----- Эрик-----
Джованни родился на Сицилии. Это объясняло его смуглый цвет лица — темнее, чем у других жителей Венеции. Его родители работали странствующими пекарями и переезжали с места на место, в конце концов добравшись до Венеции. Когда болезнь унесла их жизни, Джованни, ещё ребёнка, выгнали на улицу, вынудив заниматься воровством. Но он упорно трудился, чтобы получить образование, несмотря ни на что — днём читал (украденные) книги, а ночью обчищал карманы. Когда ему исполнилось шестнадцать, он очарованием и хитростью добился должности посудомойщика в гостинице «Лисье Логово», затем повара, затем шеф-повара. К двадцати годам его приятные манеры позволили ему занять должность казначея. И когда хозяин гостиницы умер, бездетный, неженатый, но испытывавший к своему работнику отеческую привязанность, он передал все права на это место Джованни. Он рассказал мне, что получил шрам в результате несчастного случая на кухне. Утверждал, что сломал ногу, упав с лестницы. Я не совсем поверил, но расспрашивать не стал. В течение следующих шести месяцев большую часть времени я проводил один или с Джованни в своей комнате, изучая итальянский. Поскольку я не хотел выходить из комнаты без маски и чувствовал себя слишком навязчивым, чтобы просить её, я попросил перенести сюда умывальник. Я не чувствовал себя запертым. Мне нравилось одиночество. Знание, что я могу уйти в любой момент, не давало мне чувствовать себя здесь как в тюрьме. По прошествии полугода, благодаря моим затворническим привычкам и постоянному обучению, я мог говорить по-итальянски не хуже любого другого. Джованни был впечатлён. Он был впечатлён с самого первого дня, когда попросил меня выучить пятьдесят слов к следующему утру. Я не выучил пятидесяти слов. Я выучил триста, а мог бы выучить и больше, но в конце концов мне пришлось прерваться на сон и еду. Вместе с новым языком появились и новые книги. Теперь я мог прочитать любую книгу на книжной полке, какую только захочу, а когда я дочитывал их, Джованни приносил мне ещё. И хотя я терпеть не мог научную литературу, был один предмет, который начал меня очень интересовать: инженерия. Наука о том, как заставить вещи работать. Я не уверен, было ли это просто любопытством, или же меня увлекла идея создать что-то, а не разрушать. Но я умолял Джованни принести эти книги — любые книги по инженерному делу, которые он мог отыскать. А также всё, что связано с инженерией. Математика. Химия. Я хотел понять, как творить. Когда через два месяца я признался ему, что сильно люблю музыку, на следующий день он удивил меня новой фарфоровой маской — предметом одежды, который я не надевал с того дня, как меня поймали Кармело и Винченцо. Он отвёл меня вниз, в подвал, чтобы показать новую вещь, которую он купил; Сальваторе и Кармело играли в карты за столом и с интересом наблюдали за мной. Пианино. Рояль. Я не знал, как реагировать. Но когда Джованни увидел, что у меня дрожат руки и глаза застилают слёзы, он выпроводил их из комнаты — сказал, чтобы они занялись чем-нибудь наверху, приглядели за гостями, например. Они повиновались. Джованни спросил, умею ли я играть, и я ответил, что умею. Я сел на скамейку и вспомнил пьесу, которую мы с Мари постоянно играли, как будто это было вчера. Как будто не прошло четырёх лет с тех пор, как я в последний раз слышал фортепианную музыку. В середине песни резкий голос Джованни заглушил музыку, когда он прокричал по-итальянски: — Парень! Тащи свою задницу обратно наверх! Я обернулся — Кармело наблюдал за нами широко раскрытыми глазами. Он переводил взгляд с одного на другого. — Прости, отец, но он так хорошо играет! — Кармело… — Если Эрик скажет, что я могу остаться, мне можно? — Спросил он, делая шаг вниз, а не вверх. Я снова обратил внимание на то, какие у него мальчишеские и светлые черты лица — яркие карие глаза, и даже когда он не улыбался, казалось, что его лицо всё равно улыбается. Джованни повернулся ко мне. — Ты не возражаешь, если мой сын останется и послушает? Я покачал головой. — Тогда ладно. — Он жестом подозвал Кармело, который встал у рояля. Я занервничал, но решил не обращать на него внимания. Я снова начал играть, когда- — Сколько тебе лет, Эрик? Я старался не встречаться с ним взглядом, вспоминая, что он сказал обо мне в ту ночь, когда привел сюда. Что я «molto brutto». Очень уродливый. — Двенадцать, — ответил я. — Значит, на год моложе меня! — Парень широко улыбнулся. — Где ты научился играть? — Кармело, — предупредил Джованни, — если ты собираешься стоять здесь, то веди себя прилично. Хоть раз в жизни сдержи свою безграничную энергию. Плечи Кармело поникли. Он кивнул. — Да, отец. Я снова заиграл и на этот раз закрыл глаза. Прошло время, и я позволил себе раствориться в музыке, почувствовать её… — Хотел бы я уметь так играть. — Ладно, мальчик, — тихо сказал Джованни, — возвращайся наверх.***
Я часто спрашивал Джованни, когда начну учиться воровать. Он отвечал, когда я решу, что готов присоединиться к семье. К «Volpi», Лисам. А пока, говорил он, у меня есть время вылечиться. И я был благодарен за это. Я всё ждал, что он скажет мне, что пора учиться или уходить. Но он так и не сказал. Он наблюдал и ждал, но не выказывал никаких признаков нетерпения. Меня потрясло то, как мало его, казалось, волновало, даю ли я ему что-нибудь, как будто он ценил меня, а не мои навыки и услуги, которые я мог предоставить. Но затем, незадолго до того, как мне исполнилось тринадцать, я услышал стук в дверь. Поздно ночью. Очень поздно. Я положил книгу на кровать, на которой сидел, надел маску и подошёл к двери. Я открыл её и увидел Кармело, который стоял там, широко улыбаясь, с горящими глазами. — Сиди тихо, — прошептал он, врываясь в мою комнату. Я уставился на него, вытаращив глаза, не зная, закрывать дверь или нет. Он посмотрел на меня и, словно прочитав мои мысли, махнул рукой, чтобы я оставил нас наедине. Я послушался и шагнул к нему, вставшему в центр комнаты. — Кармело? Он заметил книжную полку и тихо присвистнул. — Боже мой, ты действительно много читаешь. Я бы сказал, слишком много. Излишне много. Если ты будешь так много читать, у тебя никогда не останется времени ни на что другое. Я посмотрел на книжную полку, а затем снова на него. И, я знаю, это было иррационально, но тот факт, что он только что вторгся в моё личное пространство только для того, чтобы указывать мне, как жить, вызвал во мне волну раздражения. — Забавно, но я не помню, чтобы спрашивал тебя об этом. Его взгляд, сначала удивлённый, а затем веселый, метнулся ко мне. — О да, с таким языком ты прекрасно впишешься в компанию. — Он повернулся ко мне всем телом. — У меня есть просьба. — Да? — Я скрестил руки на груди. — Я хочу научиться играть на пианино. — О, нет. Я не собираюсь учить... — Начал я, моргнув. — Взамен, я тоже могу научить тебя кое-чему. Это пробудило во мне интерес. Я опустил руки. — Хорошо… Тогда давай послушаем твоё предложение. Он улыбнулся. Его губы не шевелились. Но я готов был поклясться, что услышал его голос у себя в ухе. — Хотел бы ты уметь перемещать свой голос, как призрак, прячущийся в тени?