Роза среди шипов

----- Кристина-----

— Расскажи мне о нём. Я оторвалась от своего рисунка и увидела, что Эрик смотрит на меня с пола, где он сидел с Резой. Мы проводили время в комнате мальчика, спустя час после утренней встречи. Эрик с Резой разложили около дюжины листов бумаги и «рисовали». Сын Дароги был очарован идеей цветов с того самого дня, когда мы обсуждали их в моей старой комнате, и теперь он хотел сам создавать цвета, хотя и не мог их видеть. Эрик иногда указывал ему, куда положить кисть, чтобы не испортить пол, но по большей части это была слепая, но творческая работа Резы. Я сидела на стуле в углу, держа лист бумаги на широкой толстой книге, ручку в руке, и рисовала лес. — Рассказать тебе о ком? — Переспросила я. — О твоём отце. — Вспышка эмоций промелькнула лице Эрика. Я помолчала, а затем показала ему рисунок. — Я рисую не отца. — Я знаю. — Он опустил взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть руку Резы, занесённую над ковром, и осторожно перёнес её обратно на бумагу. — Но это напомнило мне… — Он снова поднял глаза. — Расскажи мне о нём. Мне ужасно хотелось снова спросить его, знал ли он Густава Даэ. Но я чувствовала, что, возможно, он замкнётся, если я это сделаю. Помимо всего хорошего, что было в наших отношениях, только этот вопрос вызывал у меня беспокойство. — Он добрый. Тихий. — Я задумалась. — Увлечён музыкой. — Я сделала паузу и улыбнулась. — Отчасти похож на тебя… Ну, возможно, ты не такой тихий. По крайней мере, когда у тебя плохое настроение. Эрик склонил голову набок, прищурив глаза, хотя в них читался весёлый интерес. — Плохое настроение? — Да. Ты сам знаешь. В этот момент в комнату вошла Парвана. Она тихо заговорила с Эриком по-персидски. Тот кивнул, но Реза застонал. Мальчик взял свою трость, которая лежала рядом, и последовал за няней к двери. Когда они ушли и дверь закрылась, Эрик встал и начал собирать бумагу. При этом он наблюдал за мной. — На самом деле, я не знаю. Что ты имеешь в виду под плохим настроением? — Ты знаешь, о чём я говорю. — Я понизила голос, скрестила ноги перед собой и расслабилась. Затем приподняла бровь и слегка нахмурилась. — О, да, Надир. Я бы с удовольствием сходил на встречу и поговорил часок-другой только с тобой. Меня как раз давно не тошнило. — Я пожала плечами. — Вот такое настроение. Его голова запрокинулась, и он громко рассмеялся, закрыв глаза и прижав бумаги к груди. Когда он снова открыл глаза и посмотрел на меня, на его лице застыл неподдельный восторг. — Ты когда-нибудь думала о карьере в театре? Из тебя получилась бы отличная актриса. — Тебе не так уж трудно подражать. Ты предсказуем. — Я ухмыльнулась. — Прошу прощения? — Его глаза расширились от улыбки, показавшейся на лице. — Так и есть. — О, правда? — Да, правда. Эрик подошёл ко мне, сложив разрисованные листы бумаги на маленький столик рядом со стулом. Банки с краской и кистями всё ещё стояли на полу, посреди комнаты. Он положил обе руки на подлокотники кресла, наклонился и поцеловал меня, нежно, как пёрышко, но у меня по спине побежали мурашки. Он отстранился, во взгляде читались озорство и нежность. — А вот это было предсказуемо? — Очень, — прошептала я. — Но знаешь, что было бы по-настоящему непредсказуемо? — Хм? — Если бы ты поцеловал меня во второй раз. — Я вздохнула, глядя вниз. — Я просто… совершенно не ожидаю этого. Я пришла бы в полнейшее замешательство, совершенно растерялась. И Эрик, как хаотичный безумец, поцеловал меня во второй раз, на этот раз глубже. Он поднял правую руку к моему затылку, притягивая меня ближе. Левая рука коснулась моей щеки, затем скользнула к горлу, груди, талии. Он оторвал от меня свои губы и прижался ими к моей шее. Я накрыла пальцы Эрика, покоившиеся на моей талии, ладонью; другая моя рука погрузилась в его волосы. Я закрыла глаза, отчётливо ощущая биение своего сердца в том месте, которое он целовал прямо сейчас. Я решила, что если по какой-то причине я никогда не выберусь из Персии, я, пожалуй, смогу остаться в здравом уме, если у меня останется хотя бы это: если Эрик будет любить меня так, как он любит сейчас. Так, как он любит каждый день. Если я смогу сохранить это, я буду довольна, где бы я ни находилась- — Кхм. Эрик отстранился, как будто его дёрнули за невидимую веревку. Он развернулся к дверному проёму и застыл. Я покраснела, увидев, кто там стоит. Дарога, наблюдающий за нами с выражением приглушённой ярости. — Надир, — сказал Эрик и сделал вид, что расслабился. — Я не заметил, что ты здесь. — Нет, очевидно, нет. — Он перёвел взгляд с него на меня. — Вы понимаете, что находитесь в комнате моего сына? — Правда что-ли? — Эрик посмотрел прямо на маленькую кровать, игрушки, сложенную детскую одежду на комоде. — Приносим свои извинения. — Мне не нравится мысль о том, что вы… ведёте себя подобным образом в комнате моего ребенка. — Конечно. — Эрик кивнул, но у меня от этого жеста возникло дурное предчувствие. Он не выглядел искренним. В следующую секунду я поняла, что не ошиблась. — В следующий раз мы будем вести себя подобным образом в твоей собственной спальне. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Я ощущала гнев Надира даже отсюда, даже не глядя на него. — Эрик, — тихо сказал Дарога, — на пару слов, пожалуйста. Я открыла глаза и увидела, как плечи Эрика поникли. Надир вышел прочь, в коридор. Эрик задержался лишь на мгновение, а затем последовал за ним. Он закрыл дверь, хотя и не до конца. Осталась щёлочка, маленькая. И, судя по шагам, они ушли недалеко. На самом деле, я думаю, они остались стоять в коридоре. Прошло секунд десять, прежде чем моё любопытство взяло верх, а заодно и беспокойство. Я встала и бесшумно подошла к двери. Я приложила ухо к щели, чтобы прислушаться. Они говорили тихо, почти шёпотом. — …разумнее, — говорил Эрик, — перейти в другую комнату, если ты хочешь уединения. — Коридор подойдёт как нельзя лучше. Внизу Реза. — А Кристина прямо в комнате. — Эрик. — Она, вероятно, слышит, о чём мы говорим. На самом деле, я бы поставил свою жизнь на то, что она слушает прямо сейчас. — Тогда, может быть, ей стоит это услышать. — В таком случае, давай вернёмся туда и поговорим свободно в её присутствии. — Пауза. — Нет, я знаю, ты хочешь поддерживать уровень приличия рядом с ней. Ты зол, но слишком горд, чтобы добровольно сорваться на мне, по-настоящему сорваться, в присутствии дамы. Но ты всё равно оставляешь ей возможность подслушать, потому что в глубине души ты хочешь, чтобы она знала, что ты чувствуешь. Тебе и так стыдно за своё поведение на крыше, за то, как ты разговаривал в тот день в моих покоях во время грозы. Но ты всё равно хочешь, чтобы она знала, что тебе неприятно видеть нас вместе. Верно, друг? Я попал в точку? — Ты рассказал ей? Долгая пауза, пока в моём животе начало нарастать чувство дискомфорта. Что он должен был мне рассказать? — Ну? — Снова холодно спросил Надир. — Ты рассказал? — Нет. — Ах. Вот оно что. И, ничего не говоря, ты причиняешь ей боль в долгосрочной перспективе. И, сосредоточившись на ней в настоящем, ты забываешь о том, что поклялся сделать. — Я всё ещё делаю то, что поклялся делать. — Неужели? — Да. Я работаю над этим каждый день. — И когда придёт время, ты всё ещё будешь готов… — Да, Надир, я буду готов. Я говорил тебе. Я говорю тебе это каждый раз, когда ты спрашиваешь. — Эрик помолчал. — Ты разговариваешь так и с Ибрагимом тоже? Или ты говоришь так со мной только потому, что у меня мало власти? — Ибрагим день и ночь напивается до одури — оказывается, он сказал шаху, что болен, и, к счастью, шах ещё не усомнился в этом. У него с принцем что-то неладно. Я уверен, всё уляжется. И его роль в этом далеко не так важна, как твоя. У меня кружилась голова. Эрик что-то скрывает от меня. Ибрагим пьёт. Я прислонилась к стене, внезапно почувствовав слабость. — Что-нибудь ещё? — Прошипел Эрик. — Нет. — Шарканье ног, и Надир заговорил громче. — Прощай, Кристина. Я поспешила обратно к стулу и села, подтянув колени. Эрик полностью открыл дверь. Я уставилась на него широко раскрытыми глазами, но он отказывался смотреть на меня. У меня пересохло во рту. — О чём ты мне не рассказывал? Он закрыл глаза. — Эрик. — Моё сердце колотилось. Я снова почувствовала себя загнанной в угол. — Эрик, что ты от меня скрываешь? — Кристина… — Его глаза снова открылись и медленно поднялись на меня. — Сначала ты не рассказываешь мне, откуда знаешь моего отца, — дрожащим голосом произнесла я. — Теперь ты не рассказываешь мне… ещё что-то. Я не знаю что. О чём вы говорили? Пожалуйста. Он долго наблюдал за мной, а потом произнёс: — Когда я был маленьким, меня заставляли выступать в чём-то вроде цирка уродов. Я пел. Танцевал. Я вынужден был показывать своё лицо. — О… Эрик… — Моё сердце замерло, а через несколько мгновений, казалось, разбилось. — Я думаю, что твой отец пытался спасти меня из того места. — Голос Эрика звучал глухо, почти неслышно. Он отвёл взгляд. — Но я не уверен. — Его руки сжались. — Он когда-нибудь обсуждал с тобой что-то подобное? — Нет, — прошептала я. — Никогда. — Тогда, возможно, это был не он. Сколько шведских музыкантов в Париже? — Насколько я знаю, только мой отец. Он медленно кивнул. — Мне жаль, Эрик. — Образ его, ребёнка, вынужденного демонстрировать своё лицо толпе, выступать как обезьяна, вызвал комок в моём горле. — Мне так жаль, что это произошло. — Это в прошлом. Всё кончено. — Он покачал головой, и его взгляд снова обратился ко мне. — Что касается того, что я скрываю… — Он сглотнул. — Ты возненавидишь меня за это. — Не возненавижу. — Возненавидишь. — Нет, это не так. — Я покачала головой. Последовало долгое, очень долгое молчание. Слишком долгое, на мой взгляд. Я чуть не заговорила снова, когда Эрик произнёс: — Я проектирую камеру пыток. Ужасную, мерзкую, жестокую. По указу шаха. Я слушала, не смея пошевелиться. — И Надир хочет, чтобы я поторопился с работой, — продолжил он, — потому что он планирует пытать в ней шаха.