Роза среди шипов

Ванна была теплой, но я чувствовала лёд в своих венах. Гусиная кожа не покидала моих рук и ног, и с каждой новой мыслью о моей судьбе, озноб усиливался. Я должна буду стать личной игрушкой сумасшедшего. К этому моменту я уже не стыдилась своего обнаженного тела рядом с Амиром — я столько раз была обнажена перед ним, что это перестало оказывать на меня эффект. Он вообще никак не отреагировал, когда я впервые осталась обнаженной — дрожащая, испуганная, никогда раньше не раздевавшаяся перед мужчиной — и он мягко пожурил меня за это: мне нужно было быстро преодолеть этот страх, если я хотела стать цветком в саду. Я не хотела становиться Цветком в Саду, но это было далеко за пределами темы. Возможно, мне следовало этого хотеть. Теперь я стала букетом, который вручали самому дьяволу. Амир стоял позади меня, давая указания девушке-рабыне, которая купала меня. Она взяла бутылочку с мылом для волос, налила немного себе в руку, и втерла его в мои вьющиеся каштановые пряди. Немного пены скатилось у меня по лбу и возле глаз, и я подняла дрожащую руку, чтобы вытереть её. Должно быть, он подумал, что я плачу, потому что я услышала, как он вздохнул и подошёл ближе к ванне. — Маленькая Роза, — мягко сказал он. Всех девушек переименовывали в честь цветов, и меня окрестили Розой. — Я подумал, — продолжал он на своём ломаном французском, — про ситуацию. Я посмотрела на него. Его молодое лицо было серьёзным, задумчивым. Я предполагала, что он немного старше меня. Мне было интересно, как он стал евнухом, как выучил французский. — Что вы имеете в виду? — Спросила я. — Ангел Смерти — это сила. — Он подошел ближе, его голос смягчился. — Ты угождаешь Ангелу, ты тоже становишься силой. Я уставилась на него, пытаясь понять, что он имеет в виду. Я тоже сила? Он вздохнул, раздосадованный собственной недостаточной умелостью в языке. — Маленькая Роза, слушай внимательно. Я кивнула. Рабыня вылила воду мне на голову, пена стекала по плечам. Если только она не понимала по-французски, в чем я сомневалась, она понятия не имела, о чем мы говорили. Амир протянул руку. Я вытащила мокрую руку из воды и вложила свою ладонь в его. Он успокаивающе сжал её — и эффект был мгновенным. Я почувствовала, как немного растаял лёд. Честно говоря, сейчас он был мне ближе всего к другу, и мне не хотелось с ним расставаться. — Ты не показываешь страха. — Его голос приказывал. — Ты показываешь… ты показываешь… — Он поморщился, подыскивая подходящее слово. — Храбрость? — Храбрость, — он улыбнулся. — Ты показываешь храбрость, ты радуешь Ангела, и ты — сила. И тогда я поняла, что он имеет в виду. Я должна была стать женой самого могущественного человека в Персии. Если я буду излучать уверенность, а не своё истинное чувство страха, если я сделаю всё возможное, чтобы угодить ему, тогда часть этой силы могла бы передаться и мне. Единственная проблема заключалась в том, что я не нуждалась во власти. Я не хотела власти. Я желала свободы. Всю свою жизнь я жила с мыслью, что я свободна — свободна исследовать город, свободна ходить, куда мне заблагорассудится. Но эту свободу у меня отняли. Я отчаянно хотела её вернуть. Я ничего из этого не озвучила. Амир пытался помочь — и он помогал. Его слова вселили в меня подобие надежды на то, что я не собираюсь провести остаток своей жизни в кошмаре наяву. Было кое-что, что я могла контролировать — как я себя веду, как я себя преподношу. Я не имела права голоса в том, что со мной произошло. Но я полностью контролировала свою реакцию. Мое купание закончилась. Теперь я пахла розами, как будто лепестки этого цветка были в самой моей крови и костях, как будто они покрывали мою кожу и волосы. Девушка-рабыня помогла мне надеть одежду, в которой я должна была предстать перед Ангелом: красную шёлковую полосу ткани, обёрнутую вокруг моей груди, но оставляющую открытыми талию, руки и плечи; два отреза из той же ткани, которые были обвязаны вокруг моих бёдер и свисали спереди и сзади, открывая по бокам мои ноги; непрозрачная розовая вуаль, закрывавшая моё лицо. Мои ступни остались босыми. Два евнуха, включая Амира, и некто, кого Амир называл Дарогой, вывели меня из комнаты в коридоры дворца Голестан; моё лицо было опущено. Если я представлю, что никто не смотрит на меня, пока я иду, тогда мне не нужно будет волноваться об этом. Но, даже так, я чувствовала на себе взгляды. Я слышала шепотки. Я могла только догадываться, о чем шла речь: знали ли они, к кому я направлялась? Думали ли они, что я просто иду к шаху? Чем дальше мы шли — вверх по лестницам, вниз по длинным коридорам, на открытый воздух и обратно внутрь — тем слабее становились мои ноги, и тем быстрее билось сердце. Я пыталась отдышаться, но чувствовала, что дыхание выходит очень неглубоким, я подумала, что, возможно, если у меня совсем кончится воздух, я смогу упасть в обморок. И все же я продолжала, помня слова Амира: «Ты тоже сила». Я не чувствовала себя сильной, но, если бы я притворилась, возможно, я бы убедила в этом других. Возможно, я бы убедила этого Ангела Смерти. Может быть, я бы даже убедила саму себя. Наконец, мы прибыли. Дарога, мужчина в синей униформе, высокой чёрной шапке и очках, постучал в величественную дверь в конце длинного коридора, в южной части верхнего этажа дворца. Прошло несколько секунд, а затем дверь звучно отперлась и открылась, явив чрезвычайно высокого и худого мужчину, одетого в чёрно-золотую мантию, с маской соответствующих цветов на лице. Лента, которой маска была прикреплена к его лицу, была алой, как и шёлковая лента вокруг его тонкой талии. Единственными открытыми участками кожи были его руки — которые, действительно, напомнили мне руки скелета — и его нижняя губа и подбородок. Его глаза были разного цвета — зелёный и карий, а волосы имели цвет и блеск чернил. Ангел смерти. От него исходила сила — то, как он стоял, то, как его глаза были устремлены на Дарогу, — говорило мне о том, что в нём таилась опасная уверенность. Что он был человеком, с которым нельзя не считаться, что он имел огромное влияние на своё окружение, и прекрасно осознавал этот факт. Он скрестил руки на груди, на его скрытом маской лице появилось хмурое выражение. Он заговорил с Дарогой по-персидски — и я чуть не подпрыгнула от невероятной красоты, которую создавал звук его голоса. Пока он говорил, его взгляд лениво скользил мимо Дароги, по евнухам, и, наконец, остановился на мне. Слова застряли у него в горле. В его взгляде я сразу же увидела и крайний шок, и зарождение чего-то похожего на желание. Моё сердце пропустило удар. Дарога прочистил горло и начал речь, хотя я смогла разобрать всего несколько персидских слов, которые слышала несколько раз. Шах. Цветок. Сад. Подарок. Жена. Пока он говорил, глаза Ангела оставались твёрдо устремленными на меня, его грудь размеренно поднималась и опускалась, он не двинул ни единым мускулом. Когда речь закончилась, Ангел перевёл свой взгляд на Дарогу, и в нём я увидела гнев и ненависть. Его руки превратились в когти, прижатые к бокам, и он что-то сказал евнухам. Его голос теперь звучал резко, утратив прежнюю привлекательность. Должно быть, он попросил их вывести меня вперёд, потому что Амир мягко подтолкнул меня к началу группы. Ангел снова устремил на меня свой пылающий взор. Он протянул руку и снял вуаль с моего лица, накинув ткань мне на голову. Он задал мне вопрос, но я понятия не имела, что он спросил. Фраза показалась мне знакомой, но я никак не могла её вспомнить. Я открыла рот, пытаясь вспомнить, слышала ли я фразу, означающую «я не знаю» по-персидски. Ангел прищурил глаза и снова задал вопрос. Амир прочистил горло позади меня и прошептал: — Твое имя. — Кристина, — тихо сказала я, чувствуя облегчение. Глаза Ангела расширились, когда он перевёл взгляд с меня на Амира, и снова на меня. — Француженка. Он понимал французский. — Да. Его взгляд метнулся к Дароге, и он потребовал что-то по-персидски. Дарога неловко переступил с ноги на ногу и ответил негромким голосом. Ярость в глазах Ангела росла, и его голос стал ядовитым, когда он выплевывал в него резкие, рваные слова. Губы Дароги сжались. Ангел снова повернулся ко мне. — Если вам интересно знать, что я сказал, — сказал он на, к моему шоку, безупречном французском, — я сообщил месье Хану, что мне не нужны похищенные секс-рабыни. Доброго дня. Он повернулся и начал закрывать дверь, когда Дарога — месье Хан, по-видимому — тихо сказал что-то, что остановило его. Он замер и развернулся, глаза полны огня, и что-то решительно возразил. Месье Хан снова ответил. Глаза Ангела обратились ко мне, в них читались разочарование и крайняя досада. — Моя дорогая, — сказал он, и его голос снова стал красивым, — ты понимаешь обязанности, для исполнения которых тебя сюда привели? — Да. — И снова я почувствовала слабость в ногах. Я вспомнила, что Амир стоит у меня за спиной, и попыталась унять их дрожь, попыталась поднять голову чуть повыше. — Очень хорошо. — Он кивнул. — Я видел твоё лицо. Подойди, сними с меня маску и посмотри на моё. Воспоминания о том, что сказал Амир о его внешности, промелькнули у меня в голове. Смерть. Предположительно, он выглядел как смерть. Но, опять же, я знала, что должна быть храброй — а если и не быть храброй, то действовать храбро. Мне пришлось притворяться. Я шагнула вперёд, чувствуя себя так, словно нахожусь в лихорадочном сне, и протянула руку. Он неподвижно наблюдал за мной, пока я убирала золотисто-чёрный шёлк с его лица. Мне пришлось остановить крик, который грозил сам собой вырваться из моего горла. Это было особенно трудно из-за вздохов и выражений отвращения, которые исходили от Амира и другого евнуха позади меня. Дарога никак не отреагировал — я предполагала, что он уже видел его лицо. Самой заметной, отталкивающей чертой, которой он обладал, было то, что вместо носа на его лице виднелись две зияющие дыры по центру. Его глаза и щеки ввалились, что придавало ему сходство с черепом. Его верхняя губа была гротескно раздута и асимметрична, кожа местами отдавала жёлтым цветом, щеки и лоб испещряла паутина голубых вен. Я почувствовала, что меня вот-вот вырвет. Он пристально наблюдал за мной. — Была ли ты проинформирована о последствиях невыполнения обязанностей, которые тебе было приказано выполнять? — Смерть, — машинально прошептала я. Я хорошо это знала — это вбивалось в меня месяцами. — Да. Это то, что только что сказал мне наш друг Дарога. Теперь я покажу шаху, что его дар потрачен на меня впустую. Скажи мне, моя дорогая Кристина, разве ты не предпочла бы скорее умереть, чем лечь со мной? Предпочла бы я умереть? Я моргнула. Мысль о том, чтобы быть прикованной к темному магу Персии, звучала кошмарно, но если бы я хотела умереть, я бы уже сделала это; я бы дала отпор своим похитителям, отказалась тренироваться, оскорбила шаха. — Нет, — прошептала я. — Я бы предпочла не умирать. Он уставился на меня с внезапным удивлением в глазах. Казалось, он ожидал какой-то перемены в моем выражении лица, какой-то лжи. Но это была правда — я не хотела ложиться с ним, но моё желание остаться в живых было намного сильнее, чем мой страх перед его постелью. Через некоторое время он осторожно взял свою маску из моих рук и вернул её на своё лицо. Я сразу почувствовала облегчение. Он повернулся обратно к Дароге и что-то тихо сказал. Дарога кивнул и отдал приказ евнухам. Он повернулся, и они последовали за ним, Амир в последний раз кивнул мне на прощание, прежде чем уйти. Печаль и страх проникли в мое сознание из-за его ухода, как у ребёнка, впервые разлучённого со своими родителями. Я повернулась обратно к Ангелу. Он всё ещё пристально наблюдал за мной. — Я полагаю, — сказал он, — я должен представиться. Меня зовут Эрик. Эрик. Удивительно обычное имя для человека, известного как Ангел Смерти. — К счастью, — мрачно продолжил он, — я не буду насиловать тебя сегодня ночью. Или в любую другую ночь, если уж на то пошло. Но, учитывая, что мой отказ от тебя приведет к смерти нас обоих за оскорбление шаха, я приму тебя на время. Не волнуйся, — он криво улыбнулся, — я даже не буду заставлять тебя делить со мной постель. Я попросил Дарогу заказать для тебя кровать. Ну, он закажет любовное ложе, так как я сказал ему, что предпочитаю, чтобы моя постель оставалась чистой. Но не бойся, эта кровать предназначена исключительно для твоего пользования. В голове у меня было пусто. Он — убийца-садист — вел себя совсем не так, как я ожидала. Может быть, это был трюк; возможно, он играл в игры с моим разумом, заставляя меня думать, что я в безопасности, а потом я обнаружу, что на меня напали посреди ночи. — А теперь, — сказал он и сделал утрированный жест рукой в сторону своих жилых покоев, приглашая меня войти, — я надеюсь, ты найдёшь мой дом уютным. Но я бы попросил тебя не чувствовать себя слишком уютно в моих покоях. Я отправлю тебя обратно во Францию, как только найду надёжного сопровождающего.