется Безрукову некомфортной. Она опаясывает, связывает тебя, слегка душит и заставляет хрустеть пальцами, чего-то в глубине души боясь. Через пару минут такой напрягающей тишины Серёжа со вздохом поднимается, но на его плечо ложится твёрдая ладонь. — Не уходи. Меньшиков говорит тихо. Боится, что если скажет громче, дрогнет голос предательски. Когда гитара была убрана и мужчины вновь стояли у подоконника, уже с кружками чая, они разговоривали обо всём на свете, а иногда просто долго молчали. Иногда с губ срывались тихие признания в любви, но все они были заувалированы. И от Серёжи слышится тихое «всё будет хорошо». Олег почему-то в это верит. Наверное, только потому, что эти слова произносит он. Луна неспешно перемещалась по небу вместе со звёздами. Они подслушивали эти ночные разговоры. Они подсматривали за сидящим на подоконнике Безруковым и стоящим рядом Олегом, что часто поглаживал партнёра по руке, а тот брал чужую ладонь в свою, также поглаживая и редко играясь с пальцами. За окном начало светать, появляться всё больше машин. У подъездов уже начали работу дворники, и в окне всё меньше отражалась сама кухня. Теперь уже за людьми наблюдал Меньшиков, а Серёжа смотрел лишь в его отражение, много внимания уделяя глазам. Для него их оттенок был невероятен. Горький шоколад, вечерний американо, звездопад, корица, скрипки и игра в шахматы отражались в них. И ночи. Не как здесь, как где-то далеко, которые пусть и редки, но которые забыть невозможно. Уже хотелось спать. Намного больше, чем раньше, когда было темно. Олег выходит из кухни, вскоре возвращаясь с ключами. Не его. На них брелок с каким-то голубоватым камнем. Он похож на Серёжины глаза, но вообще, главное — что он какой-то оберег для Весов. Меньшиков специально покапался в интернете, чтобы найти подходящий. — Ты можешь приходить ко мне в любое время. Безруков пересаживается на подоконнике так, что сейчас его ноги свисают вниз, и осторожно берёт подарок, рассматривая блестящими глазами. Сейчас они ещё больше были похожи на тот самый камень. — Спасибо… Но, кстати, я пойду наверное? Негромко, потому что, кажется, не вовремя, предлагает Безруков, смотря в очи цвета освещённой лишь свечами комнаты. Меньшиков легко кивает и Серёжа убирает ключи в карман, спрыгивая с подоконника. Только последний робкий и щемяще-нежный поцелуй в мягкую щёку на прощание. Олег не двигается, когда закрывается дверь. Он всё ещё может увидеть своё отражение в стекле. В одиночестве. Серёжа не приходил две недели. Оттого Меньшиков был на него ужасно зол, и, конечно, первым не звонил. Гордость и честь важнее. Этим днём за готовкой Олег включил телевизор. Пусть что-нибудь брешет, чтобы было не так одиноко. Что-нибудь… От этого «что-нибудь» мужчина роняет вилку, смотря в пол пустыми глазами. «Сегодня стало известно о пропаже актёра Сергея Безрукова. Несколько дней режиссёр очередного проекта, в котором снимался мужчина, пытался выйти с ним на связь, и сегодня заявился к нему домой. Они были хорошо знакомы до этого, поэтому режиссёр адрес знал. В доме не горел свет, несмотря на поздний вечер, а от соседей узналось, что никто из квартиры несколько дней не выходил. Гость вызвал полицию, и, как оказалось, в квартире не было никого. Всё было чисто, никакого погрома. Ведётся расследование.» Забыв обо всём на свете, Олег быстро взял телефон, найдя контакт Безрукова, и также быстро набрал. Длительные, невыносимые гудки и быстро-быстро бьющееся сердце. Ещё немного и звонок бы оборвался, однако наконец на другом конце послышался голос: — Владельца телефона не надейся услышать. Похищение? Но зачем, но как? Хотя, ответы на эти вопросы были весьма очевидны. Услышав адрес и сумму, Олег всё же решил выдвинуться на место. Но в начале выключить газ и телевизор. В машине деньги и пистолет, что уже из этого применить — Меньшиков просмотрит по ситуации. Какого же хрена… Он почти превышал скорость, пытаясь изо всех сил сохранять спокойствие. Какой-то тяжёлый рок из радио заставлял сердце только быстрее биться. Олег извинялся, тысячу раз извинялся в мыслях перед Серёжей. За то, что думал, что Безруков сбежал, бросил его, за то, что только смел в нём усомниться. За всё, за то, какая же он, Олег, в конце концов, тварь. Ему скинули более точные координаты. И на этих координатах оказался одинокий гараж. Старый, давно кем-то заброшенный, и дверь его была приоткрыта. Переступал рамку Олег с замиранием сердца и отвращением. Он не видел практически ничего. Пока доехал, уже стемнело, и внутри гаража было также темно, если не больше. Ещё и сыро. Но слышалось редкое дыхание. Меньшиков осторожно сделал ещё шаг вперёд, и быстро заморгал от неожиданно включившегося датчиком движения света. Его не волновала ни одна деталь в гараже, кроме стула, стоящего посередине. А точнее человека, привязанного к нему. Серёжа поднял измученный взгляд. Грязный, с царапинами на щеках и веке, запёкшейся на лбу кровью, которую, кажется, всковыряли не раз, ибо тёмная корочка накладывалась слой за слоем, приковывая внимания из всего лица к себе особенно, и разбитой губой, сам бледнее обычного, и в глазах цвета зимнего вечера пропал любимый блеск. Уставший, безумно уставший взгляд. Но с каплей надежды.