Как-нибудь отвертимся

. Игорь закрывает глаза — даёт улечься мареву под веками, обрывками цепляет фразы из общего галдежа, снова пытается вспомнить строчку на мотив, крутящийся в голове с самого утра. Игорь открывает глаза — потолок покачивается над головой, будто высвеченная солнцем водная гладь. Раскаты мужского смеха на фоне глушат чужие слова. Антон Шастун сидит у него на коленях. Игорь держит пальцы в замке, обвивая Антона руками. Сам не помнит, как за него схватился, вроде держал руки на подлокотниках кресла, но вот почему-то решил вцепиться, как покачивающаяся на волнах выдра в ракушку. Антон сидит на нём очаровательно хмельной и бессовестно кудрявый, в глазах и в стакане плещется искристое-шальное. — Да ну ладно, мужики, я же просто веселюсь, — отсмеивается он, смягчая очередную скандальную шутку. Поворачивает голову и улыбается Игорю в лицо — он кошмарно близко, едва не проезжается носом по Игоревой щеке. — Игорь, тебе весело? — Очень, — Игорь обречённо кивает. — Детка, ты просто огонь, не останавливайся. Антон расцветает в улыбке. Зачем-то решает, сидя на Игоре, записать кружок, зачем-то под конец видео высовывает язык и облизывает палец. Игорь смотрит в экран как на замедленную катастрофу, вертит в голове десяток похабных шуток и с нервным смешком просит Антона отправить уже это интригующее видеопослание в мир, пока они действительно не спизданули чего-нибудь кошмарного. Настроение у Игоря удивительное — как будто он на американских горках под капельницей. Когда-то Игоря предупреждали насчёт Арсения — улыбались загадочно, мол, ты сам всё поймёшь. Игорь не понял ничего, но был настороже на всякий случай, в итоге всё равно упустил момент, когда вдруг начал флиртовать с Поповым, остроумничать и радоваться жизни. Позже, уже в холодном вечернем воздухе Игорь осознал, что творил, прокручивал в голове последние пару часов и испуганно смотрел на огрызок луны в мутном небе, пока стоящий рядом Позов поздравлял его “с посвящением” и довольно курил. Но никто не предупреждал Игоря об Антоне Шастуне. Все как-то по-свински не удосужились его предостеречь, не положили встревоженно руку на плечо и не посоветовали следить за своими коленками, чтобы их вдруг не занял разомлевший кучерявый нахал. Антон пересматривает записанный кружок. Игорь тоже смотрит в экран, фыркает с пришибленного себя, боящегося под Антоном шевельнуться. Хочет пошутить про деда, счастливо умершего под куртизанкой в свой столетний юбилей, но сдерживается. — Блин, я и не знал, что я так умею, — Антон смешно теряется между ужасом и восхищением. Снова оборачивается — снова возмутительно близко. — Ты раскрываешь меня с новой стороны. — Я? — удивляется Игорь с нервным хохотком. — Я-то каким боком участвую в твоём грехопадении? — Вот этим, — Антон нащупывает под худи Игоря его тёплый бок, падая головой ему на плечо. — И не поспоришь, — Игорь быстро принимает свою участь и покрепче обхватывает Антона руками. — Мужики, мы с Антохой упали в грех. Мужики одобрительно показывают Игорю большой палец. Антон не спешит с Игоря слезать, Игорь — прогонять его прочь. // Если бы Игоря вдруг спросили, когда именно это началось, то Игорь ответил бы банально — весной. Хотя, возможно, по календарю едва только досчитал до десяти февраль, улицы были в снегах и огнях, но Игорь смотрел на Антона и думал — весна. Рассветная и расцветшая, выплавленная из первой лазури и мартовского солнца, этот март цветёт не за окнами, а в оледеневшем межреберье, март живёт в веере лучей, отражающихся от лобового, в каждой зеркальной витрине и в каждой субботе, начавшейся не по будильнику. Ты просыпаешься и понимаешь — сегодня март. Ты вдыхаешь его с полуденной прохладой, ворвавшейся в раскрытое окно, с высокой нотой чужого смеха, с новым сообщением из ставшего уже любимым диалога. Я в этом марте, в этом марте навсегда. О, вспоминает Игорь, прицепившийся безымянный мотив наконец-то обрёл слова, и вот теперь снайперская тридцать первая весна крутится в голове строчка за строчкой. Игорю тридцать один, по ощущениям — дурные шестнадцать, если не меньше. Антон младше Игоря всего-то на пару месяцев, он его, родившегося на изломе долгих зимних дней, догоняет в середине весны. И вот они вроде как взрослые, серьёзные и деловые, на пару вдруг превращаются в шумных одноклассников, крошащих булками на задней парте и подрывающих дисциплину своими бессовестными смешками. С Антоном хочется давно забытых радостей, а именно играть в догонялки по скрипучим полам школьной рекреации, разрисовывать друг другу пеналы и мечтать о записи совместного рэп-альбома, прогуливать уроки в дворовых беседках и загадочно исчезать посреди скучного концерта в актовом зале. И всё это такое веселое, шальное и пританцовывающее на неуловимой грани, и оно пузырится и жжётся чем-то необъяснимым внутри, окрыляет и бьёт под дых время от времени. Большая переменка в пронизанном солнцем коридоре, и они с Антоном сидят вдвоём на подоконнике, на который запрещает залезать часто проходящий мимо завуч — вот как это ощущается. Странные мысли хочется заглушить чужими, поэтому Игорь листает комментарии на своём канале. Под пост накидывают анимированных стикеров с Шастуном — вот он, сложенный из подвижных пикселей, меняется на экране в улыбках, пока настоящий сидит от Игоря в паре метров. Игорь бросает на Антона секундный взгляд. Антон давит громкий зевок, подхватывает из миски горсть цветных конфеток. У них перерыв между моторами “Зашкваров”, момент, когда они вроде не наедине, но как будто и нет никого рядом, кто-то занят аппаратурой, кто-то ворчит из-за соцсетей, кто-то вполголоса обсуждает последние сплетни. Игорь прохаживается взад-вперёд с телефоном в руке, проматывает без особого интереса ленту. Антон наблюдает за ним, подперев голову рукой, умилительно ловит в лодочку из пальцев чуть смятую щёку. — Блин, у тебя грудь такая накачанная в этой футболке. Игорь чудом не спотыкается о собственную ногу. Медленно вдыхает, ещё медленнее выдыхает. — С ума сошёл? — таращит глаза и отвлекается на дёрнувшийся вибрацией телефон. — Ты хоть видел действительно накачанную мужскую грудь? — У тебя прям в телефоне пример есть? — На заставке стоит, да, — Игорь быстро печатает ответ на рабочее сообщение и поворачивается к Антону. Антон задумчиво водит рукой по столешнице. Расставляет широко пальцы, ловит отблески на все свои пятнадцать перстней. — Но ты правда же накачанный. Игорь вздыхает. Спешно отгоняет от себя мысль об Антоне, который с одухотворённым лицом, будто позирует для иконы, прижимается к его обнажённой груди ладонью и щекой. — Хорошо, как скажешь. На твоё усмотрение, так сказать. — Заебал, ну ты же сильный мужчина. — А как это определить, мне грелку порвать? — А чё, порви. — Очко порви? — Игорь испуганно круглит глаза. — Кому? Другому сильному мужчине, с которым у нас противостояние? — Ну Игорь, — Антон смеётся тихим свистом, склонив голову набок. — Ты мощный, не прибедняйся. — Хочешь, на руки тебя подниму? — Бля, давай, — Антон шлёпает себя по коленям и слетает со стула. Одёргивает футболку и хлопает в нетерпении в ладоши — как будто дитё, купившее билетик на аттракционы. Игорь подцепляет Антона под спину и под колени, поднимает резко, чтобы внутри волнительно ухнуло от неожиданности. Ждёт, что Антон завизжит, но тот только выдыхает сцеженным хихиканьем над ухом, как хитрый змеёныш. Игорь прикидывал, что Антон окажется тяжелее, но он ощущается в руках приемлемо, не пушинка, но и не неподъёмный слонопотам. Игорь как-то помогал семье шадринских друзей донести до квартиры статую жирафа для гостиной — вот что-то похожее он держит сейчас в руках. Антон сцепляет пальцы в замок у Игоря за шеей. Улыбается до ушей и верещит в тональности звонящего старого телефона, когда Игорь решает резко крутануться, устроив Антону весёлые карусели. Титовы синхронно поднимают головы, наблюдают за происходящим сдержанно обалдело. — Вас записать в кружок? — вяло интересуется Олег, нацелив телефон. — Нет, — Игорь оборачивается через плечо. — У нас интимный момент. — Прям такой уж интимный? — Это тебе просто не видно, куда я Антону вставил палец, — Игорь дёргает уголком рта — не от своих слов, а от звонкого хрюка на ухо. — Чисто для подстраховки, дополнительная опора, не подумайте дурного. Антон смеётся на плече Игоря подавившейся уткой — чудесный правильный звук, под который Игорь неиронично готов жить. Иногда Игорю кажется, что они с Антоном изобрели свою личную карманную вселенную, где никому вокруг нет дела до их тактильности и смеха над одним и тем же, все вокруг как будто смирились или просто махнули рукой — у этих двоих свой кармашек, свой уголок, свой нарисованный цветными мелками мультик на двоих. Игорь ставит Антона на пол, строго хмурится и поправляет на нём задравшийся край футболки. Антон так же строго кивает Игорю, и оба рассаживаются по своим стульчикам как приличные люди. А потом они заговаривают про Мадрид. Про то, как здорово было бы сгонять на матч Реала, как здорово было бы просто вырваться куда-то — как побег на другую планету, при этом ещё и резво припрыгивая под руку с человеком, с которым ловишь упоительное родство. Они возвращаются к этому разговору ещё пару раз, но до серьёзного планирования дело так и не доходит, им двоим больше нравится продумывать вероятности, сценарии, комедийные скетчи, героями которых они станут, едва только взойдут на трап самолёта. И Мадрид как будто становится ближе, и перед глазами Игоря они с Антоном рисуются совсем реальные и уместные в чужих локациях, легче одетые и легче дышащие, без конца хохочущие и из насущных проблем имеющие только выбор между шортами и шортами покороче. — Я прям как щас вижу, — Игорь прищуривается и перебирает пальцами воздух, — я иду в расстёгнутой цветастой рубашке с красным цветком на голове, ты — весь в чёрном, даже панамка чёрная, тупо идут по Мадриду курортный гей и чёрт ебучий. — Почему курортный? — Антон со смешным бульком отпивает воды из бутылки. — Типа проявляется только в летний сезон? — Да, тайная личность, разблокированная на время проживания в санатории Анапы. — Не понимаю иногда, где ты в прикол говоришь, а когда делишься деталями биографии, — Антон таинственно улыбается. — То же самое про тебя могу сказать, — Игорь с похожей улыбкой пожимает плечом. Смотрит на стынущую в оконной раме беспросветную серость. — Какая ж хуйня унылая за окном. — Согласен, вообще неприкольную картинку нам транслируют. — Реально, в Мадриде щас солнце, пальмы, гитары, — Игорь в мечтательных раздумьях подпирает голову рукой. — И прямо на улицах могут друг с другом целоваться мужчины. — А это ведь именно то, — Антон смешливо фыркает, — ради чего ты зовёшь меня в Испанию. — Да, — кивает Игорь, горло саднит смешком. — Только для этого. Это же так ловко, так остроумно — замаскироваться по уши в весельчака и любую двусмысленность вбрасывать под видом шутки. Выжидать пару секунд и следить за реакцией, пытаться угадать, поняли ли его — потому что Игорь не понимает себя сам. Пролетают месяцы, и Мадрид с ними так и не случается — удушье графиков, запоздалое планирование перелётов, съевшая дни будничная кутерьма, всё накладывается и перемешивается, не срастается, не налаживается. Игорь как будто не расстроен — всё ещё будет, просто немного попозже — щипает Антона ободряюще за плечо, и тот как будто бы тоже — не печалится. Они с Антоном сидят в офисе на диване в окружении двух пальм в горшках, под включённой кольцевой лампой — почти фанерное солнце из смешариков. Где-то в коридоре эхом разносятся гитарные переливы. — Почти Мадрид, — Антон разводит руками, мол, гляди, какая красивая жизнь. — Только мужики не целуются. — По-любому у вас щас в офисе кто-то сосётся. — Всегда есть такая вероятность, — опять же попробуй Антона пойми — то ли он в прикол, то ли серьёзно. Ещё есть вероятность того, что Игорь благополучно свихнётся представлять Антона в лучах мадридского солнца — летнего до головокружения, ловящего отражения пальм на стёкла тёмных очков, звенящего браслетами и цепочками, шипящего от касаний к обгоревшему плечу и капающего Игорю на шорты тающий фруктовый лёд. Игорь смотрит на Антона в свете диодной лампы — утонувшего в сером худи и в угрюмости, такого далёкого от белизны соборов, колесницы в фонтане и грохочущего трибунами Сантьяго Бернабеу. Такого близкого к вечным недосыпам, осенней простуде и Игоревой руке. — Танцуй, как будто рядом океан, — пропевает Игорь, ковырнув шов на кожаном подлокотнике. — И утром мы проснёмся не в Москве, — машинально подхватывает за ним строчку Антон. — А в Шадринске у меня дома, прикинь, мы бы как охуели? — Игорь кладёт руку Антону на предплечье, ловит в кольцо пальцев звякнувшее браслетом запястье — один из порывов, которые он за собой не замечает. Дотрагиваться до сидящего рядом Антона так правильно, что Игорь даже не представляет, как можно не. Антон прыскает, а Игорь думает, что правда мог бы показывать Антону родные дворы и подъезды, рассказывать городские байки и историю каждого заброшенного здания, водить обходными путями мимо разрисованных гаражей и пустых детских площадок с вечно скрипучими качелями. С Антоном хочется увидеть весь земной шар, далёкие его уголки и пейзажи с компьютерных рабочих столов, закаты с огромным тающим солнцем и незнакомые улицы, шумящие на чужих языках. С Антоном хочется пить пиво под памятником кому-то мудрому и мёртвому, пинать кирпичные осколки у забора с замороженной стройкой и взламывать замки с запертых выходов на крыши многоэтажек, курить на скамейке, на которой Игорь сидел ещё в школе, бродить в темноте по окраинам, где ближе поезда и лес. И везде находить странное непривычное счастье. Они оба остаются в Москве, на пересечении одних и тех же координат — не теряют друг друга, и только это дотаскивает Игоря до зимы. // — Штаны вот купил, — Игорь опускает взгляд, поглаживая себя по джинсовому колену. — Но я в других сейчас. Ещё приобрёл вчера набор трусиков, из них такой веер можно сложить по цветам, от самых тёмных к светлым. — Типа градиент из трусов? — О, ты меня всё ещё слушаешь? — Конечно. — Ты просто сказал, что хочешь слушать про всё на свете, вот и думаю, что ты пожалел уже. — Игорь, я хочу тебя всего, — у Антона по лицу проносится отсвет красных фар, и он будто крепче вцепляется в руль. — Познать, я имею в виду. Блять, короче, — Антон раздражённо машет рукой. — Пошёл в пизду. Игорь смеётся. Двусмысленность между ними давно можно пощупать, можно потрясти ею друг другу перед лицом с криками “вот и что это такое, блять, и сколько мы будем это игнорировать” и бояться заговорить об этом всерьёз. Иногда Игорь думает об Антоне и чувствует те самые заезженные бабочки в животе, а иногда он ворочает мысли об Антоне до дурноты и бессонницы, до режущей стужи и щелочных ожогов, подставляется под каждое из чувств оголённой грудью и понимает — это и есть то самое. Но сейчас Игорю беззаботно. Сейчас он любуется Антоном за рулём, оглядывает салон в поиске чего-нибудь компрометирующего, но находит только конфетные фантики и палку от чупа-чупса на полу. — Так вот, про мой стенд-ап концерт. — Ты его пишешь? — Речь не об этом. — Ясно. — В общем, мне как-то ночью не спалось, и я подумал, что было бы прикольно назвать мой концерт “Клоун на уклоне”. Типа, знаешь, потому что я смешной, но как будто всегда стою на краю. Ещё и уклоняюсь от всякого дерьма, ну там от ответственности, от мыслей о будущем, от загонов, которые я из себя до сих пор не выветрил. — Блин, Игорь, ты такой гениальный, почему нельзя прям тут забраться тебе на коленки и укусить тебя за нос? Игорь заинтересованно приподнимает бровь. Иногда Игорю кажется, что Антон ляпает вещи, совершенно не думая о том, что Игорь моментально всё визуализирует. Иногда Игорю кажется, что Антон ляпает вещи как раз именно поэтому. — Я думал, что это мне придётся так делать, раз я на переднем еду. — А ты часто залезаешь водителю на коленки? — Когда с Азаматом езжу — постоянно. — Мы приехали. Они останавливаются у кованого забора, глушат машину и вылезают в тишину безлюдной аллеи. Проходят чуть дальше, находят в заборе проём и выбираются на холмистую верхушку, топчутся перед сбегающим вниз уклоном, явно раскатанным детскими ледянками. Игорь это место нашёл случайно, заметил в окне такси, когда его позавчера везли в объезд. Теперь они стоят здесь с Антоном вместе, загадочно молчат и смотрят вниз, на разбросанные на съезде с горки картонки и на вытоптанные тропинки, уходящие в темноту за голые кусты и стволы сосен. — Так тебе нравится название? — возвращает к разговору Игорь. — Честно? Немножко попахивает вот этими шизоидными тегами под постами Арса. — А, вторично, значит? — Игорь понимающе кивает, мрачнеет разочарованно. — Да уж, тяжело удивить человека, в чьей жизни есть Арсений Попов. Антон моментально меняется в лице — круглит глаза, губы складываются в непроизнесённую “о”, будто аквариумная рыбка испугалась пузырьков. Такой трогательно драматичный, Игорю сразу хочется умирать с переигрыванием у него на руках, зажимать пулевое и стремительно бледнеть, касаться в надломанном жесте чужой щеки. — Бля, Игорь, извини, — Антон выглядит пронзительно виноватым. — Сам не знаю, зачем вообще этого пидора вспомнил. — Надо фильтровать речь, Антош, а то вот так не следим за лексиконом между собой, а потом приходим с тобой на прямые эфиры, и нас банят везде. — Ваще похуй. И название ты придумал классное. — И он всё-таки твой коллега. — Он не обижается. — Вот я всегда говорю, что у вас нездоровый коллективчик. — Хуёвые, но клёвые. — Итак, мы стоим на уклоне. — И мы клоуны. — Стопроцентные, — Игорь суёт руки в карманы куртки, покачивается чуть взволнованно, как на пружинках. — Скатиться не хочешь? Антон недоверчиво смотрит вниз. Игорь уверен — вот сейчас момент, когда ему посоветуют сходить со своими приколами куда подальше. — Прям на жопе? — уточняет Антон. — Не прям, вон картонка валяется, — Игорь отходит в сторонку и поднимает с земли сложенную вдвое картонку, расправляет её в руках. — Погнали на одной? — Мы разъебёмся, — сообщает Антон радостно. — О да, — Игорь кладёт картонку на край горки и садится на переднюю часть. — Мы та-а-а-ак с тобой разъебёмся, Антох. Игорь упирается ногами в землю, чтобы не стартовать раньше времени, смотрит вперёд с видом воодушевлённого капитана перед поднятием якоря. Антон сзади смешно плюхается на шуршащую картонку, вцепляется в Игорево плечо, чтобы не упасть. — Надо записать кружок “Добрый вечер, собираюсь разъебать Антона Шастуна об дерево”. — Да мы до деревьев не доедем, — Антон расставляет свои паучьи ноги и прижимается к Игоревой спине, обвивая его руками. — И хуй им, а не кружок. Игорю нравится эта вредность — никакого контента для вас, никакой показухи, пока у нас момент на двоих. Ещё Игорю нравится, как Антон за него держится, обнимая со спины. Хочется катать Антона на байке, но у Игоря для него есть только смятая картонка — я тоже во многом хуёвый, хочет сказать Игорь, но тебе же всё равно со мной здорово, так ведь? Они отталкиваются ногами, продвигаются вперёд неуверенным паровозиком, проходят точку невозврата и с хоровым вскриком съезжают вниз. Благополучно катятся — в обнимку скатываться веселее, что по снежной горке, что по жизни. Петляют и пружинят на буграх, стремительно так несутся, как на мультяшной вагонетке в пропасть — весело и без тормозов. До деревьев не доезжают, как Антон и предполагал, но всё равно падают, развернувшись на кочке, слипаются и заваливаются боком, как поскользнувшиеся пингвины, лежат немного, прислушиваясь к себе, прыскают в один голос, откатываются друг от друга и оглушительно ржут. — Ебать, — Игорь переворачивается на спину и раскидывает в стороны руки. — Я думал, что потеряю тебя. — О нет, — Антон театрально хватается за голову. — Буквально, я ехал и думал, что ты нахуй отвалишься по пути. — Не отвалюсь ни за что, — заверяет Антон, улыбаясь хитрейшим из котов. — Я очень крепко за тебя держусь. Игорь хочет лежать с ним вот так долго-долго — двумя дураками на снегу на расстоянии вытянутой руки, хотя для Антона любое расстояние — дотянулся и дотронулся, Игорь уверен, что Антон может достать до него своей бесконечной рукой даже из соседней комнаты. Игорь смотрит, как краснеют у Антона щёки, приоткрытые губы и виднеющиеся из-под шапки мочки ушей, смотрит-смотрит-смотрит, пока холод кутает спину, а внутри расцветает сонное тепло — наверное, так умирают в заснеженных горах, так и не добравшись до вершины. — Ты иногда так смешно застываешь посреди разговора, — замечает Антон. — Извини, я просто постоянно зачем-то позирую для фото на могильную плиту. Они поднимаются одновременно, отряхиваются от снега и осматривают друг друга, выискивая возможные дырки на штанах и пуховиках. В детстве зимой жилось проще — шуршишь себе комбинезоном и не боишься валяться, не мёрзнешь в подштанниках и двух шапочках, не теряешь пришитые к резинке рукавички. Игорь и в детстве наверняка захотел бы с Антоном подружиться — Игорь уверен, что точно стеснялся бы подойти первым. — Чё как по ощущениям? — Трусы как будто мокрые, — морщится Антон. — Это из-за меня, — Игорь быстро машет рукой, мол, не заостряй внимание на моих шутках, у меня подобных для тебя полно, потому что я нахал и без ума от тебя. — Чё, наперегонки в гору? — Да куда, у меня одышка. — У меня тоже, в пизду. Решают подниматься неспеша, уверенно и гордо. Но не рассчитывают уклон и собственные силы — мы прокуренные пьяницы, мы чудом дожили до тридцати — сгибаются пополам и карабкаются наверх на четвереньках. Со стороны они наверняка похожи на косолапых медвежат, забывших уснуть к зиме и теперь выживающих в сугробах без единой ягодки. Дыхалка сдаёт на середине пути. Игорь дышит громко и хрипло, слышит такие же звуки страдания за спиной и чувствует восхитительное единение — мы с тобой придурки, держись меня, и я не подведу. — Игорь! И-и-иха-а-арь!! — Я умираю, не ори, — Игорю смешно с крика Антона, смешно со своей тахикардии, смешно со своей дурнины, которую он, к счастью, переживает не один. — Блять. Антон в пару неуклюжих движений пролезает под Игоря и ложится спиной на снег, замирает лицом к лицу. Игорь едва удерживается на руках, ломается в локтях и всё-таки падает, валится мягким на мягкое и утыкается в горку лбом. Слушает сиплый смех мурашками на ухо, поворачивает голову и утыкается носом Антону в шею, оголившуюся над съехавшим шарфом. Вьюга может хоть сейчас намести вокруг них снежный домик и оставить их так до первой плюсовой. — Мне шутить про “Горбатую гору?” — Нет, я ухожу, — Антон ловко укатывается из-под Игоря, снова встаёт на четвереньки и продолжает путь наверх. — Догоняй. Ускоряется, но ненадолго, ставит ногу на скользкое и скатывается вниз. Игорь ловит его под задницу и толкает вперёд, придумывает сотню хохм в секунду на тему того, как мог бы описать данное событие в посте у себя на канале. Ему вообще нравится в последнее время напоминать миру, что они с Антоном близки, кого-то этим радуя, кого-то зля — второе Игорю нравится даже больше. Горку они покоряют почти плечом к плечу, синхронно поднимаются с колен и опираются друг на друга, покачиваясь и пыхтя, свистя и хрюкая, в дуэте выдают удивительную симфонию звуков, которую прямо сейчас можно записать в голосовое, выложить без объяснений и поднять на уши половину интернета. — Я в ахуе, что мы трезвые, — Антон вопреки своим словам — сияющий озорством и шальной. — Я в ахуе, что у меня не загнулись колени назад, хотя я прям чувствовал, — Игорь упирает руки в бока и прогибается назад, чтобы очухалась поясница, откидывает на пару секунд голову — ни звёзд, ни мигающих самолётов, ни метеоритных дождей — снова ловит в фокус Антона, засматривается невольно. — Охереть у тебя глаза горят. — А ты разрумянился весь, — Антон довольно тычет в Игоря пальцем, поправляя съехавшую шапку. — А ты растрепался. — А ты распоясался. — А ты разъебался. — А ты разъебал. — А ты мне нравишься. Антон икает. Выпучивает глаза в привычной манере, будто при нём взорвал хлопушку бабайка. Игорю кажется, что его прострелило насквозь, но вместо крови из раны распустился бутон розы — как из ладони иллюзиониста. — Ладненько, — Игорь простодушно вздыхает, потирает чуть нервно руки в перчатках. Садится на картонку и уезжает с горки вниз. Так делают шоу настоящие шоумены, можно ещё кому-то для фона сыграть на скрипке или на тоскливой флейте. — Игорь!!! — истошно вопит вслед Антон, разнося пронзительную драму по тишине района. Он охуел, что очевидно, но он не знает, что Игорь охуел сильнее. Пока Игорь катится вниз, перед глазами у него проносится вся жизнь: как он уехал из Шадринска в Москву, как он из Москвы уехал обратно в Шадринск, как Азамат подарил ему дорогой костюм, благодушно позволив за него не отсасывать, как Зоя вылавливала его пьяного за капюшон из фонтана, как у него во втором классе на занятиях акробатикой не получалось сальто назад, как Руслан Белый подавился при нём креветкой. Игорь давно про себя понял, что он ссыкло, так пусть он хотя бы будет эффектно уходить от серьёзных разговоров, пусть он остаётся завораживающей загадкой, пусть запоминается восхитительным долбоёбом, к которому нет никаких вопросов, потому что он успел укатиться кувырком из комнаты или незаметно спрыгнуть с моста. Игорь съезжает с уклона и едет по прямой, заносится вбок и мягко валится на снег. Лежит так пару секунд, вбирая холод щекой. Поднимается и встаёт на ноги, шелестит картонкой и оборачивается проверить, остался ли наблюдать за его перфомансом единственный зритель, или он всё-таки покрутил пальцем у виска и пошёл обратно до машины. Но Антон так и стоит, смешным столбом в смешной шапочке, комично озадаченный и наверняка жалеющий, что когда-то решил с Игорем дружить и хохотать. — И-и-ха-а-арь! — кричит он, снова усмешняя зов, хотя ему, наверное, не то чтобы весело. Игорь смотрит на него с подножья горки — застывшего мишенью и ждущего стрел. Его бы вот так запечатлеть и спрятать в стеклянный шар, злиться на самого себя за недосказанность и трясти-трясти-трясти, чтобы внутри шара всё кружило и засыпало искусственным снегом, чтобы треснуло и поранило пальцы осколками. Если бы можно было, Игорь на одном глубоком вдохе помчался бы наверх и просто поцеловал бы Антона вместо каких-либо объяснений. Он бы целовал его при любой возможности, под взглядами и камерами, не затыкался бы и во всех интервью говорил о том, как он одурительно влюблён, он перестал бы отшучиваться и скрытничать, стал бы самым искренним в своей окрыляющей и бьющей прямо под ключицу весне — если бы только было можно. Игорю хочется смеяться до клокота в лёгких, и он отсылает Антону воздушный поцелуй. — Не знаю, что ещё тебе сказать! — разводит он виновато руками и счастливо улыбается. — А ну вернись! — требует Антон, оглядывается по сторонам в поиске какого-нибудь куска чего-то, чтобы постелить под задницу, не находит ничего и встаёт на менее раскатанное место, аккуратно спуская с края ногу. — Нет! Стой, я сам поднимусь! — Игорь вскидывает ладони, будто усмиряет и сразу сдаётся, бросает потрёпанную картонку на снег и быстрым шагом взбирается на горку, пока Антон терпеливо ждёт его на вершине. В этот раз он поднимается быстрее, как будто его что-то толкает в спину, падает пару раз на колени, вдыхает шумно и рвано и бежит дальше. Пара шагов по наклонной, и вот до Антона остаётся всего ничего, всего один тяжёлый выдох и одно падение — как преклонение перед священной статуей. — Я виню тебя во всём, — заявляет Игорь, на ходу отряхивая джинсы. — Ты кружишь мне голову, и я веду себя максимально ебануто. Он выпрямляется резко — как по трамплину разгоняется и влетает прямиком в Антона, вырастает перед ним бедой, неминуемым и немыслимым. Смотрит в глаза, и Антон не отводит свои — момент, в который Игорю хочется впаяться, остаться в этом разбуженном посреди декабря марте навсегда. — То, что ты сказал… — Антон вдруг надламывается в кашле, отворачивается и хрипит глухо в прижатые ладони. Поднимает глаза, не отводя от лица рук, будто он взмолился и просит небо упасть им на головы. Игорь улыбается. Накрывает руки Антонам своими, дышит на них теплом и осторожно опускает, молча поправляет на Антоне шарф, поднимает край и прячет нос. Тянется ещё ближе и целует в холодный висок. — Пойдём в машину греться, — говорит он, и это снова способ сбежать, но в этот раз — вместе. Антон с шумом втягивает воздух. Злится на свою растерянность, злится на слова, которые так невовремя разбежались — а так ли они нужны сейчас? — Там и договорим, — бурчит он, поправляет на Игоре воротник куртки и разворачивается, направляясь к оставленной за забором машине. Игорь идёт с Антоном рядом, вслушивается в хрустящий под их ногами снег. Как только Антон сядет за руль, он сразу начнёт сопеть и вымучивать диалог, и Игорь так и не даст ему закончить мысль, потянется вперёд и объяснит всё без слов — губами в губы, как давно уже хотел. Застынет в остаточном страхе, что его оттолкнут и выпнут из машины, дождётся скользнувшей по плечу руки и щекотки пальцев на щеке — и наконец-то выдохнет. До этого момента прям как до вершины горки — всего ничего. Игорь улыбается и ускоряет шаг. .