Cure for pain

В дорогой тачке, припаркованной в самой тёмной подворотне, Юта трахается за деньги. Он не то чтобы профессионал, он не называет тех, с кем трахается, клиентами, но иногда ему дают деньги и он, ну, не отказывается. Его сегодняшний приятель (так он называет тех, кого мог бы называть клиентами) в меру груб, смазлив и смотрит на него полными восхищения глазами. Он всегда платит вперёд и потом во время секса лапает Юту так, что остаются синяки. Как-то раз он спросил: – Ты знаешь, зачем это делаешь? – А ты? – Давай встречаться? Я буду давать тебе деньги, не за секс, просто так. Юта расхохотался. Приятеля зовут Чон Юно. При других обстоятельствах они могли бы быть друзьями. Марк слышал кое-что о том, чем занимается Юта. Он, разумеется, не верит. Нельзя верить, когда такое говорят о твоих друзьях. Юта приходит за полночь и, не здороваясь с Марком, идёт в душ. Когда у Марка заканчиваются силы игнорировать очевидное, он запирается в спальне, накрывается одеялом с головой и тихонько, как раненое животное, воет в подушку. Почему ему так больно, он не знает. Может быть, потому, что Юта ему не только друг. Другого постоянного приятеля Юты зовут Ёнхо, и у него большой. Такой большой, что Юта, в первый раз увидев Ёнхо без штанов, захотел сбежать. Ёнхо с ним осторожен, даже – обходителен, скорее потому, что не хочет объясняться с врачами скорой, чем от большой любви. Юта растягивает себя перед ним, устроив ноги на подлокотниках кресла, и потом, в этом же кресле, Ёнхо берёт его, медленно, осторожно. – Они не знали, от чего отказывались. Те, которые испугались, – стонет Юта, и Ёнхо кончает от его слов. Он платит в тот вечер в двойном размере, хотя Юта, в общем-то, сказал это искренне. – Юта, давай уедем, – говорит Марк. Его голос звучит глухо. Он как будто недавно плакал. – Зачем? – удивляется Юта и тут же понимает: – А, так ты узнал. Марк кивает. Хлюпает носом и смотрит с немым страданием в глазах. – Марк, не драматизируй. Не драматизировать Марк не может. Он тянет Юту к себе и сам тянется к нему губами. Юта отворачивается. – Марк, ты не знаешь, скольким людям эти губы делали минет. Марк чистый. От него пахнет Рождеством – снегом и домом. Когда Юта возвращается, его окутывает этот запах, он дышит чужой чистотой и как будто становится чистым сам. Ненадолго. До следующего раза. – Мне всё равно, – говорит Марк. – Значит, ты узнал, что твой сосед спит за деньги – и захотел получить немного бесплатно? – Зачем ты так, – шепчет Марк, но Юту отпускает. Что-то такое плещется в его глазах, что Юте хочется попросить прощения – за то, что Марк узнал. Что бывает и так. Что это «так» с его другом. Дожидаясь Юту по ночам, Марк вжимается лицом в подушку. Его мучает странная мысль. Решение проблемы, которое никогда не пришло бы в здоровую голову. Сделай это – и боль изменится, перейдёт во что-то другое, – сладко шепчет внутренний голос, из тех, что не желают добра. «Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит», – вспоминает он случайно попавшуюся цитату из какого-то девчачьего паблика. Заходя в чужую квартиру, он думает о Юте – и продолжает думать, когда незнакомые руки хватают его и заставляют раздеться, когда его укладывают в несвежую постель и внутри всё холодеет от понимания – «вот сейчас, со мной, как с ним, в реальности». Третьего приятеля Юты зовут Тэиль. Он стесняется общества Юты – и гордится им. Когда они идут к нему домой, Тэиль дрожит и кусает губы, оглядываясь по сторонам. Иногда он просит Юту поменяться ролями, и Юта берёт его медленно, аккуратно – Тэиль всегда узкий и напряжённый, несмотря на желание. Он тоже платит вперёд и просит никогда не упоминать, что всё это за деньги. Юта зовёт его милашкой, и Тэиль краснеет. Он бы, может, тоже предложил Юте встречаться, но денег у него не так много. Недостаточно, чтобы заинтересовать того, кто привык, чтобы ему платили за секс. Когда Юта в очередной раз приходит к нему, звонит Марк. Юта сбрасывает вызов и ставит телефон на ночной режим. – Твой парень? – спрашивает Тэиль. – Сосед по квартире, – пожимает плечами Юта и тут же, без перехода: – Как ты хочешь сегодня? Как будто ему правда всё равно. Той ночью дома – в их съёмной квартире – не пахнет Рождеством. В ней темно и как-то не так – и кто-то плачет на диване в гостиной. Юта бросается туда, включает настольную лампу и встречается с пристальным взглядом Марка. У того губы искусаны в кровь и всё лицо опухло от слёз. – Что с тобой случилось? – севшим голосом спрашивает Юта, опускаясь перед ним на колени. – Кто это был? Марк продолжает смотреть на него заплаканными глазами и, кажется, передаёт свои мысли, потому что Юта понимает. Стоя перед ним на коленях, он хватает его за руки и прижимается лицом к его груди. – Зачем? – шёпотом спрашивает он, уже зная, что Марк ответит. – Теперь я такой же, как ты, – говорит Марк, гладя Юту по волосам. – Ты можешь поцеловать меня, не думая, что твои губы грязнее моих. Самое страшное, что это работает. Юта мотает головой и пытается избавиться от этой мысли, стереть её раньше, чем она сотрёт всё остальное. Марку сейчас нужно не это, говорит он себе, его нужно успокоить, напоить чаем и уложить спать, но сначала, чёрт возьми, узнать, что именно с ним делали, использовали ли защиту и не нужно ли ему к врачу. Но вместо этого Юта целует его свитер и, конечно, рано или поздно дойдёт до губ. – Марк, малыш, я хочу вставить тебе прямо сейчас, пока у тебя там всё растянутое и чувствительное. Чтобы ты помнил меня, а не его. Поэтому, пожалуйста, если тебе нужно в больницу или что-то ещё, говори быстрее, – шепчет он. Марк молчит и сам находит его губы. Похуй, что больше не будет пахнуть Рождеством, – думает Юта и заваливает его на диван.