Проклятие на удачу

      — Регин, ну руки у тебя золотые. Тебе в хирурги нужно было идти, — Чернова устало поворачивается спиной к Наташе, и та затягивает хирургический халат.       Зачем она вообще в это ввязывается? И ей, и Кащею смерть Вовы, — весьма трагическая и, тьфу ты, благородная в глазах универсамовских пацанов — была бы более чем на руку: Славу бы никто так нагло не пытался сместить с поста старшего на районе, а на нее никто не кидал эти жуткие похотливые взгляды, от которых Зепюр едва не зверел, все приговаривая, что надо кудрявому силушки отсыпать, дабы тот парня в могилу свел.       — Именно поэтому ты закатила истерику, что без меня не будешь работать? — медсестра прячет улыбку за маской и подает латексные перчатки.       С регининых губ срывается полный тяжести вздох — деваться ей некуда, начальство вполне ясно выразилось, что если пациента еще можно спасти, то они должны сделать все возможное. Не только потому, что это их долг, как врачей, — уже состоявшихся и которым только предстоит таковыми стать — но и потому, что сотрудники милиции очень бы хотели допросить непосредственно самого зачинщика этой преступной деятельности. С трудом сдержав в себе желание плюнуть на все и уйти восвояси, она входит в операционную и взгляд тут же цепляется за уже расположившегося на операционном столе Суворова.       Старый знакомый, которого она предпочла бы еще столько же не видеть, изредка кряхтит и постанывает от боли, пока проваливается в глубокий безмятежный сон под действием введенного без их непосредственного участия наркоза. Студентки медицинского становятся друг напротив друга, по обе стороны от затихшего тела и одновременно кивают друг другу, как бы говоря, что обе готовы начать.       Ну понеслась душа в рай, теперь главное не увлечься и не оттяпать от вовиной ноги хороший кусок мяса, который бесовщина с большой радостью сожрет и не подавится.       Базыкина безмолвно, без малейшего напоминания со стороны коллеги, один за другим вкладывает в идеально спокойные ладони инструменты, поражаясь — будь на месте Черновой она, наверняка тряслась бы, как лист на ветру, и это при том, что в операционной не первый год ассистирует. Хотя может все дело в том, что подруга уверенно руку набила и от лишней мягкости избавилась, пока с трупами один на один в морге беседы вела? Николаич, их главный патологоанатом, вон как рыжеволосую студентку хвалил и все не мог дождаться того дня, когда та, словно перезрелая груша, упадет ему прямо в руки с дипломом об окончании университета и пойдет работать под его началом.       «М-да, хорошо тебя, Вова, по ляжке пизданули. Жаль, что гвоздь не ржавый, так еще и не погнутый: хотя-бы помучался бы, утырок», — полностью сосредоточенная на своем занятии, чернокнижница ковыряется у Суворова под кожей, щипцами раздвигает мышцы в стороны в поисках остатков гвоздей в раненом мужском бедре и даже не вздрагивает, когда двери с громким шумом открываются. Привыкла уже, да и Слава порой домой с большим шумом залетает после очередного своего загула. Учиться еще и учиться его пацанам, а пока они так, дилетанты-любители.       — А это у вас Суворов? — Наташа замирает, так и не успев утереть лоб чуть вспотевшей Регины ваткой и удивленно кивает. — Адидас, пацаны!       — Стой, блять! — Турбо уже хватает Вову за плечи, а второй пацан за ноги. — Куда?! Вы оборзели?!       — Вы тут всё доделали? — Марат узнает в одной из девушек Регину и умоляющим взглядом смотрит на нее.       — Если бы доделали, давно бы шить начали, придурок, — раздраженно фыркает девушка и пытается прикинуть, сколько у нее вычтут из зарплаты, если Адидас в итоге кони двинет. К результатам она приходит весьма неутешительным, а им с Кащенко еще на что-то жить до конца месяца надо. Поэтому, удержав себя от вызывающего закатывания глаз, она серьезно смотрит на вовиного младшего брата и принимает решение довести уже начатое до конца. — Загноится — будем ногу отрезать. Я доделаю, — Наташа уже отматывает вату и кидает около головы иголки с нитками. Крики проносятся по этажу, и становится ясно, от чего так усердно пытались унести ноги универсамовские.       — Куда вперед ногами?!       Чернова выскакивает из операционной следом за Турбо, пока Базыкина где-то там все телится и никак не может мозги в кучу собрать, — испугалась небось, дурная, вот не дай бог братцу своему домбытовскому расскажет, какие у нее были приключения сегодня на смене, он же с Кащенко с живого не слезет — и помогает быстрее затолкать каталку в лифт, чтобы поскорее закончить с Суворовым и забыть про него, как про страшный сон. Девушка взвизгивает, когда один из вражеских мотальщиков — Ташкента, вроде (если ей не изменяла память, это он был старшим Хади Такташа с позором отшитого Чеснока, чья импровизированная могилка уже успела прилично так осесть, сама лично проверяла, когда бесовщине захотелось старые игрушки повидать) — хватается за девичий рабочий халат и с силой дергает на себя, отчего казенное имущество трещит по швам.       Наглости этим пробникам людей, конечно, не занимать, но и сама Регина была не пальцем деланная, так еще человеколюбием сильно не страдала — как с размаху зарядила свободным локтем в район головы, что у схватившего ее парня аж искры из глаз посыпались и Зепюр, с громким радостным визгом, захлопал в ладоши, все приговаривая, как у него шавка замечательная. Но разозленной девушке этого мало: она от всего сердца и со всей широтой своей души, заносит обутую в сапожок ножку и бьет прямо небольшим каблучком по мужскому колену, едва не мурча, когда раздается приятный хруст сломавшейся косточки. А уж когда паренек начал во всю орать и крыть ее благим матом, так вообще, будто на концерт к Шатунову сходила.       Ну ниче, выживет, никуда не денется, она ему просто больно сделала, а вот Слава… А вот Славу стоило бы побояться, это да. Он же церемониться не станет, без суда и следствия прибьет этих доморощенных борцов за пацанскую справедливость за то, что к его конопатой ведьмочке додумались полезть в запале хорошей драки. Регина предчувствовала, что мужское негодование и до нее добраться успеет за то, что не умеет тихо-молча на жопе ровно сидеть. Не дай бог еще хвост ей вздумает открутить, обосновав свои действия при этом так, что не подкопаешься ведь. «Не умеешь вовремя его поджимать, значит нахрен он тебе не нужен».       Вдоволь успевший насладиться представлением Зепюр решил, что пора бы и самому тряхнуть стариной, и с громким визгом спрыгнул с костлявого плеча подопечной, влетая в самую гущу событий. Пролитой кровушки пособирал, подготовил себя к большому шведскому столу и с оглушительным рыком ворвался в тело того самого самоубийцы, которого ждет участь не лучше, чем у Чеснока. Никто не имеет права на его малыху руку поднимать, даже Кащей за это поплатился.       — Съебись! — Валера отталкивает девушку за спину и выпускает струю пены из огнетушителя. Наташа отточенными движениями уже штопает и обрабатывает рану, успевая перекинуться с очнувшимся Суворовым несколькими фразами, в то время как сам парень растянулся добродушной дурацкой улыбкой.       Лифт останавливается на первом этаже и стоит только Базыкиной затянуть узел на добротно сделанной повязке, как универсамовские пацаны буквально с ноги открывают двери и со всех ног бегут в сторону выхода, подгоняемые в спину воинственными криками спустившихся хадишевских пацанов, не замечая, как однокурсницы ошарашенно переглядываются друг с другом, пытаясь понять — а какого, собственно говоря, хрена, сейчас только что произошло? Регина, отошедшая от шока раньше своей подруги по несчастью, тяжело вздыхает и задумчиво смотрит на стенку кабинки. Головой что ли побиться о нее? Может, хоть на какой-то промежуток времени забудет всю абсурдность произошедшего?       Нет, ну это же надо было родиться такими недоумками! Ладно хоть операцию доверили двум соображающим студенткам, попадись этим кретинам кто послабее характером — жить Вове Адидасу одноногим, в худшем случае — не жить вовсе.       — Пиздец какой-то, — на губах Черновой растягивается ухмылка: Наташка материлась редко, но метко.       …Успевшие задубеть пальцы с силой сжимают толстую сигарету из новой пачки «Явы», бесполезно тлеющей на морозе, потому что Кащенко даже успел как-то позабыть о существовании той. Его целиком и полностью захватили размышления о вечности, о смысле жизни. Мартовский ветер бесцеремонно проникает под незапахнутый кожаный плащ, заставляет вжимать голову в плечи и тупо пялить себе же под ноги. Материться сквозь плотно сжатые зубы, потому что от шума бегущей по венам крови в ушах уже становится просто невыносимо и упаси господь каждого, кто задумается над тем, чтобы потревожить универсамовского старшего. Зашибет и не заметит.       Вся эта история с Ералашем, которую он нехотя пытался перевести в ранг «неудачных инцидентов», так просто закончиться не может, и он это прекрасно понимал. Понимал и уже который день крутился, словно белка в колесе, пытаясь разрулить конфликт, сведя его к минимальным потерям, хотя Мишаня и заслуживал быть отомщен, Регина ему ясно тогда дала понять на кладбище — мальчишка не хочет, чтобы пострадал кто-либо еще. Такой светлый и дурной… Взрослый не по годам, всегда крутящийся вокруг Зимы, который в свою очередь частенько был замечен в обществе старшего, и Слава по достоинству их оценивал.       И он бы отомстил — тут ноль базара. Просто подождать нужно, потому что в открытую ни один адекватный группировщик не станет, тут нужны были его, истинно кащеевские методы нужны. Но увы, видимо, такой адекватный на улице только он один, потому что тот тотальный пиздец, который Адидас вчера устроил в очередной раз дал понять такому наивному Кащею, что Суворов — говно на палочке, которое готово всем пожертвовать, лишь бы его к лику святых, на уровень с Девой Марией причислили. Да, себя любимого подставил. Да, пацанов, за которых якобы жопу рвать готов под монастырь подвести. Старшего в такую яму толкнул, что всех слов мира бы не хватило, чтобы описать. Зато теперь в глазах малолетних идиотов ходит с нимбом и крылышками.       Теперь Вова весь в беленьком, а он, Слава, опять в чане с дерьмом варится.       Суворов от своего не отступится, и это Слава знал лучше, чем кто-либо другой. Всю юность с этим идиотом провёл, а тот никак не мог ему простить быстрого взлёта на пьедестал, оставаясь в должности супера гораздо дольше, чем это полагалось. Но и Кащей не пальцем деланный, мозгов точно побольше имеет.       — Опоздал малясь, не обессудь, — дерганный парнишка вырастает будто из-под земли, нетерпеливо потирая руки. Мужчина отрывается от своего важного созерцания подтаявшего снега и, пробежав глазами по местности, лезет в карман за припрятанным пакетиком.       — Сто.       — Сколько?! Мы на полтос договаривались! — бровь выгибается, а насмешливая ухмылка трогает мужские губы. — Это в два раза больше! Я не буду брать.       Кулак врезается в живот, и парнишка складывается пополам, выплевывая слюну вместе с кровью.       — Я сказал, сто, — Кащей резко его выпрямляет, когда мимо подворотни пробегает местная школота, заинтересованно поглядывая на собеседников.       Ну тут да, прав мальчишка, Кащей и правда малость подахренел, с такими-то ценами, буквально поднебесными, но тут ведь вся соль не в стоимости желанного товара, а в том, что никто не должен забывать, кто перед ними стоит, как и что конкретно этому человеку можно говорить. Этот чепушила же и получаса протерпеть без новой обещанной дозы не сможет и начнет на прохожих кидаться, пока по всей Казани его вылавливать будет, при этом сжимая в кармане на несколько хрустящих бумажек больше, чем есть сейчас — даже объявлять о еще больше возросшей цене не надо будет, парниша сам ему все свои деньги вывалит и будет смотреть, как преданная псина на своего хозяина в ожидании заветной косточки с хрящиками. И Слава ему не откажет, потому что невыгодно ему это будет.       Вся нарко-шушара, будь она из самой Казани или близлежащих поселков, знала, что быстрее, чем у универсамовского старшего, нигде невозможно достать, и Слава этим в наглую пользовался. Бывали, конечно, инциденты, когда кто-то из особо ретивых пытался его грабануть, — кто по тихой, кто даже не собираясь скрывать своих намерений получить больше и при этом сохранить свои с таким трудом накопленные копейки в кармане на бутылку водки — но их из раза в раз останавливали. Либо кореша, которым тоже уже не терпелось пустить по вене и забыться хотя-бы на какой-то период времени, либо подконтрольные местному майору мусора, бывшему с группировщиком в доле.       Узнай кто из пацанов, что их и так не самый лучший старший пошел на полноценную сделку с ментовскими крысами, так еще и наркоту во все щели толкает, моментально устроили бы показательное отшивание, не забыв пригласить и только-только пришившуюся скорлупу, чтобы показать малышне «как делать не надо». Но Славе казалось, что как раз таки Вахит, этот хитрый молчаливый лысый придурок, все прекрасно знал, потому что сложить два и два не так уж и сложно. Не просто же так именно его пацаны выходят из кутузки раньше своих неприятелей, которым остается дожидаться своих старших. Не просто так патрули ментуры остались едва-ли не в сказках, а ОКОД мелькает все реже и реже, и то, только потому что Ильдара уже конкретно так задолбал кудрявый очкастый коммунист и ему позволили в подвале ДК устроить полноценный цех по производству «варенок». Не просто так Кащей закрывает глаза на влюбленно-мечтательные ахи-охи юного Пальто в отношении ментовки, бывшей на добрых восемь лет его старше и уже давно попорченной.       Главное, что он уяснил за пять лет на зоне — всё продается, и всё покупается.       — Хорошо, — Кащей вырывает потрепанный кошелек из рук, там явно меньше, чем он сказал, но последнее слово всегда останется за ним. Бросив добротный пакетик на землю, натянув шапку пониже, мужчина уходит из подворотни, не оглядываясь.       «Можно конопатой хуйню какую-нибудь купить», — пальцы пересчитывают монеты и купюры, тут же разделяя суммы и пряча их по тайникам плаща. Можно со спокойной душой идти отовариваться нужными девушкам вещами и не бояться подохнуть с голоду в ближайший месяц. Расходов с появлением Черновой заметно прибавилось, но отчего-то это было больше приятным событием, нежели отрицательным.       Конопатая была, на самом деле, не бабой — полноценным золотом, которое так и хотелось купать во внимании. Не в том, которое проявляешь потому что надо или потому что мозги уже не способны переносить многочисленные истерики, а потому что родилось такое желание самостоятельно и никуда деваться не собирается. Чернова, за прошедшие недели с начала их совместной жизни, ни разу не попросила у него даже копейки на автобус до университета или излюбленного ею кладбища, чтобы накормить разбушевавшуюся бесовщину. Все пешком, дуреха, предпочитала шлепать из точки А в точку Б и ни капли недовольства не проявила! Правда, быстро раскололась от резкого прямого вопроса своего сожителя и теперь позволяла себе поваляться на диване еще добрых полчаса, пока сам Слава, словно казахский степной сайгак, прыгал вокруг своего прогревающегося «ижа» в попытке не отморозить самое ценное, что есть в его жизни.       Девчонка предпочитала забегать в магазин без него — потому что ты со списком, Слав, все равно как обезьяна с гранатой, тебе хоть на лбу пиши, все равно что-то да забудешь или не то возьмешь, да и долго ты слишком. Вечно встретишь своих пацанов, так все: как застрянете, как начнете новыми сплетнями обмениваться. Хуже баб — и недовольно фыркала, когда с гневными высказываниями Слава отбирал довольно тяжелую авоську и пёр её к холодильнику, спиной чувствуя довольную ухмылку конопатой наглой девицы.       Мужики-соседи всё чаще кивали ему в коридоре, а их женушки перешептывались на общей кухне, обсуждая симпатичную молодую девушку, что отмыла и пригрела местного пьяницу, белой завистью завидовали, выглядывая из комнат и замечая, как мужчина неспешно несет спящую девчонку на руках, бережно прижимая к груди.       Нина Кирилловна все чаще ловила сына около медицинского университета и, с тем самым требовательным материнским прищуром, намекала на полноценное знакомство с будущей невесткой. Кащенко оставалось только недовольно дергать носом и отнекиваться от уже поженившей их матери. Он тут не знает, доползет ли до дома в один из вечеров, а загадывать дальше, чем на несколько дней, было делом беспонтовым. Хоть и приятным.       … С трудом удерживая себя от нервного заламывания пальцем, Регина мечется от одного угла здания к другому, будучи никак не в силах успокоиться. Чуть рассеянные, покрытые мутной пленочкой серо-голубые глаза рыщут по огромной толпе людей, собравшейся возле высотной сталинки, все пытаясь найти знакомое щетинистое лицо с кудрявой макушкой и хитрым зеленым прищуром, но на пути встречаются только блеклые непримечательные оболочки, не имевшие ничего общего со Славой, что заставляло девушку раздраженно вздыхать и материться сквозь плотно сжатые зубы даже не таясь — ну услышат, ну и что? Что они ей сделают? Камнями закидают?       «Пусть попробуют», — раздается в голове шальная мыслишка, и она почти физически ощущает, как на мгновение расширился зрачок, а радужка заалела, как подобает всем уважающим себя чернокнижникам, чьи жизни крепко накрепко повязаны с бесовщинкой.       В ее сторону, время от времени, косится пожилая женщина, беспрестанно перебирающая в руках траурный платок и несколько гвоздик.       Переживает, небось, что рядом с рыжеволосой красавицей так и не объявилась родная высокая мужская фигура, в своем извечном кожаном плаще и скошенной на бок меховой шапке. Да и Регина не так уж далеко от Нины Кирилловны ушла, потому что прекрасно знала, что Слава не «просто забил на похороны папаши», — хотя этого и исключать нельзя, поскольку Кащей реально мог забить — а просто-напросто хрен знает где пропадал. В общежитии тот не появился ни ночью, во время которой девушка и глаза не могла сомкнуть, ни утром, когда тиканье часов на стене стало уже просто невыносимым. Тут уж вздыхай-не вздыхай, а пришлось в гордом одиночестве собираться на очередные похороны, хотя хотела этого Регина меньше всего на свете.       У нее дел было буквально по горло, но нет, куда до них! Ей, как лучшей и чего греха таить, любимой студентке Семеныча, надо было обязательно присутствовать на сие мероприятии, потому что собравшиеся коллеги и ее, регинины, одногруппники бы точно обратили внимание на ее отсутствие и пошли бы слухи. А слухи породили бы за собой бесчисленное количество вопросов и проблем, а лишаться оплачиваемой практики она никак не хотела. И так со Славой последний хрен без соли скоро доедать будут. А так еще и дополнительный плюсик в копилочку: Семеныч любил о своей лучшей ученице рассказать, похвастаться, что не у всей молодежи головы побоищами заняты, и есть среди них светлые умы.       Студенты, в числе которых была бледная, как сама смерть, Олеська, — и как только тело свое тщедушное, болезнью измученное до сих пор заставляет функционировать и по земле этой грешной таскать? Куда вообще бесятина смотрит, почему этот ходячий труп все еще жив? — успели рассесться в автобусе и начать обсуждать последние известия со своих районов — кто кого побил, кто с кем и в какой позе. Одна лишь Чернова, полностью оправдывая свой титул этакого отброса общества, продолжала колотиться на улице в компании кащеевой матери, в ожидании того. Должен же он, в конце концов, иметь хоть какую-то совесть и придти.       Не ради себя, и не ради бессчетного количества родственников, которые оплюют районного старшего стоит ему только появиться. Ради матери, что до последнего будет стоять и сына ждать, потому что больше воздуха в нём нуждается.       Потерев мерзнущие ладони друг о дружку, Регина, чувствуя себя сумасшедшей, снова скользит полным скрытой надежды взглядом по заметно опустевшему двору, но так и не находит ставшего таким знакомым лица. Обреченно вздыхает, выпуская теплый воздух и мотает головой, отчего из-под роскошной белоснежной шапки тяжелой волной высыпаются рыжие волосы. Даже не замечает, как на рожах одногруппниц расцветает зависть — они просто не могут понять, когда их главное чучело потока, всегда стремящееся уйти в тень и наблюдать из дали, успело отхватить себе такую красоту и свой мышиный хвостик в порядок привести. Олеся даже внимания на это не обращает, прижимая практически полностью залитый кровью платочек к губам, и едва не трясется от подступающей истерики, вспоминая, что с Рустиной тоже самое было.       Неужели она тоже умрет? Ей так этого не хотелось!       Нина Кирилловна её сразу заметила и узнала, как только тонкая фигура девушки на горизонте замаячила. На глупость свою, которую так любил ей муженёк припоминать, женщина не жаловалась, прекрасно поняла, кого именно молоденькая студентка ждет и не могла скрыть маленькой улыбки. Старые ворчливые соседки, которые ее еще совсем малюткой помнят, нашептали в одну из встреч, что вокруг ее сынишки красивая девуха, вот уже который день, вьётся и никак не отлипнет. Виктора этот факт раздражал, в вот Нина только улыбку старательно прятала, понимая, что горбатого либо могила исправит, либо светлое чувство, которое хочешь не хочешь, а рано или поздно в груди пожаром разгорится.        — Здравствуйте.       — Здравствуй, Регина, — под непонимающими взглядами будущей — как она очень надеялась — невестки Нина слишком крепко к себе девчушку незнакомую прижимает и в материнском жесте поправляет на её голове съехавшую шапку.       — Чего мы ждем? Ехать уже надо, — Чернова в презрении губы кривит, как только тонкий пискливый голос слуха касается. Слава точно в отцовскую породу пошел — все, как на одно лицо: широкие черты лица, глазищи зелёные и уже ставшие вишенкой на всем этом кремовом торте темные кудри. Даже жалко Нину становилось, что нет в отпрыске внешнего сходства с матерью, зато вот духовного, как подсказывала природная чуйка, было хоть отбавляй.       — Насть, десять минут еще подождем и поедем.       — Кого ты ждать собралась? Урку своего? Витя точно не был бы рад его присутствию, — чернокнижница зубы стиснула и мысленно к Зепюру воззвала, чтобы поскорее зарвавшейся тетке её место указал, да пузо своё набил до отвала такой мерзопакостной тушкой. Но бесовщина откликаться отказывалась: как утопала со своим любимым кудрявым на разборки, так и след её простыл.       С месяца два назад Регина бы такому внезапному отпуску точно обрадовалась, но сейчас её шизофрения служила и защитой, и успокоением. С кащеевым образом жизни даже её скоро обширный инфаркт хватит, что уж говорить о тепличных казанских девицах.       Девушка давно поняла отчего Кашей, гордым холостяком ходил, но вот вопрос, почему авторитет выбрал своей жертвой именно рыжеволосую медсестру, до сих пор её мучал. А она… Да что она. О влюбленности в этого остолопа и речи быть не могло, страх перед ним она единожды испытала, в подворотне и тот, кратковременный, сейчас только безысходность есть. Кащей. Регине в моменте уверенность в безопасности подарил и одновременно с этим еще больше над ней тучи сгустил.       Знакомый холодок мазанул по левой стороне лица, а на плече привычная тяжесть ощутилась. Зепер щелкнул зубищами и хвостом девичью шею обвил, от невысказанного раздражения сжав ей с такой силой, что чернокнижница закашлялась невольно.       — Мам.       Нина обернулась настолько резко, что пришлось Регине её под локоть подхватить, чтобы женщина не поскользнулась и шею себе не свернула.       Слава выглядел не просто паршиво, он ходячий труп на поминал: рожа хоть отмыта, гладко выбрита и даже обработана, — в желудке, будто кошка заскреблась от осознания, что слишком уж по-женски были швы наложены, такие только она и Надька, та еще проблядь, на самом деле, с хирургии умела делать — судя по одежде домой таки успел заскочить и приготовленную Региной одежду на себя нацепить.       — Слава. Пришел все-таки, — Кащей туманный взгляд на спешащую к нему мать переводит, а Черновой страшно становится, что мужчина прям здесь замертво грохнется. Он едва ли на ногах стоит от усталости. Так и быть, допрос с пристрастием она на потом отложит, о чем одними глазами ему прямо говорит, а тот, лишь устало усмехается и практически незаметно кивает ей, как бы отвечая, что даже сопротивляться не станет. — Пойдемте в автобус скорее.       Если так посудить, тетку свою, он мог с чистой душой проигнорировать — все равно второй раз в жизни эту тварь видит, а она даже выражение лица не удосужилась за эти годы поменять, как смотрела на него исподлобья с львиной долей презрения, так и сейчас. Но Кащенко все-таки кивает ей мимолетно, потому что маму их ядовитыми речами отягощать не хочет и изо всех сил старается не обращать больше на нее внимания, иначе чувствует — сорвется. У мужчины руки ходуном ходят, и женская ладонь поддерживающее их сжимает, пытаясь поделиться с ним теми силами, которые так ему были необходимы.       Зепюр, словно век голодавший, тяжело голову свою от ее ключицы отрывает и, нехотя, на сцепленные руки переползает, а чернокнижница в голове начитку прогоняет, ощущая, как собственные силы в его тело потекли.       — Что случилось? — студенты все головы искрутили, пытаясь поподробнее рассмотреть странную парочку, что разместилась в отдалении от общего числа скорбящих.       — Всё нормально, — Кащей пальцами переносицу сжимает, старательно давя в себе приступы тошноты. Привык уже за эти дни трижды в день полноценно питаться, но последний раз во рту простая крошка хлеба была вчера утром, да и всю ночь квасил не по-детски, на двоих, считай, литров пять выжрали.       — Слав, я же не слепая, — Регина прикасается к широкой ладони, располагает её на своих коленках и подушечкой большого пальца водит по выпирающим венам.       — У Ташкента был. Договорились, а эти долбоебы пацана их в больничке отмудохали.       — Как отмудохали?       — Сильно, конопатая. В больнице, на койке, отключенного. Регин, это уже не залёт — это война, — Чернова вздрогнула всем телом, неверяще уставившись на прикрывшего глаза мужчину.       Не то чтобы это звучало как-то страшно, даже наоборот — Регина ощутила приток мрачного веселья после слов мужчины, с удовольствием вспоминая деньки, когда в их больницу чуть ли не пачками привозили побитых до полукоматозного состояния доморощенных бойцов, решивших, что нет ничего лучше уличной жизни. Вспоминает, как руки, практически по самые локти, в пацанячей молодой крови купала и как с легкой нежностью смотрела на дрожащего от перевозбуждения Зепюра, которому нежданно-негаданно такой подарочек на голову упал. Демон не успевал от одного пострадавшего к другому перебегать, потому что умирали горячие мальчишки, как мухи в разгар охоты на насекомых в квартире — кто-то от разрывов внутренних органов испускал свой последний дух на руках сердобольных медсестер, кто-то орал, хватаясь за пробитые головы и в давился собственной кровью.       Признаться честно, Чернова была бы более чем не против повторить сие и с трудом удерживала себя от злобной ухмылки и предвкушающего потирания ручек. Ох и сколько халявных органов ее будет ждать — это же ни в сказке сказать, ни пером описать, а учитывая полный бардак с патологоанатомами в их больнице, они с Николаичем добрую неделю будут вскрытия проводить, потому что того требовали предписанные правила.       Кащей лбом в переднее сиденье уперся, намереваясь хоть немного подремать перед часовым стоянием на продуваемой территории кладбища. Зепюр заинтересовано голову от мужского плеча оторвал, уставившись своими дырами на погруженную в мысли чернокнижницу.       Все оно конечно хорошо: трупы, органы, кровь и довольная бесятина, но речь ведь еще и Кащенко идет, о чем ей ну никак нельзя забывать. Его же тоже вполне может коснуться и тогда хрен знает, чего ждать.       Регина рассматривает мелькающие в окне серые здания не менее серой Казани и кусает в напряжении губы, силясь продумать наиболее четкую инструкцию для себя, какими именно начитками уговаривать своенравных бесов выйти на защиту кудрявого. Они же твари такие, даже несмотря на свой откровенный фаворитизм в отношении кудрявого старшего, начнут цену заоблочную ломить и ни при каком условии не рыпнуться, пока конопатая шавка не уплатит всю сумму. Скорее дождутся, когда мужчина помрет и, толкаясь, понесутся в адские чертоги, чтобы со Славой там повеселиться.       И чего Суворов только добивается, она вот чего понять не может? Неужели ненависть к старому, вроде как, другу, настолько затмила глаза, что ему стало совсем без разницы, как и чьими руками Кащенко ловушки устраивать? Вова, конечно, никогда не являлся более менее мозговитым представителем человеческой расы, слишком мало серого вещества в черепушке содержится, но чтобы напрочь отсутствовало? Да не может такого быть, он же как-то в своем этом Афганистане выжил! А там совсем без мозгов никак нельзя, иначе в первую же неделю в гробике на родину вышлют. Он же больше самому себе и своим драгоценным пацанам жизнь портит, буквально собственными руками хрупкие судьбы ломает, потому что Адидас на улице — никто и звать его тоже, никак. Прошло то время, когда про знали и говорили. Задуманная революция ему веса не прибавит, скорее наоборот, потому что Славу не знал только слепоглухонемой, но и тому, наверняка, нашли способ сообщить.       Кащея боялись и уважали все, без разбору — что старшие с других группировок, что их мелкие подчиненные, для которых встреча с универсамовским старшим равнялась встрече со Смертью.       Это Чеснок был таким экземпляром, которому в детстве инстинкт самосохранения напрочь отшибло и тот решил на чужую бабу полезть.       Вова же своими руками выкосит Универсам до основания. Даже сейчас он не думает о том, какого будет Кащею, пока еще старшему группировки, то каким, интересно, образом он будет разгребать кучи дерьма сам, — когда займет столь почетное место — которых с каждым днём становится всё больше и больше.              Только забывает Вовочка, что у Славы еще одно преимущество нераскрытое есть.       Личная ведьма.       А у ведьмы — личный демон.       А у демона — вечное чувство пустого желудка.       — Ты просто представь, что будет, если он окочурится, — Чернова слишком резко осознала, что в последние дни Кащей стремится рассказать ей практически обо всём, что происходит на улице.       Хотя поначалу эта тема была под строжайшим запретом. Мало того, что рассказывал, он серьезно прислушивался к её словам и советам.       — Ничего не будет, — женский голос прозвучал слишком жестко, отчего мужчина невольно бросил взгляд в её сторону. Рыжая девица вздернула нос, свысока посматривая на пригорюнившихся студентов. — Он умрёт, как собака.       — Что ты…       — Ничего, — голубые глаза сверкнули алым блеском. — Ничего, что может заинтересовать тебя, или тем более, навредить.       Эта еще ухмылка ее блядская, которая Славу пугала больше, чем что бы то ни было. От нее непроизвольно колени подкашивались и отнюдь не в хорошем смысле.       Он знал, прекрасно знал, с кем делит постель и что в его комнате живет кто-то третий, хотя и усиленно отказывался то признавать.       Регина тяжело прикрывает глаза, откидывая дурную рыжую голову на с готовностью подставленное мужское крепкое плечо и позволяет себе немного расслабиться, пока Зепюр во всю облюбовывает еще сильнее закашлявшуюся Олеську. На лице расползается полноценная улыбка — недолго этой овце осталось по земле ходить, да воздух отравлять. Еще немного и демон возьмет свое, получив еще одну игрушку в свое личное безграничное пользование. Какой все-таки хороший день, а она утром считала, что он пиздец каким скучным и муторным будет. Нихуя подобного.       В какие долги она перед бесятиной влезла, это же подумать страшно. Сама еле на ногах стоит, но универсамовский наконец-то расправил плечи и теперь всем своим видом показывал, что он не просто пацан с улицы — он авторитет.       Выходя из автобуса, под непонимающими гневными взглядами, Слава с одной стороны локоть матери подставляет, а с другой за руку неизвестную рыжеволосую девушку берет. Кащей вопреки всеобщему мнению бразды правления в свои руки берёт — не матери же с гробовщиками расплачиваться, а он в конце-концов должен хотя бы видимость заинтересованности создать. И пока Нина вместе с Региной поводы новым семейным слухам создают, мужчина раскуривает сигарету в компании работников кладбища.       Он не собирается играть роль добропорядочного гражданина: всем известны отношения между отцом и сыном. Пусть вообще спасибо скажут, что его уважение к матери слишком высоко, чтобы не отправить своих головорезов следить за порядком. Зепюр размашисто щелкал длинным хвостом, продолжая восседать на своем неизменном месте — на плече кудрявого мужчины. Он не переставал посылать подопечной только им понятные знаки, и издалека приметив приближающуюся фигуру, тут же сигнализировал чернокнижнице о надвигающимся пиздеце.        — Я отойду, - седоволосая женщина кивает, а Чернова уже направляется к Кащенко.       Внезапно объявившийся незапланированный гость на этом празднике жизни заставляет конопатую отвлечься от разговора с матерью Славы и на максимально неподозрительной скорости полететь в сторону универсамовского старшего, чтобы тот узнал о коллеге раньше, чем тот дойдет до него и ошарашит внезапным приветствием.       — Слава, Ташкент, — Кащей тут же голову в указанную сторону поворачивает, стискивает зубы и обводит взглядом зашептавшихся отцовских студентов. Слушок, что на похоронах ректора медицинского присутствует целых два районных старших, разлетится слишком быстро, а в свете последних событий это на руку Адидасу сыграет.       Где это видано, чтобы пацан дружбу с врагом водил?       Протянутую хадишевским руку он пожимает, но пристального взгляда с него не сводит. Месть соседей может свершиться прямо сейчас на глазах его родственников, которые знать не знают о настоящем положении дел.       — Мои соболезнования, — Слава кивает, провожая взглядом двинувшуюся колонну. По идее ему бы вместе с ними пойти, но он только одним кивком отправляет Регину к матери. — Я один, если это как-то тебя успокоит.       Кто бы, что не говорил, но у мужчины были свои особенные отношения со всеми авторами Казани. Они в большинстве своем основывались на взаимном уважении, пусть даже их группировки и продолжали махаться друг с другом. Что-то подсказывало, что все эти игрища с делёжкой асфальта подходят к своему логическому завершению: у хадишевских давно автосервис свой; у домбытовских — кафешка; грязевские центральный рынок контролируют — только Универсам во главе с Вовой разбоем на дорогах продолжают заниматься.       Большинство группировщиков давно уже поумерили свой пыл в отношении наркотиков, — уж Кащей мог смело об этом заявить — сами частенько поддавались соблазнам, вываливая ему хрустящие купюры и их район вполне мог бы занять эту нишу. Почему нет? Спрос рождает предложение. Однако у ещё зелёных пацанов всё в мире делилось только на чёрное и белое.       — В жизни не поверю, что ты пришел только за тем, чтобы мне это сказать, — Ташкент хмыкает, предлагая ему все-таки двинуться за колонной, но на значительном расстоянии, чтобы их диалог продолжал оставаться конфиденциальным.       — При всём уважении, Кащей, но ты же знаешь, что у нас есть одна общая проблема. Хочу услышать твои предложения по её решению.       — Ты сейчас говоришь о том, что твои сначала забили моего пацана, а на следующий день отправили на тот свет моего отца, — хадишевский нервно дернулся. Попал. Ташкент бы не пришел, если бы не чувствовал вины за совершенное.       Надеялся, что он не узнает? Да Регина ему первым делом об этом сказала, как только они встретились, а причин не верить рыжей ведьме у него нет.       — Согласись, два холодника против одного отпизженного как-то не клеится.       — Косой сказал, что ты вес теряешь. Универсам беспределит, а ты вместо того чтобы порядок навести, погряз в бытовухе, — зелёный взгляд зацепился за выглядывающую рыжую макушку. — Дело хорошее, все мы там окажемся. Но я тебя уже пятнадцать лет знаю, что случилось?       — Я сам могу разобраться с проблемами своей улицы.       — Слава, угомони свою гордость. Я тебя как друг спрашиваю, — внутри натянулась струна, а горло сдавило этим брошенным «друг».       Да, дружескими отношениями он с любым из старших похвастаться может, но Ташкент, Коля, стал тем самым другом, который уже долгие годы сохраняет за собой это твёрдое звание.       Они познакомились еще в пятом классе, когда классуха представила школярам нового одноклассника, которого по воле отцовского перевода забросило в их город. Виктор Семенович всегда указывал держаться вблизи сына городского судьи, четыре года ему трахал мозг, что за таких людей нужно всеми правдами и неправдами цепляться, а Слава в своем отношении к соседу по парте продолжал быть искренним.       А потом Колька внезапно пришился к Хади Такташу. Погоняло получил и всё пытался Славу за собой потянуть. Обиделся наверняка, когда их общение резко прекратилось и его место занял мелкий пиздыш. Еще больше обиделся, когда друг к Универсаму пришился, окончательно возведя между ними неприступную стену.                     Новость, что преемник Князя отправился задницей тюремные шконки полировать, слишком быстро до него долетела, и он впервые за несколько лет засунул язык в жопу. Отец Ташкента головой покачал, но сыну информацию, где его друг отсиживаться будет, дал. Хадишевский самолично в Казахстан с огромным баулом шмоток ездил, баснословную сумму надзирателям на лапу положил и вытребовал несколько часов личного разговора.

— Ну, здарова, — кудрявый на него исподлобья смотрит, а Коля пакетом шелестит вытаскивая блок сигарет. — Извиняй уж, кроме Явы в этом гадюшнике нихера нет.

Кащенко молчит, сложив руки на груди — гордый, етить его за ногу.



— Блять, Слава, вот нахуя ты в это дерьмо влез? — Ташкент уже себя душевнобольным ощущает, будто сам с собой разговаривает. — Тебе язык отрезали?

— Хули ты приперся? — от такой наглости парень даже опешил. Он к нему, значит, со всей душой, пацаны его прикрывают в Казани, чтобы никто не прознал, что он к универсамовскому поехал, а этот «хули приперся»?!



— Слышь, блять, Кащей. Ты не в том положении, чтобы такими словами кидаться.

— Позлорадствовать приехал? Ну, и уебывай нахуй, — что случилось и что в однокласснике сломалось, Ташкент разберется потом, а сейчас приходится уворачиваться, потому что Кащенко разъяренным быком подскакивает и уже кулаком ему в лицо целится.

Сцепившись друг с другом, оба повалились на пол, и если бы не взятка, конвоиры бы уже давно кинулись их разнимать. Ташкент ростом был ниже, даже излишняя худоба кудрявого не давала ему преимущества, но Слава, как был более медлительным, потому что каждый удар свой рассчитывал, так им и остался, а Коляна улица научила бить сразу и наотмашь. Таки катались по небольшой комнате, пока каждый из них окончательно не выдохся.

— Блять, ну, ты и долбоеб, — шуточный удар прилетает в плечо.

— Зато с опытом, — два мужских смеха наполняют комнату, а конвоиры облегченно выдыхают.

— В пизду такой опыт, Слав. Рассказывай давай, как харчи тюремные?

      — А я тебе говорил, блять! — Ташкент невольно голос повышает, но тут же затыкается, когда на них несколько людей недовольно обернулись, а мужчина только зыкнул на особо наглых сплетников, обещая проблемы с одной из самых жестоких группировок города. — Давай своим скажу — выловят и отпиздят втихаря.       — Ты вообще соображаешь, что говоришь, и кому говоришь? — Универсам за Адидаса мстить ломанется, и никакой старший их не удержит, и без того смертью скорлупы до сих пор озлоблены, хотя, вроде как, Тилькин уже и отомщен. — Спустим на тормозах всё и посмотрим, что дальше будет.       — В тебе смотрящий проснулся? А если он тебя отшить решит? Ладно, если просто отпинают, а если загасят? О бабе своей подумал? Её же по кругу пустят, причем не только твои.       А вот тут Кащей реально проебался. Мозг хоть и смирился, что у него с недавних пор есть еще одно слабое место, сознание все еще отказывалось признавать этот факт. Чернова не должна мелькать ни в каких разборках, будь то война с соседями или разговор со своими собственными пацанами. Вообще, было бы просто шикарно выслать её подальше, пока обстановка не нормализуется, но скорее она его нахуй отошлёт, чем он её сумеет хотя бы в машину запихнуть, и будет, в принципе, более чем в своем праве, пусть он это и хрен признает.       — Без людей ты ничего сделать не сможешь.       — Говори прямо, чего ты хочешь? — Ташкент его подтолкнул к могиле, как раз в тот момент, когда на крышку гроба посыпалась земля. Хадишевский бросил скептичный взгляд на лицо рыжеволосой девушки, которая снова оказалась рядом с Кащеем, но товарищ свой вопрос прям при ней задал. Значит, она либо тупая и нихуя не поймёт, либо перед ним сейчас ебейший серый кардинал стоит, раз сумела добиться к себе достойного обращения, что мужчина даже позволяет ей в его дела вникать.       И что-то ему подсказывает, что первый вариант можно смело отметать — Слава тупых у себя не держит. Суворов не в счет.       — Из нас двоих ты всегда отвечал за гениальные идеи, — Слава глаза закатывает, отвечать-то отвечал, но вот ему совершенно не нравится этот приторный привкус мёда, которым Ташкент пытается ему уши залить.       — Да, помню что-то такое. За тебя же, ходил, с зареченскими разговаривать.       — Ты мне теперь всю жизнь это припоминать будешь? — Кащей не к месту весело улыбнулся, чем опять приковал к ним пристальное внимание со стороны скорбящих родственников. Да, вот такой он хуёвый сын, все слова Семеныча оправданы. Только вот одного Кашей не понимает, ему нужно лбом об асфальт биться и в истерике кричать, за что Всевышний именно его отца забрал?       Да хуй там плавал, туда папаше и дорога.       — А нехуй было тачку у автора угонять. Я неделю не мог отойти от их самогонки. Че хочешь?       — Птица на хвосте принесла, что в Ёлке ремонт затеяли. Приехал из Казахстана важный человек, говорят, совсем скоро объявится и на улице. Надо бы перетереть, чтобы людей нужных не трогал.       — Зависит от того, кто приехал, на кой хуй приехал, и каковы настоящие мотивы, — Регина устало прикрыла глаза. Кащей даже на похоронах не может забыть о своих обязанностях. — Ёлка говоришь…       — Я тебе больше скажу, обновили весь персонал. Я туда своего человека устроил, говорит, мужика один раз видел, казах как казах.       «Казах».       Еб твою мать, казах!       Казах в Казани, самый лучший ресторан города, в который только богема захаживает. Важный человек, который полностью избавил себя от непонятного окружения, но принял в ряды именно хадишевского пацана, позволив ему донести эту новость до нужных людей.       — Кащей, прием.       — Да. Да, я понял. Разберемся. Коль, тема такая, — Чернова заметно напряглась и впилась ему ногтями в руку. — Не серчай, но Равиль ваш мало того, что ребенка завалил, он в больничке пытался Регину снасильничать, и еще твои же ей шмотье испоганили.       — Слава, побойся Бога, твоя, как ты говоришь, Регина, Лосю ногу сломала! — универсамовский хмыкнул и с нескрываемым удовлетворением девичью руку о свой локоть обвил. Это скорее повод для гордости, чем причина свое сожаление хадишевскому выражать. Конопатая могла и чего похуже учудить, и тогда пацана никто бы не спас, уж он-то знает.        — Я ни о чем не прошу, я предупреждаю. Общак дербаньте — через три дня похороны будут.