Как-нибудь отвертимся

. — Охуенная рубашка, — голос совсем рядом, пальцы подцепляют рисунок черепа на воротнике. Антон выдыхает шлейфом дым, прикрывает глаза на чернеющую кромку гор. В ветре холода совсем чуть-чуть, мурашки по освобождённой от пуговиц груди прокатываются мимолётным разбегом, как от касания губ. — Чтоб тебе красиво было со мной на балкон выходить. — Мне с тобой всегда красиво, — Игорь стряхивает с сигареты пепел. — Это я вот чё-то не приоделся. — Да ты классный всегда. — Для тебя я могу раздеться. Антон фыркает, отворачивается и смотрит на дорогу перед казино — разметки и чёрно-белый бордюр, насаженная в промежутках фигурно стриженная зелень. Игорь продолжает смотреть на Антона задумчиво на затяжке, тянет к нему руку и поддевает пальцем троицу браслетов на запястье, оглаживает невесомо свежую царапину — Антон не помнит никогда, откуда они берутся. Они привычно курят на балконе — священное пристанище для умаявшихся и хохочущих, на редкость здесь удаётся вырвать момент наедине. Обычно они вдвоём приныкиваются к колонне в углу, опираются на ажурные перила и вполголоса сплетничают — часто даже про тех, кто стоит, не подозревая, на другом конце балкона. Бессовестные, что с них взять. Антон никогда не знает, о чём извернётся их с Игорем разговор за эти короткие перекуры — каждый раз как отдельная комедийная сценка, мимолётная реприза как перебивка между отрывками одной большой бесконечной хохмы. Если и крутить с Игорем курортные трёхдневные романы, то только под смех и спонтанное пение в унисон, когда в очередной раз в голову влетела одна и та же забытая сто лет назад песня. — Да палевно там сосаться, ты чё. — Смотря как пригнуться, — Игорь щурится в сторону тёмных кустов. — Или лечь. — Мы реально пойдём в кустах валяться? — Не нравятся мои затеи, да? — Ты прикинь, если кто-то увидит, как мы с балкона сбегаем в кусты? — Я настаиваю, чтобы кто-то это увидел. Антон задирает голову в звонком смехе — не над чем-то конкретным, рассудок пьянит сам вечер, присутствие Игоря и пьянящая круговерть. Иногда ему кажется, что смех его и добьёт, нелепая нехватка воздуха настигнет его непременно в момент, когда Игорь будет смотреть ему в глаза и беспощадно смешить. Естественно, они докуривают и уходят проверять кусты. Проскальзывают мимо всех в прохладном холле и выбегают наружу, сворачивают влево и растворяются в разлитом между фонарями полумраке. Бредут мимо остроконечных кипарисов, улавливают в тишине, как где-то вдалеке шелестит шинами поднимающаяся в гору машина. Вокруг никого. Что-то пряно цветёт — от чего лёгкие звенят каждым вдохом, от чего в голову бьёт только в подобные ночи. Вся шумиха остаётся позади, у ярко мигающего входа в здание казино, а здесь только громкость шагов по плиточным дорожкам, чей-то одиночный щебет и кружащие вокруг фонарей неспящие мошки. Игорь идёт чуть впереди, и Антон нагоняет его мыслями в спину: — Мне кстати кажется, что Леонид знает, что мы мутим. — Бля, Антох, — Игорь оборачивается — улыбка солнечным ударом, морская соль и осколки волн. — Весь Сочи знает, что мы мутим. Антону хочется громко хохотать, чтобы эхо долетело до их отеля, до кудрявых крон и до самых гор. И здесь, в этом шальном гулянии, как будто можно быть расхлябанным и безответственным, не думать о возвращении домой и не бояться стать героем слухов, не озираться в страхе и не переживать, что кто-то проследит, в чей именно номер ты уходишь ночевать. Вся адекватность и осторожность сметаются эйфорией, стоит только подумать, что в мире нет ничего важнее этих прорвавшихся в забитый календарь трёх самых лучших дней — а это одуряюще легко, особенно когда мир замыкается на Игоре, особенно когда он хватает за руку и утягивает в загадочную тень рядком высаженных округлых кустов. — Да пригнись ты, ёб твою, — Игорь со смешком давит Антону на макушку, чтобы не белел в темноте дурной башкой. — Если чё мы какать сели. — Я с тебя балдею, ты такой романтичный. — Ну или скажем, что ищем тапок. — Какой, блять, тапок? — Антона смех захлёбывает, он втягивает носом сладкий воздух и застывает перед Игорем лицом к лицу. Внутри шпарит вовсю, и вроде земля под ногами, а всё равно мерещится турбулентность. — Сюда-а-а, — Игорь тянет Антона к себе за затылок, смешит протяжной интонацией, не смешит близостью губ к губам. — Кого надо тапок, много вопросов задаёшь. Антон свистит смехом и тут же умолкает, ткнувшись щекой в ладонь и закрыв глаза. Шевелит губами и выгибает шею, чуть покачивается, пытаясь удержаться в неудобной стойке, — Игорь ловит крепко его за плечо, утихомиривая, целует самозабвенно, чтобы не думалось о том, какой ужас они творят. О том, что эксперимент какой-то непродуманный, ведь они даже не оставили никого на балконе следить, видно ли их отсюда, Гороха там или Бебура, или комично испуганного Коваля, чтобы им было потом что рассказать зрителям в комментаторской — какие они тут все дружные и смешные ребята. Антон приоткрывает глаз — проверить, нет ли поблизости никого — скользит мутью взгляда по кустам и чуть не воет в поцелуй, когда действительно видит в темноте листвы чей-то одинокий тапок. Кто-то был здесь до них, кто-то дурной и легендарный — но не такой дурной и легендарный, как они вдвоём. Далёкие голоса до них не долетают, заглушаются призрачным гулом грозно темнеющих гор — так отдаляется мир, даря момент наедине, и Антон беззаботно в него проваливается, не открывая глаза. / Это о мутном, о головокружительном, о шальном — представлять Игоря центром вселенной, губительной беспощадной червоточиной в бездонном космосе, что подманивает к себе и поглощает кружащие парады планет. Смеяться сдавленно ему в плечо от пьяной дури, пока самолёт проваливается в воздушные ямы, несёт их в темноте сквозь вихри чернильных облаков. Демонстративно страдать из-за проклятого рандома, рассадившего их по разные концы стола, винить себя за то, что свои карты оказались сильнее, что до последнего не хотелось его отпускать из рук под укоряющим взглядом камер. Нырять в Игоревы объятья как в единственную спокойную гавань среди ураганного мира, вваливаться к себе в номер под своё же дурашливое пение, стягивать с себя рубашку и смотреть, как причудливо пытаются поменяться местами пол с потолком. Его ведёт, и Игорь пару раз ловит его под бок, не дав свалиться посреди плывущей комнаты. — Почему ты не пришёл поцеловать меня в макушку на удачу? — Антон плюхается на кровать, сминает собой застеленное одеяло, раскидывает руки и ноги капризной морской звездой. — Ты всех целовал, а меня нет. — Пару человек всего. Ну и ещё мне кажется, что именно тебе я приношу только неудачу, — Игорь улыбается как-то странно, чуть виновато, чуть издевательски. — Ты выпил противовирусное? — Бред какой, ты приносишь мне только счастье, — Антон возмущённо пихает попавшуюся под руку подушку, прячет под веки карусель комнаты, чтобы она докружилась в его больной темноте. — Я миллионер! И больше не лох! Игорь продавливает собой матрас, склоняется над Антоном, смотрит строго и холодно, чтобы крыло и лихорадило не только от разгоняющейся в простуженном организме болячки. Антон расплывается в улыбке и обвивает Игоря руками, мычит и хихикает ему в шею — Антону весело, Антону ужасно, Антону нравится ощущать себя суперзвездой, сходящей с ума от прихода в стенах отельного номера. Игорь, видимо, тоже улавливает в воздухе нечто схожее — нечто мутное, разрушительное, гиблым потоком уносящее в воронку воспалённого дереала. Усмехается едва слышно щекоткой на лице, ерошит пальцами выбеленные вихры, сцеловывает раскалённую бредовость с щеки. — Ты молодец. — Ты гордишься мной? — Очень. А ещё охуеваю каждый раз с твоей болтливости, у тебя рот не закрывается вообще. — О, это херово, не хочу быть надоедливым, — Антон досадно вздыхает, водит судорожно руками по спине, пытается выплавить на ней незримые отметины. — Но тебе я буду надоедать, смирись. — Пиздец, ты горишь весь, — Игорь мрачно цыкает у уха, губы мажут с виска и впечатываются в горячий лоб. — Это из-за тебя, и вот ещё чё, послушай, — Антон ловит Игореву руку и прижимает ладонью к своей груди. — Из-за тебя так стучит. Игорь не впечатлён — смешок тихий, уголок рта штрихом вверх. Как будто Антон ему сердце своё на ладони протягивает, а Игорь отталкивает от себя её мягко и сдержанно — убери, не позорься. — Сердце у тебя шалит из-за кофе и энергетиков, — говорит он, ловко приподнимает Антона над кроватью и выдёргивает из-под его задницы одеяло. — Жар у тебя из-за температуры, а я — самое худшее, что с тобой случалось. Антону кажется, что его заботливо топят в ледяной воде — по рукам ползёт озноб, мурашки крошевом рассыпаются между лопаток, пока Игорь накидывает на него одеяло и подтыкает сбоку края. Лежит неподвижно пару секунд, выдирает из своего кокона руки и снова тянет их к Игорю. — Тофь, ну у тебя правда температура. — Похуй, — Антон жмурится до пляшущей черноты, виснет удавкой у Игоря на шее. — Умру у тебя на руках. — Я представил этот пост в канале Винлайн — Антон Шастун покидает наш турнир и умирает на руках Игоря Джабраилова, и плачущие смайлики в реакциях, — Игорь вертится в кольце рук, оглядывается куда-то на тумбочки и столик под зеркалом. — Блин, у меня даже нет ничего из аптечки. Надо к Олегу сходить. — Да ну сиди, ну куда, — Антон готов ныть и выть, лишь бы дозваться и не дать уйти, тянет Игоря к себе всё настойчивее. — Не уходи никуда, полежи со мной. Антону уже даже плевать, как это выглядит — я заебался и ною, обними меня и нянчись, не уходи никуда, пока не заткнусь. Плевать, что они оба взрослые люди, самостоятельные и вольные до ветра в ушах, что ничего не воспринимается всерьёз, потому что серьёзное пугает — оно уже неподконтрольно, я на тебе зациклился и из строя вышел, что будем делать? Игорь на это не говорит никогда ничего прямо, хотя и гадать не нужно, что ему с этого странно, напряжно до скептичных прищуров и неуютно. Но именно сейчас он с тяжёлым вздохом подтаскивает Антона к себе, укладывается с ним в обнимку удобнее и, конечно же, никуда не уходит. — Я как будто сбил лося на дороге и вышел из машины его утешать, — Игорь смеётся, наглаживая тяжёлую и гудящую башку. Антон намёк считывает, поджимает колени и горбится, сжимается в комок, уткнувшись носом в изгиб Игоревой шеи. — Ну ты чего-о-о, кисёнок махонький, тебе, может, позвать кого-нибудь реально? Врача, Олесю с наговором, Пашку Дедищева с шаманским бубном? — Не, мне не надо, — Антон вяло мотает головой, не размыкая век. — Мне только тебя надо. Игорь молчит, только пальцы неспешно перебирают волосы. Случайные фразы всегда можно прикрыть шуткой и заглушить хохотом, списать на температуру и переутомление, на побочку лекарств, на магнитные бури и особую выстроенность звёзд — Антон не прикрывается ничем, оставляет Игорю свои признания камнем на шее и проваливается в беспокойный сон. Когда-нибудь Игорь подумает над этим всерьёз. Выскажет много колющего, извинится, чем ранит только сильнее, выпутается из нетерпеливости рук и уйдёт, пронеся по стене свою тень. А пока он остаётся. .